Гралия Часть 6 Глава 9

Глава 9. Вираж

Я путник, я скован с дорогой навеки.
Мой путь протянулся от края зари.
Я странник, бредущий сквозь время и судьбы,
Скольжу по пути, что не я сотворил.
Иду я к закату, шагаю чрез будни,
Неведом покой для спешащего вдаль.
Не спрашивай, встречный, куда путь держу я,
Мой путь протянулся в закатную даль.

С того дня, как Алеаланна неудачно прокралась в комнату матери и стала свидетелем трагических событий, прошло уже немало времени, но память о произошедшем все еще будоражила детское воображение. Леа чувствовала себя виноватой в том, что мать и отец ругаются. Ей казалось, что она делает что-то не так, не понимая, как же ей вернуть все на свои места, чтобы мама и папа вновь улыбались друг другу, обсуждали друг с другом всякие мелочи, смеялись, проживали вместе каждый день.
«Это я во всем виновата! Зачем я пошла к той проклятой калитке в глубине сада?! Почему мне пришло в голову незаметно прокрасться в спальню матери?!»
Ответов не было. Отец сторонился матери, а она избегала встреч с ним. Они не обедали вместе, не гуляли, даже на суд наместника теперь приглашалась только Алеаланна. Девочке казалось, что на мир легла незримая тень. Вернее, вполне себе зримая, только никто, кроме маленькой царицы, ее не видел. Леа выходила на освещенный Ченезаром двор и явственно осознавала, что свет дня не такой яркий, как прежде. Это было сродни тому, как если смотреть на окружающий мир через пыльную стекляшку.
Померкнувший свет Ченезара был не самым страшным явлением, куда больше Алеаланна боялась сгустившейся ночной темноты. Она казалась теперь такой плотной, такой черной, что вот протяни руку и почувствуешь, сможешь осязать ее. В вечерние или ночные часы в темном коридоре имения Саваатов девочка теряла всякое самообладание. Ноги становились ватными, их было тяжело поднимать. Леа могла миновать его, только вцепившись в руку Сои. Казалось, что темнота пытается вырвать ребенка из рук женщины.
Леа стала видеть странные сны. Да и сны ли это были? Девочка, лежа в своей кровати, устав от терзавших ее весь день угрызений совести, закрывала глаза, но никак не могла уснуть. Глубокий сон приходил к ней редко и длился недолго. Она выныривала из его пучин, и ей начинали сниться яркие, красочные, очень странные, часто пугающие грезы. Их было так много, что Алеаланна, проснувшись, практически ничего не помнила. Они перемешивались в одну непонятную кашу, оставляя в памяти о себе только причудливые образы. То это был грот, ведущий прямо к бескрайнему морю, в водах которого таилась опасность. Хотя не менее пугала и перспектива остаться в недрах каменного грота-пещеры. Иногда она шла через сад, в котором росли очень высокие деревья – яблони, груши с крупными плодами, висящими на их ветках. До них было не дотянуться. Как ни старалась Леа, это ей не удавалось. Отчаяние охватывало ее. Мир в ее снах всегда был освещен лживым, «перевернутым» Ченезаром, который светил бело-голубыми лучами, ярким, даже слепящими и, вместе с тем, какими-то неживыми. Алеаланна часто видела себя на дороге, смотря на свое тело будто со стороны, паря над собой, зависнув в небе в десятке локтей за своим правым плечом. Тем временем ее телесная оболочка, одетая в легкое летнее платье, шагала по пыльному, не знавшему многие дни влаги, немощеному земельному тракту. Тело – тряпичная кукла, а настоящая Алеаланна летит сзади. От одного воспоминания этой картинки из сна девочка содрогалась, вдоль ее спины, по рукам и ногам начинали бегать мурашки.
Было в снах ребенка и еще одно. Она слышала голос. Один из тех, что говорил в ее голове в комнате матери, тот, что появился первым в ее голове, а потом его словам в реальности вторила мать. Он звал кого-то или искал. Слов Алеаланна не могла разобрать. Она боялась чужака.
Этот странный голос... Он был в ее голове, но не принадлежал ей. Девочка слышала его обычно ближе к рассвету. Леа просыпалась и лежала в кровати, не открывая глаз, в комнате, где еще царил предрассветный полумрак. Она была взволнована, напугана, угнетена. Но вот, словно чувствуя переживания своей подруги, к ней приходили ее друзья. Девочка ощущала, как по ее рукам перебирают лапками пауки. Леа начинала улыбаться и ненадолго забывала о снах, шепотом разговаривая с гостями.
