Митрич

                Зима  на  Мурманском Севере обычно начинается в конце октября или в начале ноября месяца.  Землю застилает снежный покров, который постепенно разрушается к началу мая.  Самыми холодными  являются  январь и февраль, а  в декабре, как правило, случаются частые бесснежные периоды.
       Зимой на Кольском полуострове  наблюдается такое опасное погодное явление, как метели. Они отмечаются и в октябре, и в ноябре, и даже в мае бывает, что зима завьюжит и «без боя не сдаётся». А в холодные  времена зимы над незамерзающим Кольским заливом  образуется такой туман, что видимость достигает  трёх-пяти метров, такая, что «ёжику в тумане» и не снилась.
       Северная зима не скупится на ветры. Особенно сильными и продолжительными они бывают на «южном берегу Северного ледовитого океана». Очевидцы рассказывают, что порой, при сильных порывах ветра, даже уличные собаки летают.
       И, наконец, полярная ночь. Уникальное природное явление, которое можно ощутить лишь, находясь за Полярным кругом. Полярная ночь тянется от начала декабря до середины января. Главной особенностью полярной ночи является то, что Солнце  не поднимается за горизонтом, а небо закрывают тяжелые тучи, наполненные грозовыми снежными зарядами.
       Однажды случилось так, что декабрь вобрал в себя все эти «прелести» северной зимы и решил, как говорится,  «отвести душу». Гулять, так гулять!
За окном творилось что-то невообразимое. В густой темноте полярной ночи, что-то свистело, завывало, гремело и скрежетало. Снежные заряды, во время которых видимость снижалась до трех-четырех метров, следовали один за другим. Порой казалось, что на улице летали все: и собаки, и даже люди.
Но, как оказалось, несмотря на декабрьскую катавасию, городок продолжал жить обычной северной жизнью. Дети, словно укутанные матрёшки, в сопровождении своих мам и пап сквозь пургу и сугробы пробирались в детские сады и школы, люди спешили на работу и на службу, а неугомонные дворники пытались расчистить снежные заносы у подъездов домов.
Даже домохозяйки бросались в снежную круговерть, надев на лица мотоциклетные защитные очки и маски,  и старались добраться до ближайшего продуктового магазина, сохранив при этом весь яркий утренний макияж.
      
       Случилось так, что накануне мне поручили доставить в областной центр какие-то важные документы,  и я стал готовиться к отъезду. Дорога предстояла нелёгкая, до центра было километров восемьдесят, но учитывая погодные условия, к поездке готовились, основательно.  В моё распоряжение был предоставлен новенький, утепленный УАЗ, водителем которого был опытный шофёр  Николай Дмитриевич. Николай  приехал на Север на заработки два года назад откуда-то из Украины, где работал на «Скорой помощи», и за это время успел зарекомендовать себя первоклассным водителем. Матчасть он знал назубок, а по звуку работающего двигателя мог определить любую его неисправность.
       Сослуживцы, в знак особого уважения,  прозвали его «Кулибиным»  и стали  коротко называть по отчеству – Митрич.
       Митричу  было около  пятидесяти, и за  свои годы он, как говорится, в жизни хлебнул не мало.  Он был немногословен и никогда  не рассказывал о своём прошлом.  Отдельные мои   коллеги по работе слышали краем уха, что Митрич имеет боевые награды за службу – два ордена Красной Звезды и несколько медалей, и что у Митрича была жена, которая умерла во время родов, и что ребенок  у неё так и не родился… 
       Наступил час отъезда. В семь утра  я выглянул в заснеженное окно – на улице бушевала вьюга, но сквозь полузамерзшие стёкла я увидел, как к подъезду дома подкатил «бобик». Через минуту в дверь позвонили, и я пошел открывать. На пороге стоял Митрич, который обратился ко мне с короткой фразой:
       - Доброго ранку шеф. Карета подана. Поїхали – Митрич неловко топтался в прихожей.
       - Да ты проходи. Проходи в комнату. Глянь на дворе-то какая погода…
       - А що? Погода, як погода. – Митрич кивнул головой в сторону окна – Нам не вперше…
       - Это что значит, «не в перше»? Тебе что,  и раньше приходилось водить машину в такую погоду? – было слышно, как в открытую дверь подъезда пытался ворваться воющий ветер.
       -А що? Погода, як погода.  – повторил Митрич – І раніше доводилося…
Митрич развернулся и двинулся к выходу,  находу напяливая на лоб серую кроличью шапку.
       - Я почекаю Вас в машині  -  и я услышал, как в коридоре хлопнула дверь, прервав свист слепой и свирепой вьюги.
