Отец

Посвящается моей бабушке, Инне Васильевне

А вы знаете, как быстро темнеет в деревнях? Внезапно, точно кто-то отключает освещение, и тогда приходится пробираться сквозь кромешную мглу, озаренную только редкими окошками, на которых ленивые хозяева не успели закрыть ставни. Здесь ночь ощущается как-то по-особенному, не так как в небольших камерных городишках. Она плотная, обволакивающая и даже иногда пугающая, потому что в отсутствии зрения обостряются все остальные людские чувства. Каждый шорох тогда начинает казаться чем-то неведомым и возможно таящим в себе хтоническую опасность. Но если на небе сияет полная луна и звезды рассыпаются как просо, от этой вязкой темы через время не остается и следа. К сожалению, именно эта ночь была по-сентябрьски пасмурной.

Жители под сенью деревьев прятались от то и дело срывающегося дождя, а дачники уже принялись накрывать брезентом теплицы. Воздух пах легкой прохладой и мокрой листвой, и создавалось впечатление, что он хочет напомнить каждому о чем-то важном, забытом и сокровенном.

Мы приехали с Екатериной еще днем, чтобы на выходных погостить в доме ее подруги Клары, которая уехала в соседнее село навестить старенькую бабушку, попросив нас присмотреть в это время за ее любимым котом Борисом, который, как и большинство других котов относился не шибко благосклонно к переездам. Мы с Катей всегда рады помочь, да и почему не вырваться хотя бы раз в год в деревеньку, спасаясь от городской суеты, отдохнуть от рабочих опостылевших будней. Катька взяла с собой бутылку домашнего вина из винограда, который сама выращивала во дворике своего уютного жакта, а я иногда к октябрю помогала ей его собирать, не смотря на то, что от высоты у меня всегда кружилась голова.

Мы обсуждали события последних недель, и ее сердечные переживания. Я же поведала ей историю о том, что недавно сошлась с начальником из соседнего отдела, и мы травили друг другу шутки, хотя всем казалось, что мы с ним стойкие и непробиваемые, как горные глыбы, а потому люди шутили: “смотрите-ка, а глыбы-то сдвинулись”. Не знаю, что из этого получится, но пока это выглядит здорово. 

Так уж вышло, что возлюбленный Кати был в отношениях с другой девушкой, и она не хотела их разлучать, но страдала от того все же не меньше. Она рассказывала о том, как ей хотелось бы познакомиться с ним хотя бы на год раньше, но, увы, былого не воротить. Но, кто ж она такая лезть в чужие отношения? Может быть именно они и предназначены друг для друга небесами, а она просто должна вынести из этого какой-то важный урок, но только сама пока не понимает, какой. Она, стыдясь, посвятила меня в свои надежды о том, что именно они друг для друга будут уроком, и с тем же стыдливым чувством сообщила, что мысли эти полны эгоизма и, что она так думать не должна, но, увы, мы порой не можем подчинить свои чувства и мысли одному лишь голосу холодного рассудка. А я в ответ прочла ей по памяти “Ты меня не любишь, не жалеешь” Есенина и сказала, что лучше чувствовать любовь, пусть и горькую, чем отлюбить и больше ничего не ощущать. Екатерина ответила, что очень любит жизнь, и что этой любви у нее никто не отберет, пусть даже всем она сама будет не по сердцу, а после рассмеялась.   

В этих беседах мы и не заметили, как на деревню спустилась ночь, и мелкий осенний дождик вновь забарабанил по старенькому водостоку, а мы сидели при свечах, распивая терпкое вино, пока Катя, захмелев, не начала зевать:

- Ин, уже поздно. Я, наверно, пойду спать. Хорошо с тобой сегодня посидели.

Я ответила ей, что все хорошо и, что сама может еще почитаю что-нибудь и постараюсь ей не мешать.

