Алькина война часть 3. 22. день отдохновения 23. с

                ЧАСТЬ 3.

 «Блажен, кто посетил сей мир в его минуты роковые…»
                Ф. Тютчев
 
22. ДЕНЬ ОТДОХНОВЕНИЯ 

Он проснулся сам, полежал немного, вспоминая вчерашний день и радуясь, что не нужно идти в садик, потом сбегал в туалет, сам помылся на кухне, оделся, позавтракал и, проверив все ли он сделал, как обещал взрослым, двинулся в комнату Городниченых.
Бабушка Городничина ему нравилась. Она была очень похожа на Лору, такая же маленькая, кругленькая, улыбчивая, с вьющимися, но аккуратно уложенными полу седыми волосами, в круглых очках с такими выпуклыми стеклами и так близко прижатыми к лицу, что за ними не было видно глаз. Обычно она была мало заметна в квартире, потому что редко выходила из своей комнаты, и Алька шел к ней сегодня как бы знакомиться поближе.
Когда он протиснулся в полуоткрытую дверь комнату Городниченых, бабушка сидела за столом такая же спокойная и незаметная, как всегда, и что-то перебирала руками на столе, неторопливо работая ножницами. Круглолицая, круглоносая, да еще в круглых очках с толстыми стеклами, она показалась Альке настолько простой и милой, что он даже залюбовался ею. Руки у нее тоже были маленькие и круглые, а ее волосы слегка пошевеливались и слабо поблескивали на фоне окна.
       -  Вот и Алик к нам в гости пришел, - не отрываясь от своей работы, спокойно и немного распевно сказал она, словно давно ожидала Алькиного прихода.
На некоторое время она словно забыла об Альке, занятая работой, а потом подняла на Альку свои круглые стекла очков и сказала:
   -  Ты проходи, Алик, и садись… Вон стул свободный.               
        В комнате было тесно, тепло и уютно, и когда Алька пододвинул к столу расшатанный стул и сел на него, он увидел на столе целый ковер разноцветных бумажек и листы цветной бумаги, разложенной на нем.
- Это я цветы делаю, - объяснила бабушка. Вот, смотри как… Беру бумагу, складываю ее, потом вырезаю, и… получается цветочек. Видишь, как просто?
- Ага, - ответил Алька совершенно довольный тем, как просто на его глазах возник красный бумажный цветок.
- Говорить надо не «ага», а «да», - спокойно поправила бабушка, вырезая очередной цветок, - понял?
- Ага, - ответил Алька
- Не «ага», а «да»… Ну-ка скажи «да»…
- Да! – сказал Алька, - и оба они улыбнулись от взаимопонимания.
      -   А сколько тебе лет, Алик? - снова спросила бабушка.
- Четыре, - ответил Алька, - и добавил, -  лета…
- Не лета, а года, - снова поправила бабушка,
- А почему? - спросил Алька.
- Не знаю, - пожав плечами, просто ответила бабушка. – Просто так уж люди говорят: три года, четыре года, а потом – пять лет, шесть лет… - И то, как она просто призналась в своем незнании и как пожала плечами, так понравилось Альке, что он даже засмеялся.
 Пока они говорили, бабушка продолжала делать цветы: брала проволочку, ловко навивала на нее зеленую бумажку, потом прикручивала  к кончику проволочки красную головку вырезанного цветка, а к стебельку – зеленые листики, и получался красивый цветок на ножке, который она аккуратно откладывала  в отдельную кучку.
- Вот так я их и делаю, - пояснила бабушка. – Видишь, сколько уже наделала?
-   Ага, - ответил Алька и тут же поправился, - да… А зачем?
- А я цветы делаю, а тетя Валера их относит на базар и продает, пояснила бабушка, - И я работаю, и она работает: все же деньги… Понял?
- Да, - уже твердо ответил Алька.
- Ну, раз ты такой умный, скажи, а как ты живешь теперь?.. Миша уехал?
- Да, - подтвердил Алька, - с мамой…
- И Рита уехала…
- И Рита, - грустно подтвердил Алька.
- А почему же она уехала? - так же распевно спросила бабушка, продолжая нанизывать цветы на ножки.
- А она с папой Лёней жить захотела, - честно признался Алька.
- А папа Лёня почему уехал? - спросила бабушка.
   Алька подумал и сказал то, что считал более достоверным:
- Мама не хотела.
- А почему же она не хотела? – подвязывая к ножкам листики, спросила бабушка.
          Алька снова подумал, подбирая слова, и составил достаточно длинную
для себя фразу.
-  А сначала он был в коман…ровке (на этом слове он конечно запутался), потом привез рыбу, а мама не хотела, и он ушел, а мама плакала. А потом он снова пришел, а мама снова не хотела, и он снова ушел, и мама снова плакала, - сказал Алька и сам удивился своей разговорчивости.
-  Понятно, - сказала бабушка и посмотрела на него не через очки, а как-то боком, и Алька заметил, что у нее за очками тоже есть глаза, такие же круглые и темные, как у Лоры и дяди Саши, и такие же блестящие.
      Альке был так доволен, что бабушка его поняла, и ему есть теперь кому поделиться своими впечатлениями, что он тут же стал рассказывать ей о той рыбе, которую приносил папа Лёня, и как он, Алька, хотел пустить ее в воду, чтобы она плавала, и в которую он засунул палец, но во время рассказа кто-то застучал во входную дверь квартиры, бабушка побежала ее открывать, и в комнату, размахивая портфелем, ворвалась радостная Лора.
Она тут же зацеловала Альку, швырнула портфель на кровать, доложила бабушке, что ее из школы отпустили раньше, чтобы они выучили дома большое стихотворение, и сейчас они с Алькой пойдут учить стихи к Альке, потому что стихи легче учить вслух и вместе.
     -  Ну, как мать! Вся в мать!.. вся в мать! - повторяла бабушка, суетясь и взмахивая руками, а Лора уже лезла на стул, придвинув его к шкафу, на котором стояли глобус и лежали книги, поискала что-то там, не нашла, спрыгнула, полезла в портфель, достала из него сначала матерчатую куклу, бросила ее на кровать, потом - большую книгу с цветной картинкой на обложке, стащила со стула Альку и поволокла его к нему в комнату. Откуда она знала, что стихи легче учить вместе и вслух, было неизвестно.

