Моменты жизни...
НЕКОТОРЫЕ МОМЕНТЫ ИЗ «БОГАТОЙ» НА СОБЫТИЯ ЖИЗНИ
САХАРОВСКОЙ (ШАШКИНОЙ) ТАМАРЫ ГЕОРГИЕВНЫ,
ЗАПИСАННЫЕ И ОТРЕДАКТИРОВАННЫЕ АВТОРОМ.
-1-
Сахаровская (Шашкина) Тамара Георгиевна и Таня Прохорова (Самойлова) – троюродные сёстры. Потому, что родной отец Тани (Шашкин Иван Иванович) и мать Тамары Георгиевны (Шашкина Елена Николаевна) – двоюродные брат и сестра.
Бабушка Тамары Георгиевны (мать её матери) – Шашкина Матрёна Гавриловна (родилась 18 ноября 1873г., умерла 18 января 1959г.)
У Матрёны Гавриловны Шашкиной был родной брат Иван Гаврилович Шашкин (старший или младший?).
«У моей бабушки родилась дочка – моя мама, а у брата бабушки (Ивана Гавриловича) родился её (Танин) отец (Иван Иванович Шашкин). Поэтому, моя мама и Танин отец - двоюродные брат и сестра, а уже мы с Таней – троюродные сёстры…»
«Ваша семья – коренные сибиряки-иркутяне?»
«Моя бабушка – Матрёна Гавриловна, как её отец и её дед, родились уже здесь, а вот их родители приезжие. Те, что со стороны матери – из Рязанской губернии, а со стороны отца – из Тамбовской. А вот как они оказались здесь: были они переселенцами по доброй воле или были сосланы насильно, в силу законов Российской империи – вот этого я уже не знаю. Я только могу сказать, что отца моей бабушки (Матрёны Гавриловны) звали Гавриил Андреевич, а его отца – Андрей (?) и были они из Тамбовской губернии; жена этого Андрея (?) происходила из Рязанской губернии и была она наполовину татарка. Обвенчались они уже, видимо, здесь и вот от них и пошла сибирская ветвь рода Шашкиных…»
«Тамара Георгиевна, вы рассказываете о всех Шашкиных, нас же прежде всего интересует то, что относится к родному отцу Тани – Ивану Ивановичу Шашкину…»
«То, что Шура (Танина мама) родила девочку от Ивана Шашкина, моего дяди, я узнала от своей бабушки (Матрёны Гавриловны) и было это, когда бабушка лежала в больнице. В 1942 году, когда шла война, она сломала ногу; но непонятно почему гипс бабушке не наложили; может сама не обращалась за помощью, боялась, что если её увезут в больницу - то мы одни пропадём; мы с Илюшей небольшие ещё были. И вот несколько лет бабушка передвигалась при помощи табуретки, табуретку поставит перед собой, обопрётся на неё руками и так, кое-как и «костыляет». А мы с братишкой и за водичкой ходили и за дровами, чтобы печку топить…»
«То есть, Матрёна Гавриловна одна воспитывала вас двоих… А где родители ваши были?»
«Отца на войне убили в 1942 году. Его «забрали» на фронт из Иркутска в феврале 1942 года, а в мае отца уже не стало, пропал где-то в этой «мясорубке»…
Воевали и мамины двоюродные братья: Кеша (его призвали в сентябре 1942 года, а уже 18 июля 1942 года он погиб) и Иван – родной отец Тани…
-2-
Самое интересное, что Иван до войны отслужил три года срочной службы на Дальнем Востоке страны (он был артиллеристом). Незадолго до войны он прислал из Читы телеграмму, что скоро приедет домой. Но, началась война; их эшелон шёл из Читы в Улан-Удэ и уже в Улан-Удэ их сформировали для отправки на запад, на фронт. Их эшелон прогнали через Иркутск и даже не остановили, и они, солдаты, могли только бросать в толпу встречающих (а поезд встречало много иркутян) свои нехитрые послания – солдатские «треугольнички». Люди, которые были на перроне, хватали их (на них крупно было написано кому адресуется письмо), и тут же кричали фамилию. Вот по такому письму мы и узнали, что Иван проехал в этом поезде; он написал в письме, что, к сожалению, не пришлось увидеться и попрощаться и что ждите письма…
Всю войну Иван так и прослужил в артиллерии; может – потому и жив остался, что был не в пехоте. Хотя и ранения получал не раз (в основном, осколочные) и контузия была у него, но… остался жив…
Андрей был старший, и у него, я знаю, было больное сердце. Его поэтому и в армию не брали; он и умер то, идя по дороге на работу, с сердцем стало плохо и всё… Работал он на севере области, в Бодайбо, на золотых приисках…
У моей бабушки (по отцовской линии) отец был родом из Тульской губернии. Он был «политическим» и его в своё время выслали в Сибирь, где он и прожил немало лет. Но тоска по малой Родине, видимо, никогда не покидала его и даже передалась (через его рассказы, воспоминания, песни родной стороны) его родственникам. Семья же их в конце 10-х годов 20-го столетия была уже немаленькой; была моя бабушка, моя мама уже была, мамин 4-х летний братик Коля…
У родственника, Шашкина Ивана Ивановича, который проживал здесь же, в этом селе, было уже два сына: Андрей и Иван; ещё один ребёнок (это будет Кеша) должен был родиться совсем скоро, жена была уже на 9-м месяце…
Мою маму звали Елена Николаевна Шашкина. Родилась она 02 февраля 1910 года. Она хоть и «жила» с моим отцом, но осталась на своей девичьей фамилии. А получилось так потому, что отец был «идейный», не хотел венчаться в церкви, а мама настаивала, чтобы они были повенчаны; у них даже ссора из-за этого вышла. В общем, так интересно получилось, что мы, их дети, остались на фамилии матери. Когда в 16 лет я получала паспорт, то паспортист (женщина) мне сказала, что, если я хочу, то можно взять фамилию отца, но ни я, (ни позже братишка Илюша, когда он получал паспорт) не стали делать этого и мы так и остались на маминой фамилии...
Моего отца звали Воробьёв Георгий Иванович. Он родился в 1908 году в селе Никольское…
-3-
У мамы был (как я уже отмечала) ещё младший брат - Николай (Шашкин Николай Николаевич), который был моложе её на 4 (?) года.
Жили обе семьи в селе Никольское Иркутской губернии, в 60 километрах от Иркутска.
Сейчас уже не установишь точно почему – но обе семьи хотели перебраться отсюда, куда были когда-то сосланы их родственники ещё в 19 веке, в свои родные места центральной России – в Рязанскую губернию. Возможно, что поспособствовала этому и Гражданская война. Положение в стране было тяжёлое и Сибирь тоже была втянута в то страшное, что творилось на территории бывшей Российской империи. Жители села, где жили родные, испытали на себе все ужасы и тяготы того, что вытворяли отряды как «белых», так и «красных». Все требовали продовольствия, фуража, объясняя это тем, что воюют за их землю, за них, за их детей…
Опасаясь того, что «налёты» этих отрядов подчистую «выметут» всё, что было запасено у сельчан, многие старались припрятать семенное зерно, муку и крупы для каш. Для того, чтобы прожить год хотя бы впроголодь - весной надо было обязательно засеять хоть часть земли. Да и хоть раз в день – но надо было кормить своих малолетних ребятишек…
Вот и Танин дедушка (Иван Гаврилович Шашкин), думая прежде всего о своих детях, спрятал полмешка пшена в избе и несколько пудов зерна под амбаром. Зерно прятал ночью, хоронясь от чужих глаз. Но кто-то из сельчан (скорее всего, сосед) подсмотрел это… И в один из очередных набегов колчаковцев за продовольствием, сосед, стараясь отвести от себя возможные подозрения (чтобы у него ничего не отобрали) показал на Ивана Гавриловича. Возможно, что каратели поначалу предложили моему деду выдать зерно добровольно, а уже после отказа стали искать по наводке соседа, и, конечно, зерно нашли…, и отца двух мальчишек и ещё не родившегося ребёнка – расстреляли…
Конечно, после такого горя – казни мужа и отца малолетних детишек, будущей Таниной бабушке (?) пришлось забыть о переезде в Рязанскую губернию. Колчаковцы «выгребли» все запасы зерна и крупы в их хозяйстве… Она не знала, как и чем будет кормить своих осиротевших детей здесь, к тому-же она была на 9-м месяце беременности…
Старшему из сыновей – Андрею, было всего 8 лет (родился в 1914 году), Ване (будущему Таниному отцу) – 6 лет (он родился в 1916 году), самый младший ребёнок должен был скоро родиться (это оказался тоже мальчик - Кеша, он родился в 1922 году)… (У меня есть фотография Вани и Кеши, где они маленькие ещё…).
