Глава 2. Золотые миражи

               
Возвращаться домой после сборов –  состояние особенное. Сотни километров за пару часов испаряются, как след от самолета,   и застывают где-то внутри, в тумане, вне времени, в глубине моей памяти.
Последняя улица  – самая близкая, самая родная – встречает меня запахом цветущей липы. Чувствую ее сладкий аромат в салоне автобуса, и не верится первые минуты, что я приехала домой.  А в  памяти запах горы и талого снега, голоса крикливых северных чаек, болезненные тренировки на склоне. И   гора  все еще смотрит на меня, мерещится  сквозь пелену прожитых минут, дышит в спину холодно и одиноко, и так близко! 
Я пропиталась горой, прочувствовала каждую ее каменную клеточку. Я  не  понимала,  что происходит. Внутри меня изменилось пространство. Мое личное пространство  распахнулось вдруг до высоты неба, до ширины горизонта. И трещала во мне  каменная жила, пробивала змеиными, разрушительными корнями глубинную, непознанную, космическую траншею в мое сердце, в мою душу. Я напрягала пальцы и  кисти рук. Я расправляла плечи, гордая поднимала голову, замедляя шаг. Я двигалась медленно и уверенно, как будто жила теперь на другой планете  с иными временными интервалами, с иным притяжением. Я  взлетала на каждом шагу, чувствуя, как за спиной трепыхаются снежные крылья.
  Это планета была очень похожа на Землю. Она была   красивая,  щедрая, родная. На новой планете я не чувствовала притяжения. Мое сердце все еще летало над горой, а легкие вдыхали самый чистый и самый волшебный горный, космический воздух. Эта была удивительная планета. На ней жили бесстрашные, отважные, отчаянные люди.  И я шагала вместе с ними, счастливая и гордая.
В  рюкзаке лежали  космический костюм и ботинки-луноходы, в горнолыжном чехле -  обмотанные вещами лыжи и лыжные палки. Я сидела в салоне автобуса, обнимала руками  походные сумки и, вспоминая  космические кувыркания на склоне,  улыбалась, отстраненная от обыденной жизни, которая укутывала   московских жителей с ног до головы, оставляя крохотные разрезы для глаз, подобно  парандже. Беспросветные хлопоты сдавливали  сердца людей, не давали передохнуть даже самую малость, и видны были только глаза, уставшие от проблем, тоскующие по свободе и радости.
Никто из пассажиров не обращал внимания на мои сумки.  Погруженные в  тяжелую, порой безысходную, реальность, они не видели за окном ничего интересного, и смотрели куда-то вдаль, отстраненно и  равнодушно.
Тополиный пух скапливался у края дороги, молчаливо поднимался под потоками воздуха или прижимался к пропыленному бордюру тротуара. Деревья,  пропитанные выхлопными газами, служили  городу исправно и честно. Корявые ветки порой говорили какие-то непонятные вопросительные фразы, и я невольно пыталась расшифровать их тополиных язык.
Я закрывала глаза и прислушивалась к дыханию горы. Она была живая, похожая   на каменный цветок,  на волшебную подкову.  Она ворвалась в мое сердце, как острый клинок. Я заглядывала с трепетом в темноту развернувшейся пропасти и  слышала грохот и гул, будто бы древние ящеры, покрытые сверкающей чешуей, тревожно и сердито бродили по дну пропасти.
Я смотрела в окно,  прокручивая назад в замедленном ритме старую кинопленку.  Назад уплывало время, как медленная река, волнами приглаживая разрушенный берег, назад убегали деревья, дома, автобусные остановки, задумчивые, неторопливые прохожие, собаки, кошки, голодные птицы. Каждый новую секунду они ступали назад, отступали, уступали дорогу призраку времени, покидали меня. Они говорили между собой, размахивали руками, ветвями, крыльями, они бросали вереницы слов,  но я не слышала их. Слова оставались в прошлом. Прокручивая кадр за кадром,  я погружалась в поток времени, вспоминая отчетливо и ярко песчинки пройденного пути.  Ускользали между пальцами золотистые драгоценные секунды.
Гора и город   мерцали в глубине  моей памяти, как задумчивые пустынные миражи.  Мое тело за несколько часов благодаря чуду современной авиации переместилось в Москву безболезненно, но душа все еще дышала горой. Она жила в других временных интервалах и не умела шагать в ногу со временем. Она осмысливала  неторопливо все то, что видела и слышала, она хотела понять этот удивительный непростой мир по-своему, прочувствовать его до глубины, до ниточки, до жилки, как будто  заглядывала в зеркало, в таинственную дверь магической шкатулки, где узорами были прорисованы древние и могучие письмена.  Я не могла так быстро перестроиться на московский ритм. Я привезла в  родной город дыхание неуступчивой и непреклонной горы.