Сага о Степанове-68. Дядя Боря и малиновый пиджак

Летом девяносто шестого, нежданно-негаданно,
Степанов в одночасье стал членом Российского союза
промышленников и предпринимателей,
и не просто каким-то там рядовым членом,
а целым заместителем председателя
регионального отделения РСПП сразу.

За минуту до этого странного виража судьбы
Степанов со своим напарником по командировке,
начальником торгового отдела Жмаковым,
удивительно напоминавшим портретного Ленина,
неприлично отъевшегося на буржуйских харчах,
мирно пил пиво в номере гостиницы «Россия»,
отдыхая после очередной поездки в Перово,
куда их неуёмный директор Семен Дмитриевич
откомандировал Степанова и Жмакова неделю назад.

Степановский шеф отправил дочек в Израиль,
намереваясь когда-нибудь и сам туда смыться,
дочки хотели жить красиво и требовали денег,
их продуманная бабушка частенько приходила
в торговый отдел, чтоб позвонить внучкам,
переговоры ни о чём растягивались надолго,
что разоряло и без того на ладан дышащий завод.

Семен Дмитриевич прибегал в торговый отдел,
умоляя больше не давать его маме звонить,
но кто бы в здравом уме решился влезать
в отношения еврейской мамы с её сыном?

Поскольку мыть на старости лет посуду в кафе,
обосновавшись где-нибудь в Беер-Шеве,
Семен Дмитриевич совсем не собирался,
то он неустанно искал, где бы и как поживиться,
при этом совершенно не брезгуя ничем на свете.

Идеи обогащения настигали его когда угодно,
он мог позвонить Степанову далеко за полночь,
возбуждённо рассказывая о новом прожекте —
Степанов молча страдал, стоя у телефона
(слушая сидя и лёжа, он быстро засыпал),
вставляя равномерно свои «угу» и «ага»,
а наутро вылетал куда-нибудь к чёртовой бабушке,
чтобы реализовать очередную гениальную схему,
придуманную его генеральным директором.

Вот и сейчас он примчался в Москву не просто так,
для отбора товара их с коллегой ждал сам дядя Боря,
эмигрант, проживший в Штатах двадцать лет,
сколотивший в Москве империю секонд-хэнда,
располагавшуюся где-то глубоко в промзоне Перова.

"Император" был удивительно схож лицом и возрастом
со знаменитым режиссёром Дмитрием Астраханом,
Степанов имел полную возможность присмотреться
к американцу — коварный и самолюбивый,
дядя Боря размечтался захватить Дальний Восток,
Семен Дмитриевич обещал ему свою поддержку,
прислал ребят отобрать первую партию товара,
но ни Степанов, ни Жмаков совсем не спешили
заниматься сортировкой секонд-хэндового хлама,
прекрасно понимая полную бесперспективность
предстоящей сделки по одной простой причине —
их регион был завален китайским ширпотребом.

Но спорить с хитроумным дядей Борей было опасно,
тот назубцевался в Америке и насаждал демократию
в России жёсткими методами, не слушая возражений,
Семен Дмитриевич, предвкушая барыш, отмахивался,
поэтому Степанов и Жмаков решили пока не спешить,
прекрасно понимая, что отправленный секонд-хэнд
мёртвым грузом ляжет на прилавках их Мухосранска,
дядя Боря вскоре потребует оплаты, а её не будет —
Семен Дмитриевич никому никогда не платил в срок,
шеф будет кричать, топать ногами и брызгать слюной:
«Опять подставили меня?! Зачем вы это всё навезли?»
дядя Боря станет нервничать и нехорошо ругаться —
нет, такое Степанов с Жмаковым проходили не раз.

Судьба свела их не так давно, оба были приезжими,
Жмаков служил срочную на большой погранзаставе,
из любовно-карьерных соображений «заделал ляльку»
легкомысленной дочери секретаря райкома КПСС.
Партия развалилась, Жмаков где-то проторговался,
тесть пристроил зятя к Семену Дмитриевичу —
тот собирал пылесосом всех, за кого ни попроси,
к счастью, никто из них надолго не задерживался,
Жмаков стал исключением, занялся торговлей,
он был толковый и приятный в общении человек,
улыбчивый, светлый — портила его распальцовка,
оставшаяся от бурного прошлого, видимо, навсегда.