Короче говоря, моя бабушка, Матрёна Гавриловна (мама моей мамы) - родная сестра расстрелянного Ивана Гавриловича Шашкина, со своим мужем Николаем и Колей (их общим сыном) в Рязанскую губернию не поехала. Она осталась здесь, в Никольском, вместе с дочкой Еленой (моей мамой), осталась ради малолетних племянников и невестки Матрёны Александровны (вдовы брата Ивана), которая работать уже не могла, она вот-вот должна была родить… Если бы и она уехала с мужем и сыном, то, скорее всего, все
-4-
родные её брата просто умерли бы с голода в то тяжёлое и страшное время.
Муж Матрёны Гавриловны с сыном Колей уехали одни. Как сложилась их судьба на новом месте, выжили ли они в это непростое время, смогли ли как-то дать знать о себе через почту или иным путём? Возможно, что в Рязанской губернии муж Матрёны Гавриловны обзавёлся новой семьёй и новым хозяйством, а возможно, что всё было совсем иначе… (?)
В Никольском все Шашкины жили одной семьёй и несмотря на то, что моя мама (Елена), Андрей, Ваня и Кеша были двоюродными братьями и сёстрами – все они относились друг к другу как родные…
Вот так наша бабушка (вместе с невесткой) и вырастила сыновей своего родного брата, пожертвовала своею жизнью ради этих ребят… Они к бабушке тоже очень хорошо относились, как к маме…
Мама рано (?) «вышла замуж» за Георгия Воробьёва (как и она - уроженца села Никольское). К этому времени он уже жил и работал в Иркутске и мама перебралась в город к нему… Было это, скорее всего, в 1928 (27?) году, так как в 18 января 1929 года у них уже родилась я…
Я знаю, что когда мама была беременна мной, то на несколько месяцев она уезжала из Иркутска в Никольск. Всё это время бабушка, как могла, помогала маме… Потом, когда мама вместе со мной вернулась в Иркутск, то к «ней» (в их семью) перебралась и бабушка (Матрёна Гавриловна). Скорее всего мама упросила свою родительницу переехать к ним, чтобы помогать ей со мной (мама, видимо, училась и не могла уделять время лишь мне). Так бабушка и стала жить в семье моей мамы и уже помогала ей растить и воспитывать нас – меня и, родившегося в 1932 году, братишку Илюшу...
Я помню, что вначале мы жили в районе сегодняшнего цирка. Там ещё обувная фабрика большая была, и вот напротив неё стоял 2-х этажный дом. В одной из комнат этого дома мы и жили…
А потом уже переехали в Маратово (Марата), на улицу Шевцова, в одноэтажный деревянный дом (№ 32), в котором наша семья занимала уже две комнаты…
Тем более, что к тому времени Матрёна Гавриловна и её невестка уже «подняли на ноги» Андрея, Ивана и Кешу; они стали совсем взрослыми, особенно Андрей…
-5-
Андрей, был младше моей мамы, но, видимо, ненамного (года на 3-4).
Закончив сельскую школу, он уехал из Никольского в Иркутск, чтобы учиться дальше. И какое-то время Андрей жил и учился в городе один; «отдушиной» его в то время были встречи с бабушкой (Матрёной Гавриловной) и двоюродной сестрой Еленой (моей мамой).
Я думаю, что Андрей закончил что-то, связанное с геологией. Он потом работал в Иркутске.
В те же годы он, скорее всего, и женился; Евдокия, его жена, помню – была красивая женщина. Вскоре у них родилась дочь – Мария (Мария Андреевна Шашкина)…
Тогда же, видимо, Андрей и жильё получил в Иркутске…
Видимо, в эти же годы Андрей «забирает» из Никольского в Иркутск свою мать (Матрёну Александровну) и братьев - Ивана и Кешу.
Сколько лет они прожили в Иркутске, и кто чем занимался – вряд ли сейчас восстановишь…
Андрей работал и, видимо, неплохо, но вот продолжал ли он своё обучение для профессионального роста – неизвестно...
А вот личная жизнь его была не так успешна… Жена его, видимо, изменила (изменяла) ему, и они перестали жить вместе. Евдокия быстро «ушла» к какому-то инвалиду (у него не было то ли руки, то ли ноги…) и жила с ним, никак не оформляя отношений…
Я, хотя и маленькая была, а вот один разговор Андрея и бабушки (Матрёны Гавриловны) до сих пор помню. Бабушка говорила: «Ну, Андрюша, ну, что делать то, ладно – мать виновата, а дочка у тебя же не виновата…Раз уж она (видимо, супруга) просится – возьми её с собой…»
А Андрею, в это время предложили какую-то хорошую должность (и зарплату) в Бодайбо, видимо, на одном из золотых приисков. И он должен был ехать на новое место работы.
И вот этот разговор с бабушкой и произошёл незадолго до его отъезда на север области. И, видимо, ради дочери (ей годика 2 или 3 тогда было) Андрей простил жену и повторно «сошёлся» с Евдокией (которая, видимо, и «просилась», чтобы уехать вместе к его новому месту работы…)
Как бы то ни было, но в Бодайбо они уехали уже втроём…
И, насколько я знаю, больше между ними вроде никаких эксцессов не было…
Обжившись на новом месте, он «перетаскивает» уже в Бодайбо мать и братьев…
Я помню, что Андрей (пока они жили в Бодайбо) несколько раз был в Иркутске;
-6-
видимо, решал в головном предприятии «Главзолото» какие-то вопросы, связанные с золотодобычей. Прилетал он на небольших гидросамолётах, которые в те годы садились и взлетали с заливчика, расположенного в месте впадения реки Ушаковка в Ангару (на правом берегу). Я однажды даже провожала его, когда он улетал обратно в Бодайбо…
И вот до войны они все и жили в Бодайбо. Весной 1939 года Ивана взяли на срочную службу на три года; и до войны он все три служил на Дальнем Востоке страны (он был артиллеристом) …
Незадолго до войны Иван прислал из Читы телеграмму, что скоро приедет домой. Но в июне началась война; и их эшелон, который шёл из Читы в Улан-Удэ (в котором среди отслуживших был и Иван) – в Улан-Удэ (согласно приказу командования) остановили и из вчерашних «срочников» были сформированы подразделения для отправки на запад, на фронт. Их эшелон прогнали через Иркутск и даже не остановили, и они, солдаты, могли только бросать в толпу встречающих (а поезд встречало много иркутян) свои нехитрые послания – солдатские «треугольнички». Люди, которые были на перроне, хватали их (на них крупно было написано кому адресуется письмо), и тут же кричали фамилию. Вот по такому письму мы и узнали, что Иван проехал в этом поезде; он написал в письме, что к, сожалению, не пришлось увидеться и попрощаться и что ждите письма…
Всю войну Иван так и прослужил в артиллерии; может – потому и жив остался, что был не на самом «передке». Хотя и ранения получал не раз (в основном, осколочные) и контузия была у него, но… остался жив…
А вот брату его - Кеше (как я говорила) не повезло…
Андрей был старший, и у него, я знаю, было больное сердце. Его поэтому и в армию не брали; он и умер то, идя по дороге на работу, с сердцем стало плохо и всё… Работал он на севере области, в Бодайбо, на золотых приисках…
Ну, а потом война… Андрея не взяли в армию, потому что у него больное сердце было; он и умер по дороге на работу в марте 1945 года, с сердцем плохо было…
Иван «прошёл» всю войну, с простых артиллеристов дослужился до звания старшины и должности старшины роты артиллеристов. Демобилизовался наш двоюродный дядя весной 1946 года. Он, когда «пришёл» с фронта, то обратно в Бодайбо уже не поехал. К этому времени в Бодайбо уже умерла их родная мать, Кеша погиб в 1942 году, умер Андрей, невестка Ивана (жена брата Андрея) – Евдокия, повторно вышла замуж и уехала в другой город. То есть, практически ему не к кому было ехать в Бодайбо, и он не поехал, остался в Иркутске. В Иркутске он жил у своей двоюродной сестры Анисьи Кошуриной, которая тогда жила в доме по улице Ивана Кочубея. Анисья жила одна, мать её уже
-7-
умерла, а муж сгинул ещё во времена «ежовщины»…
У Анисьи на квартире в это время жила девушка (может её знакомая, а может просто «жиличка»), звали её Надя, славненькая такая девушка… И наш Иван, когда пришёл к сестре и увидел эту Надю – он «с ходу» в неё влюбился. Видимо, и он приглянулся ей, потому что Надя и Иван стали встречаться, дружить, вместе проводить быстротечные, но такие драгоценные для влюблённых, «минутки» свободного времени… Такая славная пара были Надя с Иваном…»
«Вам нравилась Надя?»
