дАртаньян и Железная Маска - часть 24, главы 75-79

LXXV. Франсуа

Вечером того же дня д’Артаньян беседовал с Франсуа, возвратившимся из своих разведывательных вылазок.
— Капитан, вас, несомненно, разыскивают, но делают это тайно, — сказал он. — Меня останавливали шесть раз различные гвардейцы и внимательно вглядывались в моё лицо. Очевидно, мой возраст слишком контрастировал с тем описанием, которое они имели, так что меня никто не задерживал, но если бы на моём месте оказались вы, капитан, я полагаю, встреча могла бы закончиться иначе.
— Я этого и ожидал, мой друг! — кивнул д’Артаньян. — Меня это не удивляет. Скажи-ка мне, дружок, каково твоё мнение, известно ли моим мушкетёрам, что меня разыскивают шпионы Кольбера?
— На эту тему я не могу сказать ничего определённого, капитан, но кое-кто из дворян явно не подозревает ничего такого. Один раз меня окликнул некий дворянин, решив, что я – это вы, — ответил Франсуа.
— Опиши-ка мне его! — с живостью воскликнул д’Артаньян.
— У него подбородок немного скошен вниз, и, кроме того… — начал Франсуа.
— Глаза как будто улыбаются, тогда как нижняя половина лица, напротив, выражает грусть? — подхватил д’Артаньян. — На правой руке от мизинца и безымянного пальца остались жалкие обрубки.
— Именно так, капитан, — улыбнулся Франсуа.
— Де Гиш! Он-то нам и нужен! — сказал д’Артаньян. — Осталось продумать несколько деталей, и план готов!
— Приятно видеть вас в таком настроении, капитан, — сказал Франсуа с улыбкой.
— А мне-то как приятно видеть себя в таком настроении, Франсуа! — рассмеялся д’Артаньян. — Я ведь и сам давно не видел себя в таком отличном настроении! Ступай, приятель, благодарю тебя, мне надо подумать.

Ближе к вечеру д’Артаньян изложил свой план Филиппу и Франсуа.
— Послушайте, Франсуа, вы, полагаю, уже догадались о деле, которое я затеваю, — сказал он.
— В общих чертах, — ответил Франсуа.
— В таком случае, монсеньор, прошу вас, снимите эту ужасную бороду и парик, — сказал капитан.
— С удовольствием, — ответил Филипп и освободился от грима.
Франсуа с удивлением посмотрел на Филиппа, после чего встал на одно колено и поцеловал ему руку.
— Я вас понимаю, господа, и принимаю ваш план, — смиренно сказал он.
— Чудный юноша! — воскликнул капитан.
— Вы повторяетесь, капитан, — ответил с улыбкой Филипп.
— Тогда к делу! — согласился д’Артаньян. — План таков. Я отправляюсь к де Гишу. Следуйте за мной на таком расстоянии, чтобы не терять меня из виду, но так, чтобы не попадаться на глаза графу. Сегодня решится наша судьба.
— Нужно ли нам оружие, капитан? — спросил Франсуа.
— Я прошу вас, Франсуа, взять с собой тот предмет, который мы привезли из нашей поездки. Что касается вас, монсеньор, я просил бы вас взять вот этот флакон, а также большой платок и крепкую верёвку. В отношении оружия скажу лишь, что оно может понадобиться лишь для того, чтобы отогнать ненужных попутчиков, если они возникнут. Дальнейшие инструкции получите на месте, смотря по обстоятельствам. В целом мы намерены изъять Людовика и поместить на его место Его Высочество. На этот раз, надеюсь, навсегда.

