Глава 8. Надежда Васильевна

Надежда Васильевна накрывала на стол.  Из глубины серванта  выплывали на свет фарфоровые хрупкие тарелочки, белоснежные салатницы, кофейные чашки и крошечные блюдца. Надежда Васильевна создавала свою нерушимую женственную атмосферу. Она принимала гостей, угощала вкусным кофе, и все запутанное и непростое  умела принимать как данность. Все запутанное и непростое в ее мире становилось понятным, очевидным, как решенная вдруг жизненная задача, которая считалась  в мире всезнающих людей нерешаемой, нелогичной, противоречивой, непоследовательной.  Любая задача имеет решение, когда попадает, подобно спящему зерну, на благодатную почву.
Надежда Васильевна  воспитывала сына одна в небольшой двухкомнатной квартире. Не работала. Не утруждала себя многочасовыми обязанностями. Имела возможность планировать свою жизнь так, как ей хотелось. Она посещала еженедельно салоны красоты, следила за внешностью, ухаживала за кожей, придирчиво подбирала  дорогую и качественную косметику. К сорока годам  она сохранила свою необычную красоту. Ее кожа была светлой и бархатной. Восточные темные глаза, немного выпуклые, аккуратные, мягкие губы, накрашенные неброской алой помадой,  ухоженные темно-каштановые волосы  притягивали взгляды  мужчин. Случайные прохожие или пассажиры в местных автобусах  невольно рассматривали украдкой приятное женское лицо. 
Петр, шестнадцатилетний подросток,  занимался горными лыжами. Неразговорчивый, розовощекий парень был похож на молочного бычка, который нагуливал  молодецкие силы, благородную стать на морозной, ледяной горе.  На лыжах Петя держался уверенно, а разговаривать не умел. Хмыкал что-то  под нос, когда  взрослые о чем-нибудь спрашивали.  И взмахнув  белобрысыми кудряшками, вскакивал вдруг весело на кресло подъемника и улетал на вершину Умптека подальше от земли. Спускался по крутому отвесному кулуару, оставляя на целинной девственной белизне дерзкие волнообразные следы.  И гора, казалось бы, терпела неспокойного мальчишку, подобно тому, как терпит малышей взрослая обученная хозяйская собака.
Андрей Леонидович познакомился с Надеждой Васильевной у подножия горы, когда на северном склоне Айкуайвенчорр проходили местные соревнования по  могулу. Петя в детстве занимался слаломом, а теперь пробовал свои силы в новой  горнолыжной дисциплине. 
 Надежда Васильевна не любила горы.  Суровое каменное тело    отпугивало  мягкое  женское сердце. Опасные  горные перевалы, отвесные скалы приводили робкую  душу в холодный трепет.   Надежда Васильевна  не понимала отчаянных людей, которые карабкались  по отвесным скалам  ради призрачной заоблачной вершины, которые летали со скоростью света, обгоняя друг друга на опасных поворотах и горнолыжных трассах.  Надежда Васильевна была счастлива здесь на земле.
Надежда Васильевна любила горы на полотнах Куинджи, Рериха и Васнецова. Она любила наблюдать. Северная природа рисовала ежедневно, ежеминутно такие разные,  непохожие друг на друга полотна, что ни один художник в мире, даже самый гениальный, не смог бы соревноваться с ней.  Вечерние лучи ласкали алыми  перьями холодные вершины, розовые игривые облака украшали, как легкие бусы хмурые, молчаливые скалы.   Надежда Васильевна порой жалела, что не умела рисовать.
Летом у подножия горы  они собирала полезные лечебные травы и нежные,  робкие, будто прозрачные, северные цветы,  оформляла икебаны, украшала  комнату цветами  и  ждала  терпеливо в холодные северные зимы  свое женское счастье.
Андрей Леонидович и Надежда Васильевна дополнили друг друга, как две половинки сосуда, как две противоположно заряженные частицы. 
Ни в Москве, ни в Кировске, ни в других российских городах русские женщины не верили слезам. Вот и Надежда Васильевна к сорока годам нашла свое женское счастье у подножия горы Айкуайвенчорр, у подножия «Спящей красавицы».
Мы сидели у тренера дома.  Надежда Васильевна  накрывала на стол. Ребята закрылись в комнате, а я  в гостиной ждала скромно, когда пригласят. Надежда Васильевна хлопотала, бегала туда-сюда. От помощи отказалась, махнула рукой -  не выдумывай, Аня, - отдыхай. Левая нога не сгибалась, колено, замотанное эластичным бинтом, горело. Боль была нудная, несильная. Днем я могла терпеть. Но если я вдруг забывала и вставала  неудачно на левую ногу, то  острая боль, как  длинная тонкая игла вступала в колено, а потом затихала медленно, неспокойно, надрывными  волнами.  Я не могла ходить.   Была проблема доковылять с такой ногой до спортивного зала.  Тренировки отложили на неделю.
«Лечись!» -  процедил сухо тренер и переключился на другие проблемы.
Травмы во фристайле –   привычное дело, но они  раздражали, они появлялись тогда, когда надо было  показывать результат на акробатическом склоне, и отбрасывали спортсмена на несколько клеточек назад от поставленной задачи.
 Кто виноват? Какова причина травмы? Каким образом организовать тренировочный процесс, чтобы спортсмен не травмировался на склоне?
Андрей Леонидович рисковал и прыгал через клеточки, обдумывал спортивные ходы и  комбинации и мчался по ледяным поворотам судьбы, как неисправимый игрок, хватал за скользкий хвост неуловимую удачу – золотую олимпийскую рыбку.  Спортсмены - это фишки в настольной игре, которые зависимы от удачи, от брошенных на карту судьбы игральных костей.