Это утро было таким же, как всегда. Она уже проснулась и лежала в кровати, а пауки отбивали барабанную дробь, бегая по ее рукам, но внезапно все изменилось. Входная дверь в ее комнату жалобно скрипнула и распахнулась, как и глаза испуганной Алеаланны, пытающиеся разглядеть утреннего непрошеного визитера. Пауки кинулись наутек в разные стороны.
На пороге стояла Лета. Мама была одета в дорожную одежду – высокие кремовые сапожки, в которые были забиты серо-голубые узкие штаны для верховой езды, поверх бежевой блузки была надета голубая жилетка. Ее длинные волосы были сплетены в тугую косу, которая была причудливо завита, будучи уложенной на голове, образуя подобие дремлющей змеи, свившейся в клубок.
«Действую быстро и тихо!» – почему-то возникла мысль в голове девочки, она даже в первое мгновение подумала, что это мама говорит, но губы Леты были плотно сжаты.
Женщина аккуратно прикрыла за собой дверь и быстрыми шагами направилась к дочке.
«Только бы меня не услышали, – подумала Леа, и тут же поняла, что это не ее мысли, осознание пугало ее. – Если эти мысли не мои, то чьи?»
Лета, оказавшись у кровати дочери, присела на ее краешек. Она уже успела разглядеть, что Алеаланна не спит. Женщина осмотрела внимательным заботливым взглядом дочку.
«Как же тебе все объяснить?» – спросил голос в голове ребенка, и это точно был голос матери, Леа не могла объяснить, почему она так думает, но точно была уверена, что это именно она, сама сидит напротив и, не открывая рта, говорит.
«Как же тебе все объяснить, как же рассказать, что сейчас спозаранку тебе нужно встать и убежать вместе со мной из дома?»
Алеаланна села на постели и взяла мамину руку в свою, говоря:
– Привет мам. И далеко мы с тобой пойдем?
Лета удивленно посмотрела на дочку и машинально выдернула свою руку из детских рук.
«Она догадывается, просто догадывается. Успокойся, Лета, Леа ничего не знает о плане побега, просто догадывается, что ты и она куда-то сейчас пойдете. Все правильно. Ты одета в походную одежду, вот она и решила, что вы куда-то собираетесь».
– Мы поедем с тобой вдвоем в наш дом в столице. Отправимся в путь прямо сейчас, соберемся потихоньку, чтобы никого не разбудить, и выедем. Это будет нашей с тобой тайной. Хорошо? Твоему отцу я оставила записку, проснется и прочитает. Мы с тобой поживем немного в столице. Я хочу сделать тебе подарок к твоему дню рождения. Мы пойдем на представление балагана из далекого Рельталгохолькла. Они приехали недавно в гарлион Гралия, я слышала, у них есть, на что посмотреть, тебе понравится.
Мама улыбалась и старалась ничем не выдать своего волнения и страха, которыми она была охвачена сейчас.
«Лета, спеши! У тебя мало времени! Теолон может спохватиться в любой момент. Охрана на воротах и в саду сменится уже через четверть часа, и тогда все пропало. В утреннюю стражу будут охранять калитку из сада, сейчас же там никого нет. Нужно успеть, Лета, это последний шанс. Если ты с ней не уйдешь, к вечеру может так выйти, что тебя уже не станет. Кто знает, когда появится незваный гость?»
Алеаланну очень тревожили мысли матери и более не удивляло то, что она их слышит.
– Хорошо, мамочка, – решив покориться воле родителя, ответила Леа.
Девочка встала и надела извлеченную мамой из шкафа одежду, после чего они вместе принялись собирать дорожную сумку, плотно заполняя ее вещами для поездки. На какое-то время Леа перестала слышать голос матери у себя в голове, и это произошло так же внезапно, как и его предшествующее появление.
«Зачем нам скрываться от отца? – не совсем понимала девочка. – Утром он все равно узнает, что мы уехали, и если это будет не по его, то он вмиг нагонит нас. Бывало, убежит от нас раб, так отцовские воины, не пройдет и дня, как возвращали его».
– Вроде все, – заключила Лета, окинув взглядом собранные в дорогу вещи, поправляя севетор на дочке. – Можно идти.
Мама с трудом взяла дорожные сумки и направилась к выходу, Алеаланна последовала вслед за ней. У самой двери Лета остановилась и, обернувшись к девочке, попросила:
– Леа, прошу, идем тихо.
– Как мышки?
– Как две маленькие-маленькие мышки.