 
LXXVI. Де Гиш

Граф де Гиш сидел, скучая, в фамильном замке де Грамонов. Перед ним лежала миниатюра с портретом принцессы Генриетты.
Причиной его плохого настроения было нарочито пренебрежительное отношение к нему Принцессы Генриетты при следующей встрече. И всё это – после той трогательной сцены, где она чуть не лишилась чувств, переживая при виде его раны! Как можно быть такой бесчувственной! Кроме того, де Гиш заметил, что Принцесса была особенно любезна с графом де Вардом, что возмутило его до глубины души.
— Вертихвостка! — с презрением сказал граф. — Что я в ней нашёл? Лишь то, что она так нравится Королю? Мне непременно хочется победить Короля в этом состязании?
Он уже в который раз вгляделся в портрет, находя, что даже при удивительно точном сходстве он не передавал и десятой доли того обаяния, которое излучала Принцесса.
— Впрочем, ведь Король давно остыл к ней, и увлёкся этой провинциальной хромоножкой Бог весть по каким причинам! — вздохнул де Гиш. — И что в ней они находят? Сначала – Рауль, затем ещё и Король? Обычная деревенская простушка, пришедшая в совершенный восторг от фальшивой роскоши двора, не способная отличить истинных бриллиантов души настоящих героев от дешёвых стекляшек заносчивых гордецов. Глупышка, предпочитающая расфуфыренного павлина благородному соколу! И при этом бездушная, такая же в точности, как и эта… — с этими словами де Гиш бросил взгляд, полный отчаяния, на портрет принцессы Генриетты.
— Граф, капитан королевских мушкетёров граф д’Артаньян просит принять его, — доложил лакей, держа на подносе визитную карточку капитана.
— Капитан здесь? — воскликнул де Гиш. — Конечно, проси его!
С этими словами граф убрал миниатюру в ящик стола и, взглянув в зеркало, слегка поправил свои кудри и разгладил воротник.
— Простите меня за поздний визит, граф, — произнёс д’Артаньян, входя в комнату де Гиша.
— Какие церемонии, господин д’Артаньян! — воскликнул де Гиш. — Для вас я просто Арман, милости прошу ко мне в любое время!
— Благодарю, граф, я к вам с небольшой просьбой, — поклонился капитан.
— Да хоть с десятью! Я вас слушаю, — ответил де Гиш.
— У меня осталось одно письмо молодого человека, которое я должен передать одной мадемуазель, — мягко сказал д’Артаньян. — Между тем, мне весьма нежелательно появляться при дворе в силу некоторого недопонимания между мной и Его Величеством, которое, я надеюсь, вскоре забудется, однако в настоящее время это недопонимание делает моё появление при дворе чрезвычайно рискованным. Тем не менее письмо, о котором я говорю, такого свойства, что я не нахожу возможным передавать его через третьих лиц.
— Вы говорите об ещё одном письме виконта де Бражелона мадемуазель Луизе де Лавальер, — догадался де Гиш. — Это бесполезно. Виконта уже не возвратишь, а взывать к чувствам мадемуазель, променявшей…
— Вы тысячекратно правы, дорогой граф, — согласился д’Артаньян. — Я не жду каких-либо перемен в действиях мадемуазель под влиянием этого письма, кроме того, теперь это уже и не имеет никакого значения, однако, я связан обещанием, поэтому я должен поспешить и вручить это письмо лично и без свидетелей, тогда как обстоятельства недопонимания не позволяют мне выполнить это поручение в те сроки, которые установил мне отправитель этого письма.
— Весьма понимаю, граф, и весьма готов служить и содействовать решению вашего вопроса, — ответил де Гиш. — Однако, чем же я могу помочь? Я бы, разумеется, мог передать письмо, но вы говорите, что хотели бы лично…
— К моему желанию, увы, это не имеет никакого отношения, граф. Я связан обещанием, — ответил капитан.
— Итак, вам необходимо повидать мадемуазель де Лавальер так, чтобы об этом никто не знал, кроме неё, — заключил де Гиш. — Мне кажется, я нашёл такое средство. Видите ли, Король иногда посещает мадемуазель со столь деликатной целью, что он не желал бы иметь в качестве свидетелей таких встреч никого, включая даже ближайших своих друзей, и даже самых верных людей из королевской охраны. Совершенно конфиденциальные визиты.
— Я понимаю, — согласился капитан.
— На этот случай установилось определенное расписание, — продолжал де Гиш. — В час, когда Его Величество может решить нанести такой визит, на всём пути к мадемуазель не должно быть никаких посторонних лиц, и усилиями специальных лиц это условие обеспечивается ежедневно.
— Таким образом, если я вас правильно понял, — сказал д’Артаньян — имеется некоторый определенный час, когда можно проникнуть к мадемуазель де Лавальер без свидетелей. Но ведь в этот час у неё пребывает гость, встреча с которым как раз и не входит в мои планы ни коим образом! Как же мне быть?
— Следует использовать тот день, когда мадемуазель имеет причины отказать Королю в свидании, — ответил де Гиш.
— Как же мы можем предсказать такой день и час? — спросил д’Артаньян.
— Пожалуй, я могу, — сказал граф. — Полагаю, что сегодня будет именно такой день и такой час. Видите ли, дело в том, что письмо, подобное тому, о котором вы говорите, я уже передал мадемуазель сегодня днём. При всех недостатках, которые я нахожу в этой мадемуазель, она не настолько бесчувственная, чтобы отнестись к подобному письму с полным безразличием. Я полагаю, что в нынешний вечер она откажет Королю в свидании. Как бы то ни было, она считала виконта своим другом, и теперь, по всей видимости, она в трауре, хотя бы на одни сутки. 
— Итак, у меня появляется возможность выполнить последнюю часть моей миссии уже сегодня? — спросил капитан.
— Стоит поспешить с этим, господин д’Артаньян, поскольку необходимый час вот-вот настанет, — ответил де Гиш. — Подождите меня в приемной зале, через десять минут мы идём.
— Я подожду вас у выхода из вашего дворца, граф, благодарю! — ответил капитан и, поклонившись, вышел.