«Ну, а как же… Я у них «связующая» была… Они должны были пожениться…»
«Они уже «жили» вместе?»
«Нет, они дружили, «жить они не жили», совсем не жили… Между ними физической близости не было; раньше не так, как сейчас…, как это замуж выходить не девушкой… Надя такая была…»
«То есть, Иван просто ухаживал за ней?»
«Он влюблён был в неё, так же, как и она; друг в друга влюблённые были «не знаю как»…
И вот надо же было так судьбе распорядиться…, мне его и её так жалко…»
«А что произошло? Что помешало им быть вместе?»
«Получилось вот что… Надя тогда работала на кожевенном заводе оператором в разные смены и, конечно, как и многие в то время, сильно уставала от тяжёлой однообразной работы. И как-то, работая в 3-ю смену, Надя уснула за работающим станком; они с Иваном вечером ходили ещё в театр, вернулись поздно и она, видимо, не успела отдохнуть перед сменой…»
«А после войны разве не отменили третьи смены?»
«Сколько мы после войны пересадили деревьев, переносили мусора…, то субботник, то воскресник, то субботник, то воскресник…, ужас… А про смены даже и говорить нечего, конечно, не отменили, когда это ещё было…
И вот по вине Нади произошла пересортировка большого числа кожи: кожа первого сорта «выбивалась» на третьесортные изделия, а с третьего сорта «шёл» откровенный брак. Времена были суровые, за такие вещи судили; осудили и Надю на год исправительных работ и отправили в Черемхово. Она не сидела в тюрьме, как большинство осуждённых, а жила у кого-то на частной квартире, но каждый день была обязана находиться при тюрьме и выполнять там определённые работы. Может быть, что тюремное начальство просто жалело её – молоденькую, хорошенькую девушку…
Иван и Надя слали письма друг другу, он несколько раз ездил к ней в Черемхово…
-8-
«А вас с братом воспитывали ваши родители?»
«Да, меня и Илюшу воспитывали родители… Можно сказать, что мама нас, в основном растила и воспитывала; отца я как-то мало помню, он работал, его часто и подолгу не было дома, всё в каких-то «командировках», разъездах; куда-то в Монголию ездил, что ли… Но я подозреваю сейчас, что не были ли мои родители в разводе (пусть и в неофициальном) в то время. Нам, ребятишкам, говорили, что, вот, мол, отец приехал, привёз нам гостинцы, то да сё… Через день-два, смотришь, его нет – снова уехал по работе куда-то…
А через много лет находит меня мой родной брат по отцу, и он оказывается одного года (1932 года рождения) с моим младшим братишкой, Ильёй. И вот когда этот брат (его звали Виктор) меня нашёл, то я думаю, что он 1932 года рождения и братишка (Илья) с 1932 года, ну, как так? Ясно, что родители уже не жили по-настоящему, были в разводе или у отца была хорошая любовница…
Мы с этим Виктором (моим и Ильи сводным братом по отцу) тогда долго проговорили. Он был военным лётчиком и служил в одной из частей Забайкальского военного округа. Он и рассказал мне о своей матери, с которой (одновременно с нашей) и жил наш общий отец. А потом, после смерти нашей мамы в 1937 году, он быстренько женился на матери Виктора. После того, как наш отец погиб на войне в 1942 году, уже мать Виктора повторно вышла замуж, и её новый муж и усыновил его (вот почему, у Виктора и фамилия оказалась не наша и отчество не «Георгиевич»). Но Виктор многое знал про нашу семью, видимо, бабушка немало рассказала ему…
И самое интересное – Виктор и Илюша оказались похожи друг на друга, хотя на отца Илья мало похож был; я на отца больше походила, чем на маму…
Тот раз был единственным и последним, когда мы общались с Виктором «вживую». Как-то (не помню уже от кого) я узнала, что он погиб, его самолёт во время одного из заданий не вышел из пике и врезался в землю…
Когда моему сыну Серёже было годика три, меня «нашёл» Виктор – мой сводный брат по отцу. Оказалось, что родился он в один год с моим родным братом – Илюшей, в 1932 году. Это что получается? Получается, что Виктора этого родила любовница отца и родила, видимо, совсем молоденькой… Хотя тут тоже есть интересный момент. Когда мама наша умерла - отец очень быстро женился и потом через суд добился, чтобы я жила в его семье. И какое-то время я жила вместе с ним и его молодой женой. Вот я и думаю – она ли была матерью Виктора, нашего с Ильёй сводного брата, или была ещё какая-то женщина…»
«То есть, когда вы жили в новой семье отца, то но никакого другого ребёнка, кроме вас, в семье не было?»
«Пока я жила у них – не было никакого ребёнка… Но может, в это время ребёнок жил с матерью жены отца… Сейчас уже некому ответить на этот вопрос…»
«А сколько лет было в 1938 году этой новой жене отца?»
«Маме, когда она умерла, было 27 лет, а ей, может быть, года 22 – 23…»
-9-
«Получается, что сына, Виктора (если, конечно, она на самом деле была его мать), она родила в 17 лет?»
«Ну, не знаю…
В общем, короче говоря, этот Виктор приехал, нашёл меня и… рассказал мне…
Когда отца убили (это было в 1942 году) его мать быстро вышла замуж, вышла за человека, который был намного старше её. И новый муж усыновил Виктора (так Виктор и стал носить фамилию и отчество этого человека). Жили они всё это время в городе Белорецке (это на Волге)… Виктор, когда вырос, закончил лётное военное училище, стал военным лётчиком…
И вот он приехал в Иркутск, здесь какие-то родственники его матери жили, та же бабушка, возможно, жива ещё была (я, к сожалению, не помню многие моменты). Вот и меня он разыскал (сказал, что нашёл через адресное бюро)…»
«Значит – он неплохо был о вас осведомлён… А кто ему мог об этом рассказать?»
«Скорее всего – его мать… А потом, он же тоже родился в Иркутске и в 1942 году (когда погиб наш отец) ему было, как и Илюше, уже 10 лет и он мог многое помнить из того, что было…
Как-то всё это прошло мимо меня…
А в 1960 (1961) году Виктор погиб…»
«А Илье вы рассказывали про Виктора?»
«Нет, я никому об этом не говорила, даже Илюше… Это сейчас всё просто воспринимается, а тогда…, как это, брат от любовницы отца…»
«Может Виктор, также как вас, и Илью нашёл?»
«Нет, они не встречались, Ильи в то время не было, он в армии, по-моему, служил…А у нас с Виктором разговора почему-то об Илюше не было; а почему, я даже не знаю…»
«А Виктор хоть немного походил на вас или Илью?»
