Мотоциклет и Богиня

    - Я видела в спорттоварах офигенный шлем! Не синий и не красный, трёхцветный! Но дорогой, ужас!!!
    Конечно, я купил бы ей трёхцветный шлем. А себе темно-синий. Гоняли бы в них, просто для красоты. Сейчас гоняем без них — дорожной инспекции в нашей деревенской области нет, только рядом с городом, но это далеко. В шлеме Люба будет ещё красивее , хоть он и спрячет её мягкие, каштановые волосы. Из под шлема будут видны только быстрые светло-серые глаза и маленький нос. Шлемы красивы, но дороги. И мотоцикл у нас один на всех, собранный из разных деталей. Ещё есть пара мопедов и мотовелосипед. При этом ни одного планшета, ноутбука, айфона. Потому что это середина восьмидесятых недавно ушедшего века. Любе 14-ть с половиной. На ней летнее платье и босоножки. Она их сейчас скинула , ходит по сухой траве, пачкает бело-розовые, незагорелые пятки. Обычная повзрослевшая девчонка с пухловатыми щеками, на одной из которых ямочка… Обычная Богиня!
    - Я до дома доеду? — спрашивает Люба, кивая на мотоцикл.
    - Я тебя довезу! — отзываюсь я.
    Она улыбается и мотает головой. Что это означает? Я знаю, она сама любит водить. Прав, как и у большинства, нет, но любит. А может… Не хочет, чтобы нас видели вдвоём на одном мотоцикле? Но что здесь такого? Мне, наоборот, это приятно.
    - Я сама! — на правой щеке появляется ямочка, вторая просто разрумянивается.
    Мне нечего ответить. В чем либо отказать Любе я не могу. Она поедет одна, а мне придётся плестись через всю деревню, чтобы забрать мотоцикл. Потому что , если увидят как девчонка катает меня… Ничего особенного, но я этого не хочу. Люба одевает босоножки, поднимает из травы кассетный магнитофон. Делает погромче звук. Потому что звучит наша любимая песня. Мы начинаем подпевать. но это у нас не очень получается. Песня на английском языке, а мы его не знаем. Помнится на уроке английского нас с Любой посадили за одну парту. Мы тут же стали подсказывать друг другу. Через две недели нас рассадили, причем в разные концы класса. Чёрный день моей школьной жизни… Песня подходит к концу и тут раздаётся мотоциклетный треск с молодецким свистом. К нам подъехали Санёк и компанию. Мы , вообщем то, дружим, гоняем вместе, но Санёк мой конкурент в отношениях с Любой. Потому что лучше разбирается в мототехнике, чинит её, да и ездит лучше. Это я в глубине души осознаю, что лучше. Но стараюсь не отставать от Санька, выделывать на мотике тоже , что и он. Если мы будем драться один на один, Санёк может победить. Он повыше ростом, погабаритнее. Но я записался в секцию бокса, хотя успехи у меня там скромные. Сейчас Санёк был в том, о чём только что говорила Люба! В красивом мотоциклетном шлеме — не трёхцветном, синем, но синий, по моему , ещё красивее — мужественнее, без пижонства. Только что приобретённый Шлем делает Санька выше и плечистее. У Любы загораются её небольшие светленькие глаза. Санёк на отремонтированном мотоцикле — первый пробег, в новом шлеме. У Санька есть права, он периодически выезжает в город. Мне нехорошо от того, что сейчас Санёк спросит:
    - Прокатить?
    Люба, с горящими глазами, кивнёт. Богиня совхозная! Потом Люба попросит померить шлем. А дальше Санёк отвезёт её до дома. Меня точно и нет. Но Санёк ничего Любе не говорит, здоровается со мной за руку, спрашивает совсем другое:
    - А вот так кто повторит?
    После этих слов он ударяет по газам и несётся к маленькому мостику через высохшую речку. В ней воды нет, а мостик есть. Высокий и очень узенький. По нему ходить непросто, он без перил. Никто ни разу по этому мостику не проезжал. Кроме Санька.  Он проносится по нему один раз, разворачивается на другой стороне и повторяет то, что до него ещё никто не осмеливался.
    
    - Ну? — спрашивает Санёк, эффектно затормозив возле нас с Любой.