LXXVII. Людовик

Этим вечером Король был не в настроении. Принцесса кокетничала со своим мужем, Месье, Герцогом Орлеанским. Ревновать к младшему брату было унизительно, но Король, давно уже охладевший к прелестям Генриетты, всё же полагал, что имеет больше прав на её внимание, чем даже её собственный муж.
Он окидывал взглядом фрейлин своей супруги и фрейлин Принцессы, но не находил ни в одной никакой таинственности и новизны. Отметив доступность для себя каждой из них, он почти потерял к ним интерес. Мадемуазель де Лавальер, продолжающая формально числиться фрейлиной Принцессы, была избавлена от обязанностей, возлагаемых на неё этой должностью, поскольку Король возложил на неё совсем иные обязанности, от которых не стала бы уклоняться ни одна из фрейлин двора. То неумелое и слабое сопротивление, которое Луиза изредка оказывала Королю, лишь подогревало его страсть и делало его победы более значительными, по меньшей мере, в его собственных глазах. Поэтому едва окончился ужин, Король поспешил по тому пути, на котором не ожидал встретить ни соперников, ни свидетелей, ни охраны, ни каких-либо иных препятствий любого рода, пола или звания. От покоев Луизы его отделяла лишь дверь, которая, к большому сожалению Короля, всё ещё имела внутреннюю задвижку, которую нельзя было открыть снаружи.
— Луиза, это я, откройте! — отчетливо произнёс Король, предварительно трижды стукнув по двери своей тростью с бриллиантовым набалдашником.
— Ваше Величество, умоляю, оставьте меня на сегодня одну, — ответила Луиза. — Сегодняшний вечер я хочу посвятить скорби о тех, кто волей Господа не дожил до него.
— Что такое? — возмутился Король. — Вы не желаете открыть? У вас какой-то гость?
— Что вы такое говорите! — воскликнула Луиза, открывая двери. — Войдите и убедитесь, что я совершенно одна! Но я умоляю оставить меня на сегодня. Мне не здоровится, на меня нашло грустное настроение, я хочу предаться грустным воспоминаниям, поэтому моё общество лишь наведёт тоску на Ваше Величество.
— Хорошо же, — сказал Король, успокоившись тем, что в комнате Луизы, действительно, никого нет. — Предавайтесь грусти, я же просто посижу здесь на кресле и буду смотреть на вас, пока вы грустите. Этого вы мне не можете запретить.
— Я не могу вам запретить это, Ваше Величество, как и не могу вообще вам что-либо запрещать, — с поклоном ответила Луиза, — однако, я не советую вам предаваться со мной моей грусти, о причинах которой вы не знаете, и поэтому вы не можете её разделять со мной.
— Так у вас есть от меня тайны, мадемуазель? — высокомерно спросил Король.
— Поверьте, эти тайны не от вас, а от меня самой, — горячо воскликнула Луиза. — Мне порой так трудно разобраться в себе, что я не знаю, что говорю и что делаю.
— Что ж, похоже, что вы, действительно, сегодня не в настроении, — холодно сказал Король, которого задело то, что Луиза по-прежнему хочет разбираться со своими чувствами, что означало, что она до сих пор не уверена, что любит Короля больше всех мужчин мира.
— Я буду молиться за вас, Ваше Величество, — сказала Луиза, вновь целуя руку Короля.
— Молитвы, мадемуазель, это совсем не то, что я хотел бы от вас получить! — холодно отрезал он. — Благодарение Господу, моё положение не таково, чтобы мне следовало бы просить у Бога ещё каких-либо благ. И ещё менее это требуется от вас, мадемуазель. Всё, что мне требуются, вы могли бы мне дать, не прибегая к божественной помощи!
С этими словами Король резко развернулся и покинул мадемуазель де Лавальер.
— Никто не может знать, что готовит ему судьба, — проговорила Луиза и закрыла дверь на засов.