Катя кивнула и легла в кровать у стены, украшенной большим старым выцветшим ковром над которым в углу висели старые иконы, а я взяла книжку Гоголя и легла возле окна, но буквы путались, и было сложно воспринимать написанное, а потому я потушила свечу и стала пытаться погрузиться в сон. Однако сна все не было, и я ворочалась с боку на бок с полчаса, а потом в комнате начало стойко ощущаться чье-то незримое присутствие, и создавалось впечатление, что именно в этот момент за мной кто-то пристально наблюдает, вперив очи прямо в мое лицо. От того было так жутко, что я принялась вглядываться в полумрак комнаты и, ничего не замечая, поднялась с кровати и впотьмах направилась в сени проверить заперта ли дверь. Снаружи на меня сверкнули два зелёных пристально глядящих в самую душу огня, да так, что от неожиданности я даже отшатнулась, осознав лишь через долю секунды, что это был просто Борис, слившийся с темнотой своим черным окрасом.

- Привет, Боря. Пойдем спать? Хочешь охранять мой крепкий сон?

Я взяла мягкого пушистого кота на руки и понесла в комнату, уложила на кроватку подле себя, и укрылась вместе с ним одеялом, но коту это не понравилось и он лег в ногах. Так я и провалилась в сон, который, тем не менее, глубоким не был и не продлился долго, потому что из сеней донесся какой-то странный скрип, напоминающий звук несмазанной дверцы. Привстав, я снова начала всматриваться в плотную темноту, но звук больше не повторился. Зато ощущение, что на меня пристально смотрят накатило с новой силой, да так, что волосы на голове ощутимо зашевелились. Борис, тоже вскочил и, сидя у моих ног, глядел в пустоту, словно видел в ней кого-то недоброго. Он не двигался, но явно следил за кем-то своим кошачьим взглядом, медленно поворачивая голову.

- Что такое, Борь? Кто там?

Возле кухоньки внезапно скрипнула половица, а кот спрыгнул на пол и, ощетинив шерсть, пугающе зашипел, а я подскочила в ужасе.

- Кто там?!

Потом я подошла к столику, зажгла свечу и взглянула на Екатерину, которая как ни в чем не бывало спала, сложив руки на животе.
Взяв в одну руку подсвечник, а в другую книгу Гоголя, чтобы ей в случае чего запустить в незваного гостя я медленным шагом вышла из комнаты. Но в доме царила гробовая тишина и никого не было. Дверь в сенях так же была закрыта. Я уж подумала ненароком даже, что просто схожу с ума, и что на работе вскоре вывесят мое фото с надписью: “Она ополоумела”, и что мой новый друг будет травить шутки уже с кем-то другим, но уже про меня.  Галлюцинации - верный симптом самой настоящей шизофрении так-то, я читала. Но как же так? Как же так? Я вроде бы никогда ничего подобного не видела, да и в роду у меня не было безумцев. А как же кот? Кот, что, тоже получается больной?
Борис, оставшийся в комнате, снова зашипел и принялся по ней метаться. Тогда же я вернулась и прошептала:

- Тише, тише, Борь. Катю разбудишь. Что ты устроил? Поиграть хочешь?

Но кот не обращал на меня никакого внимания, метался и шипел на пустоту, а после вовсе выскочил из комнаты и, нырнув в сени, истошно занялся выцарапыванием входной двери, издавая при этом какие-то совершенно ужасающие звуки. Меня все это напугало пуще прежнего, но кота я решила не мучить и выпустила наружу, куда он вылетел, как ошпаренный.
Несмотря на волнение и не проходящий ужас, я вновь попробовала уснуть, но уже при горящей свече, чего у меня все равно не вышло. На меня кто-то таращился, сверлил взглядом вопреки освещению, и чем дальше, тем сильнее становилось это ощущение. Потому, не смотря на то, что это не в моих правилах, я решила разбудить Катю, может быть она хоть что-то посоветует. Лекарство может выпить какое или сразу в психушку поехать? Она тут недалеко.
Подойдя к кровати, я начала шептать ее имя, но реакции никакой за этим не  последовало, и я принялась звать ее обычным голосом, что тоже не дало никаких результатов, после этого я сорвалась на крик и трясла ее, схватив за плечи. Ничего не изменилось. Катя спала очень глубоко, и дыхание ее было таким спокойным и размеренным, как у только что задремавшего под материнскую колыбельную младенца. Зато в это время в сенях протяжно заскрипела дверца старого комода и порыв, бог весть, откуда взявшегося сквозняка потушил мою свечу.

