Сага о Степанове-83. Синие тени апреля

Никогда, слышите, никогда
не совершайте добрых дел,
если вас об этом никто не просит,
а если успели по неведению их сотворить —
никогда не ждите благодарности, наоборот.
С молодости помнил Степанов слова о том,
что дорога в ад вымощена благими намерениями,
но зачем же верить чужому опыту,
если ты молод, глуп и самонадеян?

«Это был воскресный день,
и я не лазал по карманам…»
Примерно так оно всё и начиналось.
Только день был пятницей, быстро темнело,
холодное апрельское солнце упало за реку,
по городу разбрелись дивные синие тени,
сограждане спешили поскорее начать уик-энд,
а Степанов, такой умный и положительный,
сидел не солоно хлебавши
в неуютном кабинете следователя
и чувствовал себя полным дураком.

Его задерживали.
Эти два простых слова
никак не умещались в логическую связку:
его, генерального директора огромного завода,
руководителя градообразующего предприятия,
вдруг просто так взяли и решили арестовать!
И за что? Смеху подобно…

История эта началась пару месяцев назад.
Как-то утром начальник охраны завода
доложил Степанову, что за территорией
неизвестные лица вскрыли чей-то склад,
что-то потихоньку по ночам оттуда тырят,
а хозяин, которого все уже обыскались,
никаких мер почему-то не предпринимает.

Степанов, конечно, немедленно вскипел,
поскольку прекрасно знал хозяина склада
как человека крайне неприятного,
склочного и мерзопакостного,
и отлично знал по опыту,
что тот при любом раскладе
не преминет свалить всё дело на заводчан.

Вот тогда-то и написал он охране приказ:
повелеваю, дескать, всё из склада вывезти,
сложить на заводе в отдельный закрытый бокс,
комиссионно составить акт и опечатать,
письменно известив милицию и хозяина,
а когда этот «сукин кот» сыщется,
то вернуть ему вывезенное добро
под расписку до последнего винтика.

Написал и забыл —
дело было житейское, обычное,
поэтому Степанов сильно удивился тому,
когда через месяц на завод примчались
хмурые с похмелья «опера» из РУБОПа
начали обвинять его, Степанова, лично
в тайном похищении имущества.

И вроде бы всё сразу легко и просто разъяснилось,
стражам порядка показали весь вывезенный хлам,
не стоивший, честно говоря, и выеденного яйца,
но хозяин склада почему-то так и не появлялся,
а опера между тем всё никак не отставали —
словом, шла какая-то вялотекущая шизофрения.
Вместо благодарности за спасение чужих вещей
«волки в серых шинелях», наоборот,
шили в наглую целое уголовное дело.

Само собой, Степанову пришлось
отрядить юристов на переговоры,
но те вернулись ни с чем, даже более того —
принесли гадкое словечко «заказ»,
дескать, копают под него по полной программе
и совсем не просто так, а по команде сверху,
а потому следует вскоре ожидать
самых серьёзных мер.

Так и получилось, не прошло и недели,
как Степанова вдруг вызвали на допрос,
да ещё и почему-то в пятницу под самый вечер.

Это потом он набрался ума и опыта,
выучил назубок всю хитрую систему и знал,
что если вечером тебя на допрос вызывают,
значит, будут «закрывать» —
это даже к гадалке не ходи.
А покамест приехал налегке,
присел культурно в уголочке,
наблюдал, как по коридору бродили «собровцы»,
с упоением грохотавшие своими берцами,
зыркавшие на него нехорошими взглядами.

Степанов глядел, слушал и ничего не понимал.
Его адвокат со «следачкой» говорили о нём
на юридической «фене» как-то странно,
со вздохами и почему-то в третьем лице,
он начал потихоньку догадываться,
как в мультике Винни Пух насчёт пчёл —
всё это творится очень даже неспроста.

Он прекрасно понимал умом,
что ему предъявляют бредовые обвинения,
что происходящее с ним дико и несуразно,
не могло такого быть, потому что быть не могло,
да виданное ли дело,
чтобы человека за просто так в тюрьму сажали?!