Они прекрасно дополняли друг друга в работе.
Чистоплюй Степанов был скорее стратег, чем тактик,
Жмаков не чурался работы, зато стратегом не был,
шастал налево, любил покушать и радовался жизни —
Степанов, вечно недовольный, жаждал большего,
работать умел, но не любил —
Жмаков, напротив, всегда сиял лысиной,
гоняя круглосуточно на старенькой «японке» по магазинам,
ворковал с продавцами, попутно пристраивая «левак».

Приехав к дяде Боре и осознав весь масштаб аферы,
они переглянулись и решили с отгрузкой не спешить —
брать на себя такую уйму секонд-хэнда было стрёмно,
ишак или султан, тут что-то должно было случиться,
требовалось просто ненавязчиво тянуть время, и всё.

Звонок в номере заставил сердце Степанова ёкнуть,
он ожидал услышать вопли шефа, но ему повезло —
его отыскал некий чиновник из аппарата губернатора,
«хозяин» повелел им принять участие в съезде РСПП,
который будет происходить завтра в Доме союзов,
на родине опять что-то пропустили или недосмотрели,
а больше никого из региона в Москве не оказалось,
теперь от них требовалось срочно отыскать Союз,
который располагался неподалёку от «России»,
объявиться там и получить необходимые документы.

Степанов срочно кинулся искать себе костюм,
кое-как нашёл летний, горчичного цвета, в клеточку,
на лацкане вышито яркое «Palm Beach Yacht Club»,
как Степанов понял потом, костюм был клубный,
в таких на партийные съезды ходить не полагалось,
выглядел он среди делегатов как гангстер Аль Капоне,
а вот Жмаков — тот, не смущаясь, достал из чемодана
костюм малинового цвета с золотыми пуговицами,
тот самый непременный аксессуар русского бандита,
любовно разгладил ладонью и довольно улыбнулся.
Степанов, человек толерантный, уважал «прайвеси»,
но тут содрогнулся душою и чуть не подавился пивом.

На следующее утро они притопали на Охотный ряд,
влились в поток пресловутых «красных директоров» —
Степанов видом хоть как-то сходил за нормального,
но от Жмакова шарахались, как от зачумлённого,
потный мужчина в малиновом пиджаке,
удивительно похожий на похмельного Ленина,
ошарашивал публику, на них косились,
пришлось поскорее проникнуть в зал и там затаиться.

Когда начали избирать президиум, Степанов опешил,
звучали имена, знакомые ему из газет и телепередач,
на сцену выходили Черномырдин, Лужков, Сосковец,
там собрался почти весь кабинет министров страны.
На удивление премьер-министр говорил понятно,
хотя с экрана выглядел тупым и косноязычным,
позже Степанов с удивлением узнал,
что это делалось на ТВ специально.

Выступал Лужков — злой, энергичный и заводной,
мелкого роста и заоблачных высот самомнения,
Аркадий Иваныч Вольский, знакомый Степанову —
вчера они ворвались в особняк на Старой площади,
Аркадий Иваныч принял их сам, напоил чаем,
попенял на забывчивость губернатора,
рассказал пару реально смешных анекдотов —
Вольский вырос в детдоме, начинал с токаря,
мечтал стать кинооператором, обожал фантастику,
но стал влиятельным политиком первого эшелона,
Степанов запомнил его байку про слова мастера,
наставлявшего юного Аркашу на «Серпе и Молоте»:
«Аркадий, слово не воробей, поймают — и вылетишь!»

В перерыве взъерошенный Жмаков полетел в буфет,
там давали бутерброды с икрой и коньяк пяти сортов,
и не какой-нибудь там буржуйский «Courvoisier»,
а советские — «Ахтамар», «Юбилейный» и прочие,
давно забытые — Степанов понял, что попробовать
эти дивные напитки шансов больше никогда не будет.