Мама открыла жалобно пискнувшую дверь и шагнула вперед, растворившись во мраке коридора. Леа, сделав глубокий вдох, поспешила за ней. Девочка, закрывая дверь, на прощание бросила взгляд на свою спальню. Ей почему-то стало очень грустно и тоскливо. Ее глаза заслезились, а в сердце кольнуло, и тут же по груди разлился жар.
«Прощай!» – подумала Леа и плотно затворила дверь, следуя на ватных ногах за матерью.
Девочка и женщина, никем незамеченные, вышли из дома во двор, в ту его часть, к которой примыкал сад. Двигаясь по его тропинкам, дочка и мама казались двумя призрачными тенями, что почти парили над землей в предрассветных сумерках.
Сердце Алеаланны часто билось, дыхание перехватило, теперь она вдыхала воздух ртом. Лета тоже запыхалась:
– Сойдем с тропинки. Мне нужно отдышаться.
Леа и ее мать зашли за карликовый куст вишни. Женщина опустила сумки на траву и, выпрямившись, с удовольствием потянулась, издав блаженное:
– О-о-о!
– Эй! Кто тут, – вдруг раздался мужской голос откуда-то справа.
Леа тут же поняла, что это кто-то из ночной стражи. Она вздрогнула и замерла, затаив дыхание.
– Есть тут кто? – протянул воин, теперь в его голосе звучала неуверенность. – Луэл, это ты что ли?
– Я, я, – негромко отозвался еще один голос, – кому еще быть, как не мне.
– А чего сразу не ответил?
– Чего, чего, да до ветру отходил, – раздраженно ответил Луэл.
– А-а-а. Ладно, пойдем, уже началась смена ночной стражи на утреннюю, а тебя недосчитались.
Воины быстро пошли прочь. Их шагов скоро не стало слышно. Леа и мать разом выдохнули.
– Хвала Леокалле! – облегченно сказала мать. – Нас не заметили. А ведь если бы мы не свернули с дорожки, то столкнулись бы со стражником. Если бы свернули налево, то наткнулись бы на того, что отошел со своего поста. Чудеса! Тут уж точно без покровительства богини не обошлось! Нужно спешить, утренняя стража уже идет к своим постам, нам надо их опередить, попав раньше к калитке. Проклятые сумки, у меня уже сил нет их нести.
Лета с трудом вновь оторвала свою ношу от земли.
– Давай я помогу! – предложила дочка, протягивая руку, чтобы взяться за ручку одной из сумок.
Мать с сомнением посмотрела на девочку, но от помощи не отказалась. Теперь одну из сумок они понесли вместе. Леа, изогнув дугой спину, помогала маме как могла, носить тяжести было в новинку им обоим.
Выйдя к заветной калитке из сени цветущих деревьев, беглянки оказались на открытом пятачке, где их было уже неплохо видно. Ночная мгла быстро рассеивалась.
«Калитка же скрипит, – вдруг вспомнила Леа. – Так нас точно услышат».
Это было полбеды, подойдя ближе к выходу, девочка разглядела, что теперь в проушинах двери висит большой амбарный замок.
«Все пропало».
Но все обошлось. Мать, видимо, знала о замке, и у нее оказался от него ключ, который был ловко извлечен ею из дорожной сумки. Женщина вставила его в замочную скважину и попыталась повернуть, но не тут-то было. Ключ, сделав пол-оборота, уперся во что-то, отказавшись двигаться дальше. Мать вернула его в прежнее положение и попробовала снова. Неудача. Снова. Неудача. Снова и снова. Каждый раз ключ упирался в непреодолимую преграду.
– Ну уж, нет! – гневным шепотом выпалила Лета. – Я добьюсь своего.
Женщина ухватилась за ключ двумя руками и, сжав зубы, изо всех сил резко дернула его. В замке что-то щелкнуло, он сдался, позволяя сделать желанный поворот ключа. Лета сняла замок, приоткрыла немного дверь, чтобы она не заскрежетала. После этого мать с дочерью, прошмыгнув через образовавшуюся щель, оказались за пределами имения Саваатов.
Алеаланну охватили смешанные чувства: страх, радость, неуверенность. Но то было в первое мгновение. Потом же сладостное ощущение свободы заполнило ее без остатка. Она трепетала, предвкушая что-то новое, неизведанное, увлекательное, что ждало ее впереди. Мама, тем временем ловко вернув замок на место, хотела было закрыть его, но не смогла. Снова не получалось повернуть ключ. Времени до прихода утренней стражи почти не осталось. Они вот-вот должны были появится у калитки. Медлить нельзя. Лета прекратила свои потуги закрыть замок и лишь вставила его дужку на место так, чтобы со стороны казалось, что он закрыт.