«Они с Ильёй были немножко похожи…»
Мне вот до сих пор интересна история с отцом. Он работал сопровождающим (видимо, сопровождал какие-то грузы), часто уезжал (знаю, что ездил в Монголию) и дома его подолгу не было. Приедет, побудет сколько-то времени и опять уедет…
Видимо, родители разошлись, нас они не информировали как-то… Или просто отец изменял маме, я не знаю; только вот намного позже обнаружился у меня сводный брат по отцу, который почти ровесник был Илюше - родному брату… Так что, непонятно, были они уже разведены или, скорее всего, как я думаю, отец изменял маме в то время. Я почему так думаю… Мне бабушка рассказывала, что когда мама умирала у неё на руках, то умирала со словами, что, пожалуйста, не отдавай детей отцу, я не хочу, чтобы они с мачехой росли… Мама, видимо, знала, что у отца есть «другая» и он живёт с ней, а нас не
-10-
впутывали в эти дела только из-за нашего возраста…
Когда мама умерла, я помню, что был суд; отец судился с бабушкой (из-за того, кто должен был воспитывать меня, мне тогда 8 лет было). Естественно, что я хотела жить только с бабушкой и она к суду настраивала меня, что, мол, если спросят, с кем ты хотела бы жить – я бы отвечала, что только с бабушкой… Бабушка злая была на отца, она, наверно, знала про все его похождения, и кроме того, после смерти мамы прошёл всего месяц и отец, раз, и женился снова (хотя по всем канонам, и православным и чисто людским, после похорон жены он должен был только через год вступить в новый брак). В общем, бабушка не любила его, не терпела, была отрицательно к нему настроена (может это было из-за того, что отец с мамой уже были в ссоре)…
Но «присудили» меня отцу и я должна была жить в его новой семье, с мачехой... Хотя на классическую мачеху она была совсем не похожа. Отец женился на молодой девушке, ей лет 20 было, может - чуть больше… Но всё равно, я как-то недружелюбно была настроена по отношению к ней, отвергала всё её попытки наладить хоть какой-то контакт…
Я училась, помню, и вот приду в их дом, мачеха посадит меня за стол, кормить, нальёт тарелку супа. Я всё отодвину, возьму стакан и налью холодной воды (вода только холодная была), отрежу хлеба, поем и… побежала… И куда побежала? К бабушке, конечно, и там у неё до самого-самого…
Вот мачеха придёт к бабушке и спрашивает: «Она у вас?» А бабушка ей: «А-а-а…, угробила девчонку, теперь ходишь, ищешь…» Вот это я помню…»
«Они, отец и его жена молодая, тоже в Марата жили?»
«В Марата, но не на нашей улице…
И вот мачеха отцу, видимо, рассказывала про всё это и жаловалась, что не дай бог, со мной что случится – её посадят… Видимо, это было не раз и не два… В общем, они добровольно меня отдали бабушке. Так что, прожила я с ними недолго, может месяц-два, не знаю…»
«А Илюшу суд разве не «присудил» отцу? С кем он жил это время?»
«Илюша так и оставался у бабушки и жил у неё… И суд, видимо, решил оставить братишку жить у бабушки, а я чтобы жила с отцом… Возможно, что суд учёл, что жене отца на тот момент было ещё мало лет (скорее всего 20 с небольшим…) и справиться с двумя детьми (к тому же не родными) ей было бы сложно; возможно, что она ещё и работала или уже ждала ребёнка… Сейчас можно только догадываться - почему суд вынес такое решение… В общем, братишку оставили у бабушки, а меня «присудили» отцу, а спустя какое-то время отец с мачехой меня добровольно «отдали» бабушке; Видимо, было и соответствующее решение суда по этому делу, но я этого не знала, конечно…»
«Получается, что ваш сводный брат по отцу – Виктор (ровесник Ильи), не мог быть сыном вашей мачехи, раз ей на тот момент было всего 18 лет. В 1937 году Илюше было уже 5 лет… Похоже, что у вашего отца была ещё близкая женщина, которая и родила Виктора? Или всё-таки ваша мачеха была старше; но тогда вы бы
-11-
помнили, что в семье мачехи был маленький мальчик…»
«Подробности, к сожалению, я не помню; я же сама была тогда ещё ребёнком… Я помню многие моменты тогдашней жизни вот как-то выборочно, фрагментарно…
Вот я помню, что когда отец уезжал на фронт (это было в феврале 1942 года), то он принёс бабушке «узел» большой; там было его лучшее пальто, шапка зимняя, ботинки хорошие…
И во время войны (у бабушки уже нога была сломана) мы с братишкой пошли эти ботинки продавать и купили на эти деньги котелок (не ведро) картошки на посадку. А картошка была мелкая-мелкая, как бобы (может – на корм скоту или ещё что…) И вот принесли мы этот котелок картошки домой, бабушка посмотрела и… заплакала даже (решила, что надурили нас, ребятню…)
А весной я раскопала немного земли, чтобы посадить эту картошку. Я хорошо помню, как мы садили её; я землю лопаткой маленько отгребу, братишка по три штучки этих «горошинок» положит на это место и мы «прикроем» их землицей… И такой урожай…, такая картошка выросла…, наверно, по килограмму каждая картофелина была…»
«А где вы садили эту картошку?»
«А прямо за нашим домом и посадили, там я и раскопала… Тогда там рядом с нашим домом три дома всего и стояло то, дальше лесок начинался, багульник рос…Пониже шла улица Чапаевская (Чапаева), повыше – улица Фрунзе (где и наш дом стоял), а выше домов ещё не было тогда, там только лес был, ну, и люди там картошку садили…
И вот мы прямо возле дома разработали небольшой клочок земли и посадили там картошку…»
«То есть, ещё в начале 40-х лет, ваша «гора» не была ещё застроена и ваша улица была последней?»
«Конечно, домов там не было…
Вот слева от улицы Шевцова (если к городу спиной стоять) ещё пусто было, не застроено, там даже не садили ничего, росли лишь редкие небольшие деревца да кустарник (в основном, багульник)… А пониже – ручей был, мы оттуда воду домой носили…
С правой стороны улица Фрунзе шла, доходила до нашего околотка, где и наш дом стоял, а дальше – уже ничего, лес… А с этой улицы (?) – наш дом и ещё три дома и больше ничего и дальше - тоже только лес был…
А тракт (улица Рабочего Штаба) внизу шёл; к нему спускалась улица Шевцова и на углу, на пересечении этих улиц стояла школа № 3 («десятилетка»)…
Справа больница была «заразная» (она и сейчас есть), овощехранилище Куйбышева завода и его же свиноферма («свиная база»), потом наш дом шёл (в него и «упиралась» улица Фрунзе); улица Шевцова сверху заканчивалась тогда домом под номером 18 и всё…
На улица Чапаева дома были только на правой стороне (если смотреть вниз), слева –
-12-
домов ещё не было…»
«Это в 40-е годы так было?»
«Да, конец 30-х, начало 40-х годов…
Ещё мне запомнилось, как мы багульник ели во время войны, как он нас выручал; такие сладкие были цветочки…
А вдоль забора инфекционной больницы (её «заразной» называли) много боярышника колючего было; его специально, видимо, насадили, чтобы не лазили через забор в больницу; ещё черёмуха там же росла. И мы лазили туда – боярку ели, черемуху, ни чё мы не боялись, ни заразиться, ни чё… Забор этот стоял со стороны Спартаковского переулка…
«Там, видимо, не один корпус был этой больницы?»