       Едва за Митричем закрылась дверь, я махнул рукой – будь, что будет,  обулся в теплые пимы,  влез в видавшую виды «аляску», нахлобучил на макушку вязанную белую «олимпийку»,  взял папку с документами и приготовился вслед за Митричем нырнуть в белоснежное ночное месиво.
       Внезапно зазвонил телефон, я снял трубку и услышал в ней голос своего начальника:
       - Ты еще не выехал? Вот и слава Богу!
       - Валерий Павлович, что случилось? – было слышно, как телефонная трубка тяжело дышала, и я с нетерпением ждал, что поступит новая вводная команда и мою поездку отменят из-за суровых погодных условий. Но ничего подобного не произошло. Команда действительно поступила, но совсем иного рода. Я слушал, не перебивая – дело оказалось для меня совершено необычным:
       - Как будешь выезжать, заедешь на улицу Мира, заберешь там роженицу с медсестрой и отвезешь их по пути  в родильный дом. Мамаша рожать собралась, а у нас, как назло, «специалист» по родам в отпуске. 
       - Валерий Павлович… - начал, было, я, но голос в трубке отрезал: - Всё. Вопрос не обсуждается. Записывай адрес.
       Я вкратце доложил Митричу о ситуации,  тот молча, соглашаясь, мотнул головой, нажал на педали и мы поехали. Щетки не успевали  чистить лобовое стекло от налипающего снега – настолько плотными были снежные заряды, которые следовали один за другим через двухминутные промежутки времени. В эти промежутки Митрич каким-то чудом, лавировал между сугробами и заносами, медленно, но уверенно продвигаясь к району посёлка с указанным адресом.
       Нас с нетерпением ожидали. Молоденькая, худенькая медсестричка, одной рукой обнимала такую же, как и она, роженицу, а в другой держала  большой бикс с необходимым набором медицинского инструмента и перевязочного  материала.
       Митрич, как заправский санитар, подхватил под руки  беременную девушку и быстро усадил ее на заднее сидение «бобика», укрыв её плечи и ноги шерстяными одеялами. Я помог медсестре загрузить бикс и аптечку, занять место рядом с будущей мамашей и наш необычный рожающий экипаж отправился в дорогу. Схватки были нечастыми, и Митрич заверил, что мы в течение часа «домчим» нашу «корэту» и все родильные дела разрешатся на месте вполне благополучно.
       Снаружи по-прежнему все стонало и свистело, дорогу едва было видно, но Митрич каким-то внутренним чутьём  преодолевал  все снежные препятствия метр за метром, и мы вскоре выехали на трассу, ведущую к полярному роддому. Ветер завывал на разные голоса и продолжал гнать тяжелые снежные заряды вдоль дороги, следуя за нами по пятам. Так мы проехали километров пять, оставалось еще столько же и тут случилось то,  чего  стоило ожидать, но к чему мы не были готовы.
       - Ой, ой, ой! – внезапно раздался голос роженицы – Я, кажется,  рожаю!
       - Ой, мамочки! – медсестра, схватив меня сзади за плечи, защебетала: - Я же только в теории знаю, как надо принимать роды… Но на практике ни разу этого не делала!
       И тут мой Митрич вдруг сделался очень разговорчивым.
       -  Тебе як звуть, донька? – обратился он к роженице.
       - Аня… Ой, ой, ой! Анютой меня звать.…Ой, ой, ой! Мне больно! – тихо стонала девушка.
       - Ти подивися, як мою дружину ... Мою дружину теж Анютою звали. Ти, Анютка, роби те, що я тобі говорити буду – ответил Митрич на оборачиваясь, и продолжая внимательно следить за убегающей под колёса заснеженной дорогой – Інакше не доїдемо ....
       - Что делать-то? Ой, ой, ой!
       - По-перше, потрібно лягти на правий бік.
       - Это зачем ещё?  Ой, ой, ой! Мне больно! – девушка легла на бок, положив голову на колени медсестре.
       -  Ти лягай, дочко, лягай, так треба.
       - Что дальше делать? - поинтересовалась сестра милосердия.
       - По - друге, треба відкрити кватирку…
       - Что открыть? – не поняла языка медсестра.
       - Форточку… Окошко открой – перевел я Митрича.
Девушка открыла форточку и в тёплый салон хлынула волна свежего морозного воздуха.
