Алькина война 16. таллинский прорыв

 
      В историю войны это сражение вписано, как Таллинский прорыв, или Таллинский переход, или Таллинская трагедия. Там было и то, и другое и третье.
       Когда эшелон прибыл в Таллин, город был уже почти окружен дивизиями группы «Север, и  немцы перерезали дороги на Ленинград, полностью прервав сообщение западной группировки войск с Большой землей. Зажатые между заминированным финнами морем и занятым немецкими войсками побережьем Эстонии, Балтийский флот и сухопутные войска 10-го стрелкового корпуса ничем не могли помочь, ни Ленинграду, ни себе, поэтому высшее командование, с большим нежеланием отступать и поэтому с большой задержкой, приняло решение об эвакуации всей группировки в Ленинград морским путем. Эта задержка и стало началом трагедии.
 Дивизион Григория, даже не принявший участие в боевых действиях, был сразу же направлен в порт, и то, как шла погрузка, как сталкивались противоречивые команды и одно налезало на другое, уже вызывало опасения.  В глазах своих солдат Григорий читал скрытый страх: пехотинцы, привыкшие к земле, не знали моря и боялись его.
 Погрузка шла несколько суток днем и ночью; то, что не успевали погрузить, уничтожали прямо в порту или топили в железнодорожных выгонах в море прямо с причалов. Грузились на все суда: крейсеры, эсминцы, сухогрузы, транспорты, пассажирские шхуны, пароходы,  буксиры, - все, что могло плыть. Многие лодки и прогулочные яхты догоняли суда уже в открытом море и перегружали на них людей. Вывозили войска и гражданское население, жен и детей военнослужащих, ценное государственное имущество, золотой запас и наиболее ценные документы.
 Бомбежки и обстрелы начались еще во время погрузки, но огонь береговой артиллерии и кораблей несколько отгонял немецкие самолеты от причалов. Когда же суда стали поочередно выходить в открытое море и растягиваться вдоль линии движения, начиналось их планомерное избиение с моря и воздуха.

   …Более трехсот судов вытянулось вдоль берега на несколько миль, пробираясь на восток. Море штормило, тральщики не могли работать на высокой волне и не справлялись с тралением мин. Небольшие суда, подорвавшись на минах, раскалывались надвое и уходили в воду почти сразу под крики тонущих людей. Боевые корабли в ограждении конвоев еще проскакивали мины, но перегруженные транспорты, шедшие внутри конвоев, напарывались на мины и ничем не могли помочь ни им, ни себе, а немецкие самолеты непрерывно заходили из низких облаков, бомбили  и расстреливали суда в упор. 
Самолеты шли двойками, как на учениях: с первого и второго захода сбрасывали бомбы, затем заходили третий и четвертый раз, расстреливая суда и людей на палубах из пулеметов. Огонь самолетов был настолько плотный, что пожары на судах возникали один за другим; судовые команды пыталась тушить их, но редко успешно. Юнкерсы заходили на судна с борта и пролетали так низко, что можно было разглядеть смеющиеся лица немецких летчиков. Для них это была охота, почти безнаказанная, слишком легкая на уровне их летного мастерства, - стрельба по игровым мишеням.      
 Боевые корабли с подготовленными командами ставили дымовые завесы и били из всех стволов, но транспорты с наскоро установленными пулеметами и легкой артиллерией на палубах, загруженные сухопутными войсками были почти безоружны против самолетов и мин. Люди на палубах, спасаясь от бомб и пулеметов бросались прятаться за настройки на противоположный борт. Судно кренилось на бок, капитан на мостике разрывал голосом жестяной рупор, матросы команды старались сдержать людей, но обезумевшие люди метались по палубе, видя только одну смерть – сверху. Сухопутные, порой необстрелянные солдаты, еще не бывавшие в боях, обезумевшие от бомб, с искаженными от страха лицами ничего не понимали в грохоте и разрывах, не слушали команд и в панике метались по судну, раскачивая его. Сдержать людей, было невозможно: один молился и со слезами на глазах, звал мать, другой в шоке пытался приставить на место оторванную руку, третьи, озлившись и матерясь, стреляли по самолету из винтовок, но большинство металось по палубе и надстройкам, пытаясь укрыться.  А юнкерсы, сбросив часть бомб и обстреляв судно, уже заходил с другого борта, поливая из пулеметов. Все бросались на противоположный борт,  судно  кренилось, переворачивалось, и все оказывались в воде. Порой  люди, спасаясь от огня, сами прыгали за борт, а немецкие и финские самолеты налетали один за другим и длинными очередями добивали и судно, и людей.
       Море кипело от волн и разрывов. Половина людей уходило ко дну сразу же; те, кто выплывал, царапался на днища, лез на болтавшиеся шлюпки, цеплялся за что попало. Шинели и амуниция солдат тянули на дно; моряки и умеющие плавать пытались выплыть и помочь другим, особенно женщинам, но не умеющие плавать барахтались в воде, в страхе цеплялись за плывущих, не давая им плыть, и под воду уходили и те, и другие.
       С севера, со стороны финского берега то и дело выскакивали торпедные катера и били торпедами по крупным неповоротливым транспортам, а самолеты заходили снова и снова и били сверху по шлюпкам и телам.
         Позже Григорий рассказывал Альке и Анне, что ничего более страшного, чем пожар на судне, и паника на море, он не видел. Это был его первый бой в этой войне и самым жутким в нем было полное бессилие: то, что он, командир Красной армии, артиллерист, коммунист, прошедший гражданскую войну, инженер-металлург, столько знавший и столько уже сумевший, гораздо более старший, чем многие из тех, кто его окружал сейчас, ничего не мог сделать. И другие тоже не могли… Можно было только держаться или прятаться куда-нибудь. Но и прятаться было некуда.
 
