Сага о Степанове-58. Снег на Покров

В ту самую ночь на Покров
Степанов проснулся в половине третьего,
чтобы растолкать засонь-поварих,
поскольку завтрак и обед никто не отменял,
а морить голодом семь десятков людей,
осатаневших за две недели в приамурской глухомани,
было весьма неразумно и даже опасно.

Вместо обещанной пары дней мероприятие,
которое Степанова так и подмывало
назвать коротко и смачно,
но при том крайне нецензурно,
растянулось неприлично надолго.

Степанов вышел на крыльцо барака,
пребывая в тайной смутной надежде,
и горло его тут же перехватило от тоски —
проклятый снег за ночь так и не выпал,
в чёрном небе матово желтела луна,
переливались острыми искрами звёздочки,
гладил лицо тёплый южный ветер,
не оставляя никакой надежды
уехать наконец-то отсюда сегодня
к чёртовой матери.

На дворе стоял девяносто пятый,
картошка в ту осень уродилась на диво,
а поскольку ждать урожая на селе
было как-то в этих краях не принято,
то одолеваемые жадностью колхозники
завыли перед губернатором в голос,
прося помочь собрать с полей
ценный натуральный продукт,
который и свиней накормит,
и самим с голоду пропасть не даст.

Горожане в поля ехать не хотели,
крупных трудовых коллективов
в городе почти не осталось,
принуждать хитрых коммерсантов
было только себе дороже,
поэтому какой-то умный чиновник
придумал грамотный ход,
и губернатор призвал население
выехать на совхозные поля,
дабы собрать от щедрот природы
каждому по мешку картошки
в самоличное пользование.

Грехов у директора хлебозавода,
у которого Степанов работал заместителем,
перед памятливым губернатором
было в полном избытке,
поэтому хлебозавод обязали
не только предоставить транспорт
под собранную картошку,
чтобы отвезти желающих на местность,
а самому заводу в полуприказном порядке
порекомендовали устроить
нечто вроде субботника.

Обещание халявы, как всегда,
подействовало безотказно.
Когда Степанов увидел хмурым утром
выезжающую с завода колонну, то развеселился.
Желающих набралось целых четыре автобуса,
причём треть контингента составляли «шноранты»,
самые отпетые городские нищеброды,
а попросту говоря, бичи.
Вперемешку с ними ехали кочегары, плотники
и прочие столь же колоритные
представители рабочего класса,
которые начали пьянствовать
ещё со вчера, с пятницы,
и останавливать сей приятный процесс
пока явно не собирались.

Степанов представил себе,
в каком состоянии вся эта банда
вывалится на совхозные поля
через полторы сотни километров,
и гаденько захихикал.
Зря посмеялся — вот за это его
Боженька потом и наказал.

В последнем автобусе тряслись
двадцать солдатиков из местного погранотряда,
из-за которых, собственно,
Степанов и явился в субботу на завод,
поскольку шеф дал указание
мне лично забрать их из части.
Солдатики усиленно жевали
украденный с транспортёра хлеб,
и, похоже, совершенно не задумывались о том,
куда и зачем их сейчас повезут.
Лишь бы только не обратно в часть…

Замыкали колонну два КАМАЗа,
на которых планировалось доставить в город
захваченный у селян картофель.
Вся эта дивная картина до боли
напомнила Степанову кадры кинохроники
про старт немецкого блицкрига в далёком 1941-м.
Для полной картины не хватало только звуков
Седьмой симфонии Шостаковича…

Директор хлебозавода, Семён Дмитриевич,
уверовав в свою директорскую власть
и в силу начальственного окрика,
почему-то наивно посчитал
предстоящую поездку в село
милой загородной прогулкой.
Обычно злой с похмелья и раздражённый,
в это утро, на удивление, он был трезв,
при этом возбуждён и даже весел.