«Да, там было несколько корпусов: корпус туберкулёзников, корпус «поносников» (дизентерийный), ………
Раньше справа от этой больницы тоже пусто было, никаких застроек не было ещё…
Помню, что вот где улица Фрунзе заканчивалась, там «плантации» были и там китаец один жил, занимался земледелием… И мы, маленькие ещё, залезли на эту его плантацию и нажрались каких-то корней; а это оказались корни белены. Мы так сильно отравились тогда… Я это хорошо запомнила. Осень тёплая была, зелень вся пожухла; китаец этот всё там уже убрал, из земли торчали только какие-то белые корни. Так как ничего больше на участке не было - мы и решили попробовать эти корни. Ребятишки постарше (которые с нами были) накопали их; помню - мне дали полтора корешочка и братишке. Братишка не стал есть, разжевал и говорит: «Кака…», а я съела…
Двоих из нас не смогли спасти, погибли от отравления. Они, как и мы, были братишка
с сестрёнкой, их звали Катя и Петя; они приблизительно были мои ровесники, Катя на год старше меня была. Жили они, помню, на улице Первомайской; мать их работала в ДК (доме культуры) завода Куйбышева и, видимо, одна их растила; она поздно приходила с работы, а они дома были одни… Вот они и погибли…
Я бы наверно тоже умерла, так как мамы в это время дома не было, бабушка тоже не знаю где была; но на моё счастье к нам пришла мамина подружка. Мне, видимо, уже плохо было, я лежала; помню только – пить хотела и вот только встану – пойду попью и опять ложусь… Потом я уже перестала понимать где я и что происходит, потому что встаю попить и не знаю куда идти; у нас в комнате шифоньер с зеркалом стоял и вот я встала, надо влево идти, а я - прямо на этот шифоньер. И она (подруга мамы) говорит, что я так хлобыснулась о зеркало шифоньера, что чудом его не разбила… Ну, конечно, она поняла, что со мной что-то не так, что мне плохо…, вызвала «скорую» и нас увезли в детскую больницу…
Я хоть и плохо соображала тогда, но, как мне промывали желудок, запомнила… Мне шланг пытались в рот засунуть, а я зубы так сжала, что врачи не смогли это сделать и воду
-13-
в желудок мне вливали через ноздри. Я ещё запомнила – как это было неприятно, когда они в нос мне что-то толкали… Но спасли… Я долго лежала в больнице, больше месяца…»
«А что с китайцем этим было, не знаете? Ведь, наверно, было какое-то расследование по поводу этого происшествия, всё-таки два ребёнка погибло?»
«Я даже не знаю, может и было что-то…
Видимо, не судьба мне умереть от отравлений… У меня ведь в жизни ещё два случая было, когда я сильно отравилась и меня также спасали в больнице…
Второй случай уже во время войны был. К нашей соседке из деревни приезжала то ли родственница её, то ли знакомая (наша семья её тоже знала); она приезжала в город продавать своё молоко деревенское. Молоко это было в бидоне, а, видимо, дно бидона было ржавое… Почти всё молоко она продала, но немного у неё в бидоне ещё оставалось, и она решила угостить нас с Илюшей. Налила она нам с братишкой по стакану этого молока (а молоко от этой ржавчины уже даже красноватого цвета было) и подаёт. Илюша, я помню, только пригубил, но пить не стал, а я и свой стакан выпила и заодно и его тоже... И всё... Пришла в себя - лежу в больнице. Оказалось – отравилась, да ещё как отравилась… Помню - как меня «прополаскивали»…
А третий раз… Я уже замужем была, моему сыну Серёже уже около 3-х лет было. К нам в гости приехала моя свекровь, а я пельмени стряпала, и скалкой тесто раскатывала… Перед этим сходила на рынок за мясом (тогда мясо хорошее только на рынке покупали). И, когда шла по рынку, увидела, что женщина одна ранетки продаёт в ведре (они были не сухие, а залиты жиденьким сиропом каким-то). А я же любила всё это, мы же с детства привыкли к таким простым лакомствам… И я, конечно, «взяла» эти ранетки; и хорошо, что стакан всего купила…И вот, раскатываю я тесто, а сама лопаю эти ранетки; я и сыну Серёже дала попробовать. Он пожевал их, сморщился и так и не съел ни одной… Вот ведь ни братишка тогда, ни сын мой не стали «отраву» есть, а я… Ну, и вот… Что-то мне понадобилось в комнате; я из кухни пошла в комнату и всё…, дальше я уже ничего не помню… Мне потом рассказали, что я упала, лежу на полу, не жива-не мертва, свекровь ничего понять не может… На «скорой» увезли меня в больницу, больница недалеко от нас была. Я даже не помню, как меня и увозили… Когда очнулась и пришла в себя, спрашиваю: «Где я?» «В больнице…» «А почему?» Врачи и говорят: «Так это вас надо спросить…» Вот так я отравилась тогда этими ранетками; они, видимо, в цинковом ведре были и стали токсичными, не пригодными для еды, а я и внимания особого не обратила на это…
Вот от трёх отравлений спасли меня…»
«Вы рассказывали, что Иван (дядя ваш) после демобилизации в Бодайбо уже не поехал, а остался у своей двоюродной сестры – Анисьи (вы её почему-то ещё Ниной назвали…)»
«Это мы, младшие, звали её Нина, тётя Нина; а так она была Анисья, Анисья
-14-
Ивановна, девичья фамилия Иванова…
У бабушки нашей (Матрёны Гавриловны) была старшая сестра – Марья Гавриловна, по мужу Иванова. У неё было шестеро детей: пять парней и одна дочь, вот эта Анисья. Анисья была замужем (по мужу она была Кошурина), детей у них не было. Муж её работал на заводе Куйбышева мастером каким-то (и он был партийный). И, видимо, работал он хорошо, вносил немало рационализаторских предложений в работу производства; за это его часто премировали и отмечали ценными подарками. Был у них на заводе и недоброжелатели, что завидовали такому его «таланту» и его карьере, которые потом и «написали» на него какую-то «бумагу». А как раз была «ежовщина», делу «дали ход», его арестовали, куда-то отправили… Пока жена Анисья наводила справки по его розыску - он умер где-то в тюрьме возле Красноярска...
После смерти мужа Анисья жила в осиротевшем доме лишь со своей матерью… Да, вот девушка эта молоденькая, Надя, жила ещё у них, снимала комнату…
И когда вернулся с фронта Иван – он и остановился у них в доме.
«А Анисья после смерти мужа замуж не вышла?»
«Она поздно вышла, когда уже и мама её (Марья Гавриловна) давно умерла. Да, она и не вышла даже замуж, а так… Мужчина этот, с которым она жила, сначала жил у неё на квартире, как постоялец (он платил ей за проживание). Он уже пожилой такой был; то ли он приезжий был, то ли умер у него кто-то и он вынужден был съехать – не знаю… И вот он жил-жил у неё…, потом вроде бы остался и так и считали, что он - её муж. Официально отношения они, видимо, не оформляли, так что замужество её было неофициальное; жили вместе два «одиночества»… Да и немолодые уже были, ей, наверно, лет 50-55 тогда было…
Дом Анисьи стоял по улице Ивана Кочубея; рядом с ней жила моя подруга Катя. И вот я как-то встретилась с ней, и она рассказала, что когда в 1986 году тётя Нина (Анисья) умерла, то этот мужчина (с которым они жили) дом этот продал и в нём живут уже другие люди. А мне (это уже позже было) как-то случалось быть в тех местах города и думаю, что раз уж я здесь – то зайду к Кате. И вот прохожу мимо тёти Нининого дома, а дом то уже другой; снесли её дом и построили новый… И Кати тоже не оказалось; выяснилось - Катя продала свой дом и уехала в Якутск… Вот так я «потеряла» кусочек своего детства, своей жизни…»
«Вы не помните номер дома тёти Нины (Анисьи) на Ивана Кочубея?»
