История одной жизни

 ИСТОРИЯ ОДНОЙ ЖИЗНИ. КОРОТКО О ГЛАВНОМ.
Закончился последний экзамен, отгремела музыка выпускного бала, и передо мной встал вопрос – куда пойти, куда податься? Поначалу спасение, кажется, пришло в лице военкома, который вручил мне повестку в летное военное училище. Карьера военного летчика меня всегда привлекала, я мечтал летать.
В Кирове, куда меня и направили, я прошел, и центрифугу, и физподготовку, но вот медицина меня подвела. Не годен! Недостаточность митрального клапана сгубила мою карьеру летчика. Ну, поскольку, молодо-зелено, в голове ветер и мыслей ноль, я не особо и печалился. Путь мой лежал с моей родной деревеньки в маленький городок, стоящий на реке Чусовой, впрочем, так и назывался этот городок, то ли в честь реки, то ли умные головы больше ничего путного придумать не смогли. Городок этот лежал в пятнадцати часах пути поездом, плюс автобус до областного центра несколько часов – наберется сутки пути.
Через сутки я и прибыл в сей городок, попрощавшись с мамой, ибо отец ушел в мир иной полугодом раньше. Жить я остановился у сестры, чему муж ее, видно был не очень рад, но виду сильно не подавал. К тому времени там уже,в этом же городке, обосновались еще два моих брата и сестра. Была там и еще сестра по отцу, но как-то отношения не сложились, поскольку я ее почти не знал. На совете меня решили определить на завод, учеником долбежника, ибо других вакансий не было. Над названием профессии я долго иронизировал, но деваться было некуда и я пошел устраиваться.
Мне сунули в руки направление на комиссию в заводскую поликлинику, где я сию комиссию и успешно прошел. Явившись с утра в отдел кадров со справкой о годности, я выслушал нотацию о правилах хождения по заводу, и спустя какое-то время был сдан на руки мастеру цеха. Он провел меня к станку, познакомил с рабочим и выдал:
- Слушайся, как отца родного.
«Отца родного» звали Толик, и от роду ему было двадцать шесть лет. Мастер ушел по своим делам, а Толик обстоятельно рассказал мне о важности этой профессии.
Я освоился довольно быстро и через три месяца уже сдал экзамен на третий разряд. Дни шли за днями, я уже немного привык к городской жизни, да и скучать особо не приходилось, ибо к тому времени я поступил на третий курс вечернего отделения техникума, который назывался – «оборудование заводов черной металлургии».
Потихоньку и во дворе дома я обзавелся друзьями, которые уговорили меня пойти на танцы. Я жутко стеснялся, мой рост в 155 сантиметров после окончания школы не вызывал восторженных откликов у противоположного пола. Но вода камень точит и, наконец, я поддался на уговоры. Во дворце культуры железнодорожников было уютно, вообще в городе было два дворца культуры: заводской и железнодорожников, последний пользовался у молодежи популярностью, потому что там играл ВИА «Голубые гитары», состоящий полностью из девчат. И играли они довольно прилично, народ валил валом в выходные, поразвлекаться и потанцевать. Я выбрал уголок подальше и издали наблюдал, как мои друзья развлекаются, и оглядывался по сторонам. Неподалеку я заметил девушку, ну очень приятной наружности, с точеной фигуркой, небольшого росточка. Она стояла в окружении подруг, улыбка ее была чудесной и живые ясные глаза были прекрасны. Она, видимо, собралась уходить, а подруги отговаривали ее. Но она решительно повернулась и направилась к выходу. Я последовал за ней, скорее интуитивно. Мы сели в автобус и поехали в «новый» город. Когда она собралась выходить, я тоже вышел и пошел следом, держась от нее метрах в двадцати. Так я узнал, где она живет, оказалось, совсем рядом от того места, где обитал я. На другой день, утром, идя на работу, я увидел ее, видимо, она тоже работала на этом заводе, да и ничего удивительного, три четверти жителей города работало тут.