Алеаланна снова взялась помочь матери, разделив с ней часть их ноши. Они поспешили в сторону ближайшего переулка, чтобы поскорее уйти от калитки, сквозь решетки которой воины Саваата могли запросто увидеть беглянок. Улица к этому времени хорошо проглядывалась.
«Что же дальше? – думала Леа, помогая маме, пыхтя и упираясь из последних сил. – Далеко с такой тяжестью мы не уйдем. Сумка казалась не такой уж и тяжелой, когда я подняла ее в первый раз, но чем дальше, тем труднее и труднее ее нести».
Вот и переулок. Тут мать и дочь ждали две привязанные за поводья к ограде чьего-то двора, похрапывающие, жаждущие путешествия запряженные лошади. Мамины вещи уже висели по бокам белой кобылицы. Никого рядом не было видно.
– Мы поедем верхом? – удивилась Леа.
– А почему бы и нет, – пожала плечами мама, пряча глаза в сторону. – Ты неплохо держишься в седле, да и я еще не все забыла, что умела. Мы справимся.
Сев верхом, Леа почувствовала себя более уверенно. Ее уже не пугали дальняя дорога и предстоящие трудности. Она ощутила себя взрослой, наверное, впервые за всю свою жизнь. Ощутила и осознала себя самостоятельной.
Они проехали через переулок, выехали на широкую улицу и, петляя, направились к выезду из варта. Выехав к Анарикору, они поехали вдоль его темных вод, на поверхности реки нет-нет да еще виднелись небольшие льдины. Довольно скоро мать и дочь миновали Зарубленный мост через реку, где некогда можно было переправиться на западный берег. Спустя час Кенег перестал быть виден. Лошади перешли в галоп и, радуясь, бодро несли своих наездниц на юг, в сторону столицы. На востоке восходил из-за горизонта Ченезар. Его лучи заливали бескрайнее поле, утренняя роса на траве сверкала, как миллионы бриллиантов. Ветер свободы дул Алеаланне в лицо, заставляя забыть обо всем плохом, что пришлось пережить ей за последние недели. Там, в родном варте Кенег, остались все горести и печали, детство Алеаланны. Здесь же, ведомая ветром и желанием приключений скакала на гнедом коне уже юная девушка Леа.
«Эх, как бы я хотела, чтобы меня сейчас видел Таск! Как бы я этого хотела! Где же ты, братец?»
Через некоторое время кони подустали и пошли рысцой, а потом перешли на шаг. Ченезар уже поднялся над полем и повис в ярко-голубом небе, в которое, как в мелкую заводь летнего Анарикора, хотелось окунуться, смыв усталость. Спина Алеаланны затекла.
– Мам! Ма! – девочка окрикнула едущую немного впереди мать. – Давай остановимся. Я устала.
Лета раздосадованно посмотрела на дочку и ответила:
– Потерпи еще немножко. Хотя бы пару часов.
– Мам! Я столько точно не смогу. Давай на немножко остановимся сейчас, а через пару часов уже надолго. Я уже проголодалась. Мы же с утра не поели.
Мать сдалась, и они спешились. Лета расстелила на земле небольшой плотный коврик и, достав съестное, стала расставлять на нем еду. Леа принялась разминать затекшие руки и ноги.
– Что-то я быстро устала. Наверное, это из-за того, что я рано поднялась, – в оправдание сказала Леа.
– Да нет. Просто дальняя дорога в седле это не одно и то же, что недолгая скачка вокруг варта. Давай перекусим.
Мать протянула дочке мех с молоком. Леа приняла его и, усевшись на край ковра, принялась пить, заедая свежим хлебом с вареньем. Силы действительно стали возвращаться к ней. Она не заметила, как уголки ее губ расплылись в улыбке, а глаза снова хотели смотреть вокруг, радуясь свободе, а не уныло тупясь под ноги.
Лета присоединилась к дочери. За завтраком они обсудили предстоящий путь, то, что нужно будет переночевать на каком-нибудь постоялом дворе, что дорога, скорее всего, займет несколько дней, что лучше ехать немного в стороне от тракта, что опасно путешествовать двум женщинам без охраны мужчин, но придется. В разговоре мать и дочь по негласному соглашению обходили темы, связанные с причинами их тайного отъезда. Под конец завтрака мать почему-то заговорила о своих родителях, которые жили в варте Одинокий холм, что расположился недалеко от Башни Драхмаала. Лета сетовала, что соскучилась по своему старому дому и было бы неплохо заехать туда в гости. Завтрак подошел к концу, теперь Алеаланну почему-то стали терзать смутные сомнения о том, куда же все-таки они едут на самом деле.