«Номера дома не помню, но помню расположение… На углу улицы Первомайской и Ивана Кочубея стоял дом, в котором жила Катина бабушка. В следующем доме (на Ивана Кочубея) жила Катина семья, а третий дом и был домом тёти Нины (Анисьи). А дальше в то время (в 40-е годы) там никаких домов не было, были только поля…
-15-
Бабушке нашей мы с братишкой «достались» после того, как мама умерла. Это был кошмар вообще, как маму нашу «угробили»…
Мама была беременной в третий раз, третьего ребёнка должна была родить; а у неё дети как-то вот поперёк «ложились», поэтому до последнего и не видно было, что она должна скоро родить (не видно было живота большого к концу беременности). Поэтому и не дали ей никакие декретные дни и мама вынуждена была работать до последнего дня своей беременности. Работала она бухгалтером, в это время как раз готовили отчёт. И вот прямо на работе у неё и начались схватки; вызвали «скорую». А был декабрь месяц, да холодный, температура на улице - больше 30; холода, да в машине было очень холодно. И пока её везли – она по дороге и родила; а что такое родить при 30; градусах мороза… В общем, простудили её… И у мамы в роддоме (он тогда был возле кинотеатра «Художественный) развилось двухстороннее воспаление лёгких. Её поддерживали, конечно, давали какие-то лекарства, но это же был роддом, а не больница, где лечили больных с такими заболеваниями. Мама ещё обессилена была этими родами, поэтому болезнь начала прогрессировать и ей становилось всё хуже и хуже. Поэтом маму и решили перевезти из роддома в больницу; было это уже январе 1937 года (она в роддоме почти месяц лежала). И вот повезли её в холодной машине, накрытую тоненьким одеялом, больную… Хоть бы нам сказали, чтобы мы принесли ватное одеяло или что-то тёплое, во что её можно было завернуть. И, видимо, и этот переезд (из роддома в больницу), организованный абсолютно бездушно и халатно, и здоровье мамы, ослабленное родами и последующей болезнью, и, скорее всего - плохое лечение (какая в те годы была медицина и лекарства…) привели к самому страшному – мама умерла. Умерла наша мамочка у бабушки на руках, в полном сознании. Умерла она второго февраля, в день своего рождения…
Я вот до сих пор считаю, что это её врачи угробили…, в такой мороз в холодной машине не могли во что-то тёплое одеть человека, и простудили окончательно…»
«А ребёнок, который родился в машине у вашей мамы?»
«Нам сказали, что ребёнок тоже умер… Ну, конечно, при таком морозе рожать…
Вот так мы и остались без мамы… И вот с этого времени, можно сказать, Матрёна Гавриловна нас и растила. И «поднимать» меня и Илюшу ей помогали Андрей и Иван, наши дяди двоюродные. Они тогда в Бодайбо жили и, нет-нет, да посылали деньги бабушке…, я помню, что деньги мы получали… Бабушка тоже получала какую-то пенсию, видимо, связанную с потерей кормильца… Я помню, что с маминой работы нас постоянно опекала одна женщина; с военкомата тоже приходили… В общем, детство, конечно, было страшное…»
«А Георгий Иванович, родной отец, он что, не занимался вашей судьбой и воспитанием?»
«Нет… Отец сразу женился после смерти мамы, может месяц всего прошёл, я точно не помню, знаю только, что бабушка обиделась сильно на него, так как он даже не стал ждать год, чтобы хотя бы таким образом проявить уважение к умершей супруге…
-16-
Жили мы в Марата и адрес нашего дома был Шевцова 32, это потом уже эти дома
переименовали и он стал относиться к улице Фрунзе.
В доме было три комнаты и общая кухня. С самого начала, как я помню, у нашей семьи в этом доме была большая комната и маленькая. Но потом (после смерти мамы и после того, как отец женился на другой) в маленькую комнату кого-то поселили и мы, ребятишки с бабушкой (Матрёной Гавриловной), остались в большой…»
«А кто жил вместе с вами в этом доме в то время (конец 30-х – 40-е годы)?»
«Сатюковы жили: женщина (где-то среднего возраста) и два её сына: Николай и Дмитрий. Мужа у неё не было – он умер. Одного из её сыновей, Николая, как началась война – почти сразу «забрали» (он был танкист); на войне он и погиб… Дмитрия тоже «взяли», но позже, Дмитрий, по-моему, с 1926 года был…
Потом, я помню, что к нам, в маленькую комнату, поселили то ли бурята, то ли монгола; его мобилизовали, но в армии служить он почему-то не мог и сторожил овощехранилище…
После него какой-то русский жил…, и ещё одного, помню, на кухню поселили…
Ну, а потом я уже съехала отсюда; уехали и Сатюковы, а кого вместо них поселили – не знаю…»
«А тётю Шуру, Танину маму, вы не помните? Её сразу поселили в ваш дом?»
«Нет, они не сразу перешли в наш дом…
В нашем дворе ещё барак стоял, дом-не дом, а как бы амбар, его потом переделали, окна проделали, что-то ещё сделали… И вот там Шура и жили сначала и только потом уже они вселились в одну из комнат нашего дома. Вполне возможно, что они и заняли комнату съехавших Сатюковых…
Из Ларисиной родовой я знала только Лизу – жену Павла, брата Ларисы; она кассиром работала. Их, Хромовских, трое было: Паша, Вера и Лариса. Самый старший был Паша, а самой младшей Лариса. С Ларисой бессовестно поступил брат её Павел; она закончила шесть классов и больше не училась, так как Паша в школу девчонку не пускал, заставлял нянчиться со своими малыми детишками. Вот так она и осталась неучёной…»
«Таня Прохорова вспоминала: «…телевизоров ещё не было и мы вечерами сидели, слушали, что говорили взрослые; и вот тётя Лариса рассказывала про свою жизнь, часто вспоминала то время, когда брат «привёл» в их дом свою Лизу. У тёти Ларисиной матери - бабы Маши Хромовских, была сестра, видимо, грамотная и образованная; жила она, по-моему, не в нашем городе… И она любила свою младшую племянницу, выделяла её и, по возможности, присылала ей хорошие красивые вещи: то одно платье крепдешиновое пришлёт, то другое, ещё что-то… Тётя Лариса оденет такое платье, полюбуется на себя в зеркало, походит немного в нём, а тут Паша (брат) возьмёт снимет его с неё и на Лизку (жену свою) оденет. Говорила, что так обидно было, прямо вот до слёз…»
«Да, Ларису мне сильно жалко было, потому что я всё это знала…
-17-
Моего братишку (Илюшу) в самом начале 50-х (в 1951 – 1953 гг.) взяли на три года на службу в армию, в пограничные войска. Он служил на острове Сахалин, у нас много его фотографий этого времени...
А у них были обязательные прыжки с парашютом. У одного парня (с которым они вместе проходили службу) во время одного из таких прыжков не раскрылся парашют. И он, видимо, пролетал рядом с Илюшей, ну…, кричал, наверно… И как уж получилось, не знаю, но братишка сумел как-то схватить его, когда он на миг оказался рядом с ним… Приземление было тяжёлым, видимо, парашюты в те годы ещё не были рассчитаны на такую нагрузку. Я знаю, что после этого ЧП Илюша и его сослуживец долго лежали в госпитале на лечении…
Вот так, благодаря братишке, этот молодой парень остался живой. Как выяснилось – он оказался единственным сыном у родителей. И когда те узнали про этот случай и осознали, что могли навсегда лишиться сына - то были просто безмерно благодарны его спасителю. А когда узнали из писем своего сына, что у Ильи уже нет родителей и он не женат, то (через письма к сыну) уговаривали его после окончания службы приехать жить к ним и быть им «вторым сыном». Семья этого парня жила в Ленинграде, они были коренные ленинградцы…
Видимо, и спасённый Ильёй парень, после демобилизации тоже уговаривал его поехать с ним в Ленинград, не скупясь на похвалы родному городу и те перспективы, которые откроются для него в северной «столице». И похоже, что он почти уговорил братишку… Когда после службы они с этим парнем приехали в Иркутск, (Илья, конечно, хотел повидаться с родными после трёх лет службы и перед поездкой в Ленинград) и мы с братом разоткровенничались, то я и спросила: «А как же Лариса (я знала, что они дружили, что она его ждала все эти годы…), она тебя столько ждала и что теперь?» В общем – уговорила я его, не поехал он…»
«Вот если бы уехал в Ленинград – интересно, как сложилась бы тогда его жизнь? Возможно, что совсем по-иному, чем здесь… А, может и нет? Недаром русская пословица говорит, что характер человека – его судьба…»
«Всё было бы по-другому и может быть он, скорее всего, и жив был, не погиб бы в 37 лет… Но вот Ларису было жалко, вот поэтому я и убеждала его остаться…»
«Она – видимо – очень хороший человек была?»
