Высота

                Есть вещи, которые не умирают.
                Потому что они составляют суть нашей жизни.


                Война… Война постепенно уходит в прошлое, становится страницей в учебниках истории. Но мы вновь и вновь вспоминаем о ней, чтобы свято чтить подвиги своих отцов и дедов. Чтобы  могли видеть, слышать и понимать своих сверстников, бросавших свое хрупкое мальчишеское тело под фашистские танки и на амбразуры дотов, месивших своими обмороженными, стертыми в кровь, опухшими ногами осеннюю грязь и зимний снег, чтобы, наконец, устало присесть, отложив автомат, закурить и сказать с облегчением:  «Все, ребята, конец…».
       Родина помнит своих героев. Эта память жива не только в обелисках и памятниках. Она живет болью в сердцах новых поколений.               
       Мой рассказ всего лишь об одном эпизоде Великой битвы, о бойцах и командирах, которые тогда не знали, что впереди их ждет бессмертие
       Они дрались за огненную пядь родной земли, соленой от близкого моря и пролитой крови, за каждый глоток воды и свежего воздуха, наполнявших живительной силой исхлестанные свинцом души… 
       Сегодня не верится, что всего лишь несколько десятилетий назад город лежал в руинах, гавань была мертва и ручьи крови подкрашивали синь моря, и небо казалось черным от горя…
       В двухстах метрах справа от дороги, ведущей в поселок Героевское, бывший Эльтиген, находится курган высотой в двенадцать  и диаметром в пятьдесят метров. У подножья кургана была установлена мемориальная стела с текстом:
       «Их было восемнадцать. Их имена неизвестны, но память о них всегда сохранится  в сердцах благодарных потомков. Здесь будет установлен памятник морякам-десантникам взвода Героя Советского Союза лейтенанта Шумского, геройски погибшим за освобождение Керчи в ноябре 1943 года».
       1 ноября 1943 года восемнадцать морских пехотинцев 613-й отдельной штрафной роты под командованием младшего  лейтенанта Алексея Шумского захватили господствующую высоту в районе поселка Эльтиген. В течение суток десантники отбили шестнадцать танковых атак противника.
       Враг то и дело  переходил в атаку, десантники оказались в окружении. Младший лейтенант обратился к бойцам: «Отбитое у врага моряки не сдают!  Стоять насмерть!». Кольцо вокруг высоты сжималось всё теснее.  Боеприпасы у моряков  были на исходе.
       Лейтенант понял – не сдержать. И поднял своих в  контратаку. Восемнадцать автоматчиков из  штрафного батальона морской пехоты против сотни озверевших убийц. Восемнадцать…против сотни… против сотни… Не до ордена. Была бы Родина…

