Письма дедушке - Письмо 8-е

Письмо восьмое

«Привет, мой дедулька!
Привет, мой любезный и ненаглязный! Ой! Ненаглядный!

Это опять я, твой маленький Вешка-хулигашка. Ой! Не опять, а снова.

Да, дедушка, прости меня, пожалуйста, но я забыл спросить тебя: а ты сам-то где сейчас живёшь?

Там ещё? В Пензе? На том же самом месте? В том домике? Или переехал куда?

Много же годов прошло. Лет, то есть. Много всякой разной воды утекло. И чистой, и грязной, и дождевой. Дождей вон сколько вылилось за это время. Почти каждый день дождик идёт. Ливни тоже льют не переставая. Да и снега растаяло немало.

Напиши мне срочно про своё жилище! И адрес укажи точный обязательно.

А то я собрался готовые письма тебе отправить, а меня как обухом по голове трахнуло со всей силы: а вдруг ты, мой дорогой дедуля, не там теперь живёшь…

Куда же посылать их? Затеряются ещё…

Ведь столько лет прошло… Годов-то очень много пролетело. Не сосчитать. Да… много чего минуло. Много и сгинуло. В тартарары улетело.

Кое-что помнится, конечно. Что-то уже подзабылося… А про остальное я вообще ничего не знаю и не ведаю.

Маманька-то тебя совсем не помнит.
Папанька вроде не забыл. Во всяком случае он ничего мне не говорил на эту тему. Но я чувствую, что он помнит тебя. Сердцем чую, что должен помнить.

Ну, а я так всегда тебя помнил. Да! И сейчас помню. В последнее время особенно.

И велик свой помню. И марки. И табуретку, на которой мы с тобой всегда сидели, тоже помню хорошо.

А ты не забыл её, нашу табуретку? Хорошая табуретка. Крепкая!

Дядя Миша делал её в своей мастерской. Он там кровати, диваны, столы со стульями штамповал. Ну, а табуретки у него ваще (вообще) фирменные получались. Чудесные. Крепкие. Без занозок.

Он их тубаретками называл. Дядя Миша-то наш.
Поэтому его все Тубареткиным звали. Тубареткин… да Тубареткин… И больше никак.

А ваще, как правильно, деда: тубаретка… или табуретка. В интернете такого слова почему-то ваще нету.

Зато в интернете дядю Мишу нашего можно запросто найти. Проще простого.

Он сейчас бо-о-ольшим человеком стал. Он теперь в правительстве числится, туда он подался, тубаретки пока не делает. Некогда. Другими делами по горло занят.

Папанька говорил, что сродственник важный у дяди Миши в правительстве нашем объявился: тятя родной его любимой жены тёти Зины.
Тётя Зина всегда нам говорила, что её Мишка скоро бо-о-о-о-ольшим человеком станет. Мол, тятю должны в правительство забрать. Техническим начальником, дескать, хотят поставить. Больше, мол, некого.

Так и случилось, деда. Ты-то не верил ей. А оно вон как вышло…

Он, этот самый сродственник, его туда и забрал. Затолкал, то есть. По доброте душевной. Ну и по-родственному. Вот теперь как получилось.

Ты всегда говорил: не имей сто рублей, а имей сто друзей.
А ему, деда, и друзья не понадобились. Да у него их сроду не было. Ему родственника одного хватило. И должность хорошую получил.

Теперь наш дядя Миша тубаретки свои будет в министерства разные поставлять. Вот как ему повезло. Вот что такое близкий сродственник. Всем бы так.

А по совместительству, деда, ему, дяде Мише нашему, ещё и оборону всю там подчинили.

Это, деда, армию нашу они теперь так странно называют. Чтобы своих сродственников туда начальниками назначать. Чтобы никто ничего не понял.

На оборону-то, деда, можно любых назначать, не обязательно военных.

Ты же рассказывал мне, что в ту войну страшную и долгую все на оборону работали. И дяденьки, и тётеньки. И даже детки малые.

Армией-то командовать только военные могут, а какой военный с нашего дяди Миши, с обормота этого. Обхохочешься!

Он и в армии-то никогда не служил! Вообще ни разу! Из-за врождённого глобального обширного двуножного патологического плоскостопия и такого же лобного слабоумия…

И пороху даже он не нюхал никогда. Он даже не знает, что такое порох.

