Глава седьмая

C’EST LA NUIT IDEALE, POUR UNE SOIREE SPECIALE

    С богиней луны, ночной охоты и женского целомудрия, реинкарнацией которой считал меня Клиффорд, Урсулу Торн объединяло не только самомнение и отторжение всяческого внимания со стороны мужчин. Как и Артемида, я была лишена чувства юмора и могла обидеться на сказанную с иронией фразу, если она казалась мне грубой и неуместной. Отличаясь довольно вспыльчивым нравом, я могла не раздумывая врезать клоуну, пошутившему про то, что мечто женщины у плиты, а однажды я избила нашего с дорианом общего знакомого за то, что он, проводив масляным взглядом девчонку в коротких шортах, прокомментировал, как именно оприходовал бы this dirty slut. Заметив осуждающее выражение на хмуром лице Дориана, этот мерзавец не переминул присовокупить:
    - Брось, что такого я сказал? Раз эта киска нарядилась как путана, то должна понимать, что ее будут воспринимать соответственно.
    Что случилось дальше, я помню весьма смутно, и цельную картинку сложила лишь из последующего рассказа Гинзбурга, который оттащил меня от лежащего на асфальте с разбитым носом и скулящего от боли Ларса. Неделей позже, возвращаясь с работы, я обнаружила у дверей своей квартиры полицейского, который поставил меня в известность, что господин Веллер накатал на меня заявление и я обязана явиться в участок на сорок пятой улице для дачи показаний. Дориан, вызвавшись выступить свидетелем по делу, встал на мою сторону и, невзирая на то, что судьей на заседании был мужчина шестидесяти лет, явно не разделявший моих взглядов, госпожу Торн оштрафовали на символическую сумму и, раздосадованный этим, Ларс, уходя, выкрикнул:
    - Вы оба сумасшедшие!
    Мысленно проклянув похабного подонка, считающего, что девушки, носящие чрезмерно откровенную одежду, автоматически становятся проститутками я, повиснув на обнимающем меня друге, вернулась к нормальной жизни, а два месяца спустя моих ушей достигла весть о том, что Веллер погиб. Лифт, в котором он находился, оказался неисправен. Металлический трос лопнул, и кабина стремительно полетела вниз. Когда из завалов достали изувеченное тело Ларса, его сеордце уже не билось. Не знаю, сработал ли мой мысленный посыл или же it’s просто совпадение, однако сия новость меня порадовала и, не боясь навлечь на себя осуждающие взгляды Иванны и Дориана, я закатила вечеринку по случаю гибели этого урода, зная, что мои друзья поддержат меня всегда, даже если весь мир ополчится против Урсулы, эти двое, стоя за моей спиной, будут подавать мне патроны, чтобы я отстреливалась от врагов.
    Расплатившись с таксистом, я выпорхнула из затормозившего у подножия помпезного здания с горгульями на крыше оранжевого «Паккарда» и, подмигнув стоящему на входе громиле, вошла в фойе. Сбросив с плеч жакет, я холодно улыбаясь, протянула вещь подскочившему ко мне гардеробщику и хотела было подойти к зеркалу, дабы убедиться, что выгляжу безупречно, когда слева, заглушая басы тяжелого рока, раздался визг. заслышав который я ощутила, как покрывается инеем стынущая в жилах кровь. Нехорошее предчувствие, завладев мной целиком, не помешало сделать шаг по направлению к источнику шума. В следующее мгновение музыка стихла и, ступив в огромный зал я разглядела собравшуюся у стены толпу. Ввинтившись в скопление разгоряченно перешептывающихся молодых людей, расталкивая локтями не желающих уйти с дороги, я пихнула в бок низенькую мулатку, раскачивающуюся из стороны в сторону точно в трансе и, увидев белобрысую макушку, почти мгновенно осознала, что предчувствия меня не обнамули: в «Психею» какого-то лешего притащилась Гвинет Даркблум. Сия анорексичного телосложения особа с жиденькими волосами, собранными в похожий на шарик для пинг-понга узелок,раздражала меня с тех самых пор, как Гинзбург рассказал по секрету о том, что никак не может отделаться от назойливой  поклонницы, с завидным упорством навязывающей ему свое общество. Будучи единственной дочерью знаменитого продюсера, Даркблум, видимо, не принимала отказов и максимально прозрачные намеки Дориана, что его не интересует ее персона, успеха не возымели, и Гвинет с периодичностью в несколько месяцев  появлялась на нашем горизонте. Мой друг, подозревавший, что токсичная стерва следит за его аккаунтами в социальных сетях с подставных страниц, постарался ограничить круг лиц, которым были доступны все публикации, однако надоедливая Даркблум продолжала наступление, и всякий раз, завидев ее унылую физиономию, Гинзбург досадливо морщился, шипя мне на ухо, что никто, кроме самых близких, не знал, что сегодня мы будем тусоваться в том или ином увеселительном заведении, предаваясь безудержному веселью и пьянству.
    Нахальная, прилипчивая как жвачка, эта девка, донимающая my sunny brother, умудрилась выбесить меня сильнее, чем беспардонный сексист Ларс Веллер, и я на полном серьезе задумалась о том, чтобы нанять киллера, который избавит Дориана от заигрываний душной зануды, помешанной на религии, веганстве и пытающейся убедить нас в том, что мы живем неправильно, шатаясь по кабакам, употребляя мясные блюда и спиртные напитки. Поначалу я честно притворялась, что не слышу лепета подсевшей к нам приставалы, не жопускающей мысли, что ее присутствие здесь нежелательно. Очевидно, пытаясь казаться особенной в глазах своего кумира, Гвинет без конца талдычила о книге про правильное питание, над которой она трудится, и что один экземпляр сего «шедевра» она непременно вручит Дориану, предварительно поставив на первой странице свой корявый автограф с ванимьным сердечком вместо точки над i. Я, изрядно утомленная монотонным бубнежом of this bitch, пасущей нашу компанию, не выдержала и пригрозила, что вырву ее поганый язык, если она не заткнется.