Жмаков развил бурную деятельность у прилавка,
он весело кричал на весь зал: «Братан! Наливай!»
«красные директора» в панике расступались при виде
его пиджака и бычьей шеи с «гимнастом» на цепи.

Степанов фланировал по драпированным коридорам,
его почему-то все принимали за журналиста,
видимо, импозантный костюм сыграл свою роль,
Посетив туалет в одно время с Черномырдиным,
он остро чувствовал причастность к истории Родины,
чувства переполняли его, «Ахтамар» шёл с упоением,
но праздник испортил Жмаков, сдуру записавшийся
при регистрации в выступающие, его уже объявили,
допустить политического скандала Степанов не мог,
поэтому предложил коллеге удалиться по-английски.

Они брели через Красную площадь, жарило солнце,
пьяненький Ленин в малиновом пиджаке что-то своё
яростно доказывал своему задумчивому спутнику,
у Мавзолея бродили среди туристов «двойники»,
они приняли Жмакова за обнаглевшего конкурента,
хотели слегка побить, пришлось убегать трусцой,
Васильевский спуск вывел их к гостинице «Россия»,
но подыматься в номер не хотелось,
там снова ждал телефон, крики Семена Дмитриевича,
дядя Боря с его секонд-хэндом, проблемы, заботы…

Они уселись с пивом на лавочку у кинотеатра —
если бы кто-то сказал им тогда, что через двадцать лет
не будет ни гостиницы, ни Черномырдина с Вольским,
ни «красных директоров», ни малиновых пиджаков —
но кто бы смог тогда в это поверить?


История с секонд-хэндом закончилась плохо.
Приехавший Семён Дмитриевич и дядя Боря
ударили наконец по рукам — в довесок к тряпкам
хитрый американец предложил отгрузить
контейнер восхитительной белорусской сгущенки,
это был прекрасный ходовой товар,
Семён Дмитриевич немедленно клюнул на приманку,
секонд-хэндовское шмотьё загрузили и отправили.

Когда его получили, то на заводе поднялся шум и крик,
директор немедленно свалил всё на Степанова,
пришлось вывезти всё это под покровом ночи
в спешно арендованный магазин, давать объявления,
пытаться пристроить товар по деревням —
жена Семёна Дмитриевича тёрлась в магазине,
чтобы наложить лапу, если вдруг дела пойдут хорошо,
сам директор разводил руками и делал вид,
что ничего про секонд-хэнд не знает,
Степанов долго терпел, потом плюнул, разозлился
и отправил всё обратно в Москву.

Получив свой хлам обратно,
оскорблённый дядя Боря пришёл в страшную ярость,
немедленно потребовал крови,
Семён Дмитриевич выдал ему Степанова головой,
тот немедленно улетел в Москву и целых две недели
безропотно сортировал проклятый контейнер,
находя удовольствие в простом физическом труде.

Конечно, дело не обошлось без недостачи,
но дядя Боря понимал, откуда дул ветер —
взять со Степанова было нечего, лицо подневольное,
за две недели дядя Боря прекрасно всё понял,
вытащил его директора в Москву, истребовал убытки,
пришлось Семёну Дмитриевичу раскошеливаться.

Трещина, давно уже пробежавшая
между директором и его замом Степановым,
стала расти не по дням, а по часам —
дела у завода пошли совсем плохо,
Жмаков уволился, стал торговать сам.

Степанова битва за копейку не привлекала.
Он чувствовал себя никчёмным, нереализованным,
выброшенным на обочину жизни,
времена менялись, наступала цифровая эра,
надо было срочно учиться, а где-то — переучиваться.

Семён Дмитриевич был уже одной ногой в Израиле,
набивал карман так откровенно и бессовестно,
что однажды Степанов не выдержал, рассвирепел,
в сильном подпитии переломал все стулья в кабинете
на глазах своего потрясённого директора —
а через месяц Степанова пригласил его знакомый
на смотрины к новому хозяину, бывшему военному,
там Степанов с головой ушёл в продажи,
впервые сел за компьютер и проник в Интернет…

И больше никогда и ничего не слышал о дяде Боре.


Гостиница «Россия», 1996 г. Фото из архива автора