…Лора положила книжку на стол, усадила на табурет Альку, села сама, и Алька увидел на обложке удивительную и необъяснимую картинку: рядом с короткой, но толстой пушкой с большими колесами, на большом полосатом чурбане сидел мужчина с седыми усами, перепоясанный по груди черными лямками, в белых штанах и шапке, похожей на перевернутое ведро.   
 Мужчина держал рукой во рту какую-то кривую штуку, из которой шел дым, рядом с пушкой, прислоненное к ней, стояло большое ружье со штыком, а перед мужчиной сидел мальчик, похожий на Мишу, в таких же, как у мужчины, белых штанах и короткой курточке с пуговицами, и смотрел на мужчину.
Лора села рядом, поерзала на стуле, чтобы устроиться удобнее, раскрыла книжку и сказала:
- Вот!.. Бородино!.. – и стала читать, пока Алька рассматривал картинку и ниже нее строчки букв.
-  Скажи-ка, дядя, ведь недаром, - звонко читала Лора, - Москва, спаленная пожаром… французу отдана?…. Ведь были ж схватки боевые… да, говорят, еще какие!.. Недаром помнит вся Россия… про день Бородина!..
На другой странице была уже другая картинка, и под ней, так же как на первой внизу - строчки букв, и Лора прочла новые строчки:
Она снова перевернула страницу и оказалось, что на новых страницах были новые картинки, а под ними, так же, как на первых – строчки букв, и Лора продолжала читать дальше, а Алька, разглядывая картинки и не понимая многих слов, вслушивался пока в этот необычный запоминающийся ритм строк: две длинных строчки  и за ней – короткая и ударная, потом три следующих длинных и снова – короткая и ударная.
Когда Лора кончила, Алька сразу же упросил ее объяснить, что  нарисовано на картинках. И Лора стала рассказывать ему про войну с французами, которая была давно, про пожар Москвы, про то, как мы все-таки победили французов и выгнали их с нашей земли, - все что она запомнила на уроке, - и вот этот мальчик, спрашивает теперь у старого солдата, который сидит на большом барабане и курит трубку, про тот день Бородина, когда мы начали бить этих захватчиков-французов под Москвой.
Когда Алька разобрался в сюжете и просмотрел все картинки заново, Лора начала снова:
- Скажи-ка, дядя, ведь не даром… Москва, спаленная пожаром… Французу отдана?.. Ведь были схватки боевые, - и Алька уже начал подхватывать с ней уже знакомые слова, - Да, говорят, еще какие!
- Недаром помнит вся Россия, - читала Лора, а Алька весело отзывался ей, - про день Бородина!..
Лора повторила первую строфу вместе с Алькой и продолжила:
- Да, были люди в наше время… Не то, что нынешнее племя… Богатыри – не вы!.. Плохая им досталась доля… Не многие вернулись с поля… Не будь на то господня воля… Не отдали б Москвы!..
Почему-то эти слова напомнили Альке по ритму и по смыслу слова другой песни тоже с неровным ритмом, которую он часто слышал из тарелки радио и хорошо запомнил: «Вставай, страна огромная… вставая на смертный бой... с фашисткой силой темною… с проклятою ордой…», а Лора уже продолжала читать дальше:
-  И молвил он, сверкнув очами… Ребята! Не Москва ль за нами?.. Умремте ж под Москвой….. Как наши братья умирали!.. И умереть мы обещали… И клятву верности сдержали… Мы в бородинский бой…
Лора читала строфы по два раза, а Алька повторял за ней последние строчки , и так они шли дальше:
- Изведал враг, в тот день немало…Что значит русский бой удалый… Наш рукопашный бой….. Земля тряслась - как наши груди… Смешались в кучу кони, люди… И залпы тысячи орудий… Слились в протяжный вой…
Под конец они оба так увлеклись этим процессом и с таким удовольствием читали, возвращались, снова читали и почти распевали стихи - причем Алька иногда даже помогал Лоре, - что вскоре смогли прочесть все почти наизусть, продемонстрировали, как они выучили стихотворение сначала бабушке в ее комнате (Алька, конечно, еще только подсказывал), а потом и родителям, вернувшимся с работы. (Алька, разумеется, часто отвлекался и заставлял папу объяснять, что такое булат, мусью, картечь, уланы и почему надо забивать заряд в пушку туго), а Лора с удовольствием слушала объяснения папы и подсказывала Альке, когда он забывал, и родители, кажется, были очень довольны, как Алька провел этот день, не ходя в садик.
На следующий день Лора принесла пятерку из школы за прочитанное перед всем классом «Бородино», они с Алькой еще раз с удовольствием прочитали эти стихи вдвоем, а через день Алька заболел и из-за этого снова не пошел в садик.
Так вместе с войной и стихами в Алькино сознание вошла настоящая поэзия и уже никогда не покидала его, как ни отрывала порой от нее сама жизнь с ее необходимой реальностью.
    