    - Как ты можешь это есть? - закудахтала отбитая на всю голову блондинка, переключаясь на госпожу Торн и тыча акриловым ногтем в мою тарелку, на которой остывала кенгурятина в томатном соусе. - Подобная пища человеком плохо усваивается и попросту гниет в желудке…
    Закончить мысль Даркблум не успела, потому что я, вскочив со своего стула, влепила суке смачный поздвтыльник. Не ожидавшая подобной выходки, дочь продюсера со стуком ударилась переносицей о столешницу, испуганно ойкнула и наконец захлопнула свою пасть, а я, понизив голос, прошипела, что никто in this world не смеет мне указывать, и если она еще раз появится в поле зрения Урсулы, то даже связи и деньги ее папаши не остановят меня, и я, натурально, сверну ей шею как пустоголовой курице.
    До этой жирафихи, видимо, дошло наконец, что it was not a silly joke, и она, пролепетав, что у нее появились неотложные дела, упорхнула, придимая ладони к местам, где у нормально питающихся людей располагаются щеки, а я, похлопав по плечу вздохнувшего с облегчением друга, вернувшись домой под утро, занялась серфингом в Интернете и даже сохранила в закладках один любопытный сайт, создатель которого обещал избавить желающих от любой проблемы за кругленькую сумму. Я действительно собиралась заказать госпожу Даркблум, если бы она продолжала лезть куда не следует, нервируя меня, Иванну и Дориана. Некоторое время от этой дуры не было никаких вестей, и вот теперь, встретившись с немигающим взглядом пустых как у сушеной воблы глаз Гвинет, я заметила лежащего на полу Гинзбурга с ножом в животе и волосы на моей голове встали дыбом от ужаса, который навалился подобно лавине, оглушая, перекрывая дыхание, лишая способности длышать и ориентироваться в существующей реальности.
    К смерти я относилась спокойно, ухитрившись словить упреки от родителей за то, что не закатила истерики на похоронах бабушек и не проронила ни слезинки, когда Кассиопея рассказала о своем диагнозе. Искренне не понимая, что могут изменить мои завывания, я с ледяным спокойствием принимала уход в мир иной членов семьи, отдавая себе отчет, что мертвым нет дела до того, печалятся ли по ним оставшиеся в живых родственники, а перетягивать одеяло на себя, демонстрируя окружающим свое горе я находила аморальным. Under the moon нет ничего вечного, и рыдающий по усопшему индивид лично у меня вызывает стойкое отвращение, поэтому морально я была готова, что рано или поздно мать с отцом отправятся в царство Аида и Персефоны, а, возможно, я прекращу свое существование раньше, и тогда им приждется хоронить младшую дочь, уложенную в деревянный ящик с безмятежным выражением on the pale face.
    Death of my best friend выбила меня из привычной колеи настолько, что я, наверное, минут пять всматривалась в некогда красивое лицо своего названного брата, искаженное посмертной гримасой изумленного негодования, силясь сложить два и два и признать, что бордовый океан стремительно расползающейся по узорчатому мрамору - кровь Дориана, убитого, очевидно, гнидой Даркблум, на чьих подрагивающих фалангах я заметила черную тень, которая падает на руки смертных, нарушивших священный закон о неприкосновенности чужой жизни, биение которой вправе унять лишь суровая и беспристрастная госпожа La Mort.
    Удивление оттго, что я безошибочно определила убийцу своего драгоценного соулмейта, если и обозначилось на периферии of my mind, было нстолько незначительным, что Урсула не придала сему обстоятельству никакого значения, всецело сконцентрировавшись на гневе, что норовил найти выход, выплеснуться наружу громокипящей лавой, погребая под собой встреводенную публику, окружившую место преступления. Готова поспорить на сорок миллионов гомериканских таллеров, никто из этих недоумков так и не удосужился вызвать скорую помощь или представителей правоохранительных органов, а учитывая положение мтистера Даркблума у меня есть основания полагать, что дочурка богатея увернется от карающих объятий Фемиды.
    Опустившись на колени, я притронулась к еще теплой коже Дориана и, поправив разошедшуюся на груди молодого человека рубашку, открывающую обзор на татуировку в виде черного круга, в центре которого располагалась закрашенная темно-красным крошечная сфера - астрономический символ Солнца. Коснувшись век, я закрыла уставившиеся в пространство перед собой eyes of my sunny bunny, после чего, оглядевшись, вычленила из интерьера гранитные шестигранники, что на манер колонн подпирали основание стеклянного купола, открывающего вид на ночное небо. Резко выпрямившись, я схватила невнятно блеющую чтио-то дрянь, посмевшую поднять свою тощую длань на Гинзбурга, я подтащила Гвинет к одному из столпов и, прицелившись, толкнула ее в грудь с такой силой, что та, потеряв равновесие, накренилась назад и, врезавшись затылком об острый угол гранитного сооружения, осела вниз. Голова мисс Даркблум раскололась аки спелый арбуз, - this fucking whore сдохла моментально, даже не успев осознать, что стряслось, и, оглядываясь назад, я неоднократно пожалела, что удостоила Гвинет столь милосердно быстрой смерти, которую она, of course, не заслуживала.