- О Боже мой, Боже мой! Пресвятая Богородица! - Застонала я и бросилась к столику, чтобы снова вернуть свет.
*Чирк*, *чирк*, *чирк*, спички загорались не сразу, но каждый раз, когда загорались их мгновенно задувал порыв ветра, и как я не пыталась прикрывать ее рукой или зажечь в другом месте исход был один, зато в комнате резко запахло дымом с примесью серы. Мои волосы окончательно встали дыбом, и трясущимися руками я поставила подсвечник на столик, наказывая себе собраться.
Дверцы комода принялись скрипеть все громче и громче, то отворяясь, то вновь закрываясь, и половица начали поскрипывать рядом с ним. Я бросилась в сени и во мраке не придумала ничего лучше, чем просто перекрестить эти злосчастные дверцы. За этим последовал дикий вой, и скрип прекратился. Стало немного спокойней. В ужасе я помчалась в комнату чтобы все-таки разбудить Катю и, если придется, выволочь ее на улицу спящей.

- Катя! Кааатя!! Вставай, здесь чертовщина! Каааать!

Она не просыпалась, но поднять или стащить ее с пухового ложа мне тоже не удавалось.

- Инна! Инна! Она не услышит тебя. Ей завладели чары. Инна! Инна! - Прозвучал высокий женский голос откуда-то сверху.

Я упала на пол и закрыла уши руками, но голос продолжил:

- Я твой друг. Не бойся. Ты - ее единственный шанс.

Не взирая на абсолютное безумие и странность происходящего я решила ответить.

- Кто ты? Что происходит?

- Инна, Инна! Ты сама звала меня помочь. Ты  внутри итак поняла уже, что делать.

В ответ я прошептала:

- Перекрестить все, что скрипит и движется. Кто это?

- Это ее отец ломится к твоей подруге.

- Отец? Тогда зачем мне нужно ему мешать? Может он хочет своей дочери что-то сказать или отвести какую-то беду? - Спросила я и поднялась на ноги.

- А ты знаешь, что он был подлец?! - Ответил женский голос.

Я сообразила, что усопший явно не с благими намерениями сюда явился, и хочет забрать с Катю к себе в адское пекло, но такое откровение лишь больше меня напугало.

- Инна! Тебе нужно продержаться до утра. Утром вся эта нечисть потеряет силу, и больше не сможет сюда вернуться. - Сказал голос, как будто куда-то удаляясь.

В сенях снова заскрипели дверцы, и я подумала, что лучше всего набрать воды и окроплять эту нечисть водой, а после уже окрестить, чтоб уж наверняка отвадить отсюда эту чертовщину. Ночь только началась, а значит это только робкие попытки подлеца подобраться к дочери.
Собрав свои мысли воедино, я налила в кружку водицы и побрызгала на дверцу, осенив ее крестом, после чего раздался гул пуще прежнего. Такой гул был больше похож на стон отступающего под натиском веры ада. Я еще никогда в жизни не слышала ничего подобного, и дрожь ужаса пробрала меня с головы до пят, окатив изрядно ощущением полной безысходности. По углам разнесся громкий смех, отдавшийся эхом в водопроводных трубах, а с чердака донесся вой ветра, пронесшийся по всему дому, и, растрепав мои волосы схватил меня. Он крепко сжал мое горло, да так, что стало тяжело дышать, и уцепившись за волосы тянул назад, силясь опрокинуть меня на спину. А я все пыталась отбиться от ветра, который не желал сдаваться или ослаблять хватки. Кружка с водой выскочила из рук и разбилась. Следом упала и я, став на четвереньки, борясь с подлецом, который силился повалить меня навзничь. Дотянувшись рукой до лужицы, я провела ладонью по волосам и горлу, сразу перекрестив и прошептав чуть слышно молитву “отче наш”.