Мать и дочь, собрав остатки еды, убрав коврик и приведя себя в порядок, снова отправились в дорогу. К этому времени стало совсем тепло, даже немного жарковато. Девочка распахнула свой севетор, чтобы не вспотеть.
– Леа, – возмутилась мать, заметив, что сделала дочь, – тебя же ветром продует, а ну застегнись.
Алеаланна, сморщившись, нехотя выполнила приказ матери, правда, оставив не застегнутыми верхние пуговицы. Дорога продолжала все дальше и дальше уводить беглянок от Кенега. Они все так же ехали вдоль Анарикора. Дороги тут, по сути, не было, земельный тракт протянулся левее реки и шел прямиком на гарлион Гралия. Однако ехать вдоль берега было вполне себе с руки, трава тут была невысокой, все ямки да канавки на виду, можно не опасаться за то, что лошадь оступится и повредит ногу. Путь вдоль Анарикора путешественники выбирали нечасто, ведь вниз по реке было быстрее проплыть на пароме или корабле, а к столице по земле, как ни крути, но удобнее добираться по тракту, и дорога заняла бы куда меньше времени.
Ченезар все выше и выше поднимался к зениту, нещадно паля. Первой его жертвой стала живительная утренняя роса, которая исчезла без следа. Потом пришел черед небольшим лужицам, то там, то тут встречающимся по ходу движения беглянок.
Раскрылись свернувшиеся на ночь бутоны первых полевых цветков, вокруг которых суетливо засновали трудолюбивые пчелы и мохнатые увальни-шмели. Над полем поднялись стрижи, весело гоняющиеся за мошкарой, а над рекою, выискивая в водной толще сверкающую чешуйку рыбешек, закружили чайки. Из-под ног лошадей время от времени выскакивали притаившиеся зайцы, пытавшиеся слиться с травой и до последнего неподвижно лежащие на месте.
К полудню мать и дочь уже успели трижды остановиться на отдых и теперь снова не спеша ехали по полю. За все это время им не встретилось ни одного человека. Где-то впереди замаячили крыши домов небольшого поселения, расположившегося у самой реки.
– Мы объедем эту деревушку, – уверенным голосом пояснила мать, указывая в сторону красных черепичных крыш. – Не хочу попадаться на глаза людям.
Они свернули на восток, в бескрайнее поле. Им пришлось задать хороший крюк, чтобы снова вернуться на берег реки. Беглянки, делая обход, пересекли дорогу, ведущую от деревушки в сторону земельного тракта. Когда она оказалась за спинами путниц, по ней проскакал какой-то торопящийся в речное поселение наездник. Мать с тревогой глянула через плечо на всадника, но тот, как ей показалось, не проявил к ним интереса. Они поехали немного быстрее.
«Мама и я бежали из дома, – рассуждала Леа. – Думаю, так она решила наказать папу. Ему поделом. Но и ей есть, за что получить наказание, но ее можно понять, она пыталась защитить меня. Но как бы папа не был виноват, то, что решила сделать мама, неправильно. Ладно. О чем я? Сейчас мы наказываем отца. Это я поняла. Только ведь он точно будет нас преследовать и ему не составит труда найти нас в столичном доме. И что он сделает тогда? Скорее всего, со скандалом вернет нас в Кенег. Да к тому же может как-то наказать нас».
Леа вопросительно посмотрела в спину матери, ехавшей впереди нее.
«Что же ты задумала? Может, и вправду решила ехать к бабушке и деду в варт Одинокий холм. Ведь попав туда, мы вроде как будем под властью деда. Он высокородный, а значит, вправе пригласить нас погостить у себя и тогда наш побег становится вроде как законным. В доме родителей мамы мы сможем быть сколь угодно долго. Ага! Вот оно что!»
Леа обрадовалась своей сообразительности.
День перевалил за полдень. Тени снова стали расти, вытягиваясь и становясь очень медленно, но неумолимо все длиннее и длиннее. Снова хотелось остановиться на отдых. Леа еще ни разу в жизни так долго не ездила верхом. Нет-нет, да всплывали в ее сознании мыслишки о том, что было не так-то и плохо слушать рассказы учителя истории и словесности или вышивать с Соей.
Теперь в поле все чаще встречались небольшие перелески. У Кенега их практически не было – только пара рощиц перед и после Зарубленного моста.
– Все Леа, привал! Но потом у нас будет большой переход, и мы больше не остановимся до вечера.