Следующую субботу я ждал уже с нетерпением, меня не нужно было уговаривать, я бежал «впереди паровоза», надеясь увидеть ее. Я не знал еще ее имени, но уже страшно смущался, когда только думал об этой девушке, а подойти к ней было страшнее смерти. На танцах все было, как и раньше, только я уже не забился в уголок, а ходил по залу, среди танцующей толпы и искал ее. Она пришла поздно и опять собралась уходить рано. И я снова последовал за ней. Видно, она уже заприметила меня – «тень отца Гамлета» и ,оглядываясь ,улыбалась. Я не знал, как к ней подойти, что сказать, язык каменел и присыхал к небу.
В воскресенье я уже летел впереди друзей, чем немало их изумил, но делиться своей тайной я с ними не захотел. В вестибюле дворца я почти столкнулся с ней, она опять улыбалась, а я как пень прирос к полу, и лишь краснел, но после танцев я снова сопровождал ее в автобусе. В этот раз она ехала с подругами. Когда мы вышли из автобуса, она приотстала от них, повернулась ко мне и сказала:
- Может, все-таки познакомимся? – я глупо улыбался и молчал, а она продолжила, - меня Любой зовут, а ты Вася?
Ступор с меня как-то незаметно сошел, и я подошел к ней:
- Да, меня звать Василием.
Разговор сначала тек, как маленький ручеек, то и дело грозя иссякнуть, но мало-помалу мы разговорились, робость моя ушла, я освоился и уже шутил и смеялся. Люба взяла меня под руку, махнула подругам «не ждите» и смеясь, поведала мне, что заметила все мои попытки и ждала, когда же я осмелюсь подойти. Мы долго стояли возле ее дома, расставаться не хотелось, но впереди была рабочая неделя, и мы попрощались.
Утром на проходной мы встретились, как старые знакомые, я проводил ее до ворот цеха и сам поспешил к себе.
Время шло, мы встречались уже много чаще, и вот наступил ноябрь, и мне пришла повестка из военкомата – « вы призываетесь на военную службу в ряды вооруженных сил». Вечером я пришел к Любе, сказал ей об этом и пригласил на проводы. Спустя неделю они состоялись, братья и сестры поглядывали на Любу и перешептывались, одобряя мой выбор. А Люба сказала мне:
- Васенька, я буду ждать тебя.
Сутки мы просидели на сборном пункте, а потом приехали «покупатели», нас отобрали, усадили в поезд, и мы поехали в неизвестность. Прибыв в столицу нашей Родины, мы узнали, что нас везут в Прибалтику, в портовый город Вентспилс, в учебку.
Первые дни были ужасными. Ветер с моря хлестал ледяным дождем, пронизывая до костей, и простояв на плацу минут десять, уже не чувствовал ни рук, ни ног. Но нет добра без худа – в отделении командиров танков, а меня определили в механики, заболело менингитом несколько человек, и один солдат умер. После этого прискорбного случая, ни строевой, ни утренней зарядки, ничего не было. Только прогулка в шинелях до туалетов, которых в казармах не было и оные стояли в ста метрах от казарм, и назад.
Меня почему-то, командир роты определил секретарем комсомольской организации ,и после этого я в нарядах был всего два раза за шесть месяцев. Один раз постоял у знамени полка, где чуть не описался, ибо не подумав, напился от души дармового компота на кухне, и еще раз почистил килограммов сто картошки с народом, а остальное время учился в школе комсомольского актива, получив по окончании красные корочки.
В мае, когда все цвело и благоухало, мы покинули этот городок и спустя некоторое время прибыли в город Советск Калининградской области. Часть находилась в центре города, рядом с вокзалом, куда мы пешим порядком и прибыли. Первое, что с нами сделали старослужащие – постригли нас налысо. Это традиция и нарушать ее – великий грех, смеялись они над нами.
Но жизнь продолжалась, время текло, как песок сквозь пальцы, и мы уже стали старослужащими. До дембеля оставалось три месяца и приспичило командиру полка провести очередные стрельбы боевыми снарядами. Мы приняли у других экипажей танки и выехали на дорожку, называемую «танковая директриса». Прямая, как стрела дорожка, и впереди мишени, по которым и надо было стрелять. Прозвучала команда – «запустить двигатели» и потом – «вперед». Не успели мы проехать и двадцати метров, как я услышал в ларингофоне голос командира:
- Горим!!!