— Чёрт бы побрал эту святошу! — воскликнул Король, проходя тёмными аллеями парка. — Она любит свои страхи и предрассудки больше, чем меня! В тот самый час, когда я хотел бы провести с ней время, ей приходит в голову устроить вечер рыданий и молитв, и это уже не в первый раз. Я слишком долго терплю её капризы!
С этими словами он поднял трость, чтобы сбить прекрасный бутон белой розы, источающий сладчайший аромат, и вдруг он почувствовал, что кто-то схватил его за руки и за плечи. Он хотел закричать, но платок, пропитанный какой-то резко пахнущей жидкостью, оказался плотно прижатым к его лицу, Людовик попытался набрать в легкие воздуха, но вместо воздуха в него проник отвратительный запах этой жидкости, он почувствовал привкус металла, головокружение, сумеречный парк поплыл у него перед глазами, после чего Король потерял сознание и упал на руки тех, кто его схватил.
Д’Артаньян быстро расстегнул пуговицы на камзоле Короля, снял камзол и бросил его Филиппу.
— Надевайте, монсеньор! — воскликнул он.
Пока принц натягивал камзол, капитан стащил с Короля также туфли и штаны.
— Надевайте и это, берите в руки трость, надевайте парик и с Богом! — сказал он.
— Капитан, жду вас в Лувре! — сказал Филипп.
— Непременно, Ваше Величество! — ответил д’Артаньян, надевая на Людовика железную маску.
— Надо бы надеть на него одежду монсеньора, — сказал Франсуа.
— Оставьте, — отмахнулся капитан. — В этой одежде и в маске он больше похож на беглого сумасшедшего. Одежду принца заберите с собой, чтобы не оставлять следов.
Д’Артаньян и Филипп подхватили бесчувственного Людовика и отнесли к повозке, которая ожидала их в секретном месте.
 

LXXVIII. Филипп

Проделав путь по тропе, оставленной без присмотра для целей секретных походов Короля к мадемуазель де Лавальер, Филипп вошёл в Лувр таким шагом, как будто бы проделывал этот путь ежедневно на протяжении нескольких лет.
По его несколько стремительной походке придворные угадали, что Король не вполне в духе и угадывали, что причиной этого, вероятно, является очередной отказ Луизы в нежном свидании, что водилось за ней довольно часто.
Явившийся тут как тут де Сент-Этьян спросил, чем угодно развлечься нынче вечером Его Величеству.
— Ваше Величество изволит играть в Ломбер? Или желает посетить фрейлин Королевы?
— Ломбер, пожалуй! — ответил Филипп.
— Как будет угодно Вашему Величеству, — поклонился де Сент-Этьян.
— Между прочим, куда запропастился Кольбер? — сказал вдруг Король. — Я не вижу его вторые сутки, между тем он мне нужен.
— Я его велю разыскать и направить к Вашему Величеству, — ответил де Сент-Этьян.
— Да, дорогой Сент-Этьян, сделай это, — ответил Филипп с кивком. — Я должен дать ему несколько поручений.

