Машенька. Отрывок из романа

    Архипов немного волновался: осталось выполнить самое сложное. Нужную улицу в центре Калина он нашёл быстро, потом и старенький двухэтажный бревенчатый дом. Ноги вдруг стали ватными. Он немного постоял перед дверью в подъезд, пару раз затянулся, поднялся на второй этаж и постучал в обшарпанную дверь. Открыла пожилая сухонькая женщина в чёрном платке. Она подняла на Павла заплаканные глаза, так и стояла, не решаясь спросить, кто он. Павел опередил её, нерешительно проговорив:
         - Анна Ивановна, вы меня не знаете, я…
Старушка кивнула и ответила:
        - Проходи, проходи, я сразу поняла, кто ты, мы с Машенькой ждем тебя, как сообщили нам, так и ждем.
Павел вошёл, вытер ноги и прошёл в комнату. Мать Галины, учительница, милая опрятная старушка Анна Ивановна, зажатым в кулачке платочком терла красные глаза. Она усадила Павла за стол, налила чаю, подала варенье и насыпала из кулька в вазочку сушек, потом присела на краешек стула сама. Павел молча отхлебнул горячий чай, ложкой зачерпнул немного варенья, сказал:

        -  Сразу приехать не мог, занят был. Мне сейчас трудно говорить о Галине, я вообще не мастер по этой части. Вот привез - это Галины вещи.
И поставил небольшой чемодан рядом с диваном.
          - А это подарки для Машеньки - решил Зайца купить и конфеты, как думаете, понравится?
Анна Ивановна улыбнулась краешком губ, погладила плюшевого зайца, и ответила:
          -  Конечно, понравится, игрушек у Машеньки и нет совсем, Галя сама дочке куклу сшила, ватой набила, вот она и качает ее, все спать укладывает. Вместо Гали Алей её называет, имя не выговаривает. Она слабенькая у нас, болезненная, плохо ещё говорит, не все буквы выговаривает.

Павел выложил несколько пачек денег на стол, сложил их стопкой, Анна Ивановна испуганно смотрела на пухлые пачки, стянутые резинкой, невиданные ею в таком количестве никогда раньше. Подняла на Павла глаза и тихим голосом спросила:
          - А зачем нам столько денег? Не надо нам столько! Откуда же это богатство? Оставь себе, пригодятся тебе они, Павел. А нам - что, мы сытые, ты не думай, с голоду мы не помрем! У нас ещё и картошка осталась в подполе,  и свекла, и морковь еще. Во-он там - наш сарайчик, правый будет напротив.
И она показала рукой в сторону окна на хилые строения во дворе.
       - А вы, Анна Ивановна, припрячьте деньги пока, а там видно будет, жизнь она такая, пригодятся. Машеньку надо растить, кормите её получше, Галина говорила, худенькая она, болезненная. И себе ни в чем не отказывайте. Это Галина зарплата и моя за два года работы в лагере. Себе тоже оставил, вы не беспокойтесь. Я не брошу вас, помогать стану, коли жив останусь. Не нужны мне деньги теперь, не на кого тратить. Жизнь моя теперь так складывается.
        - А ты что же, помирать что ли или на войну собрался? Почему так говоришь о себе?
         - Да какая война, Анна Ивановна, я не знаю, что будет дальше, как жизнь пойдёт и где буду, сами понимаете - работа у меня такая. Мне бы Машеньку повидать хотелось, можно?
          - У соседки она, с внучкой ее играет. Позову сейчас.