       - Добре. Ти дихай, донька, глубже дихай. Все буде нормально ... Потрібно ще трошки потерпіти…
       Из-за сильных заносов,  наша «карэта» с трудом пробивала себе дорогу,
передвигаясь вперед в час по «чайной ложке». Машину сильно трясло на снежных ухабах, что было не на пользу нашей беременной пассажирке. Схватки у неё вначале были слабые и неритмичные. Однако,  дальше события стали развиваться очень быстро и, я бы сказал, стремительно.
       - Ой, мамочки! – вдруг взвизгнула медсестра – У мамаши, кажется, отошли воды! Митрич, вези быстрее, не довезем ведь!
        Анюта громко стонала, лицо ее побледнело, а искусанные в кровь губы стали тонкими и синими. Дело принимало серьёзный оборот. Требовалось срочное вмешательство врача и оказание роженице неотложной медицинской помощи специалиста. Было видно, что у роженицы начинаются стремительные роды. По всем законам медицины ребёнок мог родиться в любую минуту.
       - Скільки тобі років, Аня? – спросил Митрич девушку.
       - Скоро восемнадцать… - ответила иссохшими губами роженица и опять закричала от боли
       - Ось як… - задумчиво произнёс Митрич и вдруг резко остановил машину, поставил её на ручной тормоз, но мотор выключать не стал. Подумав минуту другую, он сказал:
       - Все ... Приїхали.
       - Почему мы не едем? Вы обязаны ехать! У нас женщина рожает! – закричала Митричу сестра милосердия – Немедленно поезжайте!
       - А ну-ка, циц! – тихо отреагировал Митрич – Спокійно, сестра. Давай, що там у тебе в біксі?
       - Вы не врач! Вы не имеете образования! Вы не имеете права! – продолжала испуганно верещать медсестра.
       - Маю. Ще як маю! – улыбнувшись ответил Митрич и кивнул мне головой на выход.
      Я вылез из машины, и по лицу хлестануло ветром и колючим снегом. Митрич вылез следом со мной и,  поёживаясь от холода, сказал:
       - Ось що, шеф. Мені здається, що у дівчини починаються стрімкі пологи.
       - Чего? Что ещё начинается? – не понял я фразу.
       - А це такі швидкі роды…
       В школьные и студенческие годы я изучал украинский язык и поэтому более-менее ориентировался в Митькиной фразеологии. Но теперь отдельные слова, произнесенные на украинском, воспринимались мною туго и я, незаметно для себя, перешёл на «суржик»:
       - Ну и шо теперь будем делать?
       - Що, що? А нічого! Роздягайся догола. – и Митрич, сняв полушубок, стянул с себя рубашку, оставшись в одной полосатой майке-тельняшке. Я сделал то же самое.
       - Митрич, я не понял,  ты роды собираешься принимать, что ли?
       - Так, ну і що ж? Мені не в першій ...
       - Митрич! Да тут профессиональный врач нужен! Как его? Гинеколог! – выпалил я, стараясь  перекричать ветер.
       - Ось я його зараз з багажника дістану ... гінеколога твого - отпарировал Митрич, собрал в охапку рубашки и полез в кабину.
       Я стоял и тупо соображал, что происходит. Мне показалось, что Митрич задумал какую-то махинацию, но раскрывать карты он, по-видимому, не  торопился. Через мгновенье Митрич выполз из машины – в руках он держал ведро.
       - Так, шеф. Бойове завдання. Потрібно принести гарячої води. – сказал Митрич, протягивая мне шоферское ведро.
       -  Горячей воды? – моему удивлению не было предела – А где я тебе её возьму? Здесь одни голые сопки и тундра! – силился я перекричать ветер. Митрич кивнул головой куда-то влево и, показав рукой направление, спокойно произнес:
       - Вон там, недалеко, військова частина є. Там і набереш. Тільки пошвидше, будь ласка.
        Из кабины опять раздался громкий крик роженицы и Митрич быстро юркнул внутрь «бобика».
       Я еще раз осмотрелся и увидел сквозь  густой снежный заряд, метрах в четырёхстах от дороги, едва заметные мерцающие огоньки фонарей воинской части. Переваливаясь в сугробах, словно медведь шатун, я ринулся в снежную круговерть выполнять задание моего водителя.
       Минут через пятнадцать я был у ворот проходной. Дежурный по КПП, лицо среднеазиатской национальности, молча, выслушал рассказ о цели моего визита и затем стал звонить по телефону кому-то  «товарищу старшему лейтенанту». Минут пять дежурный пытался доложить или пересказать своему, как мне показалось, начальству о нашем дорожном происшествии. В результате старлей понял то, что на КПП воинской части рожает неизвестно откуда взявшаяся женщина.