К этому времени голова у Алеаланны уже шла кругом, а перед глазами летали блестящие мушки. Она сползла с лошади и улеглась прямо на мягкий травяной ковер.
– Что ты делаешь?! – заругалась мать. – Земля еще не прогрелась, холодная! Еще не хватало, чтобы ты заболела.
– Мама, я больше не могу. Правда!
– Вставай! Я сейчас расстелю попону и коврик, на котором мы ели, вот и ляжешь ненадолго.
Дочка нехотя выполнила требование, с трудом заставляя напрячься уставшие руки и ноги, чтобы оторваться от земли и привести тело в вертикальное положение.
– Вот и молодец. Теперь помоги мне с попоной.
– Мам! Я же устала, – запротестовала Леа, однако послушно подошла и принялась помогать матери.
Наконец они легли на спины рядом друг с другом, лицом вверх и стали любоваться небом. Оно было бледно-голубым, бескрайним, бездонным и таким притягательным. Небо манило, звало к себе. Но как ответить бескрылому человеку на этот зов?
– Мам, может, поговорим о папе?
– А чего о нем говорить. Старый напыщенный самодур и сволочь!
– Мам, зачем ты говоришь такие плохие слова. Ты же запрещаешь мне говорить грубости, а сама…
– Ох, милая моя Леа, это не грубости и ругательства, это правда.
– Все равно не надо так говорить.
Лета тяжело вздохнула.
– Ну а как же мне говорить?
– По-хорошему, по-доброму.
– Не получается у меня так. Да и как говорить по-доброму о человеке, который отдал меня в заложники шайке разбойников. В душе надеялся, что я не вернусь, и он приведет свою новую пассию, которая, между прочим, должна была стать тебе мачехой.
– Мама, нет, прекрати! Это не так! Не может быть!
Дочке стало горько от слов матери. Горько и обидно. Видя, что задела Алеаланну за живое, Лета повернулась к ней и обняла своего ребенка, утешая:
– Извини, извини, все, я молчу, молчу. Не хотела ведь рассказывать, прости меня, не сдержалась.
Теперь дочке открылась часть правды. Часть ее она знала, о части догадывалась, но слова матери все расставили по своим местам, нарисовав нерадужную картину, что могла ждать Алеаланну в будущем.
– Мам, ты меня никогда не бросишь? – всхлипывая, спросила она.
Лета отстранилась от дочки и посмотрела ей в глаза, что-то ища в ее взгляде, а потом, заплакав, ответила:
– Нет. Да куда же я денусь. Ты же моя доченька!
Они лежали и плакали. Плакали и жалели друг друга. А над ними летали стрижи, ласточки и прочая свободная небесная братия, радующаяся приходу теплых дней. Наплакавшись вдоволь, мать и дочь снова легли рядом и стали любоваться небесами молча.
– Ох, хватит бока отлеживать, пора в путь. Вставай, дочка.
Леа все еще лежала на земле. Мать же, осматриваясь по сторонам, что-то заметила и тут же присела на корточки. Ее лицо стало тревожным, глаза суетливо забегали, пальцы сжались в кулаки так, что костяшки побелели.
– Что не так, мам?
– Погоня по нашу душу!
Не успела Лета это сказать, как Алеаланна явственно почувствовала, как земля содрогается от топота копыт, а до ее ушей донесся храп загнанных лошадей. Леа только и успела, что встать на ноги, в то время как на полянку, где отдыхали мать и дочь, выскочили преследователи. Их лица были знакомы девушке, но, увидев их, она засомневалась, что знает этих людей.
Лета и ее дочь в мгновение ока оказались в окружении воинов Саваата, которых возглавлял сам Теолон. Был тут и его ключник, был и верный слуга на все случаи жизни Марол. Лица преследователей раскраснелись и скривились, превратившись в причудливые маски, их глаза пылали ненавистью и гневом. У Теолона, как и у его коня, изо рта шла пена.
– Мамочка!
Лета, услышав призыв дочки, шагнула к ней и, крепко обняв, прижала к себе, выкрикнув:
– Не отдам!
Леа прижалась к груди матери, украдкой косясь по сторонам, не в силах закрыть глаза, широко раскрывшиеся от страха. В этот момент она снова услышала голоса в своей голове, множество разных голосов, то, что они говорили, ужасало.
«… прольется кровь на землю, да прославится богиня земли плодородной Жития! Она жаждет выпить душу ребенка и ее матери!» – скрежетал низкий мужской голос.