Через некоторое время двери кабинета Короля открылись и в них появился секретарь.
— Господин Кольбер, Ваше Величество, просит принять его, — сказал он.
— Проси, — ответил Филипп.
В следующее мгновение в кабинет вошёл Кольбер и поклонился Королю.
— Господин Кольбер, — сказал Филипп. — Я доволен вашей работой, однако, я хотел бы сделать вам несколько замечаний.
— Я вас слушаю, Ваше Величество, — ответил Кольбер с поклоном.
— Как вы знаете, я решил обойтись без первого министра, следуя совету кардинала Мазарини, — начал Филипп. — Это не означает, что моё правительство не будет иметь главы. Вы будете выполнять те функции, которые выполняли ранее, с некоторыми поправками.
Кольбер поклонился и взял перо и бумагу, чтобы записывать слова Короля.
— Присядьте, господин Кольбер, за столиком писать намного удобнее, — кивнул Филипп. — Итак, сохраняя свою должность министра финансов, вы получите также право контролировать налоги, займы, таможенные пошлины, таможенный тариф, колониальную политику. Кроме того, мне понадобится ваша помощь при подготовке военного и морского бюджета. Дел у вас будет много, господин Кольбер. Не отвлекайтесь на мелкие интриги с теми, кто делает своё дело добросовестно и успешно. Я освобождаю вас от поручений по части военной политики и военных дел. Этим займётся маршал де Вобан. Военным министром я назначаю господина Летелье. Господину де Лиону будет поручено руководство дипломатией. Секретарём по военным делам я назначаю господина де Лувуа. Записали?
— Записал, Ваше Величество, — поклонился Кольбер.
— И разыщите господина д’Артаньяна, Кольбер, слышите?! — воскликнул Филипп.
— Мы его ищем по всей Франции, Ваше Величество, но не можем найти, — ответил Кольбер.
— Это потому, что вы не ищите его, а охотитесь за ним, господин Кольбер! — возразил Филипп. — Я не прошу вас изловить его и заточить в Бастилию, я требую разыскать его и пригласить занять ту должность, которая за ним закреплена. Я понимаю, что его раздражает, что всякое его действие по выполнению моих приказов контролируется вашими многочисленными шпионами. Любой пришел бы в ярость от такого контроля. Тем более с учетом его гасконской крови… Согласитесь, что господин д’Артаньян, при всех его недостатках, о которых вы постоянно мне твердите, обладает и рядом несомненных достоинств.
— Ваше Величество, безусловно правы, — ответил Кольбер. — «Разыскать и пригласить», записано.
— И займитесь, наконец, финансами! — добавил Филипп.