Я молчу. Ещё минуту назад, я не представлял, что кто-нибудь промчится на мотоциклете по этой длинной узкой палке. Но Саньку это удалось. Остальные пацаны примеряются на своих мопедах, начинают кружить у мостка, носятся вдоль высохшей речки, но на подвиг Санька никто не решается.
- Не надо, пацаны, — кричит им Санёк, — Вам ещё тренироваться и тренироваться.
Сам он, ко всему прочему, занимается в секции мотокросса, мечтает о спидвее. Это когда гонишь по льду. Пацаны прекращают. Я ловлю взгляд светленьких Любиных глаз. И одним прыжком оказываюсь в мотоциклетном седле.
- Чё, Серёга? Хочешь рискнуть? — поворачивается ко мне Санёк.
- Ага, — киваю я.
- Не надо, Серёж! — подскакивает ко мне Люба.
Я молча завожу мотоцикл.
- Шлем надень! — это Санёк.
- Не надо, — отмахиваюсь я.
- Надень, тебе говорю!
Санёк насильно нахобучивает на меня свою обновку. Люба произносит что то типа «мальчишки, остановите его!», но я этого уже не слышу. Я несусь не сворачивая к длинной палке над высохшем, поросшим мхами дном. И проношусь! Туда! Чуть притормаживаю на том берегу, пытаюсь разглядеть, что делает Люба? А она лишь всплескивает руками, что то говорит, но не Саньку, не мальчишкам, а куда вверх, небу. Я разворачиваюсь и несусь обратно. Вот я на мостике, вот я…
 
   Что было дальше, мне рассказали так. Я сверзнулся с середины мостика. Не совладал с рулём. «Тверже держать надо было! Как на турнике , когда висишь!» — это потом Санёк мне объяснил. Говорят, что летел я с мостка очень красиво, точно киношный каскадёр. И влетел красиво, в какую то большую корягу. Шлемом. Я распластался вдоль этой коряги и не подавал признаков жизни.
- Чего теперь делать?
Телефонов в ту пору не было. Не только мобильных, но и стационарных. Наша деревня была нетелефонизирована.
- Он насмерть разбился, — пробормотал один из пацанов.
Санёк неопределенно дернул головой. Всем было страшно ко мне приблизиться. Я лежал на высохшем дне, рядом мотоцикл.
- Кто пойдёт к тёте Вале?
Это Санёк про мою маму. Кому то нужно было бежать к ней, трясущимися губами сообщить «Тётя Валя! Ваш Серёжка разбился!» «Насмерть!?» — вскрикивает мама. «Не знаем!» — отвечают ей.
    Санёк оборачивается к застывшей Любе.
- Любка, пойди ты к тёте Вале… А мы его сейчас доставать будем.
Люба не трогается с места, не произносит ни слова. Делает несколько шагов вперёд, молча возвышается над речкой без воды. Смотрит на моё неподвижное тело. Потом оборачивается, как ни в чем не бывало, соглашается:
- Хорошо, сейчас пойду к тёте Вале.
Вновь быстро смотрит в мою сторону, уже двигается в сторону нашего дома, но слышит:
- Он поднялся, надо же!!!
- Живой!!!
Я поднялся. Я живой. Шлем спас. Позже, в боксёрской секции, я испытал нокаут. Тут было ровно тоже самое. Хорошего мало, но не смертельно.

    
    - Чего ты смеешься?
    Она не отвечает , но смех удержать не может. Я тоже не могу, мы громко смеёмся в два голоса.
    - А ты чего смеёшься? — спрашивает Люба.

- Ты меня смешком заразила, — прикрыв рот, отвечаю я.
- А я смеюсь, потому что ты очень смешно дёрнулся… Когда воскрес!
- Воскресают мёртвые, дура… — смеюсь я ещё сильнее.
- Ты воскрес потому что я молитву прочитала, — Люба перестаёт смеяться.
Я тоже чуть примолкаю. Мне не очень нравятся её слова, с одной стороны, но с другой…
- Я что, правда как мёртвый был?
Люба молча вздыхает. И я слышу — «если бы как». Она подошла к реке, прочитала какие то мудрёные словечки и я тут же вскочил, причём очень смешно.
- Я услышал, что ты к моей матери собралась… Вот сразу и пришёл в себя.
- Не мог ты этого услышать!
- Услышал!
- И чего так подскочил?
- Не хотел, чтобы ты мать расстраивала…
- Да, ты прав!
- И ещё… Мама бы тебя невзлюбила. А мне этого очень не хочется!
Как мне этого не хотелось! Ведь я был уверен, что с Любой мы обязательно будем вместе! И моей маме от этого должно быть только радостно, никаких плохих воспоминаний и ассоциаций.