Оглянувшись, я увидел уже мелькнувшие в люке сапоги наводчика. В танке остались я и заряжающий.
- Выкидываем снаряды! – заорал я ему и стал их подавать.
Пекло уже прилично и заряжающий, плюнув на все, из танка свалил. Я мучительно соображал, есть кнопка противопожарной обороны в танке или нет? Есть! Вспомнил я и полез в пламень искать ее. Нажал, ничего не произошло. Черт! Я же выключил аккумуляторы. Включил и вместо того, чтоб нажать кнопку у сидения механика, опять полез в огонь, нащупал, нажал, где-то что-то зашипело, зашкворчало, огонь потух и все застлало дымом. Открыв люк, щурясь от боли (лицо немножко обгорело и пропали мои знаменитые реснички, на которые я укладывал почти коробок спичек) и от яркого света, я увидел командира батальона, стоящего у танка.
- Потушил?
- Да, товарищ майор.
- Ну и ладненько.
После учений был разбор полетов и полк выстроился на плацу. Командир полка вызвал меня из строя и предложил на выбор, фото у знамени полка или отпуск на родину на десять дней. Я как-то не фанат фото, тем более с обгорелой, пусть и немного, рожей и выбрал отпуск.
Через два дня меня уже качало в вагоне, я отсыпался, думая о бессонных ночах и вечерних прогулках с Любой. Приехав и забросив чемодан в квартиру, я помчался к Любе. Письма шли от нее исправно, лишь последний месяц как-то маловато было. Не думая о плохом я постучал в знакомую дверь. В проеме показалась голова Любиной матери.
- А Любушка здесь больше не живет, она вышла замуж.
Десяти дней я выдержать не смог и уехал в часть на два дня раньше. По пути прикупил водки, народ в роте обижать нельзя, и через дыру в заборе проник в часть, где и успешно наткнулся на старшину роты прапорщика Козлова. Хитро щурясь в усы, стоящие ежиком, он спросил:
- Подарки с дому?
- Так точно, товарищ прапорщик!
- Ну, неси в каптерку, вечером угощаться приду.
Вечером все старослужащие роты собрались в каптерке, налили по первой, как ввалился старшина.
- Ладно, не тушуйтесь. Только понемногу. Плесни мне, да я пойду.
Выпили за здоровье старшины, он ушел, а веселье продолжилось.
Ближе к дембелю в части начали появляться вербовщики и однажды заявился чудик с Рижского судоремонтного завода. Он рассказывал сказки про красивую жизнь и хорошую зарплату, про уютную общагу (спустя три года, прилетев туда на ремонт судна, я ощутил все «прелести» этой общаги). У нас было много ребят с Риги, и по предыдущему опыту зная, что если завербуешься, уйдешь на дембель раньше, стали валом туда записываться. Стадный инстинкт заразителен, мы с другом тоже записались.
Подступили ноябрьские праздники, мы сходили в последний караул, и девятого ноября уже сидели в поезде, следующем в Ригу. По приезду, видно для очистки совести, все дружно съездили на завод. Работяги нам сказали, что делать молодым тут нечего, и мы с чистой совестью, отметившись в военкомате, собрались уезжать. Но увы, воинское предписание было выдано только до Риги, а денег уехать на Урал не было. Мы с Генкой пригорюнились, но солдатское братство – великая вещь. Ребята нас в беде не оставили, скинулись по червонцу, и мы купили билеты до Москвы. В столице у Генки в горном институте училась сестра и он по поводу денег особо не переживал.
- Дальше доберемся, нам бы до Москвы только, - шептал он мне в ухо, стоя у кассы.
Мы распрощались с друзьями, сели в поезд и поехали навстречу гражданской жизни.

Генка встал рано, у него горела душа при виде винного и пивного изобилия на полустанках и крупных станциях, но поскольку денег не было, то и мечтать было нечего. Тут его посетила мысль:
- А одеколон у тебя есть?
Была «Орхидея», купленная на последние гроши от трехрублевой солдатской зарплаты.
