колымский ад

я не автор










Колымский ад
Леонид Киселев
     75  лет  назад,  в  1936  году,  на  Колыме  был  создан  зловещий  сталинский  концлагерь  под  названием  «Бутыгычаг».  Всем мертвым  и  живым,  кто  прошел  через  ад  колымских  концлагерей  смерти,  посвящаю  этот  очерк.


     Когда  я  жил  в  Красноярске,  городе  на  сибирской  реке  Енисее,      познакомился  с  двумя  мужчинами.  Они  совсем  не  знали  друг  друга,  но  у  них  была  схожая,  необычная,  тяжелейшая  судьба.  Оба  отбыли  длительные  сроки  заключения  в  колымских  концлагерях.  Один  из  них – Петр  Федоров.  Из  его  рассказов  я  узнал,  что  в  1937  году  его,  20 – летнего  парня,  работавшего  помощником  машиниста  поезда,  по  клеветническому  доносу  арестовало  Харьковское  УНКВД  за  якобы  участие  среди  рабочих – железнодорожников,  готовивших  свержение  советской  власти.  Зловещая  тройка,  «внесудебный  орган»,  вынесла  приговор  и  поставила  на  нем   клеймо – «враг  народа»,  и  на  долгие  годы  упекла  его  в  сталинские  концлагеря,  последние  10  лет  из  которых  находился  в  колымских.  Федоров  был  одним  из  тех  заключенных,  у  которых  не  было  срока  заключения,  он  мог  находиться  в  лагере  бессрочно.  Об  этом  он  узнал  через  18  лет  в  тот  день,  когда  лагерное  начальство  объявило  ему,  что  в  лагере  он  находится  незаконно  и  подлежит  освобождению  и  реабилитации. 
     Мое  знакомство  с  Петром  Федоровым  произошло  неожиданно.  В  центре  Красноярска,  напротив  стадиона  «Локомотив»,  с  незапамятных  времен,  стоял  старенький,  кирпичный  домик,  в  нем  размещался  охотничий  магазинчик.  Когда  наступала  весна,  любители – охотники  часто  посещали    этот  магазинчик,  разглядывая,  что  нового  появилось  на  охотничьем  прилавке,  одновременно  перебрасывались  парой  слов  между  собой  о  предстоящей  охоте.  В  один  из  дней  я  заскочил  в  охотничий  магазинчик,  чтобы  выбрать  дробь  на  уток  и  гусей.  Стоявший  рядом  мужчина  поинтересовался,  где  я  охочусь  весной.  Мужчина – невысокого  роста,  смуглый,  худощавый,  намного  старше  меня.  Между  нами  завязался  разговор,  и  мы  познакомились.  Из  беглого  разговора  было  ясно,  что  он  хорошо  разбирается  в  охоте  и  в  провианте.
     Петр  Федоров  внешне  и  внутренне  производил  впечатление  спокойного,  волевого  человека.  Сказывалась  выработанная  за  долгие  годы  нахождения  в  колымских  концлагерях  привычка  борьбы  за  жизнь. Он  оказался  большим  любителем  природы,  и  предпочитал  весну  проводить  на   спортивной  охоте,  которой  занимался  с  молодых  лет.  Мы  часто  вместе  выезжали  на  весенние  перелеты  уток  и  гусей  на  Усть – Тунгуское  болото,  которое  находится  в  40  километрах  от  города  Енисейска.  Оторванность  от  городской  суеты,  весеннее  тепло,  причудливое  природное  окружение,  все  это  создавало  необыкновенную  атмосферу,  и  мы  подолгу  засиживались  в  скрадах,  собранных  из  гибких  прутьев  тальника  и  закрытых  желтой,  сильно  пахнувшей  соломой,  ожидая  перелеты  уток  и  гусей.  Иногда  мы   уютно  располагались  у  жарко  горевшего  костра,  на  тагане  которого  прела  вкусная  похлебка  из  весенней  дичи,  и  Петр  Федоров,  не  торопясь,  раз  за  разом,  рассказывал  о  той,  совсем  никому  неизвестной  колымской  жизни  в  концлагерях.  Последний  концлагерь,  из  которого  он  был  освобожден  в  1955  году,  назывался  ОЛП – 1 – отдельный  лагерный  пункт  строгой  изоляции,  где  находились  смертники.  Не  стесняясь  соленых  выражений  по  адресу  верховной  власти,  НКВД,  он  с  чувством  негодования  рассказывал,  как  в  пустынном  краю  вечной  мерзлоты,  на  Колыме,  существовали  сталинские  концлагеря  истребления  людей.  Петр  Федоров  был  отменным  стрелком.  Если  четверка  кряковых  уток  налетала  на  скрад,  то  двух  он  обязательно  выбивал.  У  него  было  особое,  исключительно  бережливое  отношение  к  своему  ружью.  Независимо  от  того,  был  ли  сегодня  выстрел  из  ружья,  но,  приходя  на  стан,  он  первым  делом  доставал  из  рюкзака  маленькую  железную  баночку  с  масляной  тряпочкой  и  тщательно  протирал  свое  ружье.  Кстати,  эту  баночку  он  подарил  мне,  и  я  бережно  храню  ее,  всегда  вспоминая  его.  К  сожалению,  Петр  Федоров  прожил  после  нашего  знакомства  совсем  мало,  и  вскоре  умер.
