ветер

                ВЕТЕР

- Простите, - сказал мой отец слепому, случайно натолкнувшемуся на него на платформе.
- Ничего, - ответил мужчина почти одних лет с отцом и мирно пошёл дальше, прокладывая себе путь с помощью длинной белой палочки.
- Па, - обратился я к отцу, - я ничего не понимаю. Почему это ты просишь у него прощения, когда именно он на тебя натолкнулся?

- Как тебе сказать? Ну, во-первых, потому, что не отказываю слепым в праве задуматься, отвлечься. Разве мы, задумавшись, не натыкаемся на других людей, хотя прекрасно их видим? И потом… Знаешь, я всегда поражаюсь, какую бездну информации они должны держать в голове. Мы бы, наверное, с этим не справились. Простейший пример. Не случалось ли тебе быть участником такой сцены? Слепой просит довести его до магазина. Ты берёшь его под руку, собираешься перевести на другую сторону улицы, к ближайшему магазину, и вдруг слышишь от спутника: «Там ремонт». И только тут замечаешь побелённую витрину, на которой крупно выведено «Ремонт».

- Ну ладно, это я ещё могу понять. Но он-то, он почему тебе ответил: «Ничего» ?
- Видишь ли, в чём дело. Я уже давно ловлю себя на мысли, что не смогу узнать человека, который когда-то спас меня и других ребят от возможной гибели. Но самое неприятное, что если я его и узнаю, не смогу с ним поздороваться, так как не знаю его имени. А не знаю имени потому, что мы его нисколько не ценили. Он нам всегда мешал. Может быть, этот человек тоже почувствовал что-то подобное, и потому прощает меня.

- Ну, пап, ты меня совсем запутал. О ком ты говоришь, расскажи, а?
Вот, что рассказал  мне отец.
« Это было давно, в самом начале войны. Нас эвакуировали в Казахстан. Кого с бабушкой, кого с матерью, а кого и просто одних, и там, на месте, распределили по разным местам. Семей пять москвичей и ещё столько же из Калуги жили в маленьком полузаброшенном селении, где почти не было местных жителей. Домишки были маленькие и хлипкие; стены все облупились и кое-где даже отсутствовали двери. Между домами стояло несколько юрт, в которых жили казахи. Они относились к нам сдержанно, иногда подкармливали, но и сами бедствовали, так что им было не до нас. Наши матери оказались в очень трудном положении, так как неизвестно из чего приходилось добывать пищу, а отсутствие воды просто выбивало их из сил. Поселение наше было брошено посреди степи, и будущее казалось им таким же неопределённым и недостижимым, как горизонт, окружающий нас с четырёх сторон. Так, наверное, чувствовали себя люди, выброшенные на необитаемый остров. Ну а мы, ребята, были в связи с этим предоставлены сами себе.

Недалеко от селения находилось старое казахское кладбище – место наших игр. Мы не испытывали ни благоговения, ни страха, потому что там не было привычных для нас могил и крестов. Из выжженной на солнце травы поднимались осыпающиеся жёлтые каменные плиты, которые так близко стояли друг к другу, что невозможно было представить лежащих под ними умерших людей. Плиты образовывали собой лабиринт, в котором очень удобно прятаться и перебегать от одного камня к другому незаметно от противника. В ближайшую же неделю после нашего приезда мы, как полагается у детей, сразу же разбились на разные группы, в каждой из которых был свой предводитель. В нашей компании заводилой был Федька – самый большой и крепкий среди нас, подчиняющий своей власти то взглядом, то тумаком. У Федьки был младший брат, слепой от рождения. Федька всюду таскал его с собой и в обиду не давал.

 Мы же, слегка побаиваясь Федьки, брата его не слишком любили, так как с ним приходилось возиться, и звали его просто «Федькин брат». Впрочем, в прятки он с нами и сам не играл, и в то время как мы перебегали с одного места на другое, тихо сидел себе на краю кладбища, подставив лицо солнцу, и покорно ждал возвращения домой. О чём он в это время думал, никто не спрашивал.
Так проходили дни, мы всё больше осваивались на новом месте, и наступил день, когда наша маленькая компания отправилась в степь за новыми приключениями, несмотря на то, что далеко от дома нам уходить запрещалось. Запрет был вполне оправданный, потому что в степи новому человеку трудно ориентироваться, да и змей со скорпионами там было полным-полно. Нас было человек пять, включая Федькиного брата. Захватив с собой кто что дома припас, мы ушли далеко в степь и наслаждались свободой, не подозревая, какие сюрпризы она нам готовит.

Первые часа два прошли относительно благополучно, пока кто-то из ребят чуть не наступил на змею. Он остановился, как вкопанный, не в силах шевельнуться, а змея медленно поднимала голову, шипела, и её раздвоенный язык дрожал, наводя на нас ужас. Мы растерялись и тоже стояли оторопелые ( нам ведь было по пять - восемь лет ). Федька поднял камень и бросил его в сторону змеи. Камень змеи не тронул, но спугнул, и она быстро поползла прочь, прямо на Федькиного брата.
- Стой, - крикнул Федька, - не шевелись! – и начал бросать камни один за другим. Тут и мы со всех сторон ей окружили и били до тех пор, пока не размозжили окончательно.

