Выбрать и идти

Улицы были знакомы – и незнакомы.
Улицы были пусты.
Временами ветер подымал пыль, шевелил мусор, щедро набросанный людьми у дороги. Вот только людей – не было.
Окна магазинов и магазинчиков не закрывали жалюзи – но от них веяло пустотой. Не было привычного рева сотен машин, неаккуратно и медленно едущих по дороге и нередко сталкивающихся друг с другом, оставляя вмятины на старых и новых машинах (богач разозлится и выбежит из машины вместе с шофером, кто победнее – только взглядом покажет неумехе, что о нем думает, да плюнет из окна), - не было вообще ни одного автомобиля.
Когда Иман не знал, что делать, он направлялся к мечети. Но сейчас и мечети не было на прежнем месте – только пустырь и пара больных деревьев посреди участка высохшей земли. А сверху смотрело из пленки не то тумана, не то смога безжалостное горячее солнце.
А вот эта улица кажется знакомой. Но она должна быть совсем не здесь, а на окраине города. Это та улица, с которой… Еще два года назад они с братом решили уехать. Все подготовили, брат, всегда раздражавший старших особенной деловой хваткой, уже договорился о работе с дальней родней, - небывалое везение. Более того- уже выделили им комнату, уже ждали. Свобода кружила голову. Рано поутру они выехали на старом, дешево купленном автомобиле, повернули на эту самую улицу. И тут Иман вспомнил тяжелые слова отца и дяди, сказанные вместо прощания, слезы матери. Брату было все равно, он стремился туда, где сияют огни небоскребов, где это чудо – огромные здания до небес – строят такие, как он сам. А Иман…
 - Остановись! – закричал он.
Выбежал из машины, громко хлопнул дверью, повыхватывал из багажника свои сумки и, ни слова ни говоря, побежал по направлению к дому. Автомобиль стоял на месте не более пяти минут. Брат не крикнул ему вдогонку, не попытался остановить. Он уехал и с тех пор перед большими праздниками звонил только матери. Отец и дядя отказывались с ним говорить, а с Иманом он отказывался говорить сам.
Нет, улица должна быть вовсе не здесь…
Иман попытался вспомнить прошедший день. Это было нелегко, потому что казалось, что он мечется по этим улицам целую вечность. Совсем недавно он был в центре города, заходил в лавки ювелиров, - пора было присматривать для невесты, Айше, подарки к свадьбе. Родственники с той и другой стороны ворчали, что-де слишком самостоятельные нынче молодые, однако смотрели на их «самостоятельность» в выборе друг друга благосклонно: такая уж молодежь сейчас, того и гляди то без брака жить улизнет, то из дома сбежит, то забудет дорогу в мечеть, а то и вообще начнет смотреть в сторону главных государственных верований, - вот где позор и горе для семьи! А эти хоть всё честь по чести…
Заходил он и в лавки, торгующие исключительно золотом, и в самые простые: там тоже можно было иной раз найти что-то красивое и достойное. Лавка на углу привлекла его огромными аметистовыми жеодами в витрине, рядом с которыми было бесстрашно разложено серебро. Он вошел, пересмотрел украшения подороже, но брать ничего не стал. Хозяин предложил ему взглянуть на новые, только что привезенные из другой провинции ожерелья, он согласился, а чтобы скоротать время – стал рассматривать и перебирать поделочные камни. Такие берут себе те, кто верит в их целительную силу: тут же лежала книга, повествующая, от каких болезней какой самоцвет помогает. От скуки он полистал ее, потом отложил. Между страниц что-то будто шевельнулось, он отпрянул – но это был всего лишь еще один камень, дешевый камень, обработанный, гладкий, с прожилками. Он подержал его в руке, пожал плечами, отложил. Иману надоело ждать хозяина, и он вышел из магазина, тихо прикрыв дверь. Потом он все-таки нашел, что хотел, д!
 оговорился с продавцом, когда придет за тем, что выбрал, потом вернулся на рикше домой, лицо было мокрое от пота и покрылось пылью. Пыльные улицы, пыльные люди- все было как всегда. Лег он спать или не лег в этот день?