       Из восемнадцати бойцов в живых оставались только  трое: младший лейтенант Шумский, молодой матрос - радист и седой автоматчик.
- Молчат наши… Все молчат… Только фрицы лают… Совсем рядом… - снимая наушники промолвил тихо Радист.
- Попробуй еще – в полголоса попросил Седой.
- Что толку? Да и батареи совсем сели… А может забыли про нас?
- Про нас забыть могут – ответил Седой, бинтуя раненную руку.
- А если погибли? – опять спросил Радист
- Слышишь, бой идет - значит, держатся ещё.
- Неужели конец нам, Седой, а?
- Все может быть… но нас не в чем упрекнуть! Земля огнём горит!.. О нас еще вспомнят, сынок – и Седой потянулся к автомату.
- А может, всё обойдется? – Радист не терял надежды на то, чтобы выжить в этой свинцовой карусели.
-Не думаю – тяжело вздохнул Седой, - Больно силы не равны. Да и боеприпасов осталось с гулькин нос.
- А вдруг… - опять начал было Радист.
- «Вдруг» только в кино бывает да в романах. Давай лучше помолчим – прервал его Седой.
- А чего молчать? Я, может, сегодня навек замолкну. И никто не вспомнит, что жил на белом свете такой отчаянный десантник, как я.
- Вспомнят, парень, вспомнят…- и Седой устало закрыл глаза. Долгие бессонные ночи давали о себе знать.
Радист перешел на шёпот:
- Неужели всё? Ты знаешь, Седой, была у меня до войны девчонка. Зоей звали. Раз хотел ее обнять, а она мне – по морде. Ты, говорит, привык это самое, а я, говорит, не такая. «Привык»! Я ведь даже ни разу не целовался – и Радист замолчал, прислушиваясь к шуму продолжающегося боя.
- Седой, а ты какого года?- через время он вновь обратился к пожилому десантнику.
- Девятого – последовал неторопливый ответ седого бойца.
- Что? Тридцать три года?  Тебе умирать не страшно. Ты свое прожил.
- Да, я свою жизнь прожил не худо - вздохнул Седой, - зимой двадцать девятого приехал   работать на завод. Работал до кровавых мозолей. Здесь и женился, здесь и дочь родилась… а потом меня орденом наградили.
- Слышь, Седой, а ты за что в штрафную попал? – не унимался Радист.
- За что? А ни за что – ответил, как бы нехотя  седой десантник и добавил – Так…дал одному подонку командиру  в рыло…ещё под Новороссийском, за то, что он с бойцами, как  с быдлом…Чистоплюй долбанный! А сначала меня расстрелять хотели… -  и Седой замолчал, очевидно, не желая продолжать разговор на эту тему.
- А я за дезертирство – вздохнул радист, - ушел без спросу в одну деревню за молочком, а там тёха одна…ну и на ночь задержался. Ха-х! А вернулся – сразу под арест и потом в штрафную.    
- Седой, А где сейчас твоя семья? – опять поинтересовался Радист
Седой автоматчик ответил не сразу.
- Погибла. При бомбежке. А жил я в десяти километрах отсюда. Когда мы осенью захватили этот плацдарм, я стрелял по своему дому.
       Внезапно стрельба стихла. Бойцы лежали молча, прислушиваясь к отдаленным одиноким выстрелам.
- Седой! Слышь, Седой, вроде стихает – Радист приподнялся, чтобы лучше рассмотреть то, что происходило впереди.
- Лежи тихо! – Седой придавил к земле Радиста, - Видать, отбили атаку.
- А если… - опять начал было молодой радист
- Никаких «если» - отрезал Седой и бойцы опять замолчали
- А что, если никого не осталось? – вновь нарушил тишину Радист.
- Что значит «никого»? – ответил  вопросом на вопрос Седой.
- А что, если положили всех наших?
- Вот что, парень, ты этого не говорил,  а я не слышал, понял? Пока мы  живы – мы воинская часть.  И пока жив хоть один матрос… А мы еще живы, Придет время, и мы  ещё дойдем до Берлина. Эх, как бы я хотел дожить до этого дня!
- Я бы тоже хотел. Только до Берлина шагать и шагать, а море – вон оно, за спиной.
- Ничего, радист, доплывём и до Берлина. Дай только срок, а если и не доплывём, то дотопаем!
- Может, кто и дотопает… - радист опять глубоко вздохнул и спросил у Седого - Разрешите, я взгляну, что там вокруг?
- Взгляни, только недолго. А мне гранаты дай да подвинь-ка рацию.
       Радист подвинул к Седому рацию и положил рядом две гранаты.
- Питание совсем село.
- Я на прием… - ответил Седой, - Послушаю… Иди-иди!
Радист, передвигаясь ползком, быстро исчез за склоном изрытой снарядами высотки. Седой надел наушники, включил рацию и услышал голос с заметным акцентом:
       «Храбрые руссиш сольдат и матрос! Вы обречены. Дальнейший сопротитвлений  бесполезно. Сдавайтесь! Немецкий  командование гарантирен жизнь всем, кто сегодня  сложит оружие! Немецкий командование обещай каждому боец хорошо оплачиваемый работа и калорийний паек! И при желаний предоставлять возможность выехать в любой пункт великий Германия! Командиры, кроме политруков получать дополнительный льготы, а именно…»
      

       Седой выключил рацию, снял наушники и, согнув руку в локте, произнёс:
- «Сдавайтесь»! А хрен вам!
       Через мгновенье вновь заработали фашистские батареи, тишина наполнилась автоматной трескотнёй и гулом ползущих на высоту танков. К Седому  подползли младший лейтенант Шумский и Радист.
- Немцы опять начали наступление! Связь есть? – спросил Радиста Шумский.
- Питание село – ответил Радист, - но я попробую
- Передавай. Может, и услышат…
       Радист включил рацию: - Что передавать?
Шумский стал диктовать: «Все, как один, краснофлотцы будут бить врага…»
       Радист повторял в микрофон: «Все, как один, краснофлотцы будут бить врага».
       Шумский продолжил: «Участок возьмут только через наши трупы».
«Участок возьмут только через наши трупы» - повторил Радист.
- Все, ребята, нас мало, но мы в тельняшках! Приготовиться к бою! – крикнул Шумский и добавил тихо:
- Прощайте, товарищи…
- Прощайте, товарищи… - произнес в микрофон Радист.
        Немецкая пехота все лезла и лезла на линию обороны наших десантников. Они шли вперевалку, завоеватели Франции и Польши.  Шли, подоткнув полы шинелей за пояс, чтоб не мешали шагу. Шли, вминая тяжелыми солдатскими сапогами землю священной земли. Казалось,  нет силы, которая могла бы остановить их…
       Десантники встречали их гранатами,  короткими автоматными очередями и отборным русским словом…
       Их было восемнадцать, но последний бой приняли только лишь трое. И вдруг на высотке грянула песня: «Наверх вы, товарищи, все по местам! Последний парад наступает!» И с этой песней они ушли в бессмертие. На высоте лежали восемнадцать героев, а вокруг – десятки вражеских трупов.
      Они, попавшие в штрафную роту, кто заслуженно, кто волею случая,
а кто по независящим от них причинам, чашу свою испили до дна.
       Они свою вину искупили кровью: «В борьбе с немецкими захватчиками проявил мужество и пал смертью храбрых…» - такие решения военных трибуналов возвращали им добрые имена и достойную память. Но имена их неизвестны, и народ слагает о них свои стихи и песни…


   


Леонид Панин