«Гнусная гадина! Я пригрел гадюку на своей груди! Хотела меня отравить… Но ничего, пришел мой час ответить тебе!» – то низко, то срываясь на фальцет, выкрикивал свои обвинения, не открывая рта, Теолон.
«Он отдаст хозяйку мне! Она будет в моей власти! О, как долго я ждал этого дня, этого момента! Хвала Коропу – божеству виноделов и балаганщиков», – напевал слащавый голосок.
Хотя среди преследователей не было женщин, но многие голоса явно принадлежали не мужчинам. Интонации голосов были полны желчи, ненависти, зависти и злобы. Их речи не всегда удавалось понять. Леа слышала только отдельные слова: «…потаскуха, смерть, захлебнешься, умри, проклята, веревка, кнез, уродина…».
Каждый из окруживших мать и дочь людей-масок был зол и, вместе с тем, ликовал, предвкушая скорую расправу, достижение своих тайных желаний. Алеаланна еще ни разу в жизни не сталкивалась с такой «стеной зла». Она слышала, как скрежещут зубы людей-масок, как хрустят их суставы, змеиное шипение сливалось с рыком псов, которое переходило в низкий утробный рев какого-то морского исполина.
Тело Алеаланны трепетало. Лета тоже боялась, но она была матерью, единственной защитой своего ребенка, поэтому женщина не могла позволить себе роскошь быть слабой.
Лошадей, на которых сидели сыплющие проклятия люди-маски, тоже накрыла волна ненависти и злобы. Их глаза налились кровью, изо ртов срывались клочья пены, они рыли копытами землю и клацали зубами, словно волки.
Теолон соскочил со своего коня и в два широких шага-прыжка оказался рядом с женой и дочерью. Одним рывком, ухватившись за ворот севетора, вырвал Алеаланну из объятий Леты, выкинув свободную руку вперед, препятствуя их обратному воссоединению.
– Теолон! – взмолилась сквозь слезы Лета. – Верни ее мне! Верни!
Леа было дернулась к матери, но отец крепко держал ее за одежду. Тогда девушка подогнула ноги, чтобы под весом ее тела рука отца дрогнула и отпустила ее, но этого не произошло. Случилось совсем иное, что заставило девочку бояться еще сильнее. Рука отца не дрогнула, Леа повисла на ней, как плащ на вешалке. Хотя ее отец и был достаточно силен, а она немного весила, но все же его нельзя было назвать силачом, а ее – перышком.
– Ты отдашь ее мне, грязный ублюдок! – заскрипел, как несмазанные петли садовой калитки, голос матери. – Клянусь Леокаллой, ты отдашь ее мне сейчас же, а иначе я перегрызу тебе глотку.
Алеаланна перевела взгляд на мать и теперь не узнала уже ее. Волосы женщины стали походить на клубок извивающихся змей, глаза налились ненавистью, с искусанных губ струились ручейки крови. Она растопырила пальцы рук, которые сейчас походили на когти хищной птицы.
– Папа, – робко позвала Леа, – папс, мне страшно.
Девушка уже не была уверена, что хочет вернуться к такой матери, но точно знала, что прекратить этот ужас в силах только отец.
Теолон, все так же держа Лету на расстоянии вытянутой руки, повернул голову к дочери. Алеаланне показалось, что его глаза, устремленные на нее, немного прояснились. Рука отца разом ослабела, и, чтобы не упасть, девочке пришлось опустить ноги на землю.
– Радость моя, – начал отец, а черты его лица становились все более узнаваемыми, – твоя мать хотела меня отравить. Она опасна. Ее охватило безумие. Она может причинить тебе зло, звездочка моя, моя маленькая царица. Эта женщина лжива и порочна, да, она моя жена и твоя мать, но ее безумие стало опасно для нашей семьи, пришло время оградить нас от нее.
– Папа, что ты собрался сделать? – робко спросила она.
– Мы отправим твою мать в храм Скорбных духом, что у Башни Драхмаала. Это все, что мы можем сделать для нее сейчас. Прости меня.
Отец, сокрушаясь, на мгновение опустил голову, и в этот момент Лета, ловко поднырнув под его вытянутую руку, запрыгнула на его спину, как дикая кошка, вцепившись зубами ему в загривок. Теолон, отпустив дочь, потерял равновесие и опрокинулся на спину, оказавшись на земле. Он отчаянно стал пытаться оторвать взбешенную Лету от себя, но у него ничего не получалось. Его слуги гримасничали и почему-то не спешили на помощь своему хозяину.
– Мама, остановись! – выкрикнула девушка и кинулась оттаскивать мать.