Эта дутая победа окрылила нас, и мы устремились в степь, не заботясь о том, чтобы запомнить какие-либо ориентиры. Мы просто шли, пели песни, смеялись, жевали что-то по дороге и не заметили, как начало темнеть. А темнота там наступает очень быстро, и с ней приходит холод. Теперь уже нам было не до смеха. Испуганные, мы, не сговариваясь, пошли туда, где ещё алели последние лучи солнца. Они медленно растворялись в зелёном небе и отрывались от солнечного диска, который становился всё более багровым по мере того, как уходил за горизонт. И вдруг на фоне этого кроваво-красного осколка солнца появился табун диких лошадей. Мы слышали их дружный топот. В красном свете догорающего дня они напоминали волшебных коней, но вскоре звук их копыт исчез вместе с видением, и мы окончательно погрузились во тьму. Кто-то из мальчишек стал похныкивать, да и всем хотелось плакать, особенно, как только мы представили, как нам попадёт дома от матерей. Но втайне каждый из нас надеялся, что навстречу нам выйдет кто-нибудь из взрослых, и мы готовы были себя отдать солидной порке, лишь бы не оставаться один на один с ночной тьмой.

Мы сбились в кучку, перемещаясь то туда, то сюда, но, наверное, ходили по кругу. И вдруг, совершенно неожиданно для нас увидели вдали мерцание огонька. Мы, конечно, побежали к нему. Федька буквально волок своего брата за шиворот. Тебе, наверное, это может показаться смешным, но нам всем казалось, что это не мы, а братья «мальчика – с- пальчик», и мы уже безраздельно подчинялись Федьке в надежде добраться до этого огня. Как сейчас помню – мы добежали до него. Но то, что мы увидели, испугало нас невероятно. Около рваной юрты стоял огромный таган, в котором что-то громко булькало. Огромные пузыри лопались на поверхности варева в котле. Около тагана стояла толстая старуха и огромной палкой что-то в нём мешала. Конечно, это была обыкновенная казашка, затерянная в степи, но в ту ночь для нас она была страшной колдуньей, которая варит в котле заблудившихся детей, и мы со всех ног бросились в обратную сторону.

Наконец ноги совсем перестали нас носить. Мы прилегли у какого-то бугорка, и, дрожа, прижимались друг к другу. Над нами распростёрлась чёрная степная ночь со множеством звёзд. Мы были настолько маленькими, что и в голову не приходило по ним ориентироваться. Напряжённо вслушиваясь в пространство ночи, мы всё ещё надеялись услышать знакомые голоса ищущих нас людей, но тщетно. Ребята, сбившиеся в стайку, стали засыпать. Похрапывал и Федька, даже во сне не отпускающий руку брата. Меня колотила дрожь, и я не мог уснуть, наблюдая, как на звёзды стала наползать какая-то пелена. Я знал, что сейчас поднимется ветер.

Ты знаешь, что такое ветер в степи? Часто, лёжа ночью на полу нашего развалившегося дома, я с ужасом слушал этот ветер. Он начинался где-то очень далеко, но по мере того, как приближался к нашим разбитым окнам, ветер приобретал плоть. Его длиннющие руки хватались за сорванную с петель раму, хлопали по белью, развешенному во дворе, и нащупывал любое отверстие, через которое мог меня вынести из дома. Тогда я натягивал одеяло на голову и лежал тихо-тихо. Не заметив меня, ветер кружил ещё по комнате, потом, разъярённый, вытягивался в длину и уносился в своё логово. Я знал, что он прилетит обратно, и с ужасом ждал его возвращения. Вот опять справа или слева он налетал, круша всё на свете, и в его вое была слышна решимость на этот раз меня обязательно найти.

Зная, что все ребята спят, я с ужасом ожидал нового приближения ветра. Здесь я был беззащитен и потому заплакал.
- Федька, Феденька, - услышал я вдруг настойчивый голос, - да Федька же! Нам туда! Туда. Мы совсем рядом с кладбищем.
- Ты-то откуда знаешь? – произнёс заспанный Федька.
- Да там же, я говорю… Только там так гудит, я знаю. Сколько раз это слышал!

Конечно, нас долго искали, но могут ли старые женщины заниматься этим долго, сами не умея ориентироваться по звёздам? Домой каждый из нас вернулся по-своему, хотя никому не удалось проскользнуть не замеченным. Кого дома заперли на целый месяц, кого так здорово выпороли, что и сам долго из дома не выходил, а кого покормили сразу всем, что в доме нашлось, и уложили спать на царское место от радости, что цел и невредим вернулся.

Федькиного брата мы по-прежнему мало замечали, но теперь уже по другой причине – нам было стыдно перед ним, а заглаживать свою вину не каждому дано. Всё приходит с годами. Я, например, не мог ему простить, что именно он узнал ветер. Мне казалось, что никто не знает его лучше меня. Только потом, когда  стал взрослым, я понял, что страх – плохой помощник. Для Федькиного же брата ветер был совсем другим – частью его мира. Там, где-то в глубине его воображения, ветер имел осязаемые и видимые формы, которые вели его по земле, почти не замечаемой нами. Всё-таки это было несомненной удачей, что Федька всюду таскал его с собой».