Директор предвкушал приятное развлечение,
надел по такому случаю резиновые сапоги,
нашёл где-то ржавую стальную кочерёжку,
ходил и взахлёб рассказывал всем о том,
как вечером у костра будет вкусно кушать
печёную картоху — прямо как в детстве.
А вот зачем он потащил с собой
в эту мутную поездку ещё и жену,
Степанов так толком и не понял…

Но тогда, посмеявшись про себя,
он сделал колонне ручкой,
с лёгким отвращением припомнив,
сколько раз по осени студентом
ездил в колхозы на картошку,
облегчённо сплюнул три раза за плечо,
грязно, цинично выругался
и пошёл себе домой отсыпаться
после недавней командировки.

Но отдыхал Степанов, увы, недолго.
Сначала в дверь позвонил
юный лейтенант-пограничник,
отыскавший его адрес в охране,
представился Димой и потребовал вернуть его взвод.
Степанов объяснил ему ситуацию,
но лейтенант оказался туповат,
как, впрочем, всё наше офицерьё,
у которого «сердце под прицелом»
находится совсем не просто так,
а ввиду полного отсутствия мозгов.
Пришлось просто послать его вдаль.

Тогда несчастный лейтенант Дима
уселся на лестничные ступеньки и
начал монотонно раскачиваться,
что-то злобно бубнить и тихо подвывать,
пугая обитателей подъезда.

В довершение к этому дурдому
с завода позвонил начальник охраны,
который передал Степанову приказ шефа
немедленно выехать к нему в колхоз,
захватив со склада побольше продуктов.

Степанов тяжело вздохнул,
вызвал дежурный автобус,
оделся на всякий случай потеплее,
простился с загрустившей женой
и поехал на завод загружаться.
Недолго думая, он решил брать всё —
от водки до макарон —
вернуть товар было недолго,
а вот найти в сельской местности
в далёком 95-м мешок муки или сахара
было делом абсолютно безнадёжным
даже при наличии денег.

Лейтенант Дима почуял надежду,
тихонько проник в автобус
и сидел позади тише мыши.
Вскоре Степанов пожалел, что взял его с собой…

Далеко за городом встретилась им
белая директорская «Волга»,
вся забрызганная грязью,
и выскочивший из неё директор,
помятый, несчастный и перепуганный,
понёс нечто ужасное и нечленораздельное.
Оказывается, трудовые диверсанты
перепившиеся по дороге,
передрались с солдатиками,
сам директор чудом спасся,
жену его чуть не изнасиловали,
«Волгу» пытались перевернуть,
автобусы сразу же куда-то исчезли,
и что теперь делать со всем этим кошмаром,
было абсолютно непонятно…

Но вариантов не было,
надо было ехать и разбираться на месте.
Телефон в селе имелся только в правлении колхоза,
Степанов договорился с шефом
держать связь через председателя
и простился — как он наивно предполагал,
ненадолго, до понедельника.

Уже совсем стемнело,
когда автобус неслышно остановился
за территорией бывшего трудового лагеря.
«О поле, поле! Кто тебя усеял мёртвыми костями?» —
прошептал Степанов в лёгком ужасе.

Плац перед пустыми бараками
был усыпан мертвецки пьяными телами,
а железную мачту посредине лагеря
какой-то умелец завязал таким узлом,
которому позавидовал бы любой авангардист,
из темноты неслись жуткие вопли,
в общем, коллектив находился
в состоянии полного распада.

Степанов выслал водителя на разведку,
и через четверть часа стало ясно,
что ему невероятно повезло.
Среди приехавшего сброда оказались мужчины,
уже успевшие немного протрезветь
и задумавшиеся об устройстве жилья и быта —
Славка, начальник котельной,
человек пьющий, но думающий,
слесари, водители, грузчики —
словом, те, с кем Степанову
приходилось вместе раньше работать,
он знал их в деле, они знали его,
и сейчас это дорогого стоило.

Через какие-то полчаса
порядок был восстановлен.
Короля играла свита —
Степанов тяжёлым хозяйским шагом
спокойно шёл по баракам,
за ним подобострастно бежали его «ординарцы»,
он раздавал ценные указания,
которые тут же выполнялись теми, кто его знал,
а теми, кто его не знал,
приказы уже воспринимались
как неизбежная данность свыше.