Он понял, что выбился из сил. Подошел к скамейке, которой раньше не было в этом переулке. Оглядевшись вокруг, сел и закрыл глаза.
И – проснулся.
**
Девочка тяжело дышала. Ее грязные босые ножки беспокойно подергивались, на лбу показалась испарина, заблестела в свете фонаря, что по ту сторону улицы. Может быть – дочка просто не привыкла еще спать на асфальте у самой дороги? Может – укусило насекомое или крыса? Сакши потрогала ее лоб – не горячий. Потрясла за плечо:
 - Пуджа, проснись!
Девочка, как по команде, вскочила, одернула платьице, отряхнула грязные, когда-то зеленые шаровары:
 - Уже работать, мама? Но еще темно!
 - Нет-нет…ты стонала во сне, я подумала…
 - Да, - произнесла девочка и села на землю. – Мне приснился сон, я бежала и бежала и не могла отдохнуть.
 - За тобой кто-то гнался?
 - Нет, наоборот, я хотела бежать сама, - девочка заметно смутилась. – Я была здесь, и бежала по пустым улицам, наткнулась на стекло, села его вытащить из ступни. И увидела поле.
 - Поле?
 - Да, прямо за этим кварталом начиналось поле. То самое, которое у нашей деревни. Я точно знала, что там дальше – наш дом, и бабушка, и я прибегу – и она заплетет мне косы, а тетя Аша сплетет шнурочек на шею. И я бежала, бежала, и только боялась, что не успею, что поле исчезнет… Мама, почему мы не можем вернуться домой?
 - Потому что, дочка, - устало сказала мать, - там у нас никогда не будет денег, а здесь только за день нам так много подают, что деревенским и не приснится! Вспомни хотя бы то, что было вчера. Ты попросила у господина из лавки денег, а он что?
 - А он попросил меня донести ему коробки из машины до прилавка. И заплатил за это целых пятьдесят рупий, настоящее богатство! В одной коробке были цветные камушки, господин разрешил мне их потрогать. А еще мне какие-то иностранцы дали настоящую бутылку чистой воды из магазина.
 - Вот видишь!
 -Но в деревне мы ночевали под крышей. И ели вареное зерно, а не объедки, - вздохнула девочка. – И там меня учили, что хватать за руки людей, плакать и требовать денег – это плохо, а здесь – все наоборот…
 - Спи, Пуджа, - решительно сказала мать.
Девочка послушно легла на асфальт, почесала свежий шрам на ступне и немедленно уснула. Мать легла рядом.
**
 - Аджай! Где ты?
Как хорошо было спать - и даже колючий мешок под головой не помеха - после жаркого рабочего дня. Кондиционер – только для первого этажа крохотной лавчонки, для покупателей и самого хозяина, а здесь, наверху, нет даже окошка. Но с этой недели разрешено включать старый вентилятор, он дребезжит так, что у хозяина закладывает уши, но на другой он не разорится. Аджай привык спать под дребезжащей штукой, когда работы немного. Но вот опять что-то нужно…
 - Иду, хозяин!
 - Ты мне покупателей распугаешь, - морщится низенький хозяин, почесывая толстый живот и глядя, как спускается по узкой лесенке заспанный лохматый работник. – Ты починил бусы той госпожи, которая заходила полчаса назад? Она сейчас вернется, неси их живо! И за починку я не заплачу, это ты виноват – собрал крупные камни на такую тонкую нить. Всё теперь буду проверять сам!
 - Сию секунду, хозяин, - Аджай направляется обратно, в сонную духоту второго этажа, но останавливается на лестнице. Хозяин уже не в первый раз на удивление долго смотрит на какой-то простой поделочный камень, бережно держит его двумя пальцами. Разглядывает на свет, - зачем? Этот камень непрозрачный, нечего там смотреть. Аджай не знает названий камней, но давно отличает каждый. Хозяин выглядит довольным.
 - Хозяин, - окликает его работник, - а что это за камень, что вам приглянулся?
 - А, - улыбнулся хозяин, обнажив на удивление крепкие, здоровые зубы. – Это камень для одной покупательницы из очень знатной семьи города… Это ты не знаешь ничего про такие семьи, а я вот и в лицо узнать могу.