«Я одно могу сказать; вот сколько мы её знали, не то, что между нами маломальского конфликта никогда не было или грубого слова, даже неприятного слова ни одного не было сказано…
И когда братишка погиб и она спустя уже немало лет вышла замуж, то я видела, что она сильно переживала, как я к этому отнесусь…
«У Илюши, как и у меня, была хорошая память. Но у него, между прочим, ещё и музыкальный слух был отличный, какой-то особый слух. Он самоучка был, сам выучился играть на баяне… Когда у нас в Иркутске был набор в Суворовское училище, то братишка «прошёл» экзамены и его хотели зачислить в училище (это было, по-моему, после 3-го
-18-
или 4-го класса, Илюша маленький ещё был)…»
«В Иркутске было такое училище?»
«Да, у нас было это училище, филиал, наверно, Суворовского училища. Во время войны и после очень много было ребятишек, которые остались без родителей, для таких вот мальчишек и были созданы эти училища. У нас на территории ИВВАТУ был филиал такого училища с музыкальным уклоном.
И вот Илюша сдал экзамены, но учиться туда не пошёл, сказал, что не будет…, и всё… Вот такой он у нас был; если бы живы были наши родители, то может уговорили бы или заставили, а так… Ещё и сосед наш, этот Митька (Дмитрий) Сатюков, «сволочь такая», влиял на него, всё время внушал ему, что, мол, зачем тебе эта музыка, будешь всю жизнь «пиликать»… Он очень отрицательно влиял на Илюшу; может не он бы, так у братишки совсем по-другому и жизнь пошла… К тому времени я уже жила в общежитии (я училась, по вечерам работала) и мне некогда было ездить к бабушке и братишке, редко я была у них…
В 1942 году я закончила 5-й класс. В 6-м классе мы не начинали учёбу, пока в колхозе, куда нас отправили, мы не выкопаем картошку, не уберём капусту… Вот там я, да и многие из наших девчонок и надсадились, когда мы загружали машины картошкой, капустой, да и другими овощами. Вот приедет эта военная машина и мы грузим её, да не по одному вилку капусты, не по два, а по полмешка и поднимаем, дураки…
Вот так мы и работали после школы в колхозах в 1942 году, в 1943, 1944 и даже в 1945, когда я уже поступала в техникум. Аттестат об окончании мне сразу не дали, сказали, что съезди в колхоз, поработай до 20-го июля и потом уже поступай, 10 дней на подготовку к экзаменам тебе хватит… Вот ужас…»
«А в какие районы на уборку вас посылали?»
«Помню, что два «года» мы работали в колхозе «Ангара»…
Мы тяжело в войну жили, только дядя Андрей из Бодайбо изредка помогал деньгами (отец и дядя Кеша погибли в 1942 году, дядя Ваня воевал…)
Я вспоминаю, как приехал с фронта Иван (Иван Иванович Шашкин - Танин родной отец), чтобы со мной повидаться. Он до меня заезжал в Марата, к бабушке с Илюшей (проведал их), бабушка и рассказала ему, где меня найти. И вот с учёбы меня вызывают к директору; думаю, что такое, зачем я понадобилась ему… Захожу в кабинет, а там… дядя Ваня… Так обрадовалась тогда…
Он же нам (и бабушке, и мне, и Илюше) как родной был, они - братья (Андрей, Иван и Кеша) относились всегда к нам не просто, как к детям своей сестры, а как к самым родным. Они чувствовали свою ответственность перед нами, и прекрасно понимали, что
-19-
бабушка ради них свою жизнь «положила»…
Помню, что тогда дядя Ваня мне часы подарил, я такая счастливая была… Он и помогал мне потом не раз…, хороший он был…
Отец погиб на фронте в мае 1942 года, нам пришло извещение. Я тогда в 5-м классе училась. И после его гибели, лишившись кормильца семьи, какие-то деньги мы получали…
«А как сложилась судьба мужа Матрёны Гавриловны и сына Коли, которые уехали в Тамбовскую губернию, на свою историческую родину? Уехали одни, без жены (Матрёны Гавриловны) и дочери (Елены)…»
«Да, так они и уехали в Тамбовскую губернию, я раньше и волость этой губернии, где они обосновались, помнила и адрес, а сейчас не помню…
Первое время он (муж Матрёны Гавриловны) писал, но потом перестал писать, видимо, нашёл кого-то, ведь не было никакой надежды, что Матрёна Гавриловна тоже уедет отсюда к мужу и сыну; им вдвоём (её и жене расстрелянного брата) надо было «поднимать» четверых малолетних ребятишек (свою дочь и троих племянников)…»
«А Коля (Николай Николаевич) – ваш дядя и родной брат вашей мамы (Елены Николаевны) - он насколько был младше сестры?»
«Он на 3 или 4 года был моложе мамы…»
«А фамилия вашего деда по матери (отца вашей мамы) тоже была Шашкин?»
«Нет, он не Шашкин был, его фамилия Ульянов, кажется, была (или очень похожая на Ульянов)…»
«А почему так получилось, ваша что бабушка оказалась на своей фамилии, а не на фамилии мужа?»
«А муж её был «политический», потому его и сослали в Сибирь… Он, видимо, «идейный» был, не хотел венчаться в церкви, а мама, когда решила «жить» с ним, настаивала, чтобы они были повенчаны; у них даже ссора из-за этого вышла. Вот они и жили не венчаные, и хотя у них дети уже народились, но документов, что они муж и жена, у них не было…
Похожая история и у моей мамы с отцом была, они тоже остались каждый на своей фамилии; но вот почему – я даже не знаю… (расписывались ли они в сельсовете?)
-20-
Я, когда родилась (родилась в селе Никольское), то меня окрестили (бабушка Матрёна Гавриловна была верующая), но окрестили меня не Тамарой, а Татьяной (видимо, по православным канонам только это имя можно было давать девочкам в это время года).
Но до 1942 года я была не Татьяной и не Тамарой, а Мартой; у меня и в свидетельстве о рождении было написано, что я – «Марта»…
Про эти имена мои и метрики целую историю можно рассказать…
И так вышло, что уже с 1942 года по метрикам я стала Тамарой. А получилось вот что... 12 мая 1942 года погибает на фронте отец (так было указано в извещении, которое мы получили) и мы с братишкой совсем осиротели, лишившись родителей (мама умерла ещё в 1937 году). И Августа Власьевна Горбунова (она была председателем женсовета на «маминой» работе и после её смерти навещала нас, иногда и помогала через женсовет) по нашим с Илюшей метрикам уже в этом же месяце получила справки, по которым мы, как дети участника войны, погибшего во время боев за освобождение нашей Родины, могли получать какое-то пособие от государства…
Августа Власьевна прекрасно знала, что мне не нравилось моё имя и вот когда она оформляла на нас с братишкой эти справки, то оформила мне новую метрику, в которой я была уже не Марта, а Тамара…
«А как могла Августа Власьевна исправить ваши метрики?»