       - Кто тут рожает? – через время громыхнуло с порога и КПП заполнилось громадной черной фигурой «товарища старшего лейтенанта» - Вы, что ли? – не без юмора старлей обратился ко мне, и на его весёлом круглом лице заиграла  улыбка.
       - Танибергенов, кто у тебя тут рожает? – еще раз спросил старлей у дежурного по КПП – пока что женщин я здесь не наблюдаю.
       - Товарищ старший лейтенант, ето не он,  ето его женчина рожает – застрекотал Танибергенов.
       - И где же она рожает, эта Ваша женщина? – старлей посмотрел на меня удивленными голубыми глазами.
       - Она там…В машине – и я кивнул туда, в сторону нашего «бобика».
       - Ну, а я как могу Вам помочь? Роды принимать мне ни разу не приходилось.
      -  Вода… нам нужна горячая вода – и я протянул старлею пустое шоферское ведро – она…женщина там, в машине рожает… там мой водитель и медсестра… роды в дороге начались. Не довезём. И фельдшер нужен… очень… они могут не справиться – я сбивчиво пытался  объяснить ситуацию – Пожалуйста, помогите… 
Улыбка вмиг исчезла с лица старлея:
      - Бактыбай, - бросил он дежурному – позвони на кухню. Пусть они два ведра горячей воды принесут…Срочно. По тревоге! Скажи, что я приказал.
      - Есть! – отдал честь дежурный и бросился выполнять приказание.
Через мгновенье  двое дюжих молодцов доставили на КПП два ведра горячей воды и замерли в ожидании дальнейших распоряжений.
      - Вот. Они помогут донести. А фельдшером, к сожалению, помочь не смогу. Заболел фельдшер…вторые сутки, как болеет – и старлей развел руками.
      - Спасибо! -  ответил я старолею и, стараясь не терять времени, бросился назад, к ожидающему меня «бобику». Двое бойцов, подхватив ведра, устремились вслед за мной.
       Вскоре, пробив собой густую пелену снега, мы добрались до места. Поблагодарив своих помощников, я отправил их назад, в часть, а сам нырнул в кабину. Там дело было действительно серьезно. У роженицы участился пульс и дыхание, и, видимо. резко поднялось артериальное давление. Боль постепенно нарастала, а перерывы между спазмами длились уже две-три минуты. Начались потуги, причем настолько быстро и мощно, что роженица сдерживать их была, просто не в состоянии.
       Медсестра подстелила под Анну какие-то белые лоскуты и пеленки и без умолку тарахтела:
       - Ой, мамочки! Господи спаси и сохрани! Спаси и сохрани!
Митрич, действуя как заправский акушер, в  майке-тельняшке, говорил Анне:
       - Ти кричи, мила, кричи голосніше. Це допоможе. Біль менше буде.
       Итак, самое важное в такой ситуации – не паниковать. Медсестра, находившаяся рядом,  еще не рожала и поэтому не имела опыта собственных родов. Митрич полез в «бардачок», взял оттуда фляжку, отхлебнул из неё пару глотков жидкости, а часть вылил себе на руки. В кабине резко запахло «перваком» - Митрич возил с собой баклажку из нержавейки постоянно, на «всякий пожарный случай».
       Вначале Митрич не вмешивался в течение родов, всё шло естественным путем – как было задумано природой. Появившуюся головку ребенка Митрич положил на рубашку, а стерильным бинтом осторожно удалил слизь из ноздрей и ротика малыша. Я оцепенело  наблюдал за происходящим, медсестра хлопотала рядом, полностью подчинившись распоряжениям Митрича.
       Через три минуты ребенок вышел полностью и Митрич перевязал пуповину шелковой ниткой в двух местах – на расстоянии примерно десяти  – пятнадцати сантиметров от пупка новорожденного мальчика. Именно мальчика! Родившийся малыш был мальчишкой! Я видел, как Митрич,то и дело вытирая свои глаза обратной стороной ладони, вполголоса, как бы для самого себя, повторял одну и ту же фразу: «Тримайся, Тарасик, тримайся! Я поруч».
       Затем он обработал перевязанную пуповину йодом, и ножницами перерезал её между узлами.
       - Митрич,  а почему он не кричит? – спросил я новоявленную «повитуху»- ребенок и вправду не признавал признаков жизни. Митрич приложил ухо к спинке новорожденного – мальчик не дышал. И тут я впервые за последний час увидел растерянность в глазах Митрича. Дорога была каждая секунда. Нужно было спасать мальчонку, но как? Ни я, ни Митрич представления не имели о том, что нужно было делать в таком случае. Это было для нас задачей из высшей математики в области акушерства.