Ставились кровати, приносились матрасы,
заколачивались досками окна
(не май месяц стоял на дворе!)
уже коптила окрестности труба кочегарки,
проголодавшиеся бичи чистили картошку,
нашёлся даже бывший армейский повар
с двумя «боевыми подругами»,
все трое в поля совсем не рвались,
а потому с радостью кинулись кашеварить.

Умиротворённый народ мирно готовился ко сну.
Последним приключением
в этот нескончаемый день
стала поездка на местную заставу.
Погранцы после короткой перепалки
ночевать пацанов ещё кое-как приняли,
а вот кормить их отказались наотрез.

Приободрившийся лейтенант Дима,
возомнивший себя великим командиром,
начал вякать за спинами своих бойцов
что-то дерзкое и непотребное,
но с этим пришлось пока смириться.

Капкан был выстроен мастерски.
Конечно, горожане могли уехать из села,
которое, оказывается, называлось Благословенным,
в любой удобный момент,
их тут больше ничего не держало,
КАМАЗы были загружены картошкой под завязку,
но разрешение на её провоз через посты ГАИ
выдавал только председатель колхоза,
а он исчез в первый же день
вместе с колхозной печатью.

Хитроумный план сработал.
Чтобы как-то прожить,
надо было работать в полях, на сортировке,
тогда колхоз выдавал крупы, картошку и мясо,
уголь и газ для кухни,
а гружёные КАМАЗы оказались
той самой морковкой для глупого ослика.

Утром понедельника
во время разговора с директором
трубку неожиданно взял сам губернатор
и железным голосом сказал Степанову:
«Надо продержаться ещё немного,
хотя бы ещё пару дней,
пока погода стоит хорошая.
Надо убрать урожай с полей. Понимаешь, надо!»

Что такое «надо»,
Степанов тогда ещё хорошо помнил,
а потому понял — всё это теперь надолго…

Происходившее в дальнейшем
отложилось в его памяти
как одно большее «давай-вставай-пошли».
Всё до боли напоминало
жизнь партизанских отрядов
знаменитого Сидора Ковпака
на оккупированной немцами территории.

Степанов потерял сон и покой,
ночью он вставал будить поваров,
чтоб те шли на кухню готовить завтрак,
приводить в чувство запойного кочегара,
то и дело терявшего человеческий облик,
утром командовал построение,
с зажигательными матюками а ля Троцкий
отправляя народ на работу,
чинил суд и расправу,
пресекая склоки и скандалы,
разбирал тяжбы крестьян,
сильно страдавших поначалу
от мародёрских набегов городских бичей,
оказавшихся крайне несознательными элементами.

Председатель скрывался от горожан,
как староста от партизанского возмездия,
стараясь разговаривать исключительно издали,
местный участковый — полицай —
был вообще один на три села в округе
и соваться в лагерь даже не пытался.

Его бойцы сами забивали совхозных коров,
выделяемых председателем для пропитания,
мотались на своём «броневике»
ночами по перепуганному селу,
то отыскивая бригадира сортировки,
то взламывая склад с углём,
то конфискуя у населения
излишки баллонов с пропаном…

Много лет спустя Степанов понял,
что происходившее напоминало
кораблекрушение пиратского корабля,
случившееся где-нибудь на самых дальних островах,
когда приходится выживать,
как Бог на душу положит,
в команде зреет недовольство,
туземцы коварны и мстительны,
и каждое утро с предрассветным туманом
тает последняя надежда…

Но приходилось терпеть,
сортировка работала как часы,
народ копошился в полях,
и упрекнуть по части труда горожан было не в чем.
Додумался было один юный деятель
разбивать тайком фонари
над картофельными транспортёрами,
чтобы не работать по ночам —
пришлось хитрована жестоко наказать.

Лейтенант Дима за эти дни
выпил всю кровь у Степанова,
вместо работы в поле он затеял
проводить тактические занятия —
уедут солдаты вроде как на уборку,
а картошку там совсем не собирают,
бегают друг за дружкой по оврагам,
какую-то войнушку изображают.