Во время молитвы хватка ослабевала все больше и больше, пока не перестала ощущаться вовсе. Ветер стих и я поднялась на ноги. Тем временем на двери начал скрипеть старый замок и ключ выпал со звоном на пол из замочной скважины. Перекрестив замок и ключ, я кинулась набрать еще воды. Замок снова начал скрипеть, а вместе с ним по полу начали бить сапоги и туфли. Я окропила все водицей и тотчас же окрестила и наступила тишина. Лишь дождь снаружи издавал едва уловимый звук.

- Таааак… - Выдохнула я и отправилась в комнату.

В голове друг на друга увесистыми пластами базальта наслаивались мысли. Интересно, который сейчас час и сколько еще осталось до наступления рассвета? В сентябре светает сравнительно рано. Думаю, что сейчас где-то в районе половины второго, а значит нужно продержаться хотя бы еще часов четыре-пять.
Во дворе закричал Борис, заскрипела калитка и ветер завыл, с такой силищей, что казалось, он хочет снести калитку, окна и дом целиком утащить прямо в ад. Значит папаша отступил на улицу и мне нужно его изгнать оттуда. Видимо, он все еще не понял с кем связался, и теперь осталось дать этому подлецу последний бой. Изгоню сейчас, и, может быть, еще даже высплюсь, хотя какой тут сон после такого?
С этими думами я отправилась к двери, вставила и повернула ключ в замочной скважине. Калитка начала скрипеть еще пуще прежнего, а кот кричать еще страшней.

- Ну что, готов, сатана? Иди в ад! - Закричала я и начала открывать дверь, дабы положить всему этому конец.

Но тут меня прошиб холодный пот и как будто молния по всему телу пролетели электрические разряды, а в голову вонзилась мысль о том, что это не он отступает. Богородица сказала, что он будет тут до утра. Он просто выманивает меня из дома, куда я уже не смогу вернуться. Он не позволит, пока не утащит свою дочь за собой.
Сглотнув, я отвела ногу назад, закрыла дверь и повернула ключ, нашептывая себе под нос: “О, Господи, спаси. О, Господи!”.

Как только я вернулась в дом, мне нос ударил запах ладана, а в комнате, покачиваясь, висели зажженные лампадки. Там же стояли гробы, обитые красным и синим бархатом. В этих гробах лежали мои близкие и друзья. В одном с синим бархатом лежала моя мать, с открытыми выпученными глазами, которые я попыталась закрыть, но ничего не вышло. Они недвижимо смотрели сквозь меня, расфокусировано, неосмысленно и безразлично. А рядом в гробу обитом красной тканью лежал мой папа, сжимая на гружи большой увесистый крест. Цвет бархата явно указывал на то был тот гроб мужской или женский. Отцовские черты лица заострились, он словно наполовину высох, потому что какая-то мерзкая хворь высосала его досуха. В третьем гробу лежал мой друг, с которым мы травили шутки. Такой молодой и сияющий в свете лампадки, и казалось мне, будто он рад избавлению, и потому на его лице отчетливо читалась блаженная улыбка. Он точно приглашал меня, говоря, что не так уж это и плохо быть мертвым. В четвертом гробу лежала Клара, сжимая в ледяных костлявых руках кричащую от ужаса икону, такую что в ушах стоял этот самый крик. Лицо Клары было обезображено автомобильной аварией, а прямо по темечку проходили грубые швы от безобразно проведенного вскрытия. В пятом лежал ссохшийся скелет моего прадеда полковника, который в детстве приносил мне и маме конфеты. Узнать его можно было лишь по военной форме и торчащему из груди ржавому гвоздю, который остался в ней после того, как на крышку гроба приколотили его фуражку. В шестом лежали все мои детские воспоминания, в виде игрушек, фотографий и памятных вещей, которыми было засыпано все тело моей бабушки, и не засыпанным было только ее морщинистое лицо. А седьмой гроб, обитый синим бархатом пустовал.
 
