Цыганка. рассказ

                Цыганка   
                рассказ


          «Буду ждать в пять вечера у пальмы в коридоре. Меня зовут Нина».  Лаборант нашел эту записочку в выдвижном ящике своего рабочего стола  в кабинете звуковой техники факультета  иностранных языков, где работал третий день и  выдавал студентам для прослушивания магнитофонные кассеты с записями на иностранных языках. Он уходил ненадолго в буфет, а когда вернулся  в кабинет и хотел положить в ящик своего рабочего стола два купленных бутерброда, увидел записочку.    С недоумением оглядел кабинет, в котором за столами перед магнитофонами, с наушниками в ушах, сидели пять студенток, поглощенных прослушиванием текстов на иностранных языках.  Студентки были ему не знакомы.  Он, стараясь не обращать на себя внимания, присмотрелся к каждой из них, не увидел ничего привлекательного и решил, что его кто-то хочет разыграть. 
   Ближе к пяти часам вечера, когда в кабинете стали сгущаться ранние февральские сумерки, и он остался один, лаборант начал волноваться: пойти или не пойти? И зачем она написала свое имя? Пальма в большой кадке росла в торце коридора, у окна, буквально в нескольких  метрах от  входа в кабинет. «Если розыгрыш, то кому это надо?» - думал лаборант. Ровно в пять он осторожно выглянул в коридор – у пальмы никого не было – и он почувствовал облегчение. Через несколько минут он собрался уходить с работы, вышел в коридор, стал закрывать на ключ дверь кабинета и замер, потому что краем глаза увидел около пальмы девушку. Она стояла спиной к нему, смотрела в окно. Лаборант осторожно повернул ключ в двери, сделал несколько шагов в сторону лестницы, чтобы уйти незамеченным, и вдруг повернул к пальме. Не то пересилило любопытство, не то фигура девушки, стоящей у пальмы, показалась привлекательной. 
   Она сразу повернулась к нему, смущенно заулыбалась, показывая крупные белые зубы, сказала не вполне уверенно, когда он подошел:
     - Я – Нина.
     Лаборант никогда не видел эту девушку. Если бы он ее видел, то наверняка бы запомнил, потому что внешность Нины была необычна. При невысоком росте она была хорошо сложена и подчеркивала это облегающим ее фигуру коротким зимним платьем, связанным по всей видимости дома крючком, из яркой зеленой шерсти. На голове ее было внушительная копна смоляных волос, которые были собраны в показательно роскошную толстую косу не очень длинную с небольшим зеленым бантом на конце. Коса свисала через ее левое плечо на высокую, выпирающую из-под платья  грудь. Он заметил ее крупные черные глаза, смуглость кожи, успел подумать, что она, похоже, из какого-то кавказского племени, и тут же Нина взяла их общение в свои руки, точнее, в свой голос,  сильный, ясный,  похожий  на голос учителя в большом классе, полном учеников. Это сравнение сразу пришло в голову лаборанта, потому что его мама много лет работала учителем в школе.
   - Я знаю твое имя и кое-что знаю о твоей жизни.  Я раньше встречалась с твоим другом Колей, несколько раз видела тебя с ним и даже слышала, о чем вы говорите, поэтому не думай, что я ни с того, ни с сего решила познакомиться с тобой… Извини, но Коля мне не нравится, я  сказала ему об этом, и мы расстались.  А ты мне нравишься… Я не одобряю, что ты бросил учебу в университете, но одобряю, что не болтаешься, а работаешь в нашем институте, хотя и за маленькие деньги.
   Она все время смотрела прямо в его глаза своими черными глазами, и он потупился,  проглотил слюну, а Нина, белозубо улыбнувшись, придвинулась к нему и взяла рукав его пиджака в свою руку:
    - Тут неудобно разговаривать, - кивнула она на проходящих по коридору студентов, - Ты можешь покормить меня? Я сегодня только чай с сухарем пила. У меня совсем нет денег…   Если не можешь, я не обижусь.
    - Конечно, могу.
    - Только не у нас в буфете, я покажу тебе  недорогой ресторанчик… Ты не беспокойся, je sais ;tre reconnaissante*.
    - Что ты сказала?

* Я умею быть благодарной  (франц).

    - У меня в институте основной язык французский… Я тебе потом скажу.
     Ресторан оказался совсем близко. Нина усадила лаборанта за столик на двоих в дальнем конце зала, нагнулась к нему и сказала почти шепотом:
    - Ты посиди. Я, кажется,  увидела своего знакомого администратора  … Ну, в общем, я сама закажу на свой вкус, а ты оценишь. Предлагаю немного выпить, тебе вино или покрепче?