23.   СНЫ И  НОВЫЕ ОТКРЫТИЯ

К счастью он заболел не тяжело. Сначала начали чесаться ноги ниже колен и руки до локтей, потом на этих местах появились прыщики и, увидев, как Алька расчесывает себе руки, мама забила тревогу, боясь ветрянки или еще какой-то инфекции, и повела Альку к врачу.
Врач сказал, что это не ветрянка, а обычный диатез, скорее всего от недостатка витаминов (тогда еще не знали слово аллергия), выписал какую-то мазь, зеленку и велел не ходить в садик, пока не кончится, и Алька оставался дома.
Дома он, конечно, оставался с удовольствием, играл на полу полученными игрушками, разбирая их пополам и разбираясь в устройстве механизмов, а когда приходили из школы девочки, садился с ними за стол делать уроки. Лора помогала Вале, а Валя учила Альку буквам, так что он параллельно с ними научился читать простые слова из букваря, рисовать буквы и считать до ста и выше. Дальше считать было уже не интересно потому что все было понятно, и можно было считать бесконечно. Когда ему надоедало считать и писать буквы, он с удовольствием рисовал на страницах старых тетрадей танки и самолеты. И танки, и даже самолеты были обязательно с флагами, и все флаги победно развивались.
Все бы было совсем неплохо, если бы не прыщики и болячки. Они зудели, несмотря на мазь, и ползли по всему телу, и мама даже пришлось забинтовывать ему руки и ноги, чтобы он не расчесывал их. Но прыщики появились даже на лице, и Алька однажды утром с трудом открыл глаза, потому что веки слиплись. Тут у Альки продолжилась история со снами и занятными открытиями, которые он делал благодаря им.