       Первой пришла в себя медсестра. Размазывая по лицу слезы, разбавленные тушью для ресниц, девушка едва выдавливала из себя:
       - Нуж…нужно…надо ему… попробовать…это… са… самое…сделать…
       - Що робити? Говори швидше! – закричал Митрич.
       - На…надо…ис….агы..кусс…агы…твенное…дых…дыхание…сделать…
попробовать.
       - Так, чего же ты молчишь, коли знаешь? И чему это только тебя учили? – упрекнул я медсестру, и потом постыдился своего вопроса.
       - Я не молчу… Я плачу…- ответила девушка, хлюпая носом и рисуя ладонью новые черные разводы на своем лице.
       Все было до банальности просто. Ребенку надо было помочь сделать первый в жизни глоток воздуха. Митрич взял малыша в руки, приложил свой рот к его носу и рту и несильно выдохнул в ребенка. Было видно, как поднялась грудная клетка мальчика. Митрич сделал пять или шесть таких выдохов и несколько раз нажал  пальцами на грудь новорожденного. Затем еще несколько выдохов и вдруг малыш как-то странно кашлянул и кабина нашего «бобика» вмиг заполнилась пронзительным скрипучим криком «Уаааааа… ых… уааааааа… ых… уааааа!».
       Малыш орал не переставая. Медсестра быстро обмыла новорожденного теплой водой и уложила его на грудь молодой мамаши. Крик в тот же час прекратился. Митрич укрыл молодую семью одеялом, и казалось, дело было закончено, однако родовые потуги у Анны продолжались и на ребенка она не реагировала. Видимо всё равно, что-то пошло не так. Надо было срочно спасать жизнь женщины. Никто из нас к такому повороту событий не был готов – требовалось срочно доставить роженицу в больницу.
       Митрич сел за руль, перекрестился и со словами: «Ну, тримайся, мила!» ринулся вперед, навстречу бушевавшему ветру и густой снежной стихии.
Примерно через тридцать минут с горем пополам мы въехали в город, где вьюжило значительно меньше, а затем добрались и до больницы. Положение Анны оставалось тяжелым – девушка была без сознания и мы не знали, что с ней.
       В больнице мы помогли погрузить её на носилки, малыша у нас забрала маленькая пухленькая санитарка и дверь  больницы перед нами захлопнулась.
       В связи с чрезвычайной ситуацией, в областной центр мы в этот день так и не попали. Не было никаких сил, ни желания. Всю дорогу назад ехали молча. Когда приехали – попрощались, а медсестра, немного смущаясь, спросила у Митрича:
       - Митрич, а почему ты… Вы… тогда, там, в машине, называли ребенка Тарасиком?
       Митрич глубоко вздохнул и, обнимая баранку двумя руками, глядя прямо перед собой, коротко ответил:
       -  Мого новонародженого сина теж звали Тарасик ... Але задихати він так і не зміг ... і дружина теж ... Поховав я їх ... разом.
       Пользуясь внезапной «разговорчивостью» Митрича, я  тоже  робко задал ему давно мучающий всех вопрос:
       - А  награды свои ты за что получил, Митрич? Два ордена…
Митрич, не отрывая рук от баранки, повернул голову в мою сторону и, словно нехотя, глядя мне в глаза, произнес:
       - Один за участь у бойовій операції при ліквідації державного перевороту в Північній Африки, а інший за порятунок заручників від банди тероррістов на радянсько-афганському кордоні ... Війська дяді Васі ... Чув про таких?
       И только сейчас я понял, откуда на теле Митрича была десантная тельняшка, и почему так решительно, без боязни повел себя этот человек, оказавшись вдруг в сложной жизненной ситуации.
       - А пологи приймати мене ніхто не вчив – добавил Митрич. - Просто надивився я всякого такого за шість років роботи на "швидкій" ... Ось так, хлопці.
       Через две недели Анну с ребёнком  выписали  из больницы. А забрал её из роддома… Угадайте, кто? Конечно же, Митрич! Как оказалось потом, Анна   назвала сына Тарасиком и, кто знает, как  сложилась бы судьба этой молодой женщины, не будь рядом с ней в трудный момент такого удивительного человека, как Митрич.
       Спустя некоторое время, я уехал с Севера, но до сих пор твердо уверен в том, что Митричу, в дополнение к его  военным наградам, надо было бы всенародно вручить   третий орден – орден «За спасение жизни человека».


Леонид Панин