         - Вино, лучше грузинское,- пробормотал он.
    Она ушла, и ее не было  довольно долго. У него опять возникла мысль, что его разыгрывают, насмехаются над ним.  Он встал из-за стола, чтобы уйти, но в этот момент появилась Нина в сопровождении щеголеватого официанта с большим подносом в руках.
   Через две минуты стол был заставлен закусками, стояла большая бутылка вина, Нина что-то говорила расшаркавшемуся официанту, потом что-то спрашивала у лаборанта, но тот ничего не понимал и только глупо улыбался. Она налила в бокалы вина:
    - Тосты говорить умеешь? – Он отрицательно помотал головой, она рассмеялась. – Это хорошо… Давай за нас с тобой… Pour nous faire sentir bien*.
    - Ты снова говоришь сама с собой?
    Она усмехнулась, встала с бокалом в руке, подошла к нему, нагнулась  и неожиданно поцеловала его в щеку:
    - Вот этого я пожелала нам с тобой, - она чокнулась с ним бокалами и неторопливо выпила вино.
   Он опешил, замешкался, но потом тоже выпил вино. Она села на свое место, сложила руки на столе, как примерная ученица:
  ______________
 *Чтобы нам с тобой было хорошо. (франц).

     - Твой друг Коля сказал мне, что тебе скоро двадцать лет… Видишь: как много  я о тебе знаю… А обо мне ты ничего не знаешь… Давай еще выпьем. Наливай.
    Он послушно налил полные бокалы, чокнулся с ней и сразу выпил. Нина свой бокал отставила в сторону, окинула взглядом пустые соседние столы  и стала говорить с усмешкой и  как-будто не ему, а кому-то за соседним пустым столом:
    - Мы с тобой одногодки, но я прожила уже раза в три больше, чем ты. Отчасти потому,  что я – женщина, но главным образом потому, что я - цыганка. Если точнее – моя мама цыганка. Папа украинец, военный строитель, офицер, он меня вынянчил и сейчас растит. Я его очень люблю. А мама бросила нас, когда мне исполнился год, и я начала ходить. Она ушла с цыганским табором куда-то в Сибирь, а  мне оставила только медальон со своей фотографией. Когда я подросла, то была очень благодарна папе, который берег этот медальон и приучил меня постоянно носить его на себе, - Нина запустила в ворот своего шерстяного платья руку, вытащила медальон на цепочке и показала его лаборанту. Тот нагнулся над столом, взял медальон в руку и почувствовал приятный терпкий запах от Нины.
    - Красивая у тебя мама, - искренне сказал он.
    - Была красивая, сейчас уже просто… - она протяжно вздохнула и спрятала медальон. – Три года назад, когда я кончала школу, она нашла нас с папой, подарила мне  украшений, купила  одежду, а папе дала деньги на машину. Я согласилась уехать с ней, потому что почувствовала: она меня сильно любит, как папа, но очень несчастна…  А еще потому, что у меня была мачеха, которую я ненавидела.  А сейчас ненавижу ее еще больше…- Нина вдруг замолчала, придвинулась ближе и заглянула в глаза лаборанта. – Ты меня слушаешь?
     - Конечно.
     - Тогда ладно… С мамой я не уехала и, наверное, к лучшему, потому что после суда к нам приехал ее муж-цыган, отлупил меня ремнем и увез маму в табор.
     - Какого суда? – удивился лаборант.
     - Мама жила в гостинице, избегала встреч с моей мачехой, но та все-таки подкараулила ее у нашего подъезда, и они подрались. Мама, конечно, вломила ей, но немного перестаралась, ее забрали в милицию, и потом был суд, но папа кому-то отдал деньги на машину, и все обошлось.
     - Ты и вправду цыганка! – почти с восхищением сказал лаборант, откинулся на спинку стула и стал рассматривать Нину.
      - И что? Я тебе не нравлюсь?
      - Пожалуй, нравишься…  Мне очень нравится твой голос, он такой сочный и добрый… Даже когда ты говоришь не очень приятные слова.
      - И на том спасибо!    – она распрямилась, убрала со  лба волосы и откровенно подняла ладонями свои большие груди. – Мы, цыганки, умеем чувствовать людей. Я, например, сразу почувствовала, что нравлюсь тебе…  И, пожалуйста, не считай меня какой-то легкомысленной особой или, тем более, продажной. Просто, я люблю и умею общаться с людьми, потому что цыганка, и в обиду себя не давала и не дам никому… И в прямом и в переносном смысле… И спиртное пью редко, но сейчас мне хочется с тобой выпить,- она стала наливать вино, но лаборант отодвинул свой бокал:
     - Я уже немного опьянел и больше не буду.