Сзади заскрипели половицы и ко мне начала поступать костлявая фигура в черном рваном балахоне, и пол под ней превращался в труху, и все чего касалась она на глазах истлевало и рассыпалось в прах. Она двигалась медленно, скрипя суставами, между которыми были словно какие-то несмазанные ржавые шарниры из рассохшихся хрящей.
Я перекрестила фигуры и ринулась к гробу матери, рыдая и крича:

- Спаси меня! Мамочка, не бросай меня одну! Мамочка! Мама!!

Я прикоснулась руками к ее ледяному телу и от этого у нее отвалилась челюсть из которой роем полетели жирные черные мухи, заполнившие собой все пространство зала. Это был не маленькая уютная комната, а именно, что зал или самая настоящая покойницкая.

- Ложиииись. - Застонала черная фигура и потянула ко мне свои костлявые пальцы. - Ложииииись.

Отбиваясь от мух, которые до сих пор вылетали из отверстого рта матери отступила от нее к открытому гробу.
- Ложиииись. Скрести руки и ждиииии. - Хрипела смерть, подкрадываясь ко мне медленной чинной походкой.

- Ложись, Инна. Ложись, дочка. Ложись, внучка. - Не открывая ртов и не двигаясь одновременно говорили усопшие. - Тебе тут понравится. С нами, с нами, с нааамиии.

Я осмотрела гроб, который показался мне очень мягким и уютным. Я снова попробовала окрестить смерть и гробы, но брызги воды проходили сквозь них, и это лишь ненадолго тормозило черную фигуры и заглушало голоса.
Окинув взглядом полную жужжащих мух комнату я разглядела столик со свечой и томиком Гоголя, и бросившись к ним схватила книгу и швырнула ей в смерть. Книга пролетела сквозь нее, ударившись о стену и, по всей видимости, снеся стакан, который со звоном полетел на пол и разбился вдребезги. Этот звук был так реален, что я вынырнула в реальность из этой кошмарной иллюзии. Точно сработал какой-то переключатель, или ты внезапно открываешь глаза, выныривая из глубокого сна в реальность.
 
Я стояла в центре небольшой темной комнаты, вопила и слезы ручьями лились из глаз. А в дымоходе возмущенно отдавался эхом ветер и дверцы на шкафах хлопали и скрипели картины на стенах. На столе запрыгали стаканы и по дому снова пронесся ледяной пробирающий до костей ветер. За время моего беспамятства Катю почти полностью накрыл ковер, складки на котором двигались подобно волнам, подползая ближе к ее лицу. Я подпрыгнула к нему, брызнула водой, перекрестила и прочла “отче наш”, перекрестив заодно и Катю, а после сделала это же со столом и картинами. Бренчание прекратилось, но зато рядом с моей кроватью стали шевелиться, раздвигаясь, занавески. Я подскочила к ним и сделала то же самое. Занавески вернулись назад, но во дворе распахнулись ставни и начали, скрипя, приоткрываться. Я постаралась сделать то же, но стекло оказалось непреодолимым препятствием, а потому ставни продолжали скрипеть. Из коридора снова донесся гул в трубах и продолжился скрип и движение комода, шкафа и ящиков. Я направилась туда, но как только вышла из комнаты кто-то попробовал спешно занавесить проход в комнату, и я его в долю секунды перекрестила. Гул в трубах продолжался и я быстро осенила крестом их тоже.