Анна Ивановна вышла из комнаты. Павел обратил внимание, что она с трудом поднялась, опираясь на палку, ходит плохо, обута в обрезанные валенки, с подшитыми кожей пятками. Подумал, такие в деревне старики носят, значит ноги больные. Через несколько минут Анна Ивановна вернулась, держа за руку маленькую трехлетнюю девочку. Тоненкая и прозрачная, словно нежный цветочный липесток, с большими грустными глазами девочка, похожая на сказочное существо, пристально смотрела на Павла своими не моргающими глазами, при этом губы девчушки немного подрагивали, она не понимала еще - то ли пора плакать, то ли улыбаться от радостного открытия, кто стоит перед ней. Большеглазая девочка прижималась к бабушке, обхватив ее за юбку, смущенно поглядывала на незнакомого ей человека.
Она продолжала молча разглядывать его снизу вверх, перевела глаза на сидящего Зайца, и на мгновение Павлу показалось, что в глазах ребенка мелькнул интерес. С трудом шевеля губами, она с надеждой тихо спросила:
    - А ты мой папа?
Анна Ивановна вспыхнула, щеки ее покрылись нервным румянцем, она хотела одернуть Машеньку, поправить ситуацию, но Павел, радуясь новому повороту событий, глянул на нее строго, сделав предупреждающий знак, Анна Ивановна даже несколько отпрянула в сторону и отвернулась к шкафу, заплакав. Волна незнакомой нежности накрыла Архипова, он смотрел на это бестелесное ангельское существо с умными глазами и думал о том, что эта маленькая, беззащитная, теперь такая одинокая девочка, нуждается в нем. А ему нужна она. Появилось острое желание - дать себе и ребенку надежду на будущее... Он нагнулся к девочке, приблизился совсем близко к ее бледному личику и спросил: - Машенька, а ты что - узнала меня?
       - Да! Ты же Зайку пивез! Мама же говоила - папа пиедет, Зайку пивезет! Тепей я всем скажу пья тебя, что ты нащойся! - уже радостно воскликнула Машенька.
Павел подумал о своей Дашке. Три года назад, когда в последний раз он видел её, она была ещё маленькой и худенькой, совсем немного старше Машеньки, но розовощекой и крепкой на вид.
Он встал, отошел к окну, вынул папиросу, потом смял и запихнул обратно в карман. Анна Ивановна повернулась к нему, выпрямилась и тихо задала вопрос:
      - Зачем тебе все это? Ты не лезь в нашу жизнь, не вороши ребёнка - жили ведь сами как-то раньше. Или вина твоя есть какая?
      - У вас нет никого теперь, прожить одним трудно. А вина моя теперь всегда найдётся, так жизнь моя поменялась. Я тоже один теперь. Она же отца своего не знает? А мне будет смысл вернуться оттуда, куда собираюсь. У меня сестра в деревне под Рязанью,  хорошая, добрая, поможет вам с Машенькой. А там, глядишь, и я вернусь…
Анна Ивановна обратилась к внучке:
        - Смотри, Машенька, вот подарки тебе, это Зайчик, а это конфеты, ты бери, не стесняйся!

Машенька робко протянула руку сначала к мягкому плюшевому Зайцу, потрогала его за ухо, потом за лапку, нерешительно взяла на руки и прижала к себе, крепко обхватив обеими ручонками. На конфеты просто смотрела, не моргая. На лбу у Павла появилась испарина, подумал - ребёнок конфет совсем не знает.
        -  А я сахай юбъю! И вайенье. Тойко баушка не даёт мне, беежет на завтъя. У тебя есть сахай?
        - Сахара нет с собой, а хочешь куплю? Конфета тоже сладкая, ешь, Машенька, она вкусная.
Павел сам вложил одну шоколадную конфету прямо в руки девочке.
Сердце его сжалось - он и не помнил, чтобы так расстраивался раньше из-за детей, вокруг много сирот, всем живется не сладко, в приютах теперь много детей. Что-то случилось с ним сейчас, словно надломилось внутри, он подумал и о своём Витюше, одногодке Машеньки, хотя в последние три года совсем не разрешал себе думать о детях и Анне. Жалость к несчастному ребенку, оставшемуся теперь без матери, его придавила, он присел на корточки, погладил Машеньку по головке, потом привлек девочку в обнимку с Зайцем к себе на колени -  она пошла, сама устроилась поудобнее, с интересом развернула обертку конфеты, а фантик отдала бабушке, попросила её:
       - Баушка, ты не выбъясывай, къясиво сложи, я игъять буду потом!
Павел держал на коленях невесомую девочку, её тоненькие две косички с вплетенными цветными тряпочками вместо лент, вызвали в нём прилив небывалой нежности, он гладил её голову, морщил глаза, чтобы не заплакать, а сам думал о Галине.
В голову пришла мысль о его косвенной вине в смерти Галины… Нельзя было в лагере думать о детях, но Галина просто бредила ребенком, так хотела родить от Павла. Так любила его. Он и решил тогда - раз дал Бог, пусть будет, и начнут они новую жизнь. А вот как все обернулось. Галины с ребёнком нет, а Машенька сиротой осталась, он и помочь не сможет ничем, кроме денег. Впереди полная неизвестность.
В голову Павлу пришла странная мысль - "Анна моя не оставила бы старушку с ребенком, к себе взяла бы обеих, вырастила бы Машеньку".
Он часто мысленно примеривал, что бы сделала его бывшая жена, как бы она поступила на его месте в сложной ситуации, что сказала бы…

В небольшой комнате было даже уютно, но бедность сквозила из всех щелей - старых окон и потрескавшихся обоев никогда не видавшей ремонта комнаты. Машенька что-то говорила Зайцу, кормила его конфетой, а потом пролепетала:
         -  Ты, Зая, веди себя хаяшо, скоя мама пиедет, гуять вместе с папой пойдем.

