Садик

Эта небольшая история о том, как я ходил в детский садик в далёкие Советские времена.
Собственно, весь мой опыт садиковской жизни сводится всего лишь к одному дню. Но мне и этого было вполне достаточно. Так врезались в детскую память эти долгие часы. Часы, которые я вряд ли смогу забыть.
Мне уже было пять лет и мои родители всё чаще говорили, что я рассуждал и вёл себя как вполне взрослый человек. Но перед школой должен был хотя бы год походить в садик, чтобы привыкнуть к отношениям в коллективе, научиться выживать в обществе, дружить со многими, а не с единицами.
И вот папа привёл меня в садик. Воспитательница была та же, к которой когда-то ходил и мой старший брат. Она считалась опытной, и родители ей доверяли. Но мне в её больших тёмных глазах сразу почувствовалась какая-то двуличность и неприязнь. Она явно старалась больше понравиться моему папе, а не мне. Натянутая её улыбка отражала мысли: "Вот уйдёт твой папа, и я тебя быстро заставлю вести себя так, как все". Но я понятия не имел: каковы требования к поведению в садике. Считал себя взрослым и наблюдал за её странными "танцами" перед папой. А она нахваливала садик, воспитателей и детей. Мне совала какие-то детские игрушки, которые меня давно не интересовали. Ведь я уже мог читать и даже немного писать печатными буквами.
Но вот папа ушёл на работу, а я остался с ней один на один. Тут же натянутая улыбка исчезла с её неприятного лица и она оставила меня одного сидеть на скамейке возле копошащихся в песке детей. Среди детей я не увидел ни одного умного выражения лица. Все они мне казались какими-то недалекими и слишком маленькими. Если среди них и были дети почти моего возраста, то по интеллекту они мне казались примитивнее копошащихся муравьёв. Я сидел молча и ждал - чем всё это закончится. Но время тянулось ужасно медленно. Через пару часов вновь появилась воспитательница и позвала всех мыть руки и обедать. От обеда я отказался, сказал, что хорошо поел утром  дома, и меня не стали уговаривать. После обеда наступил "тихий час". Дети легли спать. А я уже два года как отвык спать днём. И мне совершенно не хотелось ложиться. Я тихонько уселся на краешке кровати. Некоторые из детей продолжали между собой хихикать. И воспитательница, увидя меня сидящим, а не лежащим как все в кровати, решила, что я мешаю детям уснуть. На её требование раздеться и лечь в кровать, я ответил, что не хочу спать и дома давно не сплю днём, посижу тихо, никому не мешая. Она побагровела от злости, больно схватила меня за руку и потащила к двери. "Воспитательница" поставила меня в тёмный угол между двойными дверями входа в садик. И там, плача, я простоял весь "тихий час". Я тогда ещё боялся темноты, но от обиды мне было не до страха. Нет худа без добра: именно тогда я перестал бояться темноты. Падала узкая полоска света из под двери. И я думал: "Хорошо, что есть солнце на улице. А то была бы полная темнота. Поскорее бы пришёл папа."
Но папы всё не было и не было. Воспитательница про меня забыла и выпустила, когда дети давно уже все проснулись и игрались. Стемнело. Пришло время ужина. Я снова отказался от еды, сказав, что не голодный. Тут уже воспитательница поняла, что я объявил голодовку. Но ничего мне не сказала, а позвонила папе на работу. Он забрал меня через час. Я был такой уставший, что по дороге домой заснул у него на плече. А дома нас встретила моя бабушка и сказала: "Пока я жива, Виталик в садик не пойдёт". Я был ей очень благодарен за это. Я очень любил свою бабушку.  Но садик мне врезался в память как нечто несправедливое и жестокое.