Гардероб Греты Львовны

Дождь шумел, лакал и хлюпал. Шёл и всхлипывал. Шуршал по лестничным пролетам мокрыми калошами, заливал каждую ямку и трещину, нёсся по подворотням, стучал по жестяным крышам, бил по водопроводной трубе, бурлил и свистел в сточных канавах, густо распластывался по толстым холодным стёклам. Вода сочилась под щербатую белую раму - рама распухала, темнела, пахла старым деревом и мамиными жёлтыми книгами.

Грета слизывала подтекавшие из-под рамы капли длинным мизинцем и прикладывала холодную подушечку пальца к виску и лбу. Висок болел, лоб не чувствовал. Под пальцами лежала старая кость, обтянутая несвежей шершавой кожей.

Грета прислушалась и повозила пальцем между бровями - рука зацепилась за жесткие незнакомые борозды. "О, Боже, мой лоб! Какое напряжение! Так и вовсе складки будут!"

Подскочив, она царапнулась подолом об батарею, стул опрокинулся, что-то полетело с комода. Дотянувшись до баночки, пытаясь вернуть одной ногой стул на место, Грета принялась усиленно втирать в переносицу белую, пахнущую роскошью мазь.
"Прямо в мозг, как говорит Марго. Прямо в мозг. В мой большой светлый мозг. В моё серое вещество. Этот волшебный мусс, этот ванильный пирожный крем".

Складка на черепной коробке липко жирнела под пальцами. Но не исчезала. "Почему, интересно, лоб не толстеет? Все кости навыкат. Прощупать можно. У Марго вот гладенько тут. Но мелковато. А у Саши лоб высокий. Крепкий. Так и хочется ладонь приложить. Вот что значит интеллект!

Грета поскребла ещё застывшую дешевой керамической глиной морщинку, вздохнула, отцепила юбку от батареи и, пододвинув ближе шоколад, снова уселась за книгу.
"И что за имя такое - Грета? Кличка собачья. И чем я тебе, мамочка, до Марго-то не дотянула?".

Плитка, хрустнув, закончилась, Грета принесла с кухни ещё пару, разложила по широкому подоконнику и начала сначала:

- А потому что я тебя, Сашуль, понимаю. Душу твою поэтическую. Высший смысл твой. На тонком уровне чувствую. А Марго что, хоть и подруга мне, книг твоих она не читает. И не будет. И понять тебя не может. А я могу. Ничего, разойдется эта складка и без её заморских кремов. Душа - вот что главное", - Грета стряхнула с оставленной на подоконнике книги налетевшие капли и перевернула страницу.

"Она была прекрасна, словно лань", - Грета распрямила спину. "Тонкая талия текуче гнулась под его горячей рукой". Грета сбросила в стоявшее рядом блюдце остатки шоколада и, быстро облизав испачканные сладким пальцы, схватила с комода салфетку и стала усиленно их тереть.

Салфетка всё пачкалась густо-коричневым - казалось, какао въелось в кожу, в её, гретину, женскую сущность. И теперь всё, что бы она ни надевала: белые платья, атласные сумочки, жемчужные нити - всё пачкалось детским и бурым.
Всхлипнув, она швырнулась липким комком в изъеденный молью тапок и снова принялась читать.

Она была... Она была... Вот! - "Я любил её". Грета сглотнула и ещё сильнее вытянула шею. "Она вызывала в мне то трепетное стремление, которое не перепутаешь ни с чем. Волнение встречи с небесным, ангельским ликом на пустой истосковавшейся земле".

Грета решила помыть руки. Долго стояла, слушая воду, у крана. Переворачивала ладони, чувствуя, как мокнет и чешется под лопатками. Подозревая прорезающиеся крылья, она вернулась к книге.
"Она была прекрасна. Затмевая херувимов своей небесной лучезарной сущностью...".

На этих словах Грета решила переодеться. Вытащив из щели между дверьми шкафа державшую их потрепанную записку: "Грете Львовне в день её преображения", она привычно закрыла глаза. Тяжелая створка гардероба со скрипом отворилась - и на полную восторга и удивления Грету вывалилось мягкое кружевное облако. Томно вздыхали мех и перья, бархат и блестки шептались и охали. Огибая их, просачиваясь и проходя сквозь, вились и текли, мешаясь с мокрым шумом дождя, волшебные строчки книги: "Она была пленительна  потаенной глубиной женственности, великой яростной силой чарующей мудрости. Вечна и глубока".

Через Грету переливались океаны. Земля, казалось, отдавшая ей всю свою мощь, поднимала её на своих руках и несла высоко над всеми. А где-то там, совсем далеко, красила свои маленькие коготки вертлявая Марго. А он сидел рядом с баночками с лаком и писал свои идиотские книги.

"Дура! Какая я дура! - Грета захлопнула шкаф, выпуталась из дымной синтетической кучи и помчалась к подоконнику. Вырывая лист за листом, смахивала из-под носа сбегавшую со щёк воду. "Дура! Дура! Выдумки всё! Фантазия! Писанина чертова! Штампует сопливые женский басни, бабник! А я ему всё лето писала! Всё лето! А он взял и уехал! С Марго своей, - Грета рванула целую главу. Переплет треснул, беспомощно выгнулся, выстрелив напоследок дешевым желтым клеем.

Грета бросила разодранный том на сырой подоконник и тихо заплакала.
На помятой странице, куда обильно капала мокрая соль, значилось: «На улице уже темнело, накрапывал дождь, палая листва плыла по канаве, как порванное в клочки письмо, в котором лето объясняло, почему оно убежало к другому полушарию»**.

Грета, швыркнув, втянула каплю из уголка рта и улыбнулась. "Ты всё знаешь, милый мой. Всё знаешь. Ты думаешь обо мне даже на том конце земного шара. Ты чувствуешь меня. Ты - мой! Только мой".

- Та блин! Опять колготки порвала!

Грета захлопнула распотрошенную книгу и кинула в ящик комода.

- Привет, дорогая, - от Марго пахло булочками с корицей и сексуальными духами. - Гляди, стрелка - она помяла убегающую по ладной ножке капроновую дорожку, - Главное, чтоб не синяк. Сашулю  расстраивать не хочу. Ба, ты что, сдурела, мать, столько сладкого сожрать, - Марго, выдувая розовые жвачные пузыри, брезгливо переступила через разбросанную по полу фольгу. - Ты представляешь, что мне мой опять подарил? Опять книжку! Как только кропать их успевает? Брошу тут у тебя. Тебе всё равно, что читать. Будет спрашивать - где? Скажу - ты выпросила. И как в тебя только вся эта мура лезет? - Марго призадумалась и выдула круглый, как её глаза, гигантский перламутровый шар. - Ладно. - Дирижабль схлопнулся. - Пойду переоденусь.

Гретта глянула на оставленный фолиант. На обложке неоном по глянцу значилось: "Александр Петров. Рай для двоих". Быстро перевернув, жадно впилась глазами в форзац: "Он - успешный бизнесмен. Дом - полная чаща. Жена - красавица. Но любит скромную тихую служанку. Только ночью им удается быть вместе. Когда она превращается.....".

Грета сверкнула глазами и клыками. Переливистое золото плавилось красным, платье ползло с плеч, из пятки рос, впиваясь в желтый паркет, каблук. А где-то там, в соседней комнате, скрипел дверцами её гардероб.


 - - - - - - -
**В тексте использована цитата из произведения А. Иванова "Географ глобус пропил".