Ему явно хотелось похвастаться, пусть даже перед работником.
 - Когда она вошла в нашу лавку, я не поверил своим глазам. Разве такие дамы ходят в простые магазины? Оказалось, что она много путешествует. И в этом году перед каждым своим путешествием ищет камень себе на удачу. Каждый раз в другой лавке. А потом она решит, какое путешествие было самым приятным для нее, и будет впредь покупать амулеты только в этой лавке!
Хозяин блаженно зажмурился.
 - Наш камень будет лучшим, вот увидишь. Смотри на эти прожилки: это пути внутри камня, которые определят пути земные…
 - Зачем же вы этот камень даете в руки всем подряд? Почти каждому приходящему, даже нищенке, которая вчера несла за деньги коробки с украшениями!
 Хозяин засмеялся:
 - Чтобы пути стали тем, что они есть, - нужно, чтоб ими кто-то прошел! А ты как думал, а?
Аджай ничего не понял, но зачем-то спросил:
 - А если он не хочет идти такими путями?
Улыбка слетела с лица хозяина.
 - Ты ученым стал, Аджай? Имя свое научись писать, потом вопросы задавать будешь. Иди работой займись, дырки свои в бусинах сверли. А то найму кого с улицы вместо тебя.
 - Да за такие гроши и с улицы никто не пойдет, - пробормотал Аджай. – Вы б надбавили, хозяин!
 - Дырки, умник, есть пустота, - заявил хозяин. – А за пустоту платить только такой добрый человек может, как я!
Аджай вернулся в каморку на втором этаже. Неловко, чуть не ударившись головой о полки, поклонился перед пыльной статуэткой многорукого божества, которую никто не хотел покупать уже много лет. Достал грубо сколоченный деревянный ящичек с новыми круглыми бусинами, выдернул занозу из пальца. Принялся за свой ежедневный труд. А внизу, в пустом магазинчике, хозяин поглаживал отполированный серый камень с молочными прожилками и ворчал:
 - «Не хочет такие пути»? Вот выдумал. Не нравятся чужие дороги – так почему же никто не идет по своей?!
**
 - Ты обещала показать, - смеялся парень, делая вид, что хочет отнять вещь, зажатую в ее руке. – Ты обещала!
 Дженис вскочила со скамейки, взлохматила его светлые волосы:
 - А вот и не покажу!
Вдруг посерьезнела:
 - Ладно, мне что-то не нравится эта игра. Вот, смотри.
Она раскрыла ладонь, и Эрик увидел синий камень, который будто бы опутывали золотые нити. Нити были тончайшими и частыми, и при желании в них можно было увидеть какой угодно узор.
  - Я всегда любила лазурит, он как небо, - сказала Дженис. – Когда я увидела этот камень, сразу поняла, что напишу целый роман.
 - Про то, как ты купила лазурит? – удивился Эрик.
 - Нет, конечно, - засмеялась Дженис. – В этом камне скрывается прекрасный сюжет для большого романа. Смотри на эти линии. Я вижу два силуэта, мужской и женский.
 - Он и она? влюбленные?
 - Нет, - покачала головой девушка. – Почему обязательно сразу – влюбленные? Вот это – торговец. Толстый и старый. Он простого происхождения и очень горд собой и своим состоянием. А это – богатая дама. Высокая, волосы длинные-длинные. Она покрыла голову, как это делают в их стране только женщины из очень знатных семей. Вот ее рука, - видишь?
 - А что ж она держит руку так, будто просит милостыню?
 - Какой же ты глупый, - комично вздохнула Дженис. – Она протягивает руку за своей покупкой, волшебным амулетом. Женщина долго ждала этой минуты. С этим амулетом она поедет смотреть весь мир. Уже интересно получается, правда?
Эрик молчал.
 - О чем ты размышляешь? – удивилась Дженис.
 - Да вот думаю, не сидит ли сейчас перед зеркалом какая-нибудь дама благородного происхождения в своем загородном доме и не видит ли в камне своего ожерелья молодую американскую девушку, мечтающую о карьере романистки, и глупца, который никак не выберет минуту, чтобы сделать этой девушке предложение!
Дженис густо покраснела и убрала камень в карман брюк.