Фуфлофильм - шестьдесят пять

                твиттеру
     Ужасающая правосознание весть разнеслась по святой Руси. Бежал с каторги сам Филька Шкворень, по пути где - то надыбал пиджачок серенький, плешь невнятную, в переходе метро к станции Кропоткинской купил с рук у какого - то дерганого гражданина диплом об окончании школы КГБ, документы ( с орлом и серпом с молотком ) сблочил в Сокольниках, в шашлычной, у загулявшего пьяным делом командировочного. По ксиве стыренной - Сысой Сысоич Жопин, место дислокации - Дрезден, должность - завцеха клуба дружбы между советским народом и гэдээровским этносом. Первым делом, как опытнейший каторжанин, тычкнулся Шкворень к понимающему, он в Дубровлаге библиотекарем сидел, откинулся, завязал и прижился в Марьиной Роще. Ладно. Заходит к нему Филька, видит : достаток. Ковры, хрусталь,  " зэпан " в гараже, крытом рубероидом, пылится, колет глаз завидущий соседям, чей сын непутевый Фокс в коммерческий ресторан на грузовом   "Студебеккере " катать вынужден. С другой улицы соседям еще тяжельше ( нет такого слова, блябуду нету ), они прямо в трамвай лезут, достигая пельменной и рюмочной. Понимают, конечно, что разруха и предвоенное состояние послевоенной страны, преодолевшей временные трудности, но наследие мещанства никуда из родовой памяти не денешь, потому библиотекарь и косит под токаря - инвалида войны. Еще Первой чеченской, тогда, короче, генерал советский и чеченский Дудаев хотел самостийность обрести, а уроды не позволили. Думает Шкворень, выпивая с библиотекарем, что срал на всю политику, но сказать вслух опасается, так как забурел дубровлаговский придурок, радио слушает, газету  " Копейку " выписывает за свои деньги, даже в профсоюз грозит вступить. Как есть опоганился, опустился, законтачился. Вот чего с людьми жизнь щирая творит, становятся люди вчерашние ныне скотами, сами того не замечая. Ладно.
     - Ты, Федот, - хрипит Шкворень, закусывая неторопливо сивушный дух луковкой малой, усыпанной вдоволь солью с вкраплениями чорного перца, что знак понимающим, а Филька понимал, ему в лагере один бандеровец баял, что лишь немцы диверсанты парашютисты такую - то вот соль жрали и местным коллаборационистам под видом гуманитарной помощи втирали, - поясни мне как понимающему за город Дрезден.
     Федот контурную карту на стол - х...як ! Вот тебе Дрезден, вот Экибастуз. Там Берлин, тута Вавилон. За всю х...ню карта, не смотри, что нет в ней округлости глобуса, понятие дает. Внушает, что велик Союз чугуном и хлопком, вон даже символы предустановлены, треуголкой бокситы, квадратиком алюминь, все достаток для казны и повод выпить. Выпили.
     - Ты, Федот, - сипит Шкворень, сшибая радио с ноги, потому заголосило оно голосами примадонны в балдахончике и Кобзона, который жид, - обоснуй теперь соль свою предательскую.
     Федот обосновывает. " Как есть ты, Филя, вор чистопородный, то ложить тебе с прибором на весь коллаборационизм, верно ? Так с какого ты интерес проявляешь ? К суке ты б не пришел за советом, бухать за одним столом не стал бы тем паче, что ж соль - то тебе не угодила ? Или, может, ты бабу какую хочешь ? Так я тебе сейчас предоставлю в плепорцию. Тебе каковскую ? Есть тута по соседству одна в наколках, Беккой кличут, сосет как пылесос без запятых, а на задворках пидор рабочий обретается, так тот и в жопу, и в рот дает за птюху черняшки и варенье на завтра. Не хошь ? Брезгуешь ?! " Взвивается донельзя возмущенный до глубин загадочной славянской души татарин крымский Федот, но куда ему с могутным Шкворнем справиться. Бьет его Шкворень кумполом, потом шкворнем по горбу охаживает. Замокрячил, однако. Труп в бочку с цементом закатал и - в озеро. Свалил. Идет такой и видит, что Ленинград. Что доцент. Что чемоданы. Что дочка страхолюдная Ксения, что жена еще страшнее - сенаторша Нарусова, чует, что и зятьки будут - жопа жопой, что геополитицкая катастрофа, что русскiй мир, что разделены народцы, что хохлы к польским ворам подбиваются, руша суверенитет. И вспоминаются тута Фильке Шкворню слова Федота библиотекаря, бежит он к зеркалу и видит воочию, что с той стороны на него сука смотрит. Настоящая, пробы ставить негде, хоть автомат на плечо вешай. Воет Шкворень и застреливается из говенного ружья, даже не осознавая, что по такому поводу самоубиения на всей планете Земля целую неделю или даже год объявят волевым решением ООН за праздник для всех.
     А Дворжецкий помер, давно, все Дворжецкие вымерли за ненадобностью, Санаев тоже. И Кобзон, слава Богу. Жаль, что примадонна в балдахончике до сих пор жива и продолжает отравлять присущей таким скотам бесталанностью и просто глупостью всех нежелающих. Да и Шкворень жив, если честно - то. Но самое смешное в том состоит, что вот помри он - и ни х...я не поменяется, потому как народец прежним останется. Сучьим. Он и выжил лишь потому, что ссучился в восемнадцатом году двадцатого века, иначе пропал бы, как ромеи. Хотя, часто думаю, что лучше б сгинул, доказав свою историческую ничтожность с чепуховостью и неконкурентностью во всем. И хер на него, как говорится, на планете других племен - жопой жуй. Как и подвидов соцсетей, например.