Не тут-то было, женщина, неестественным образом вывернув в плечевом суставе свою правую руку, схватила ребенка и отбросила в сторону.
Алеаланна оказалась локтях в десяти от сцепившихся в смертельной схватке родителей, прямо под ногами одного из адских жеребцов. Зубы коня клацнули прямо у левого виска. Девочке стало ужасно больно, она почувствовала болезненный щипок, и левое ухо зажгло огнем. Она вскрикнула, схватившись за него, и почувствовала, как пальцы погрузились в липкую горячую жидкость. Леа припала к земле и обхватила руками голову, закачавшись из стороны в сторону.
Она перестала понимать, что происходит. Все в ее разуме перемешалось. Она не могла принять то, что видели ее глаза. Любимый папа, нежная мама, добрый слуга Марол, всегда чуткие и заботливые к ней воины отца, мудрый ключник – все близкие ей люди разом превратились в чудовищ. Их человеческие лица сменились уродливыми звериными масками. Что может сделать беззащитный ребенок перед взбесившимися взрослыми? Кто защитит ее? Тогда Леа принялась просить кого-то, нет, не богов, о которых говорили вперемежку со своими проклятиями люди-маски, не людей, ведь вокруг нее сейчас водили хоровод звери, нет, не их, а кого-то другого, того, кто мог помочь.
«Пусть они исчезнут, пусть они исчезнуть, пусть они все исчезнут, и вернутся мои мама и папа, мои родные и близкие, – затараторила Леа. – Прочь исчезнут. Пусть уйдут в ночь. Прочь в ночь, прочь в ночь!»
«Прочь в ночь! Прочь в ночь!» – вторил девушке чужой голос в ее голове. Он был тверд и чист, от него веяло уверенностью. Леа вдруг поняла, что она знает хозяина, говорящего с ней в один голос. Да, с каждым повтором слов это понимание становилось все яснее и яснее.
«Шуеш!» – позвала она.
«Да, маленькая царица, это я!»
Сразу стало легче.
«Шуеш, я в беде, помоги мне, пожалуйста. Ведь ты же можешь мне помочь?»
«На все воля Господня».
«И ты туда же? Вокруг меня тоже те, кто говорят о богах, прося их о плохом».
«Они не ведают, о чем говорят. Мой Бог тебя слышит, он дает мне силы помочь тебе. Встань и посмотри на нелюдей!»
«Как же я встану? Я боюсь».
«Встань и не бойся ничего! Ты же маленькая царица! Царицы не боятся, чего им бояться, они же властвуют над всеми».
«Но… ты точно уверен, что все получится?»
Тишина.
– Встань! – приказал незнакомый голос кого-то стоящего над ней.
Леа, собрав все силы в кулак, поднялась разом во весь рост и, широко раскрыв глаза, посмотрела, готовая увидеть уродливые лица людей-масок. Но мир вокруг нее изменился, больше не было людей со звериными ликами. Отец и его люди как сквозь землю провалились. Осталась только мама, что сидела на земле, поджав ноги. Алеаланна кинулась к ней. Подбежав, она опасливо заглянула в ее глаза, они смотрели куда-то вдаль, сквозь нее. Ее лицо было запачкано кровью. Леа наклонилась над ней и позвала:
– Мамочка! Мама, ты слышишь меня?
Женщина встрепенулась, словно очнувшись от сна и, устремив на нее свой взор, протянула руки, заплакав:
– Прости меня, Леа, прости! Я не знаю, что было со мной. Прости!
Алеаланна крепко обняла мать, прижав ее к себе и гладя по голове. Ухо девочки запульсировало, больно покалывая. Вместе с этим вернулось понимание того, что происходило на поле до того мгновения, как она упала на землю.
«Где отец?» – заволновалась она, смотря по сторонам.
Все, что удалось увидеть, так это удаляющиеся фигурки, где-то совсем далеко.
Алеаланне сразу стало легче: «Отец жив и в безопасности, но почему он уехал, что заставило его это сделать?»
Леа вдруг приметила, что со стороны поселения к ним спешит одинокий наездник. Всадник подъехал к ним, и Леа узнала его. На коне сидел запыхавшийся и улыбающийся Шуеш.
– Слава Богу, я успел! – выпалил он.
– Здравствуй, Шуеш, я рада тебя видеть, но ты ошибаешься, ты опоздал! Отец и его люди вдруг сорвались с места и ускакали.
Мать вопросительно посмотрела на Алеаланну, в ее взгляде читался вопрос: «Откуда ты знаешь этого человека?»
Шуеш только загадочно улыбнулся в ответ.