Набежали опера со счастливыми лицами,
так и норовящие заглянуть Степанову в глаза,
чтобы уловить там что-то важное для них —
страх, волнение, испуг, панику, мандраж —
видимо, они ожидали с неистовым нетерпением,
что он станет кричать, возмущаться,
потом начнёт блажить в голос, просить пощады,
елозить перед ними на коленках
по грязному линолеуму.

Но тут им явно не повезло —
кроме тупой покорности,
доставшейся от предков-крепостных,
ничего интересного на физиономии Степанова
почему-то совсем не отражалось —
вместо криков и метаний
он занялся банальными вещами,
начал суетливо устраивать быт,
жена привезла ему спортивный костюм,
воду, блок сигарет, мыльно-рыльные вещицы,
она ничего не понимала в происходящем —
он успокоил её, и адвокат успокоил,
и рыжая «следачка» тоже успокоила —
наивно поверив в «так надо, разберутся»,
жена уехала домой, возмущаясь:
«Ох, опять какие-то мужские игры!»

Приготовившись, Степанов выпал в дзен —
осознав наконец, что с ним происходит,
он на какое-то время отключился,
почувствовал себя инопланетянином,
происходящее в кабинете
перестало его интересовать,
поскольку никак не вписывалось в его разум,
крепко отдавало сюрреализмом —
такого просто не могло быть, и всё.

Степанов сделал всё так, как его учили,
поступил так, как следовало поступать,
ничего себе лично не взял и не присвоил.
Он ощущал физическую боль от того,
что с ним поступали нечестно,
совершенно несправедливо,
и эта боль постепенно отрезвила его,
заставив наконец-то вспомнить,
что он всё-таки кризис-менеджер.

Шестерёнки в его голове закрутились,
Степанов взял себя в руки и успокоился —
да, сегодня так легла карта,
неприятель временно победил,
но завтра будет новый день и новый раунд,
в конце концов, когда ему ещё удастся
побывать в самой настоящей тюрьме —
каков будет экспириенс,
как смачно потом он будет рассказывать
о своих приключениях сыну, знакомым, боссу —
Wish You Were Here, а? Вам бы здесь побывать?

Хотя он слушал следователя вполуха,
крайне невнимательно, его вдруг осенило.
Степанов попросил лист бумаги и ручку,
написал короткое заявление,
отдал его адвокату, объяснив вполголоса,
что тому следует предпринять,
после чего у адвоката сделались квадратными глаза,
а рыженькая «следачка»,
молодая женщина с циничными повадками,
вдруг впервые за всё время
посмотрела на Степанова внимательно,
с удивлением и странной симпатией.

— Ну, в СИЗО на ужин-то успеем? Поехали? —
Теперь он торопил недоумевающих оперов,
те нудно вошкались, нескладно исполняя
официальную часть «марлезонского балета»,
Степанова раздели донага и досмотрели,
нацепили наручники и повезли в «японке»
в городской изолятор временного содержания,
там ему «откатали» пальцы, испачкав мастикой,
продержали ещё пару часов в «стакане»,
этакой узкой холодной келье с дырой в полу,
и ближе к ночи наконец-то отвели
в камеру к настоящим живым людям.

Степанов был задержан, но ещё не арестован,
арестовать его предполагали наутро в суде,
а пока что определили на постой в «хату»
к таким же самым бедолагам,
где он с устатку тут же завалился спать
на выделенном старшим месте,
но вскоре был разбужен странным парнем,
высоким, худым и нескладным,
который растерянно улыбнулся
и как-то заискивающе попросил Степанова,
ради всего святого, не храпеть так громко,
поскольку храп его очень мешает спать
всему остальному населению «хаты».

Кое-как Степанов дотянул до утра —
переполненная камера напоминала вокзал,
свет до утра не выключался,
люди тесно и плавно перемещались
из одного угла в другой, и едва он встал,
то на его место немедленно завалился
весёлый худощавый парень Костя,
который и рассказал новичку о том,
что его ночной соглядатай, беглый солдатик,
ждёт суда за убийство двух семей пенсионеров,
на свою беду отказавших беглецу в еде и деньгах:
— Я видел, у них было, они сами пожадничали! —
сетовал солдатик с упрямой интонацией ребёнка,
доверчиво-задушевно глядя Степанову в глаза.