… Первый сон, который он увидел еще до мотоцикла за тумбочкой был очень простым. Алька играл во дворе в прятки и полез в узкую щель между сараями, чтобы спрятаться, и вдруг большая черная птица, скорее всего ворона, расставив крылья в полете, бросилась на него сверху, заслонив небо. Деться от этой птицы в узкой щели было некуда и Алька испугался и от испуга проснулся. Мама объяснила Альке, что бояться таких снов не надо, Алька просто проснется, и ничего с ним не случится. (Интересно, что точно такой же сон и примерно в том же возрасте увидела его младшая дочь, на которую так же налетела большая черная птица и даже с когтями, хотя в жизни ни у Альки, ни у дочери подобного не было).
Второй сон, который он запомнил, был, конечно, про мотоцикл, а третий – про злосчастный обманный унитаз с отбитой эмалью, который принес Альке столько огорчений своей правдоподобностью. Но тот сон, когда он заболел диатезом, был не сон, а какой-то полусон, который Алька забыл сразу же, под давлением более серьезных обстоятельств.
Дело в том, что пытаясь разобраться сон это или уже не сон, Алька решил открыть глаза и не смог это сделать. Глаза просто не открывались.
Сначала Алька подумал, что он ослеп и поэтому ничего не видит, но у него перед глазами вращались какие-то розоватые круги, и Алька, подергав веками, сообразил, что он все-таки что-то видит и просто не может открыть глаза, потому что веки слиплись. Тут ему пришлось напрячь свои еще полусонные мысли на решение явной проблемы: как отрыть глаза, если веки не открываются сами, и подумав хорошенько, он нашел решение – надо открыть веки руками. Он вытянул руки из-под одеяла и одной рукой за верхнее веко, другой - за нижнее, все еще не уверенный не снится ли ему это, растянул сначала веки на одном глазу, а потом и на другом. Тогда он увидел перед собой знакомый рисунок на стене - нечто вроде витого овала, в котором было нечто вроде цветка с большими лепестками, которыми были покрыты все стены в их комнате прямо по штукатурке.
Так Алька понял, как бороться с обманными снами и с конъюнктивитом одновременно: если ты увидел перед собой на стене знакомый рисунок, значит ты уже  проснулся.
Но от неясного сна, содержания которого Алька так и не вспомнил, осталось какое-то приятное ощущение, которое Алька сумел уловить только на следующий день, когда, несмотря на промывание глаз, у него снова слиплись веки. Теперь Алька летал во сне, летал свободно и легко, не двигая ни руками, ни ногами, и без всякого пропеллера, какие были на самолетах. Он просто поворачивал голову, куда хотел, и летел над сараями во дворе, над сквером рядом с домом, где Рита села на гвоздь, и даже над домами, с удивлением обнаруживая, что крыши у высоких домов совсем не плоские, как казалось ему раньше, а пирамидальные, но очень приплюснутые, поэтому снизу с земли кажется, что они плоские.
Тут же в полете, он обнаружил, что нет необходимости поворачивать голову, чтобы лететь куда-то, достаточно только подумать, куда ты хочешь лететь, и сразу же поворачиваешь в нужную сторону. Его так позабавило это открытие, что он начал думать то влево, то вправо, совершая повороты и даже виражи, словно истребитель в небе, но тут от виражей у него быстро закружилось в голове, и он неожиданно и с сожалением проснулся. Он попытался закрыт глаза и продолжить этот приятный сон, но сколько ни старался заснуть снова, сон не вернулся. 
Эти сны с полетами возвращались к нему еще несколько раз, пока он болел, и он уже понимал, что все это происходит во сне, и даже пользовался этим, пытаясь продлить сон. Но как только он начинал изобретать во сне что-нибудь особенное вроде виражей, сон почему-то заканчивался, и Алька просыпался в реальность.
Получалось, что, если ты хочешь продолжать жить во сне, то нельзя слишком напрягать голову, а просто с удовольствием смотреть сон. А
а если ты не хочешь жить во сне, то надо о чем-то задуматься, и ты обязательно проснешься. Глубокий смысл этого открытия он оценил только в зрелом возрасте, когда сравнивал думающих людей с мало думающими; последние явно пребывали в каком-то полусне и им это так нравилось, что они явно предпочитали не думать и выходили из этого состояния только под давлением сильных обстоятельств.
 Возможно по этой причине (увеличение мыслительной активности) к концу болезни сны с полетами неожиданно кончились. Алька был несколько огорчен этим, во-первых потому, что они были приятными, и он не успел выяснить всех возможностей снов, а во-вторых потому, что никак не мог понять, как в этих снах он мог видеть то, чего никогда не наблюдал наяву, например крыши высоких домов. Ведь если крыши сараев он видел из окна своей комнаты и мог представить их себе во сне, то наяву никогда не поднимался выше крыш высоких домов и всегда думал, что они плоские, значит не мог представлять себе эти крыши пирамидами.
Этот вопрос занимал его довольно долго даже во взрослом возрасте, и он не нашел этому другого объяснение, кроме того, что давно установили психологи: мозг продолжает работать даже во сне и может как возвращаться в прошлое, так и обладает определенной долей прозрения, продлевать наше сознание вперед за пределы будничного существования. Таким образом гипотеза вещих снов имеет под собой определенную почву. Недаром мы часто, пишем во сне стихи, музыку, находим нужные слова, решаем теоремы и выводим формулы, а пробуждаясь ото сна, часто видим мир словно заново, «новыми глазами» и даже порой с успехом занимаемся ясновидением… Ну а фантазировать во сне мозг умеет просто виртуозно.

После болезни, Альку снова повели в садик, и хотя Алька побаивался своего возвращения, и внутренне приготовился к отпору возможным событиям, но все оказалось лучше, чем он ожидал. Он оказался в другой группе, с другими детьми и другой воспитательницей, которая познакомила его с ребятами, играла вместе с ними и не очень заставляла ложиться по команде на правый бок. К концу дня он уже познакомился со многими и вечером на вопрос папы Гриши с удовлетворением отчитался за проведенный день. Но самые интересные события произошли с ним, когда папа Гриша решил показать ему завод, на котором он работает.