Я чувствовала, что нечисть с каждой минутой становится все сильнее и, что на каждый мой шаг усопший делает все больше и больше. Он уже полноправно присутствовал в доме и уже проник в комнату и проник в мое сознанием, видимо когда еще пытался меня повалить, а значит Катя в большой опасности и надо придумать, что делать дальше, чтобы он не смог к ней подобраться. Я решила, что лучше всего не поддаваться ужасу, пытаться раскусить его уловки и выходить из комнаты только в самом крайнем случае. Я перекрестила печь, потому что дверца начала открываться со скрипом и рванула назад. Что-то явно изменилось. Пока я была в коридоре шторы распахнулись, тучи разверзлись и в комнату начал поступать лунный свет, оставляя вполне различимые тени, одна из которых уже подползла к Катиному лицу. Я ее перекрестила, но это помогло ненадолго и тень через несколько секунд продолжила наползать, тогда я сделала это снова и прочла отче наш. Тень замерла, но назад так и не вернулась. Позади меня начали со скрипом наклоняться картины, на одной из который отчетливо проступал образ какого человека посреди колосистого поля, и человек этот довольно быстро приближался.

- Боже мой! О Боже мой! - Шептала я себе под нос, силясь придумать как не отвлечь внимания от тени, картины и скрипящих ставен.

Подскочив к ней и брызнув водой, я спешно провела тот же ритуал. Мужчина замер, но надолго ли? Потому я принялась зачитывать “отче наш” и перекрещивать ее снова и снова. Я видела, как черная мужская фигура отдаляется и постепенно растворяется во ржи, а сама картина возвращается в исходное положение. Впервые за все время во мне начала зарождаться радость от осознания, что я все же могу противостоять всему этому злу, но, с улыбкой повернув голову, я обнаружила, что тень уже полностью наползла на Катино лицо, руки и спустилась практически к самым щиколоткам. Времени не было. Я знала, что пока я доберусь до кровати и начну поливать ее водой и читать молитву тень полностью успеет ее охватить и тогда уже ничего не поделаешь с этим. Молниеносно сообразив, я ринулась к окну стараясь задернуть шторы, но у меня этого не получалось. Они были полностью во власти нечисти и я выплеснула всю воду из кружки на них и, перекрестив за долю секунды, задернула. Нет света, нет теней!
Ожесточенно заколотили ставни, как будто подхваченные ураганным ветром, и казалось, что еще чуть-чуть и вылетят стекла, но они уцелели. Еще бы! До ставен же мне не добраться из-за стекла, а вот без него... Подонок явно при жизни был не дурак.

Шторы снова начали шевелиться и на сей раз я зачитала перед ними “отчий наш”, осенив крестом трижды, чтоб уж наверняка. Движение прекратилось. Воцарилась пугающая тишина. Такая тишина бывает перед взрывом или какой-то большой катастрофой. Нечисть явно взяла паузу на раздумья, чтобы совершить еще один жестокий бросок. Хотя, может ли нечисть что-то раздумывать, да и надо ли оно ей?
Во входную дверь начал скрестись Борис, мяуканьем сообщая, что желает быть выпущенным.

Я подумала было, что нечисть все-таки отступила, но быстро отогнала от себя эти мысли и спешно направилась к двери. Кот сидел на крыльце, сверкая своими зелеными глазами, как будто решая, как и все остальные кошки, а надо ли ему входить, если приглашают. Но он-таки решился, и нехотя поплелся в комнату, обтираясь перед этим о мои ноги.

- Все будет хорошо, Боря. Все будет хорошо. Не бойся.

После этих слов я выдохнула и направилась в комнату. Ничего не скрипело, и не наползало. Возможно у папаши просто не осталось не освященных мест, чтобы продолжать весь этот кошмар?
Борис запрыгнул на кровать к Екатерине и лег ей на грудь, сладко мурлыкая. Боже, как это мило, особенно после всего того ужаса, что я пережила только что. Я села рядом, чтобы его погладить, но он как-то странно прижимал уши, когда я проводила рукой по его голове. На всякий случай я его тоже решила окрестить, а он начал ловить мою руку.

- Что, играть хочешь? - Я принялась водить рукой возле его мордочки, но кот не реагировал.