Но тому было не до изучения местной флоры и фауны,
не успел Степанова «дёрнуть» адвокат,
как заявились хмурые похмельные «опера»,
заковали узника в браслеты и повлекли на суд.

Степанову необыкновенно повезло,
дежурный судья оказался сам из бывших «обэповцев»,
он прекрасно понимал, что дело пахнет тухлым,
но ему позвонили насчёт Степанова —
заказные дела наудачу никогда не делаются —
и теперь человек Системы явно не знал,
как ему следует поступить —
то ли выключить совесть,
то ли зацепиться за новый факт
и легко спустить дело на «тормозах»,
пеняя заказчикам на неподготовленность.

Степанову потом рассказали,
что на этом этапе дела
его нужно было просто «закрыть и прессануть»,
но загулявшие на радостях «опера»
не успели предупредить «кума»,
поэтому к аресту клиента никто не готовился,
а так-то Степанова ждали все «удовольствия» —
в пресс-хате, куда он попал,
«специалисты» своё дело знали туго.

Судья печально вздохнул и приготовился
проблеять что-то этакое своё крючкотворческое,
но тут адвокат Степанова подошёл к столу,
изящным движением выдернул из папки
написанный вчера своим клиентом листок,
добавил к нему ещё парочку,
ходатайствуя о приобщении к делу.

Его честь призадумался на минуту,
потом заметно просветлел —
теперь он оказался в ладах со своей совестью:
— Что ж, это меняет дело. Начинаем заседание.
Поскольку задержанный гражданин Степанов
уволен вчера по собственному желанию
с должности генерального директора,
то он, будучи теперь простым гражданином,
никак не может больше мешать следствию,
а потому в аресте на два месяца
гражданин Степанов не нуждается!

На «оперов» было жалко смотреть,
они внимательно слушали судью,
смешно вытянув небритые подбородки,
на лицах их был написан ужас,
Степанову вдруг вспомнилось папановское:
«Усё пропало! Гипс снимают, клиент уезжает!»

Только в кино или на телешоу
героя освобождают в зале суда,
и он спешит домой к родным —
в жизни всё не так просто,
после заседания Степанова вернули в камеру,
где его вкусный «Парламент»
уже с нетерпением поджидали,
сорок восемь часов истекали завтра,
кошмарить его в СИЗО
можно было ещё почти сутки,
и поэтому рвался он на волю,
как чёрт от ладана.

Адвокат бросился искать рыжую «следачку»,
которую с превеликим трудом отыскал в кабаке,
но потом оказалось,
что чистых бланков подписки о невыезде нет —
вовсю близилась полночь, конвой зевал,
пьяненькая служительница закона дула губки,
возвращаться в камеру ужасно не хотелось,
пьяный близостью свободы Степанов
подарил даме просящий огненно-томный взгляд,
потрогал горячей ладонью
скользкий капрон её колготок,
прося, настаивая, умоляя —
та в ответ захохотала:

— Ну ты даёшь… Ну ты артист… Ладно, иди!
Распишись вот здесь, на обороте. Свободен!

Квёлая луна на небесах
явно была на сносях и дулась на мир.
Степанов залез в машину —
теперь он был частным предпринимателем,
которого завод уволил,
чтобы тут же нанять управляющим.
В таком натюрморте вид сбоку мало что менял,
но повода для судьи вполне хватило.

— Жалко Сашку, — вдруг сказал адвокат. —
Такой мужик, командир СОБРа, а жена гуляет…
Степанов понял, о ком идёт речь.
— Ну, тут уж кому как повезёт, —
ответил он, думая о том, что на этот раз,
кажется, случайно повезло ему.

Но удача — фактор весьма ненадёжный,
а Степанову, благодаря попытке ареста
верно оценившему ресурсы противника,
хотелось надеяться на нечто более прочное.

Ровно через месяц он прилетел с Кубани,
его задержали и наконец-то арестовали,
на этот раз совсем по другому делу,
всем казалось, что это всерьёз и надолго,
но и Степанов был уже не тот, что раньше —
теперь он был готов ко всему и надеялся
только на свой холодный расчёт…

Но это была уже совсем другая история.