В тот же вечер господин Кольбер зашел в заведение Планше.
— Послушайте, Планше, я должен задать вам один вопрос, — сказал он.
— Если вы хотите узнать, где находится господин д’Артаньян, то я не могу ответить на этот вопрос, хотя он и был некогда моим господином, и мы имеем общие торговые дела, но господин капитан не считает нужным отчитываться передо мной о целях и месте своих путешествий, — поспешил ответить Планше.
— Я не хочу разыскивать господина капитана, — ответил Кольбер. — Я хочу лишь, чтобы вы передали ему от имени Короля приглашение заняться, наконец, теми делами, которые ему надлежит заниматься вследствие его должности капитана королевских мушкетеров. Уже почти месяц эти функции за него выполняет его заместитель господин д’Арленкур! За что же в таком случае господин д’Артаньян получает своё жалованье?
— А вы продолжайте его начислять, господин Кольбер! — воскликнул появившийся в этот самый момент д’Артаньян, который спускался по лестнице, ведущей на второй этаж к его постоянную комнату. — У меня есть чем оправдаться перед Его Величеством.
— В таком случае, господин д’Артаньян, я жду вас завтра в кабинете Его Величества с вашими оправданиями, — сухо отрезал Кольбер. — Честь имею откланяться.
После этих слов он встал и покинул заведение Планше.
— Планше, моё коммерческое мероприятие частично завершено, — сказал д’Артаньян. — Я полагал, что выполняю его, находясь в отпуске, а оказывается, что мне не был предоставлен отпуск, и я всё это время числился на службе. Очень любезно со стороны Его Величества такая забота о моём финансовом благополучии. Но я должен ещё закончить некоторый коммерческий обмен, который совершил лишь наполовину. Придётся мне всё-таки попросить отпуск, или, быть может, я поеду в эту мою вторую поездку на счёт казны. Как бы то ни было, моё коммерческое предприятие, похоже, оказалось успешным, и визит господина Кольбера – добрый знак.
— А я полагал, что вы его не любите! —сказал Планше.
— Веришь ли, мой добрый Планше, точно также до этой минуты полагал и я, но, мне кажется, я способен изменить своё отношение к нему, при условии, что и он изменит моё отношение ко мне, — ответил д’Артаньян. — Видишь ли, Планше, господин Кольбер не может простить мне, что мне досталась одна должность, которую он присмотрел для своего племянника. Ох уж эти министры! Вечно-то они пристраивают своих племянников или племянниц! Слава Богу, что у кардинала Ришельё их было не так много, как у кардинала Мазарини! Но, похоже, эти племянники и племянницы никогда не закончатся! Каждый раз, когда Король возвышает какого-то дворянина, за ним тянется целая вереница племянников и племянниц, которые тоже норовят прикипеть ко двору и присосаться к его благам. Король должен быть мне благодарен за то, что я не продвигаю своих племянников, ты не находишь, Планше?
— Но вы помогаете своим кузенам, — напомнил Планше.
— Это совсем иное дело! — возразил д’Артаньян. — Мои двоюродные братья, не мои племянники, а племянники моего покойного батюшки! И к тому же я не добиваюсь для них выгодных придворных должностей, а просто ссужаю их деньгами из своего собственного заработка.
— Которые они не торопятся возвращать вам, господин капитан! — напомнил Планше.
— Как же они смогут их возвратить, если их доходы ещё не таковы, чтобы занятые ими у меня суммы им было бы необременительно мне вернуть? — спросил д’Артаньян. — Да я и не жду, что они мне их будут возвращать. Говоря, что я даю им в долг, я всего лишь щажу их гасконское самолюбие, ибо в подарок они бы эти деньги не взяли. Да и могу ли я им не помогать? Даже скряга Мазарини всегда раскошеливался для своих племянниц.
— Вы ставите его в пример, хотя минуту назад именно за это порицали его! — подметил Планше.
— Планше, любезный мой товарищ по оружию, ты стал сильно умным, как я могу заметить! — ответил д’Артаньян. — Пожалуй, не увлекайся чтением философских книг, которые ты приобрёл всего лишь как источник бумаги, чтобы заворачивать свои пряности, орешки и сласти для детишек. Я ничего не имею против чтения как такового, но философские сочинения разжижают мозги, поскольку они написаны авторами, располагающими избытком времени, позволяющем им размышлять над тем, что постичь невозможно, и судить о том, о чём они не имеют ни малейшего представления.
— У вас нынче отличное настроение! — сказал Планше. — Я этому очень рад.
— С чего ты взял? — удивился д’Артаньян прозорливости своего бывшего слуги.
— Вы разговорчивы как никогда, — ответил Планше.
«Да, я, действительно, чрезвычайно болтлив, и у меня отличное настроение! — подумал д’Артаньян. — А ведь я только что совершил государственное преступление, за которое полагается смертная казнь самым жестоким способом, который только когда-нибудь изобретало человечество! Чему же это я так радуюсь? Ах, да, вспомнил! Мои друзья в полнейшей безопасности, их жизни и их чести уже ничто не угрожает! Ну, скажем так, не угрожает со стороны Короля. Ведь все мы смертны, особенно – мушкетёры, солдаты и офицеры, военная косточка!»