     Суровую  правду  о  колымских  концлагерях  поведал  мне  и  другой  их  узник,  известный  музыкант,  пианист  Ананий  Ефимович  Шварцбург.  Мое  знакомство  с  ним,  как  и  с  Петром  Федоровым,  произошло  тоже  случайно  и  неожиданно.  Я  часто  посещал  Красноярскую  краевую  научную  библиотеку,  где  упорно  изучал  многие  неизвестные  мне  сведения  из  истории  Приенисейского  края.  Днем,  чтобы  передохнуть  от  прочитанного,  я  выбегал  в  городской  парк,  который  находится  рядом  с  библиотекой.  В  парке  было  много  уединенных,  закрытых  густыми,  зелеными  деревьями  песчаных  дорожек,  и,  гуляя  по  ним,  я  быстро  восстанавливал  свои  затраченные  силы  при  чтении  интересных  исторических  материалов. В  один  из  теплых,  солнечных  дней  я  как  всегда  появился  в  парке  и  вышел  к  той  аллее,  где  на  столбе  висел  радиодинамик.  Как  раз  по  радио  транслировали  концерт,  и  по  парку  лилась  красивая  музыка  Петра  Ильича  Чайковского,  из  балета  «Лебединое  озеро»,  «Танец  маленьких  лебедей». Из – за  поворота,  закрытого  густыми  кустами  зелено – серебристой  акации,  на  аллею  вышел  мужчина  солидного  возраста,  и  сходу  спросил  меня:  «Любите  слушать  симфоническую  музыку?»  Я  кивнул  головой,  обратив  внимание  на  его  интеллигентный  внешний  вид.  Мужчина  среднего  роста,  широкоплечий,  с  густой  шевелюрой  посЕдевших  волос  на  голове.  Он  был  опрятно  одет  в  черный  костюм,  из – под  воротничка  белой  рубашки  выглядывала  малинового  цвета  бабочка.  Через  несколько  дней  мы  снова  встретились  в  парке,  на  том  же  месте.  Мужчина,  подойдя  ко  мне,  протянул  мне  дружественно  руку  и  сказал:  «Будем  знакомы,  Ананий  Ефимович  Шврцбург».  Я  также  назвал  свои  имя  и  фамилию.  Уже  при  этой  встрече  он  многое  рассказал  о  себе.  И  самое  главное,  нас  сблизило  в  знакомстве  то,  что  Ананий  Ефимович  уже  побывал  в  ссылке  в  деревне  Мотыгино,  на  Ангаре,  в  Удерйском  золотопромышленном  районе.  А  я,  еще, будучи  мальчишкой,  проживал  в  восьмидесяти  километрах  севернее  деревни  Мотыгино,  на  прииске   Центральном,  который  являлся  центром  Удерейского  района.  Сблизило  нас  еще  и  то,  что  Ананию  Ефимовичу  пришлось  побывать  в  ссылке  и  в  городе  Енисейске,  который  я  считал  городом  своей  юности.  А. Е. Шварцбург  попал  на  Колыму  в  1938  году,  совсем  молодым  парнем,  только  что  окончившим  Ленинградскую  консерваторию.  Долгие  11  лет  он  находился  в  колымских  сталинских  концлагерях.  Его  фамилию  я  нашел  в  списке  магаданских  заключенных  за  1938  год  в  книге  «Магадан.  Конспект  прошлого»  (1989).  Его  судьба  как  молодого  человека  ко  времени  окончания  консерватории,  сложилась  так  же,  как  и  многих  людей  того  времени.  НКВД  пустил  провокационный  слух,  будто  в  Ленинграде  существует  тайная  студенческая  организация,  готовившая  ликвидацию  советской  власти.  Начались  повальные  аресты  студентов  без  разбора.  В  числе  арестованных  оказался  и  бывший  студент  А. Е. Шварцбург.  А  дальше,  приговор  тройки,  переброска  от  Ленинграда  до  Магадана,  длившаяся  несколько  месяцев.  Но  как  потом  выяснилось,  не  было  никакой  тайной  студенческой  организации,  не  было  никакой  и  подготовки  к  свержению  советской  власти. 
