Самолётик

Я читаю лекцию по статистике студентам 3-го курса на потоке из трёх групп.
Испытываю состояние дискомфорта. Недавно наш институт объединили с несколькими другими вузами – в один. Головным, основополагающим, назначили не наш институт. Теперь проводить занятия нас могут послать в любой из объединённых вузов – это по всей-то нашей необъятной Москве.
Здесь мне не нравится всё – и как добираться на работу, и контингент, и администрация, и новая кафедра, и методический материал. В голове постоянно сверлит мысль, зачем я здесь осталась? Часть нашей прежней кафедры уволилась сразу. Часть преподавателей сократили.  Я в остатках и нахожусь в состоянии брожения ума – что делать? Робкое желание –дотянуть до второго семестра, потом – видно будет. Может, освоюсь как-нибудь. Конечно, если бы я была начинающий преподаватель, я бы вытерпела всё – работать-то надо, и учиться у старших товарищей – тоже. Но я знаю, что такое хороший вуз – это наш бывший, и себе цену знаю, поэтому у меня теперь психологический дискомфорт.
Ладно, сейчас я читаю лекцию. Материал у меня подготовлен качественно, обкатан не раз на студентах, занятие идёт нормально.
Единственно, на задней парте правого ряда шалят студенты. Хихикают над чем-то своим, безмятежно веселятся. Мешают мне. Делаю им замечание  – ноль внимания. Предлагаю покинуть помещение – ведь, непонятно, зачем они пришли сюда, раз так себя ведут, – не реагируют. Сидят, упёртые, и смеются. Чернявые такие подобрались, все – как чертенята, только зубы белые в улыбках скалят, да глазами посверкивают.
Среди них затесался один мальчик, симпатичный такой, беленький – староста одной из групп. Что общего у него с ними?
Стараюсь на них не обращать внимания, читаю лекцию. У меня микрофон, слайды показываю на экране. Материал непростой, но ничего, всё идёт своим чередом.
Рассказываю об очередном слайде, поворачиваюсь к аудитории, а на меня…
А на меня летит самолётик. Прямо мне в лицо метит. Красиво так летит и непосредственно мне в лоб целится. Я, замерев, заворожено на него смотрю. И вся аудитория тоже с интересом прослеживает его траекторию. А самолётик подлетает почти к моему лицу, разворачивается и летит в обратную сторону. Сбавил темп и приземляется на какой-то парте.
Я замолчала, нить повествования оборвалась. Аудитория представляет теперь разноликую группу – кто-то смеётся, кто-то что-то говорит, кто-то озирается. Говорить дальше в этой сумятице бессмысленно. Тем более, что могут послать мне ещё один самолётик. Да и этого одного достаточно.
 - Чей самолётик? – Спрашиваю я.
Никто не сознаётся.
- Что же вы такие несмелые? Запустить самолётик, прервать занятие смелости хватило, а сознаться в этом – нет.
Такое же «море волнуется».
- Пусть тот студент, чей был самолётик, сознается и покинет аудиторию. Иначе я не буду дальше вести занятие.
После моего ультиматума, настроение на потоке изменилось. Вижу, в левом ряду студенты посерьёзнели, на их лицах появилось выражение оскорблённой невинности, и ребята стали говорить мне:
- Вы на нас думаете? Это не мы!
- Да нет, –  успокаиваю я их, — самолётик летел с другого ряда.
И показываю на правый ряд,
Студенты левого ряда дружно поворачивают головы в сторону правого ряда. Но он не сдаётся.
- Где-то с конца ряда, – добавляю я.
Передние в правом ряду заметно успокаиваются. Ну, дети же. И не все испорченные – делаю я сиюминутный вывод. Но жду.
Вдруг на правом ряду поднимается рука того симпатичного старосты.
- Что Вам? – Спрашиваю я его.
- Это я, – говорит он.
- Что Вы?
- Это я послал самолётик,  – говорит староста.
- Вы? Староста? – искренне удивлюсь я. – Ну что ж, идите из аудитории. И прихватите с собой своих весёлых друзей.
- Идите с ним,  – приглашаю я на выход товарищей старосты.
Нет, те сидят упёрто.
- Видите, – говорю я выходящему из аудитории старосте, – как хихикать – так они с Вами, а отвечать за шалости  вместе с Вами не хотят. Вот и думайте, с кем Вы дружите.
После занятия мне надо отдать журналы старостам, чтобы они отнесли их в деканат – такой тут порядок. Старосты двух групп уже забрали свои журналы. Последний журнал, который должен был взять провинившийся староста, я решила отнести сама. Где он теперь?
Но ко мне подходят две девочки из его группы и спрашивают:
- Можно забрать журнал?
- А что же староста?
- Он нас попросил.
- А сам?
- Он стесняется. Ему стыдно.
- Ну, хорошо, хоть, стыдно, – говорю я и отдаю журнал девочкам.

На следующий день на этом потоке я опять читала лекцию. Все студенты сидели тихо, включая последнюю парту с этими цыганятами и старостой-блондином.
- Что ж вы не веселитесь, последняя парта? – Не выдерживаю я и задаю этот ехидный вопрос.
Не поддаются на провокацию, сидят смирно. Надо же, неужели какая-то совесть у них есть?
Ну, и славно.

А через несколько недель мы все уволились – остатки нашей кафедры. Молодой преподаватель уехал в Таиланд на два года, раз подвернулась такая возможность. Одну нашу даму прямо с заседания кафедры отвезли в больницу с обострением язвы желудка. Последней уволилась наша зав. кафедрой – стойкий оловянный солдатик.
Я тоже уволилась – по комплексу негативных причин.
Не из-за самолётика, конечно. Хотя я его вижу, как одну из последних ласточек в цепи событий, связанных с моим уходом из вуза.
Почему-то я этот самолётик часто вспоминаю. Причём исключительно с каким-то внутренним человеческим теплом.  И с улыбкой.