     - И это хорошо,- засмеялась Нина. – Мне Коля говорил, что ты малопьющий.
     - Вы с ним все время говорили обо мне?
     - Нет, сначала мы с ним немного целовались, и мне это не понравилось. А потом я увидела тебя с ним, не стала к вам подходить, а у него аккуратно расспросила о тебе. Он сказал, что вы с ним снимаете комнату в частном доме у какой-то старушки, и ты колешь ей дрова… Это хорошо.
     Она смотрела прямо в его глаза, и он отметил, что и сам, без всякого стеснения, может смотреть в ее глаза, что ему это приятно, потому что обычно он стеснялся вести себя так с девушками.
     Нина выпила свое вино, сказала не понятно для него:
      - Я это учту… - и вдруг,  гипнотически глядя ему в глаза, произнесла негромко, но очень четко: - Хорошо, что ты не пьян…  Кажется, я уже  решила, что женю тебя на мне. Понимаешь: ко мне скоро, может быть, даже завтра, приедет папа, мы живем в ста километрах от Свердловска, и я должна познакомить его со своим женихом. Я ему это обещала и не могу его обмануть. Понимаешь: с настоящим женихом, за которого по-настоящему выйду замуж, рожу ему двух, даже трех, детей, и проживу с ним долгую и счастливую жизнь… Ты согласен?
    Лаборант опешил. Не спуская с нее глаз, он налил себе вина, выпил на показ медленно и сказал с улыбкой:
     - Коля тебе сказал неправду: я все-таки люблю выпить, и, наверное, стану алкоголиком.
     - Ну, это мы еще посмотрим,- засмеялась она.- Мой папа, одно время, тоже начал часто выпивать, но я его быстро отучила, а потом моя мачеха совсем его сделала трезвенником. У нее это получается даже лучше, чем у меня.
     - Она цыганка?
     - Нет, она украинка, как и папа. С цыганкой он уже попробовал. .. Я вижу, что у тебя нет настроения рассказывать о себе и своих намерениях, как у меня, а потому приглашаю тебя к себе в гости, это близко…  Я тут немного разжилась, за этот стол заплачено, купим по дороге торт и пойдем ко мне пить чай… И никакого спиртного,- засмеялась она, поднимаясь и натягивая на круглые колени в светлых капроновых чулках облегающее вязаное платье.
     И он пошел за ней, одевал на нее потертую дубленку в гардеробе ресторана, нес купленный ею торт, глупо улыбался ее квартирной хозяйке, которая нагло рассматривала его, а ей бесцеремонно сказала: «Не забывай,  скоро Вика придет». 
    Позже, вспоминая первый вечер их знакомства, он недоумевал,  почему вел себя так безвольно, покорно и тут же находил оправдание: она загипнотизировала меня, как цыганка.
   Комната, которую Нина снимала со своей знакомой по имени Вика, молодой солисткой филармонии, еще учившейся в консерватории, оказалась просторной и обставленной дорогой, на взгляд лаборанта,  мебелью. Когда Нина включила люстру и усадила его за круглый полированный  черный столик, в котором переливались огоньки люстры, а сама ушла за чаем, он почему-то остановил взгляд на двух больших кроватях, стоявших в разных концах комнаты. Кровати были  под шелковыми восточными покрывалами, около них стояли не до конца собранные в гармошки высокие ширмы, тоже с шелковой драпировкой, на которой красовались восточные красавицы в ярких нарядах с веерами в руках.  И опять у лаборанта возникло беспокойство: куда он попал, что с ним происходит, снова захотелось уйти, но он явственно понимал, что не может этого сделать.
    Нина быстро накрыла чайный стол с помощью сервиза такого же восточного колорита,  как ширмы и покрывала на кроватях.
   - У вас с Викой очень щедрая хозяйка,- показал на сервиз лаборант.
    Нина загадочно улыбнулась:
    - Хозяйка тут ни при чем. Это, в основном, затея Вики и одного из ее  поклонников. Правда,  и я немного вложилась, точнее моя мама цыганка…  Вика любит шикарную жизнь. Посмотри, какие у нее наряды, - она распахнула большой старинный шифоньер в углу комнаты, стала доставать из него платья и прикладывать к себе. Платья были и, правда, шикарные, скорее всего для выступления на сцене. – Мне такие платья и не снились. Я бы могла иногда одевать кое- что из ее нарядов, но Вика на голову выше меня, да и лифчик у нее на два размера больше… Но это все ерунда, главное вот тут, - показала она на голову, - и вот тут, - повертела она задом.