     Встречаясь  в  городском  парке,  мы  подолгу  и  неторопливо  вели   разговоры.  У  Анания  Ефимовича  был  приятный  голос  спокойного  тона.  Рассказывая  о  колымских  годах  жизни,  он  обдумывал  каждое  слово,  выражение,  старался  придать  им  логику  суждений.  Завершали  прогулку  по  парку  спуском  вниз,  к  берегу  Енисея.  Ананий  Ефимович  подходил  к  гранитным  набережным  блокам  и  стучал  по  ним  кулаком,  попутно  бросая  свой  проницательный  взгляд  на  правобережный  хребет  Енисея.  Гранит  на  набережной,  говорил  он,  напоминает  ему  ледяные  гранитные  колымские  глыбы,  каких  много  ему  пришлось  повидать  на  Колыме.  А  хребет,  простирающийся  вдоль  берега  Енисея,  напоминает  колымское  нагорье,  пересекающее  всю  колымскую  местность  пополам.  Ананий  Ефмович,  несомненно,  был  талантливой  музыкальной  натурой  и,  глядя  на  гранит  набережной  и  горный  хребет,  что – то  напевал,  видимо  думая  о  том,  как  все  увиденное  можно  представить  в  виде  музыкальной  импровизации.  Последние  годы  он  работал  музыкальным  руководителем  Красноярской  филармонии.  В  те  годы  филармония  устраивала  свои  концерты  в  доме  культуры  железнодорожников.  Зная  об  этом,  я  дважды  посетил  дом  культуры,  в  котором  под  руководством  А. Е. Шврцбурга  проходили  концерты.  Он  садился  за  рояль,  и  этим  украшал  проходивший  концерт. И  хотя  А. Е. Шварцбург  не  был  урожденным  красноярцем,  а  пришлым  ссыльным,  однако  горожане  уважительно  относились  к  нему,  и  сильно  сожалели  о  его  кончине. 
     Петр  Федоров  и  Ананий  Шварцбург  перенесли  длительную,  тяжелейшую  каторгу  в  колымских  концлагерях,  и,  заметно  подорвав  свое  здоровье,  понимали,  что  их  жизненных  резервов  надолго  не  хватит.  И  я  замечал,  что  они  радовались  каждому  прожитому  дню  свободной  жизни,  о  которой,  находясь  на  Колыме,  не  приходилось  и  мечтать.  Рассказы  Петра  Федорова  и  Анания  Шварцбурга  долгие  годы  подталкивали  меня,  чтобы  я  написал  об  узниках  колымских  концлагерей  очерк.  Но  ввиду  отсутствия  полных  сведений  о  них,  у  меня  это  никак  не  получалось.  Даже,  несмотря  на  то,  что  в  жизни  мне  дважды  пришлось  побывать  в  далекой  Якутии,  в  ее  столице,  городе  Якутске.  Один  раз  осенью,  другой,  в  зимнюю  морозную  стужу.  И  всякий  раз,  бывая  там,  я  мысленно  и  прямолинейно  представлял  путь  от  Якутска  до  Колымы.  Наконец,  я  собрал  во  многих  библиотеках  разрозненные  в  книгах,  журналах  и  газетах  сведения,  хорошо  их  проработал,  и  после  этого  мне  все  же  удалось  очертить  некую  историческую  панораму  трагических  событий  на  золоторудной  Колыме  тех  далеких  лет.