Павел уже еле сдерживался, даже голос его изменился, сдавленным стал, вынести это  было ему не по силам. Он попрощался с Анной Ивановной, сказал, что навестит их, когда сможет, но это будет не скоро. Потом вдруг обернулся, попросил карандаш, что-то записал на тетрадном листочке и протянул Анне Ивановне.
         - Анна Ивановна, это адрес моей сестры Татьяны, она в деревне под Рязанью живет. Лечить умеет. Вы не тяните, с Машенькой к ней езжайте, там полегче будет. Сестра рада будет. Я письмо ей напишу про вас. Дайте мне слово, что поедете! У вас же нет никого, вы одни остались, а с Татьяной и Марфой Савельевной вам хорошо будет, они добрые, любить вас будут. Вместе Машеньку вырастите.
Анна Ивановна в недоумении покачала головой, взяла листок, а в глазах ее светилась благодарность. Она проводила Павла до двери, он уже взялся за ручку, потом обернулся, нагнулся к маленькой, снова уже будто съежившейся от свалившегося на неё горя старушке, обнял её на прощание и быстро спустился вниз. В машине вырвал листок из записной книжки и написал письмо Татьяне. Об Анне Ивановне и Машеньке. Потом ещё Фёдор напишет своё, и оба письма вместе в одном конверте он бросит в почтовый ящик.
    
Ехал он обратно в лагерь и все мысли его были не о подготовке побега Федору, сейчас он думал только о Машеньке. Подумалось ему, что и его маленький Витюша да и старшие дети вдруг тоже могут остаться сиротами. Ещё и на чужбине.
Он всё твёрдо решил для себя. Так и Галине будет спокойнее. Она же любила его. Как никто и никогда в его непутевой жизни.

               

     В последнее время Пал Палыч с большим удивлением для себя, ярого атеиста и коммуниста, стал чаще задумываться о Боге. Еще работая в Ухтпечлаге, он просматривал дела двух попов, не понимая, куда их распределить на работы, беседовал с обоими, сначала просто расспрашивал обо всем, потом глубоко втянулся в разговор, начал спорить, аргументов для отстаивания своей позиции оставалось всё меньше, и вдруг он понял - ему интересно говорить с ними, с одним уже стариком, а другим помоложе, смотреть на них, слушать их. А ночью после задушевных бесед не мог долго заснуть - все думал и думал о разговорах с ними. Один из  попов как-то сказал ему:
       - Вот, ты - коммунист, думаешь, что не грешишь, все совершаешь по совести своей, по идейности, как ты думаешь. А задумайся, в чем идейность твоя, сколько всего совершил ты такого, на что права не имел: людей жизни лишать не тобою данной, а Господом нашим, скольких детей лишил их отцов, сиротами оставил, а сколько помыслов плохих было... Господь, любящий тебя и всепрощающий, хорошую жену тебе дал, деток здоровых, берег тебя от пули, от болезни тяжелой, терпел, ждал, надеялся на осознание твое, на раскаяние, но всё напрасно. Как ты распорядился жизнью своей? Растерял всё… А око всевидящее наблюдает за всеми нами и за тобой пристально, и в результате нераскаяния твоего обязательно последует наказание. А ты не жди наказания, покайся сам от души, живи праведно и честно, по совести! Раскаяние - это удивительная сила дождя для нашей совести, что смывает Господь всякий изъян, самые глубины нашей души от прилипшей грязи. Подобно апостолу Петру должно кричать на воде:
     -  Господи, помоги мне, ибо тону я!
И Господь всегда протянет свою руку. "Как хотите, чтобы поступали с вами, так поступайте и вы с ними" - так сказано в Евангелии от Матфея.
Вот с тех пор и запали в душу Архипова слова эти. И глаза попа. Чистые и добрые, ясные такие, как родник. И не роптал поп, не жаловался, на любую работу готов был идти. Все успокаивал Павла, что не боится он ничего, умирать не страшно ему совсем, а вот там каждый свое и получит. Что заслужил - или жизнь вечную, или ад. Тогда Архипов одного из попов отправил в библиотеку работать, а другого в больницу - помогать тяжело больным. К попу-библиотекарю приходил иногда поговорить, приносил ему хлеба, даже книжки читать начал. Другой поп, постарше который, в больнице долго не прожил, хотя Галина присматривала за ним. Умер через месяц, просто заснул на стуле и не проснулся. Не дал ему претерпеть Господь мучений адовых ещё и в лагере, настрадался старик, отмучился, умер тихо. После этого Архипов стал ещё больше задумываться о всей своей жизни - об Анне, о детях, а теперь и о гибели Галины с ребенком, и ее маленькой дочке Машеньке. Тяжелым грузом легло всё это на его очерствевшее, какое-то совсем неживое сердце. Странным показалось Павлу это новое, появившееся в нём - теперь он стал чувствовать боль не только свою, но и чужую.  Странное открытие удивило его - какой же это тяжёлый груз! Этого Павел раньше не знал, даже не догадывался.