    Трое суток шло это избиение с короткими перерывами на ночь. На второй день дымы от пожаров и дымовых завес застилали низкое небо до горизонта; казалось он не рассосется никогда. Подбитые транспорты выбрасывались на прибрежные камни, чтобы спасти людей, всплывшие от разрывов бомб мины плясали на волнах, как рогатые мячики. Боевые корабли цепляли пассажирские суда, потерявшие ход, на буксир и, отбиваясь от самолетов, тащили их в сторону Кронштадта. И только на третий день при приближении к Гогланду (остров перед Кронштадтом) атаки самолетов начали несколько ослабевать; вышедшие навстречу корабли Кронштадта и береговая артиллерия стали отбивать атаки с воздуха. 
Это были трое суток кошмара, превратившиеся в одну сплошную черно-серую, холодную и злую ночь среди волн и смерти.
          Только через много лет после войны, когда рассекретят сведения Генштаба, станет известно, что из двухсот военных судов, вышедших из Таллинна, до Кронштадта дошли только сто тридцать, из двадцати крупных транспортов были потоплены восемнадцать, из сорока тысяч гражданских и военных лиц, эвакуированных из Таллиннского котла, в море погибло около пятнадцати тысяч, в основном гражданские лица и сухопутные войска. И когда Григорий ступил наконец на твердую землю в Кронштадте, он думал только о том, что ему необыкновенно повезло не погибнуть в этой  мясорубке на воде.
 Через пару дней его с остатками его батальона перевезли в Ленинград, а еще через неделю отдыха и переформирования он в составе только что сформированной 5-ой Дивизии Народного Ополчения уже был откомандирован на Пулковские высоты в должности старшего политрука артиллерийского дивизиона.   
     Одна батарея  122-ух миллиметровых гаубиц, две батареи 76-и миллиметровых пушек по четыре орудия в каждой, с расчетами, тягачами, лошадьми, возницами, боезапасом, взводом управления, взводом связи и двумя взводами поддержки – около сотни личного состава с техникой - были выданы ему под начало вместе с командиром дивизиона, чтобы беречь их, направлять, жить с ними, управлять, воодушевлять, организовывать на борьбу, требовать воевать и умирать с ними, если потребуется.