 В спорте нельзя  буксовать, надо двигаться и делать ходы, рисковать и  стремиться к цели. Спорт – это стиль жизни,  это потребность в адреналине, это желание   карабкаться  на заоблачные вершины.
Обыденная  жизнь движется  иначе. Надежда Васильевна и Андрей Леонидович  жили на два города. Андрей Леонидович останавливался у Надежды Васильевны, когда приезжал в Кировск на сборы, и не торопился расписываться. Он обдумывал основательно каждую мелочь, прежде чем сделать  в своей жизни самый ответственный  ход.
Я  сидела на диване.  А Надежда Васильевна ставила тарелки на стол.  Неловко было молчать.  Я не умела вести светские беседы. Была  неразговорчивой. Со стороны, как нахмуренная бука. А что? Вон Петька все  детство с лыжами  в горах разговаривал, а я в гимнастическом зале со снарядами.  Владимир Васильевич покажет мне ошибку на поролоновой кукле, а я молча киваю, и лезу на снаряд.  Разговаривали с тренером по четыре часа в день на  кукольном языке.  Экзотический язык. И главное, что  в зале никто его не слышал и не понимал.  Мне тоже порой думалось, а все ли  я правильно понимаю? Мы с тренером, были, как два глухонемых. Наверное, мы все-таки совсем не понимали друг друга.
Тренеры в гимнастическом зале,  бывало, не сдерживались и орали с таким азартом, напором и голосовыми модуляциями, что яростные, дребезжащие, разрушающие дикие звуки многократно отскакивали от глухих стен и попадали сквозь тонкие детские барабанные перепонки в душу,  как отравленные стрелы.  И девочки испытывали  панику, как будто в мире, во вселенной произошла, совершилась  непоправимая, внеземная катастрофа.
Что имели в виду тренеры, когда издавали в гимнастическом зале душераздирающие звуки? Какие мысли хотели донести до робкой детской души?
В гимнастическом зале я научилась молчанию. Неудобный вопрос? Я молчу. Неудобная тема? Я молчу. Внутренний зеленый росток детского желания? Молчу. В гимнастическом зале меня никто не спрашивал о моих желаниях.
Десять лет  вкалывала на гимнастических снарядах. А потом вышла на улицу, оглянулась на белый свет, и  не понимаю, что происходит.  Не понимаю людей? Зачем они улыбаются друг другу, когда не дружат,  когда не любят? Зачем они ведут пустые, бессмысленные разговоры?  В гимнастическом зале меня не учили так улыбаться и разговаривать о пустом.  Если тренер что-то говорил, то говорил только по делу, если улыбался, то улыбался только тогда, когда я правильно выполняла элемент. 
Надежда Васильевна улыбнулась.
- Аня, ты почему такая грустная? Ты плохо себя чувствуешь?
Она говорила искренне, и мне было приятно.  Я улыбнулась в ответ.
- Нет, ну что Вы, Надежда Васильевна, у меня, правда, все хорошо.
- А как нога? Болит еще?
- Болит, - пожала плечами и молчу. Что  говорить, если, действительно, болит.
- Ничего, все пройдет. Все будет хорошо, Анют. Давай-ка, подвигайся к столу.
Она села рядом, улыбнулась и вдруг спросила меня:
- Ань, а тебе понравились наши горы?
Этот вопрос меня смутил. Было неловко отвечать, и я буркнула смущенно:
- Понравились, конечно, - и нахмурилась опять. Если честно, я  не хотела разговаривать на эту тему.
Мне было некогда любоваться природой. Я так часто падала на склоне, теряла лыжи и палки,  топтала горнолыжными ботинками тяжелый снег, что все мое тело  ныло от напряжения, а  голова звенела, как чугунный колокол. Я прочувствовала гору, наверное, каждой клеточкой и каждой волосинкой. И ковыляла теперь по улицам города, как суворовский солдат.
Но если мне не понравилась гора, то зачем я тогда  вообще приехала в Кировск? Зачем тогда тренер на меня одну потратил столько сил? Кричал, ругался, требовал, заставлял?   
Не понравились горы? Я не позволяла себе думать об этом. Подойти  к тренеру теперь и сказать ему честно в лицо: «Извините, Андрей Леонидович, мне  не понравились тут  Ваши горы. Я ухожу из фристайла!» Это неправильно, не по-спортивному.
- Надежда Васильевна, мне понравились горы! Только на лыжах не получается. Падаю. Не знаю…, -  пожала плечами. -  Вчера вот на горе колено потянула, - растерянная, трогаю больную ногу.
  Надежда Васильевна тронула  меня за плечо и улыбнулась:
- Ты  молодец, Аня. На лыжи встала. С трамплина прыгнула. Не испугалась. А меня Андрей Леонидович так и не смог научить. Сам был не рад, что повез на вершину. На горе возле подъемника  шага сделать не смогла. Говорю: Андрей, ну, не могу я с этой горы съехать, ну, страшно мне.  А он -  то психовал, то кричал, то пыхтел, как чайник. Да Бог с ними, с этими лыжами!  Не учи меня больше, Андрюша! Не лыжный я человек. Не получается у меня. Не мое это дело на лыжах по горам скакать… - махнула рукой Надежда Васильевна. – Не хотела я ссориться с ним из-за  лыж.  Мне-то на земле хорошо, как траве или цветку, наверное.  А на  вершине что?   Голые камни, ветер да снег! Нет, не мое это…
Вдруг Надежда Васильевна спохватилась, побежала на кухню, выключила конфорку. Составила кастрюлю с картошкой на стол и накрыла полотенцем.