- Давай, попробуем?
Мы выпросили у проводницы стакан и набулькали туда одеколон. Он в воде шипел и плевался. Генка долго его размешивал, а затем лихо опрокинул в рот. Лицо его перекосилось и позеленело, изо рта пошла пена, глаза медленно, но уверенно начали вылезать из орбит. Генка еще секунду помедлил, вдруг приживется, но нет, и ломанулся в туалет, благо купе соседствовало с ним. Вышел он оттуда спустя минут пять, его покачивало, лицо было красным, и слезы выступили на глазах.
- Больше ни-ни, в рот эту гадость не возьму.
Меня бог миловал, эксперимент на этом закончился.
Утром следующего дня прибыли в Москву, и прохожий остановленный нами, подробно рассказал о дороге к горному институту. Когда мы чуть отошли, Генка меня спросил:
- Ты чего-нибудь понял?
Я его успокоил и шел по указанному пути, как у себя в деревне. Через полчаса мы уже были у проходной в общежитие. Вахтерша нас встретила приветливо:
- Чаво вам, солдатики? Аль заблудилися?
- Нет бабушка, нам такую-то нужно.
- Чичас вызвоню.
Бабуля склонилась над телефоном, но в это время в общагу забежала стайка девчат.
- Эй, девоньки, позовите сюда Людку с тридцать седьмого номера!
- Хорошо, баб Нюр, сейчас!
Они упорхнули и минут через пять пришла сестра Гены, красивая стройная шатенка с умными карими глазами. Увидев его, она охнула, пискнула и повисла у него на шее. Первая минута сумятицы улеглась, мы познакомились и она пригласила нас пройти в комнату, предварительно спросив у бабы Нюры.
- Да идите, чаво уж там, - буркнула баба Нюра, вытирая слезы, - у меня самой внук в армии чичас.
В уютно обставленной комнате, ютились две кровати, куда мы и приземлились, ибо стульев не было, а была одна табуретка. Ее заняла хозяйка комнаты. Она объявила:
- Расспросы потом, а сейчас будем праздновать. Посидите чуток.
Спустя минут пять комната начала заполняться парнями и девчатами, кто шел с вином, кто тащил закуску, и вскоре стол ломился от еды. У нас с Генкой в животе урчало и екало, не ели мы дня два и животы сводило судорогой от такого изобилия. Прозвучала команда «Налетай», но мы с Генкой подождали, собрав остатки воли в кулак, пока нальют по первой, и выпив вино, налетели на закуску. Звучали тосты, назывались имена, а у нас уже после первой стопки на голодный желудок, зашумела голова. А после вскоре последовавшей второй, как в народе говорят – между первой и второй пуля не должна успеть пролететь, нам было уже все равно, кто Ваня, а кто Валя, кто Петя, а кто Юра.
Вечер катился к логическому завершению, никто не помнил, как сестра Гены отправила кого-то за билетами, кто-то их привез, и оказалось, нам к «нулям» надо было быть в поезде Москва – Соликамск на Ярославском вокзале.
Утром я проснулся от солнца, бьющего прямо в глаза. С трудом оторвав голову от подушки, ошалело уставился на девчушку на второй полке в купе.
- Я что, в поезде?
- В поезде, дядя солдатик, в поезде, - заулыбалась девчушка.
Я растормошил Генку, он мычал, отбрыкивался и просил Люду подать воды. В конце концов, чуток придя в чувство и продирая опухшие глаза, он спросил все у той же девчушки:
- Мы где?
- В Кирове, дядя, в Кирове.
Мы изумленно смотрели друг на друга, не в силах понять, каким образом тут очутились. Генка пошарил по карманам и нашел мятую пятерку. Я забрал ее и сказал, что схожу к проводнице. Он согласно кивнул. Голова трещала неимоверно. От проводницы я вернулся с бутылкой кагора и повествованием, как мы очутились в поезде. Налив по половинке стакана, освежили головы и я рассказал Генке то, о чем поведала мне проводница.