Да и откуда ему это знать, если у нас в Пензе нету пороху. Откуда ему там взяться? Пух один только тополиный и есть.

Помнишь, деда, как мы с тобой поджигали его. Ты ещё говорил: смотри, Веня, шибче, вишь, горит как порох. И запретил мне спичками зазря чиркать. А он и вправду хорошо горел. До тла иной раз выгорало.

А дядя Миша никогда не поджигал пух – за тубаретки свои боялся. Чтобы они не сгорели у него до самого тла.

В оборону-то он с удовольствием пошёл – тубаретки свои туда сплавить можно в больших количествах.

В армии тубаретки всегда нужны, без тубареток там никак нельзя, солдатам же сидеть где-то надо. Не на стульях же лаковых… и не в креслах кожаных. На табуретках в самый раз.

А ещё, говорят, на губе какой-то они там сидят.
Что это такое – я не знаю. И для чего они там сидят, тоже неизвестно. Надо у дяди Миши спросить, может, он знает. Но вряд ли. У него одни тубаретки в голове.

У папаньки нашего дядя Миша спрашивал, куда их сплавить и пристроить. А тут армия подоспела.
У него же тубареток этих тьма-тьмущая, видимо их невидимо, очень много скопилось в сарае огромном, да и во дворе они пачками высоченными под брезентом стоят. У нас и у соседей тоже всё затарено под завязку.

Вот он теперь и растолкает их по этим дивизиям, полкам, батальонам и ротам.
Сам нам про это говорил. Ну и ладно. Хорошее это дело. Пущай лучше солдатики на тубаретках сидят, чем на губе какой-то… или на полу… или на земле сырой…

Нет худа без добра, сказал бы ты. Ты же умный. И добрый. И ласковый.
Я люблю тебя, дедушка мой родненький.

Заведует теперь наш дядя Миша ещё ракетами, кораблями, танками и самолётами (вроде – по совместительству). Ну и генералами тоже заведует.

А вот про солдат я пока не слышал: подчиняются они ему или нет. Да и солдат-то сейчас мало осталось. Одни генералы вокруг.

Генералов всё больше и больше в армии нашей становится. Разных они мастей, видов и родов. И старых много, и молодых полно народилося. Сам видел, когда они к нам приходили.

К папаньке нашему разные люди приходят. И генералы, деда, тоже. Количество их – несметное. Пачками ходят. Еслив в кучу их всех собрать – тьма тьмущая будет… Как воробьёв в Китае раньше.

Так что ты воздушку пока не выбрасывай. Спрячь её в сарайке получше. Заныкай понадёжнее до хороших времён… Закопай… Лады?

Ой, деда. Там что-то случилося. Сейчас сбегаю туда и узнаю.

…Ну вот, сбегал. Ничего особенного. Генриэтта ногу сломала. С лестницы упала. Шторы на окна вешала.
Зачем она туда полезла? Неизвестно.
И она ничего не говорит. Не её это дело – шторы вешать. Есть кому вешать.
Она же гувернантка, а не горничная.

Вот и пусть теперь на костылях ходит. Нечего не в своё дело лезть. Дура она!

А мне, деда, всё равно её жалко. Хоть и дура она. Дур-то, деда, ещё больше жальче. Они же… – дуры!! Они же – дурёхи!! Не соображают ничего…

Пойду я. Пожалею её.
Гипс, однако, уже наложили. Франц Адамович там с ней упражняется.
Это доктор наш семейный. Он во флигеле живёт. Близко. Чуть что, он тут как тут.
У него всего полно. И гипсу мешок целый.

На той неделе дворнику Ибрагиму оглы тоже гипс накладывал. Тот на арбузной корке подскользнулся. Тоже дурак. Сам арбуз ел. Сам корку кинул. Не убрал и не подмёл. А потом сам же и подскользнулся.
Пусть теперь в гипсе с метлой ходит. Сам виноват.

А Генриэтту жалко…
Пойду воды кружку ей принесу. А то пить, наверно, хочет.
Нет. Компоту лучше. Пусть компотик пьёт. Воду всегда успеет.

Ну всё. Я ушёл.
Завтра буду дописывать.
До свидания, дедуля.»


Продолжение: http://proza.ru/2022/10/31/465

Предыдущее: http://proza.ru/2022/10/17/347

Начало: http://proza.ru/2022/10/05/382