   Лаборанту торт понравился, он съел кусок, а второй брать постеснялся. Нина тут же встала, положила ему на блюдце большой кусок торта и поцеловала в голову:
     - Бедненький мой, твоему мозгу не хватает сладенького. Коля говорил, что ты очень умный, помогаешь ему по математике и наверняка станешь профессором… Давай-ка немного разденемся, в комнате жарко. – Она стащила с лаборанта свитер, небрежно бросила его на соседний стул, ушла за ширму и вскоре вышла оттуда в ситцевом халатике, застегнутом на одну пуговицу, и босиком. В руках у нее была щетка для расчесывания волос. Она шлепнула лаборанта по руке, которой он попытался защитить свою голову от щетки, расчесала его и снова поцеловала в макушку.
    Лаборант улыбался ей, ему нравилась ее непосредственность и ее забота о нем.  Нина тоже улыбалась, она положила щетку на стул, поставила на него свою ногу и откинула полу халата.. С лица лаборанта сошла улыбка…
     И в этот момент в соседней комнате послышались громкие женские голоса, через несколько секунд дверь отворилась, стремительно зашла крупная молодая женщина с холеным лицом, ярко накрашенными губами и бровями. Она послала воздушный поцелуй растерянному лаборанту, стремительно обошла вокруг стола и театрально, вызывающе громко начала выговаривать Нине:
    -  Я тебе сколько раз говорила: не води сюда своих поклонников! Мне надо переодеться. Выйдите оба! – Она открыла шифоньер, вытащила оттуда одно из своих платьев на плечиках  и закричала: - Опять мое брала?! Сколько раз тебе говорить: свои тряпки вешай в другом отсеке шкафа!
     Нина стояла молча и внешне была спокойна. Вдруг ее лицо исказила злая гримаса, она схватила со стола нож, которым резала торт, подбежала к Вике, выхватила у нее платье на вешалке и стала кромсать его ножом. Несколько секунд было слышно только треск разрезаемого шелка. Вдруг Вика издала невообразимо высокий крик, вырвала из рук Нины свое платье, бросила его на пол и вцепилась в роскошные волосы Нины.
   Началась странная для глаз лаборанта драка женщин. Такой он никогда раньше не видел. Вика и Нина дико визжали и, казалось,  дрались не друг с другом, а с лицами друг друга, хватаясь пальцами за щеки, глаза, нос, волосы. Лаборант остолбенел. В этот момент в комнату влетела хозяйка квартиры, вцепилась в Нину, они с Викой покалили ее на пол. Хозяйка орала лаборанту:
    - Чего стоишь!? Нож, нож, отбери у нее!
    Лаборант бросился к Нине, которая оказалась почти совсем голая в распахнутом халате,ее молодые груди мотались из стороны в сторону. с большим трудом вырвал у нее из руки столовый нож, не знал, что с ним делать, наконец, схватил со стула свой свитер, выскочил через соседнюю комнату в прихожую и со своей одеждой и с ножом в руке выбежал на улицу. Опомнился только у соседнего дома, когда на него дико посмотрела идущая навстречу женщина. Он бросил нож в урну у подъезда, одел пальто, пошел, тяжело отдыхиваясь, спохватился, что потерял свитер, вернулся и не сразу нашел свой свитер в урне, куда бросил нож. 
    На следующее утро, наговорив что-то несуразное в отделе кадров, он уволился с должности лаборанта на факультете иностранных языков, потом наговорил другу Коле дерзостей, за то, что тот слишком много болтает и уехал в соседний город к маме, учителю математики в школе.
    С тех пор прошло тридцать лет. Лаборант уже давно стал кандидатом математических наук, доцентом кафедры математического анализа и теории функций в университете, женился поздно и в пятьдесят один год у него были еще маленькие дети: дочь девяти лет и  сын восьми лет. Как-то вечером, когда  детей уже надо было укладывать спать, он пошел выключать телевизор, перед которым они сидели, открыл было рот и замер: на телеэкране была знакомая ему женщина, ведущая детской передачи. Сначала он засомневался, присмотрелся – точно она – Нина-цыганка, с короткой стрижкой, смугловатым, широкоскулым лицом и большими черными глазами. Но главное – с ее напористым, ясным и добрым голосом. Когда кто-то из детей, участников передачи, обратился к ней «тетя Нина», он перестал сомневаться и досмотрел передачу до конца, не отводя взгляда от когда-то понравившейся ему  необычной женщины, подобной которой  он не встречал больше в жизни.
  В конце передачи Нина улыбнулась с экрана знакомой ему улыбкой, он, стоя за спинами своих детей, перекрестил ее и быстро перекрестился сам, что раньше никогда не делал.