Пришлось лишить солдат пайки,
кто не работает — тот не ест,
Дима начал было возмущаться,
но два крепких сержанта-дембеля
отвели своего командира за угол барака
и там отмудохали от всей души,
после чего торжественно поклялись
«товарищу командиру отряда»,
что «статус кво» восстановлено,
и летёха, получивший своё сполна,
больше пакостить не станет.

Степанов запереживал,
что побитый лейтенант, не дай Бог,
выкинет с собою что-нибудь этакое,
но тот утёр кровавые сопли,
пережил свой позор спокойно
и в дальнейшем вёл себя уже вполне адекватно.
Да, измельчал русский офицер…

Проблема алкоголя в лагере
была решена просто и справедливо —
весь купленный, отжатый или заработанный самогон
выдавался каждому отработавшему
поровну, но без всяких излишеств,
исключительно для крепкого сна.

Шабашки в селе было много,
Степанов охотно отпускал народ на заработки,
плотники и слесари были нарасхват,
население начало к городским привыкать,
хотя не обошлось и без эксцессов,
приходили местные пару раз вечерами подраться,
но выгонять пьяных гостей
трезвым оказалось легко.

Серьёзной проблемой стали городские бичи,
народ склочный, агрессивный,
пакостный и неопрятный,
уже дня через три после заезда
они натурально подняли восстание,
требуя отпустить их домой
со своей долей собранного на полях.
Степанов с облегчением согласился,
но, к его лёгкому злорадству
и сильному разочарованию,
хилые бичи со своими мешками
далеко уйти не смогли,
нарвались за селом на местных патриотов,
которые отбуцкали «оккупантов»
и отобрали у тех картошку.

Пришлось несчастным возвращаться
и умолять командира принять их обратно,
чему Степанов, только что с облегчением
списавший с довольствия десяток
неприятных прожорливых людей,
был, понятное дело, совсем не рад.
Договорились теперь так —
если они честно работают в полях,
то кормятся наравне со всеми,
а набранную ими снова картошку
отряд увезёт в город на своих КАМАЗах.

Так прошла неделя, вторая…
Весёлая жизнь без горячей воды
и всяких прочих привычных удобств
как-то переставала нравиться,
картошка в КАМАЗах подгнивала,
продукты в селе заканчивались,
завод нуждался в рабочих руках.
Прекрасно это всё понимая,
губернатор клятвенно пообещал Степанову,
что как только ляжет первый снег,
то он, губернатор, тут же самолично
займётся эвакуацией «трудового десанта».

…В ту осень Степанов ждал Покрова,
словно святого пришествия.
Каждое утро и каждый вечер
он тайно молил небеса о снеге,
но снег всё не шёл и не шёл.

Через много лет он понял,
что молитва его была ненужной и глупой,
потому что нигде и никогда
не имел больше Степанов
такой полновесной,
такой звонкой свободы,
не был так предоставлен самому себе,
как тогда, в селе Благословенном,
под тем тёплым звёздным небом,
там, где он был на своём месте…

Наверное, кто-то неведомый там, наверху,
непостижимый и оттого ужасный,
намеренно останавливал время,
оттягивая его возращение
в привычную городскую жизнь,
день за днём удерживая Степанова
в этом странном месте,
давая ему редкий шанс
остановиться и задуматься…
Но о чём?

Наступал новый день,
в котором проблем и забот хватало через край.
Действо, удивительно похожее
на съёмки уходящей натуры,
где Степанов был главным действующим лицом,
сценаристом и режиссером одновременно,
продолжалось.

Степанов навестил Саню-кочегара,
посидел с ним в котельной,
бездумно глядя в огонь,
докурил последнюю сигарету,
на пороге барака оглянулся —
нет, в мрачных небесах не видно
ни малейшего намёка на снег.
Чуда не случилось.

«Да и хрен с ним!» — подумал Степанов.
Надо было жить дальше
и выполнять свои обязанности.

Он заглянул в барак за сигаретами,
нашарил в сумке новую пачку,
снова вышел на крыльцо и остолбенел —
земля вокруг барака была белым-бела.


На фото - того самого хлебозавода давно уже нет. Посредине — тот самый губернатор и тот самый директор. Внизу - карта событий.