Тогда я снова попыталась его перекрестить, но Борис схватил мою руку, впившись в нее когтями и зубами. Тогда я окатила его водой из кружки.
Борис зашипел и принял бойцовую стойку. Немного отдалившись, я осенила его крестом, не смотря на то, что тот прыгал по кровати, как будто уворачиваясь от этого. Но что он сделает против молитвы?

Ставни снова забились и по комнате пронесся ледяной ветер, а кот подпрыгнул, сбежал с кровати и как обезумевший снова ринулся к выходу.

- Ахахаха! - раздавалось в старых трубах, - Ахахахаха!

Борис шипел и орал, так что мне пришлось снова его выпустить.
- Я тебе ее не отдам, слышишь?! - Закричала я, - Все твои хитрости тебе не помогут!

- Ахахахаха! Ахахахаха!!

Я перекрестила трубы, чтобы не слышать этого гула, похожего на смех самого ада и ринулась к подруге.
На чердаке явно кто-то расхаживал, и судя по звуку в увесистых туфлях, периодически притопывая, да так, что с потолка осыпалась побелка. Но на чердак лезть я не собиралась. Это мы уже проходили, и урок я хорошо усвоила.
Ковер над кроватью Екатерины начал идти волнами и я его перекрестила. Потом со скрипом над ее кроватью начали наклоняться иконы, и я сделала то же самое. Иконы медленно встали на место. Сзади меня скрипнула половица, я брызнула водой и провернула это же. Звуки снова затихли, и, выдохнув, я от усталости спустилась на кровать. Глаза начали слипаться, и комната превратилась в какой-то неистовый водоворот, который засасывал меня все глубже и глубже, да так, что меня не отпускала зевота. Мне очень нужно было лечь, очень нужно. Но нельзя. Если я лягу, я усну и Кате больше никто не поможет! Но так хочется спать, так хочется. С этими мыслями я перекрестилась, но это не помогло. Я полила голову водой и перекрестила. Не помогло. Зевая, из последних сил я прочла “отче наш”. Не помогло.

Усталость была такой, что я уже наклонилась к изголовью, и еще чуть-чуть и меня стянет вниз. Тогда же я допила остаток воды и перекрестилась, что вызвало во мне ощущение какого-то необычайного подъема. Как будто сама усталость выходила из меня, замещаясь божественной силой. Я встала с кровати.

- Ты пытался меня хватать за волосы! Заставил смотреть на тела моих родных, а потом оцарапал, твоя тьма завладела мной через бедное животное! Ты хитер, но ты меня не возьмешь! - Закричала я, на что в ответ последовал голос сверху.

- Инна! Ты большая умница. Демоны завладели тобой, и ты смогла их изгнать. Ты сама несла в себе самую большую опасность. Теперь ты свободна!

- Как же так, Богородица?! Ты же говорила, что это отец хочет завладеть моей Катенькой? - Удивилась я.   

- Инна! Так и было, но нечисть действовала прямиком через тебя. Теперь он до нее не доберется. Так и должно было быть, потому что пути Господни неисповедимы, и ты своим примером еще раз это доказала. - Сообщил звонкий женский голос, - Теперь беги позови врача, чтобы он смог разбудить твою подругу.

- А где мне посреди ночи искать его? - Удивилась я. - Почему она сама не проснется, если чары спали?

- Эти чары крепки, а я не могу снимать их с людей. Вы в этом гораздо больше  преуспели. - Голос вливался прямо в мои уши, перетекая как будто из одного уха в другое. Голос этот звучал так прекрасно, что ему хотелось довериться целиком и полностью. - Врач живет в третьем доме отсюда. Беги, позови.

- Но, а что если, я выйду, а ее отец вернется, скажи мне, Богородица?

- Инна. Он уже никогда не вернется.

Я кивнула, и направилась, было к выходу, но решила набрать в кружку воды и на всякий случай окропить все углы.