LXXIX. Государственный преступник

На следующее утро д’Артаньян как ни в чём ни бывало явился в Лувр, причем приехал туда в своей карете, которой почти никогда не пользовался.
— Доложите обо мне Королю, — сказал он секретарю.
— Пусть войдёт, — сказал Филипп, услышав от секретаря о прибытии капитана мушкетёров.
В кабинете Короля д’Артаньян увидел Кольбера, который, вытирая пот, что-то записывал в свои тетради.
— Оторвёмся на минуту от государственных дел, господин Кольбер, и выслушаем господина капитана, — сказал Филипп. — Итак, капитан, где же вы пропадали?
— Я ловил государственного преступника, Ваше Величество, — ответил д’Артаньян.
— Государственного преступника, вот как? — спросил Филипп. — О ком же идёт речь?
— Месяц назад, Ваше Величество, вы назвали мне четырех государственных преступников, которых я должен был изловить, или представить вам доказательства их смерти, если их не окажется в живых, — ответил капитан. — В отношении троих из этого списка я представил вам неопровержимые документальные доказательства их смерти. Оставался один человек, епископ ваннский.
— Вы хотите сказать, что схватили его, господин д’Артаньян? — спросил Филипп.
— Он находится в моей карете, связанный, под надёжной охраной, карета стоит у ворот Лувра, — ответил капитан.
— Почему же вы не отвезли его в Бастилию? — спросил Филипп.
— Мне было особо указано на необходимость недопущения того, чтобы указанный государственный преступник с кем-либо общался, подавал какие-либо знаки или имел какое-либо иное общение с кем бы то ни было. Этот преступник связан, на его лице железная маска и его охраняет надёжный человек.
— Что ж, я хочу взглянуть на него, — сказал Филипп.
Кольбер встал со стула и собрался идти вместе с Королем, на что Филипп спокойно ответил:
— Господин Кольбер, следуйте за мной на расстоянии не менее тридцати метров. Я желаю поговорить с ним один на один без свидетелей. Идёмте, господин Капитан.
После этого Филипп и д’Артаньян вышли из кабинета и проследовали к карете д’Артаньяна.
Капитан распахнул дверцу кареты, в которой сидел Людовик, связанный по рукам и ногам, в железной маске и с кляпом во рту.
Франсуа скромно вышел из кареты и отошел на почтительное расстояние.
— Послушайте меня, брат мой, — сказал Филипп, после чего Людовик вздрогнул и взглянул на Филиппа с удивлением и тоской.
— Брат мой, вы не виновны в том, как со мной поступили наши с вами родители, — с грустью продолжал Филипп. — Поэтому я прощаю вам десятилетия моего заключения в Бастилии. Но вы виновны в том, что бросили меня обратно в Бастилию, а затем в крепость на острове Сен-Маргерит, зная о том, что я – ваш родной брат, имеющий такие же права на трон, как и вы. Вы пренебрегли моими правами на счастливую и свободную жизнь, заставив меня вести жизнь несчастного узника, забытого всеми и не имеющего ни малейшего шанса на хотя бы простое человеческое счастье. Имея все возможности отправить меня пусть хотя бы в другую страну, в изгнание, куда угодно, но не в тюрьму, вы предпочли все же заточить меня в крепости как самого банального преступника, каковым я все-таки не являюсь. Я уже отбыл наказание без вины, поэтому меня не смущает вина перед вами без наказания за неё. Я предаю вас той судьбе, которую вы сознательно уготовили мне после того, как вам стало известно о моём существовании. Вы не простили тех людей, которые служили вам верой и правдой, лишь за то, что они сохранили чувства дружбы, долга и справедливости, и не во всём полностью подчинились вам, отказавшись от предательства таких понятий, как дружба, честь и любовь. С такими взглядами на человеческие ценности вы не смогли бы быть хорошим Королем для такой великой державы, какой является Франция, и какой, я надеюсь, она будет оставаться под моим царствованием. Быть может, через некоторое время вы поймёте меня, и простите, и смиритесь со своей судьбой. В этом случае, обещаю, что я не оставлю вас без своей помощи и поддержки. Я позволю вам жить жизнью свободного и честного человека, когда это станет возможным. Сейчас же я хочу, чтобы вы на себе испытали ту жестокую долю, которую уготовили мне, в которую ввергли меня без всякой вины с моей стороны, поскольку нельзя ставить в вину человеку лишь то, что он пожелал возвратить себе свободу, которую у него отняли без каких-либо оснований, отняли подло и скрытно, попирая все законы, человеческие и божеские. Я отбыл своё наказание без вины, лишь за то, что родился тем, кто я есть. Вы же понесёте наказание за свою вину передо мной. Оно не будет вечным, но не надейтесь, что оно будет коротким. Прощайте же.