«Стою, говорит, у вагона и вижу, целая вереница направляется к моему вагону, вас, солдатики, несут на плечах, за руки, за ноги, а девушки ваши сумки тянут. Тетенька, говорят, присмотрите за солдатиками, они третий день на свободе. Ладно, уж, говорю, положите их на места, пригляжу. Ну, с тем и отбыли из Москвы. А я в ларечке кагору купила, знаю, головушки болеть будут.»
Генка покивал, сосредоточенно о чем-то думая, потом засунул руку в сумку и вытащил пакет. Там была курица, сыр, хлеб и бутылка портвейна «777».
- Живем, - изрек он, - пойдем на перрон выйдем.
Было немножечко прохладно с утречка, но денек намечался не по-ноябрьски теплый, дул южный ветерок, и солнцу вставать не мешало ни одно облачко. У соседнего вагона гуртовалась стайка народа и слышалось треньканье гитары. Мы подошли полюбопытствовать и я к своему немалому удивлению узнал в игроке моего дружка Леху, который служил в Германии и по идее, должен был еще там пребывать. Мы обнялись и он сказал, что за «заслуги» перед комбатом его отправили из части пораньше, с глаз долой. Леха переселился в наше купе, ибо одно место было свободно, и мы закусив под бутылочку портвейна, улеглись отсыпаться.
В городок приехали под вечер. Лехе скоро надо было выходить, а затем, через станцию и мне. Генка путь продолжал один. Вскоре мы распрощались с клятвами звонить и приезжать в гости. С Лешкой мы встречались и он был у меня на свадьбе, а вот с Генкой, увы, увидеться уже не удалось.
По прибытии я недельку побездельничал, но стало скучно, да и денег брать у сестры здоровому лбу не пристало. Братья провели со мной агитационную работу, и я вскоре стал монтажником-высотником в бригаде Худолея(фамилия бригадира). Орденоносец (имел орден Ленина) и вполне нормальный, адекватный человек. А вот бригада состояла из людей, мягко говоря, немного пьющих. Мы ездили по командировкам в Казахстан, по Северному и Южному Уралу и в Кировскую область. Проработав там восемь месяцев, я осознал, у меня две дороги, одна – благополучно скатиться в пьянство, а другая – в неизвестность. Но, видно, Боженька вел меня по жизни аккуратно не зря, в один из выходных дней мы сидели с другом в его квартире, под пивцо вели неспешный разговор и мне на глаза попала газета «Комсомольская Правда», открытая на страничке – «куда пойти учиться?». Поскольку решение поменять что-то в своей жизни, подспудно уже созрело в моей душе, я сказал другу:
- Валера, вот куда палец попадет, туда и поеду учиться.
Палец не раздумывал и указал на Архангельскую мореходную школу. Я незамедлительно сел писать заявление и отправил письмо. Ответ не заставил ждать долго, через неделю пришел ответ – «Вы зачислены». Я скоренько рассчитался с работы, сестра сделала для меня и всех родных прощальный ужин, и я отбыл в славный город Архангельск.
Город меня удивил, вместо асфальтовых тротуаров симпатичные деревянные мостовые и по ним так приятно ходить. Много старинных домов, видно купеческих. Городок небольшой , уютный, народ северный – душевный.
Учеба подвигалась. В марте группа съездила в отпуск, кто куда. Были с Калуги, Москвы, Иванова, Костромы и немного местных. В конце июня прошли экзамены и в начале июля я направил свои стопы в отдел кадров пароходства, устраиваться на работу.
Меня приняли и отправили к инспектору, который направлял моряков на суда. Царь и Бог в одном лице, по фамилии Цветков глубокомысленно изрек, приподняв очки на лоб:
- Пойдешь на «Вайгач», дневальным.
- Как так? Я вроде моторист, - попытался возразить я.
- Ну как знаешь, значит в резерв.
Резерв не прельщал меня, за душой не было ни копейки, а на судне хоть еда бесплатная.
Я согласно мотнул головой:
- Пойду.
Он выписал мне направление и я отправился на 16-17 лесозавод, там пароход грузился лесом. Явившись, пред светлый лик старпома, я доложился, что прибыл дневальным. Он показал мне каюту, чашки, ложки и сказал:
- Хозяйствуй!
Так началась моя морская жизнь…