памяти Логинову Борису Александровичу

Что-то прибило сегодня с ночи воспоминание...
Я тогда осталась без работы. До этого ухаживла за бабушками. Маму похоронила и мы с сыном остались вдвоём. Пенсия сына и моя. Маловато. Пригласили по уходу за бабушками частным образом. Хоть копейки, но всё же кусок хлеба.
Ну вот... А тут день Победы! Девчонки пошли с поздравлениями к ветеранам. Ну и я с ними.
Борис Александрович, такой высокий худой, мосластый, жилистый мужчина. Наверно 1923 года рождения.
Ну, поздравили, поговорили, пошутили и девчонки, между делом, проговорились, что я ухаживаю за пожилыми людьми.
Он как-то ухватился за это и предложил поухаживать за ним.
Дома рядом, далеко не бегать и я согласилась.
Сыну наготовлю на день и в холодильник. Потом сам берёт и разогревает. Ему десять лет было. Сама уходила к восьми утра и до 18-19 часов к Борису Александровичу.
Потом он заболел сильно и я, как могла, лечила его. Врачей вызывала. Компресы, массажи, уколы, питьё. Наверно месяц прошёл. Поднялся мой дед! Даже на улицу стал выходить. А однажды сходили на рынок, купили виктории пятилитровое ведёрко. С передышками правда, но он был доволен. Принесли и ели с молоком эту викторию. Заставил и мне в чашку наложить и есть. "Ты же домой не купишь! Ешь тут!" Потом как-то повздорили... Сделала котлеты, а не по зубам ему. Сердился, что продукты извела. Потом-то научилась делать по вкусу ему. Стали чаще разговаривать, больше.
Сначала молчал всё больше, приглядывался ко мне. Потом заметил, что я прихожу с тетрадкой. Стал спрашивать, что я пишу. А у меня стихи...
И вот, как-то набрался храбрости и попросил почитать.
Я принесла ему свою большую общую тетрадь, положила на стол. Несколько дней изучал и молчал. А потом прорвало!
И понесло, как поток речной, неудержимо. Стал рассказывать про войну, плен, свою жизнь. Как на фронт пошёл, как в плен попал, бежал три раза. Штук пять концлагерей поменял. Находили. Собаки рвали. В снегу спал. Потом бежал с помощью людей из похоронной команды. Вывезли, как мёртвого, сбросили в ров, а ночью выбрался оттуда с ещё одним парнем и шли ночами, чтоб никто не видел. Предателей много было. Через Польшу, через Львовщину и ещё много где, пока вышли к своим. Где-то во дворе сняли одежду с верёвки и переоделись из одежды концлагеря.
А потом здесь проверки и перепроверки, типа - шпион. Тоже лагеря и не слаше чем у фашистов.
Вроде всё наладилось. Женился на женщине с ребёнком. Хотел заработать на семью. Уехал на север. Несколько лет там был. А жена здесь нашла себе человека и вышла за него замуж. Когда вернулся назад, снова с ней сошёлся, а уже второй сын у неё. Устроился на завод алюминиевый. Дали квартиру. Начальником работал. Потом дети разъехались, жена умерла и остался один.
Через полгода наверно, он написал завещание на меня, на квартиру. Двухкомнатную. Я ругалась... Зачем? У меня своя три комнаты...
А получилось как: Пока он болел, я лечила, кормила, купала. А телефон нет-нет и звонит. А он-то не может быстро подойти. Бегу я. А мне никто не отвечает. Трубку ложат. Потом уговаривал расписаться с ним, чтоб как жену, никто не трогал.
Борис Александрович это быстро просёк. Это - говорит - невестка звонит. Разнюхивает. Вот потому и написал завещание. И сказал чтоб никому иголки не давала из квартиры. "Нет у меня сыновей! Чужие они все..."
Потом стал говорить, что хотел бы написать, как я, о своей жизни. Но... старый уже. не получится.
Я его стала настраивать (75 лет мужику) Попробовать. Сегодня словечко, завтра строчечку. Попробуйте...
Правда, начал что-то писать. Всё рвал и выкидывал. Потом стали получаться стихи, как у первоклашки. Но ведь получались! Очень хотел в стихотворной форме сделать.
Потом, в один день, приехала невестка. Он глуховатый и ему надо говорить громко. Он говорит (в другой комнате) я не слышу, а она-то громко ему говорит. Уговаривала его к ним переехать. Зачем ему чужая женщина. Он не соглашался. На меня накричала.
У меня 26 августа годовщина мужу и я поехала на кладбище. Предупредила Бориса Александровича. Я не знала, что эта дама приедет. А когда прехала с кладбища эта дама была уже там и два молодых человека с ней. Типа - юрист и адвокат. Они сразу переписали завещание. А назавтра увезли его с собой в девятку. И больше я Бориса Александровича не видела.
Хотя, когда его забирали я ему маячила, чтоб звонил. Он кивал головой. Но, видимо, контроль был строгий.
Лет через пять только я узнала, что он умер через три месяца после отъезда. Царствие небесное доброму человеку.