После этих слов Филипп закрыл дверцу кареты и знаком показал Франсуа, что он может занять в ней своё место охранника.
— Господин Кольбер, подойдите сюда! — сказал Филипп, повысив свой голос.
Кольбер немедленно подбежал к Филиппу.
Филипп взял из рук Кольбера папку с бумагами, извлёк из неё чистый лист. Кольбер подставил свою спину, образовав из неё подобие столешницы, после чего Филипп написал следующий текст.

«Приказ Короля

Господину капитану королевских мушкетеров графу д’Артаньяну
Возвратить узника Марчиали в крепость на острове Сен-Маргерит и передать коменданту крепости господину де Сен-Мару под персональную ответственность.
В отношении узника соблюдать все ранее предписанные меры, а именно:
1. Носить железную маску во всех случаях контакта с какими бы то ни было людьми, вступающими с ним в контакт для обеспечения его питанием, питьём, одеждой, и иными надобностями.
2. Не вступать в какие-либо сношения с кем бы то ни было, в том числе не разговаривать, не переписываться, не подавать каких-либо знаков, и не обмениваться сведениями иными способами.
 Узнику Марчиали разрешается чтение и разрешается снимать маску, когда он находится один и всякие контакты с иными лицами исключены, включая контакты через окна крепости.

Подписано: Король Франции Людовик XIV»

После этого Филипп свернул приказ на манер конверта, не дав возможности Кольберу его прочитать, и размашистым почерком написал на его лицевой стороне «Приказ Короля», после чего вновь поставил ту же подпись.
Эту часть документа он как бы невзначай показал Кольберу, который лишь почтительно поклонился и принял из рук Филиппа письменные принадлежности.

— Господин капитан! Прошу простить, что отправляю вас в столь долгое и далекое путешествие, но, поверьте, лишь вам одному я могу доверить эту важную миссию! — сказал Филипп. — Идёмте, Кольбер, мы ещё не закончили всех дел по управлению государством на сегодня.

Д’Артаньян развернул конверт и внимательно посмотрел на письмо.

«Одна рука! — подумал он. — Ни за что бы не отличил почерк этого Короля от того!»

Читая на ходу приказ Филиппа, д’Артаньян не заметил, что едва не сбил с ног одного гвардейца, который в этот момент спешил подняться по ступеням Лувра.
— Извините, приятель! — сказал он машинально и сел в карету, где его уже ждали Франсуа и связанный Людовик.

— Ничего, ничего! Бывает! — ответил гвардеец и продолжил свой путь по ступенькам Лувра.
— Де Трабюсон! Где ты пропадал, дружище? — крикнул ему один из старших офицеров гвардии, стоявших на тех же ступеньках. — Давно тебя не видел!
— А, господин д’Эльсорте! Рад приветствовать вас, и рад видеть в добром здравии, — ответил де Трабюсон. —Я ездил по кое-каким делам. Извините, господин старший лейтенант, я тороплюсь.
С этими словами де Трабюсон продолжил свой путь. Узнав, когда господин Кольбер, предположительно, освободится, он вышел обратно и неторопливо направился в сторону его дома.