Яблочный сон. Дачные байки

 
- Все. Завтра объявляю выходной, -  изрекла я, гася свет и уютно укладываясь на кровати.- Как говорила моя бабушка: «Слава Богу, день прошел».
-И не только день, но и вечер. Через пять минут полночь, - буркнул муж, уже засыпая.
- А давай устроим себе День Лени. Я как – то слышала, что психологи рекомендуют устраивать такие дни, когда человек позволяет себе полностью расслабиться и ничего-ничего не делать. Давай? Ты что уже спишь? – я толкнула в бок мужа, уже начинающего похрапывать. Меня всегда поражала его способность, только коснувшись головой подушки, засыпать.

 Он повернулся на бок и забормотал спросонья: «С тобой устроишь, тебя и на полчаса не хватит просто посидеть. Ты же, как гончак. Сидение на месте вызывает у тебя отчаянную безысходность».
- Ух ты, как ты сказал? Гончак? Это, что ты меня собакой назвал? А если я собака женского рода, то это  - прямое оскорбление! Не спать! – и я снова локтем ткнула его в бок.
- Не назвал, а сравнил. Послушай, давай уже спи. Я сегодня шестьдесят восемь ведер яблок собрал с земли и на мусор выбросил. Мне эти яблочные урожаи достали. Говорю тебе каждую осень, давай хотя бы пару яблонь спилим. «Антоновку», «Белый налив» те, что внизу у бани. Нам и одной хватит, а их семь.
- Нет, «Антоновку» не тронь. Ты готов весь сад выпилить. Когда дачу покупали, тринадцать яблонь было. Половину уже спилили. Я, может быть, только из-за этого сада дачу купила,- возмутилась я.

 Действительно, сад был старый. Деревьям больше полувека. Сад был уже лет десять, как заброшен прежними хозяевами. И яблони росли в полную силу без санитарной обрезки, причудливо изгибая стволы под весом плодов осенью и разворачивая свою мощную от неукротимости крону в южную сторону.
 Ранней весной они выглядели печально неказисто,  искривленными скелетами своих стволов чернели на сверкающем белоснежном полотне подмороженного мартовского снега. Но зато в конце мая сад превращался в цветущее бело-розовое облако, звенящее пчелиным гулом. Порывы весеннего ветра срывали лепестки и тогда они превращались в яблочную лепестковую метель. Свежая зелень газона моментально покрывалась белыми хлопьями лепестков, которые так раздражали моего супруга. Для него это был мусор, с которым он боролся при помощи садового пылесоса. А мне казался этот лепестковый снег прекрасным, жаль, однако, что он быстро таял-увядал под яркими лучами почти уже летнего солнца, постепенно ржавел, бурел и сморщивался, исчезая в густой зелени газона.

 Вначале мой «садоруб» спилил одну яблоню возле дома, исключая «чертову дюжину» из яблоневого счета. Затем, заручившись садовыми рекомендациями, начал выпиливать по одному стволовые ветви моих яблонь. Я, как Раневская, бегала рядом и причитала, заламывая руки:
- «О мой милый, мой нежный, прекрасный сад! Моя жизнь, моя молодость, счастье моё, прощай!»- ну как-то так или почти так.

 Однажды весной я обнаружила на срубленном еще по осени стволе яблони, брошенном за сараем, на оставшихся голых и уже засохших ветвях распустившиеся нежно-белые цветы. Я была поражена тем, что спиленное дерево, пролежав зиму и уже умирая, дает жизнь последним своим плодам. Слезы жалости вызывал этот деревянный обрубок - живой мертвец. После этого я не разрешала пилить деревья в моём саду. Лишь когда под тяжестью вызревающих яблок ветви не выдерживали нагрузки и не могли сами сбросить излишки урожая, мы помогали яблоням, снимая плоды или отпиливая отяжелевшую ветку. Может быть, с точки зрения садоводства это было неверное решение, но для меня только оно было приемлемым.

 - Как скажешь, барыня. Только завтра не забудь, что мне выходной обещала,- сказал муж, окончательно засыпая.
  А я решила, что завтра проведу весь день в гамаке под моей любимой яблоней, наслаждаясь последними осенними теплыми деньками, поглядывая сквозь уже начавшуюся пестроту листвы на ярко синее небо и наблюдая за белыми барашками облаков. Возьму томик Бунина и перечту «Антоновские яблоки». Буду вдыхать аромат антоновских яблок, и читать-читать… .
Чудесно, прекрасно, замечательно…

***
 Я сижу в вязаном кресле-гамаке, привязанном к толстой ветке яблони, медленно раскачиваюсь и, подставив лицо теплым лучам солнца, наблюдаю за соседской кошкой Масяней, которая охотится за зеленовато-бронзовой стрекозой.
 Стрекоза, ничего не подозревая, низко  перелетает над огнистыми бархатцами. Масяня замерла в напряженной позе, пригнувшись к земле, и только кончик хвоста выдаёт её охотничий азарт. Хвост, как маятник, мотается из стороны в сторону. Томик Бунина лежит у меня на коленях, но даже читать мне лень. Теплая нега окутывает моё тело, словно саван.
 В голове же крутится бунинская фраза «Ядрёная антоновка к весёлому году», «деревенские дела хороши, если антоновка уродилась». Я гляжу на яблоки, как бильярдные желтые шары, раскатившиеся на зеленом сукне стриженого газона под антоновкой, вдыхаю яблочный запах. Как там у Бунина: «…тонкий аромат опавшей листвы и - запах антоновских яблок, запах меда и осенней свежести». Вдруг яблоко падает с дерева и раскалывается от удара на две сахаристые половинки. От неожиданности Масяня подпрыгивает…. Стрекоза взметается вверх…
 
 А я открываю глаза. Уже утро. На подушке у моей головы лежит огромное с восковой желтизной антоновское яблоко, с золотистым румянцем на боку. Медовый аромат перебивает запах кофе, что варит муж на кухне. Пора за работу. День Лени отменяется.