- Инна! Что ты делаешь? Времени мало. Если не позвать врача сейчас, она не проснется. - Сказал голос.

Ничего не отвечая я продолжила начатое и перекрестила каждый из углов, начав читать “отче наш”

- Инна! Беги! Не делай этого! Инна! - Голосок начал срываться в крик, а потом захрипел и смолк.

Снаружи недовольно забили ставни.

Так и сидела я, бегая то к умывальнику, то к картинам, то к шторам, перекрещивая каждый скрип и шорох. Вот уже за окном прошла, звонко цокая подковами чья-то лошадь, и чем ближе к утру, тем слабее и слабее становился ад, и нечисть больше не могла вселяться или изображать божественные голоса. Но это не значило, что у подлеца не осталось больше никаких хитростей, и расслабляться было нельзя. На полу зашевелился палас и я его перекрестила. В кладовке скрипнула дверь и я сделала то же самое, но из нее выскочила ошалевшая мышь, и ринулась в темноту.
“Боже мой! Он теперь еще и в мышь вселился” - подумала я. Как, интересно,  я впотьмах вообще смогу найти мышь, если ее и при свете дня не словишь? Тем временем в комнате снова заскрипели иконы, нагибаясь все ниже и ниже к кровати. Я их перекрестила, но мышь продолжила держать в памяти. Придумала я окропить водой весь коридор и сени и там прочитать “отче наш”, чтобы хвостатая уж точно попалась в ловушку. Это не помогло. Мышь снова куда-то рванула.
Пока я бегала за серой гостьей, в комнате снова приоткрылись шторы. и тень медленно начала подбираться к кровати. Гораздо медленней чем это было раньше. Я снова закрыла шторы и подумала, что если уже дело к утру, то вряд ли нечистый смог бы вселиться в животное, пусть и такое маленькое. Может быть мышь просто там была и испугалась моих слов и движений? Да, может быть, может.
По ощущениям уже было в районе пяти утра, и из всего оставалось только то бряцание, то скрип. Вот уже и петух кукарекнул, и первый человек мимо прошел, и машина куда-то поехала.

Калитка скрипнула, а возле двери завыл небольшой сквознячок. Из умывальника начала капать вода. Я перекрестила и его. Ковер возле Кати снова начал идти волнами, но остановился перед силой моего креста. На чердаке скрипнула половица, а за окном проехал кто-то на велосипеде, периодически позвякивая звоночком и петух снова залился. Последний раз скрипнула половица в сенях, ставни медленно остановились, а на улица легонько покачивалась калитка.
Шторы начал озарять утренний свет, а в трубах пронесся в последний раз гул, напоминающий слабое неотчетливое оханье. Все стихло.


Я сидела на кровати, приглаживая свои вставшие дыбом волосы и плакала, а Катя, шмыгнув носом, повернулась на бок.

Я повернула голову и поглядела в окно, и свет ослепил мои влажные уставшие глаза. В доме пахло ранней осенью, а мое отражение в окне как-то странно улыбалось мне в ответ и я думала, что это не я, а он, через отражение глядит на меня из преисподней, но ничего уже не может сделать.
А на улице становилось светлей и светлей, тучи за ночь выплакали на землю всю свою печаль, и я знала, что вскоре выглянет солнце, наверняка красное, как мои уставшие заплаканные глаза. Может потому раньше и думали, что Бог и есть Солнце? И что мы сами солнце, только в ком-то его больше, а в ком-то царит вечная пасмурная мгла, и такие бредут в своем тумане, натыкаясь на прохожих, на деревья и на столбы. А может, мы все лишь блуждаем в этой полумгле, не способные порой увидеть солнца в самих себе и отогнать туман и сырость с помощью его тепла?

Я вышла в коридор и увидела осколки кружки и стакана, а рядом с ними лежала открытая книга Гоголя, которую я подняла и взглянула, отчего мне стало и жутко, и смешно, потому что открылась она именно на сцене Панночки, летающей в гробу. Бывает же!
 
26.10.22