Неизгладимое впечатление

     Осенней порой отец после работы часто ходил на ближайшее от поселка болото, чтобы поохотиться на уток на вечерней зорьке. Я не раз просился пойти с ним, но неизменно получал отказ. Возвращался он обычно в сумерках и почти всегда с добычей, а за ужином так увлекательно рассказывал о своей охоте, что я забывал о еде, слушая его с большим интересом. 
     Однажды в субботу, собираясь в очередной раз на охоту, он сказал матери:
     - Одень Шурика теплее, пусть сегодня сходит со мной, погода хорошая.
Мать стала возражать, что брать на охоту семилетнего ребенка еще рано, что на там сыро, холодно и много комаров. Но удержать меня было не возможно.
     Радостный я шел рядом с отцом по вытоптанной скотом поскотине к густо заросшему камышом болоту, прозванному в народе Рыбалка, и с восхищением поглядывал на двуствольное курковое ружье, висевшее у него на плече.
     Подходя к береговому плесу, спугнули небольшую стаю уток, но отец стрелять не стал, и, подтянув голенища охотничьих сапог,  посадил меня на спину и перенес на другую сторону. Там, в густом камыше, на сухом бугре у него был скрадок. Расстелив плащ, мы легли, и отец вполголоса стал объяснять мне, как надо вести себя, если на плес сядут утки, и посоветовал до выстрела закрывать уши руками. 
    Вскоре услышали шелест утиных крыльев, и отец, быстро став на колени, вскинул ружье. Я, забыв его наставления, вскочил, чтобы увидеть - попадет он в утку или нет. Птицы метнулись в сторону. Взглянув на меня, отец укоризненно покачал головой. В это время с плеса донесся легкий плеск, и он стал целиться, я, не видя в кого, снова приподнялся. В этот момент раздался выстрел. От оглушившего грохота зазвенело в ушах. Вскочив, я пытался увидеть на плесе утку, но сизый дым с запахом горелого пороха висел впереди легким облачком.
    Отец взял палку, торчащую у скрадка, и, опираясь на нее, пошел по воде за добычей. Подобрав чирка, показал мне.
     - Неси, – радостно закричал я.
     - Нет, он нам будет приманивать уток, - пояснил отец и, сломав толстую камышинку, воткнул ее посреди плеса и закрепил на ней голову птицы. Издали утка выглядела как живая. Несколько раз чирки садились вблизи нее, отец стрелял по ним и, подобрав добычу, приносил мне, а я рассматривал их и укладывал в ряд.
     Когда стали сгущаться сумерки, мы подошли ближе к плесу и,стоя в редких камышах, отмахивались от наседавших комаров, прислушиваясь к шелесту утиных крыльев. Вдруг отец резко вскинул ружье и выстрелил,вырвавшееся из ствола пламя ослепило меня, и я услышал, как что-то с гулким плеском ударилось о воду. Подсвечивая перед собой фонариком, отец поспешил на плес и принес крякового селезня, большого и тяжелого, как все добытые чирки.
     Связав дичь в две связки, он повесил их на плечо, а чирка дал нести мне. Довольный и счастливый я шагал к светящемуся огнями поселку, унося в памяти яркие впечатления от первой в моей жизни охотничьей зорьки и горя желанием стать охотником.