«Я понятия не имею, мне же тогда 13 лет всего было; помню только, что она принесла тогда пару свидетельств о рождении (моё и Илюшино). Это потом уже, когда я паспорт стала получать, мне всё ясно было, да ещё раньше даже…
А было, скорее всего, так… Августа Власьевна у бабушки (Матрёны Гавриловны) попросила наши метрики, а она, наверное, их куда-то запрятала и не смогла их тогда найти. И Августа Власьевна поехала в ЗАГС и там по записям нашли…»
«Но вы же родились в селе Никольском, вас там и крестили…»
«Да, родилась я в Никольском, но жили то мы в Иркутске; в Никольском и ЗАГСа то не было. Поэтому метрики на меня выписали в Иркутском ЗАГСе, так же как позже и на братишку…»
«Но если ваше свидетельство о рождении выписали в Иркутске, то почему в нём было имя Марта? Можно же было сразу и указать, что вы – Тамара…»
«Видимо получилось вот что… Когда нас с мамой привезли из села Никольского в Иркутск, отец, как обычно, был в длительном отъезде и когда в ЗАГСе выписывали на меня метрики, то спросили: «Как назвали девочку?» А так как меня окрестили Татьяной, то мама и назвала это имя. И его и вписали в моё свидетельство о рождении…
А когда вернулся отец, то был очень недоволен, что меня так назвали; он хотел, чтобы меня Тамарой назвали. И вот он пошёл в ЗАГС, чтобы там переписали метрики и вместо имени Татьяна поставили Тамара; бабушка вспоминала, что он даже разругался там… По
-21-
рассказу бабушки, в ЗАГСе отца отговорили от того, чтобы я называлась Тамарой (видимо, потому, что имя считали не пролетарским и не народным, а связанным с именем царицы Грузии - Тамарой). В общем, отговорили отца, предложили назвать меня Мартой (скорее всего, из-за ассоциации с женским праздником 8-е Марта). Хотя Марта тоже не русское имя, скорее всего - немецкое или прибалтийское. Но отец согласился, и, видимо, потому, что у него бабушку звали Мартой; она у него наполовину немка была… Вот так я и стала Мартой…
А наши соседи по усадьбе (и до войны, и во время войны) держали коз и почему-то всех своих коз звали Мартами: «Марта, Марта…» И мне не нравилось это моё «козье» имя, я всегда хотела поменять его…
Когда я получала паспорт в 1945 году, то начальник паспортного стола (это был мужчина, ему было лет 40, но тогда он мне казался старым) - узнав, что я на фамилии матери - предложил взять фамилию отца, стать Воробьёвой. А я говорю ему: «А какая разница? Зачем менять? Когда выйду замуж, всё равно сменю фамилию…» Начальник этот расхохотался и говорит: «Такая молодая, а уже замуж…» Я всегда выглядела на меньше лет, чем на самом деле. Вот такая комедия была со мной…
Так, что ни я, ни позже братишка Илюша, когда получал паспорт, не стали менять фамилию, мы так и остались на маминой фамилии...
Он (начальник паспортного стола) за этим нашим весёлым разговором, видимо, и внимания тогда не обратил на разночтения в моей метрике и заявлении; по метрикам я была «Марта», а в заявлении на получение паспорта написала «Тамара»…»
«А почему? На вас же ещё в 1942 году Августа Власьевна получила новые метрики, уже с именем «Тамара»…»
«А дело в том, что получать паспорт я пошла не по новым метрикам, а по старым, где я была ещё «Марта»…»
«Значит, всё-таки нашли свои старые метрики, которые бабушка не смогла найти в 1942 году?»
«Конечно… И всё получилось наоборот; бабушка всё у себя перерыла и мои новые метрики не нашла, зато нашла старые с именем «Марта». Конечно, если бы мы нашли мои новые метрики – я с ними бы пошла в паспортный стол, а так пришлось идти со своим старым свидетельством о рождении, которое ещё отец получал в 1929 году…
И он (начальник паспортного стола) не обратил внимания на то, что в метриках у меня написано «Марта», а в бланке (на получение паспорта) я написала имя «Тамара». И всё, мне выписали паспорт, где я значилась, как Шашкина Тамара Георгиевна…»
«То есть, у вас оказалось два свидетельства о рождении: одно, от 1929 года с именем «Марта» и второе, от 1942 года с именем «Тамара»?»
«Да, получается так, да не получается, а так было …
Когда я закончила техникум, то кто-то (не помню уже кто) мне сказал, чтобы я сходила в 1-й отдел и рассказала про эту «неразбериху» в своих метриках; иначе, мол, в дальнейшем могут быть неприятности. Я, конечно, сходила в 1-й отдел, рассказала всё
-22-
начальнику этого подразделения (Жукову). Он же сказал, что ничего страшного в этом нет, вот если бы я в какой-то зоне была, а так…
Уже позже, когда я работала на авиазаводе и жила во втором Иркутске, бабушка нашла эти метрики, в которых я была с именем «Тамара» и отдала их мне… И что опять получилось? Как-то я сидела, пила чай и нечаянно облила их. Метрики намокли, все записи расплылись… Я, конечно, эти метрики хотела сохранить, так как, и в них я - Тамара и в паспорте – Тамара. И вот мне пришлось сушить их, потому, что с бумаги метрик даже чернила «побежали». А вот потом, когда уже высушила, то положила куда-то, да так «положила», что до сих пор не могу найти…
Я не раз хотела сделать всё нормально (сходить в ЗАГС и получить копию этих метрик). А чтобы им проще было искать эти записи, я хотела даже взять свидетельство о рождении брата Илюши (Августа Власьевна в один день же получала наши метрики); оно сохранилось, там отмечены наши отец и мать и какого числа оно было выдано…
Августа Власьевна помогала, когда я молодой совсем была, а уже постарше – то много сделали для меня Нина Николаевна и Анна Фёдоровна…
Анна Фёдоровна Бакулова.
Нам ещё помогала мамина подружка, Анна Фёдоровна, и во время войны и после, когда я уже в техникуме училась…
Для меня она так много сделала…
Перед тем как в общежитие техникума устроиться (это было на 1-м курсе), я у неё жила около трёх месяцев (с конца 1945 и до весны 1946 года); были сильные холода и, чтобы мне не ходить по морозу из Маратова (предместье Марата) в техникум, а вечерами обратно – Анна Фёдоровна и предложила пожить у неё. Жила она недалеко и от «центрального телеграфа» и от здания по улице Горького, в котором в советское время и после были кассы Аэрофлота. Её дом (он был деревянным одноэтажным, видимо, на 2-х, а может и больше, хозяев) стоял за этим зданием во дворе, между улицами Свердлова и Горького; один торец дома располагался ближе к улице Горького, а тот, где жила Анна Фёдоровна, ближе к улице Свердлова. Я всегда заходила к ней с улицы Свердлова, а с той стороны к дому заходили с улицы Горького.
Я помню, что в той части дома, где жила Анна Фёдоровна, была пристройка (сени), из сеней заходили уже в дом, в комнату, которая считалась кухней; кухня была большая, как и расположенная за ней комната…
В сенях было небольшое отверстие (сквозное, ничем не заделанное), видимо, для отдушки (вентиляции), да и чтобы не так темно было. С этим отверстием такая комедия была… Когда я зимой жила у Анны Фёдоровны, то как-то раз она постряпала пельмени (я ещё помогала ей). У неё был такой «лист», он весь был в пельменях, и Анна Фёдоровна
-23-
вынесла его в сени, чтобы пельмешки замёрзли. Я «убежала» на занятия, Анна Фёдоровна тоже ушла на работу. Ближе к вечеру пришла я домой, передохнула и села за учебники; через какое-то время приходит Анна Фёдоровна и сразу спрашивает: «Тома, ты не варила пельмени?» Говорю, что пришла совсем недавно, даже печка холодная, не затапливала её ещё… «А что случилось?» Она меня и «ошарашила»: «…пельменей то нет…» «Как нет?» «Нет… Вот я на «лист» положила и нет их…» Я вышла в сени и, правда, пельменей на «листе» не было…
Получилось же вот что (это нам бабушка-соседка потом рассказала). Ребятишки (видимо, соседские) увидели эти пельмени и придумали как можно их «стибрить». Они к большой палке приделали гвоздь и просовывали её в отверстие в наших сенях, накалывая на это «копьё» по пельменю; так они почти все пельмени и перетаскали… Соседка слишком поздно увидела этих ребятишек, когда они этим «делом» занимались; она их и отогнала… И вот приходит она к нам и говорит: «Аня, а ты знаешь, что произошло?» Анна Фёдоровна ей: «…уже знаю…» Вот такая история была у нас…
«Анна Фёдоровна – коренная иркутянка была?»
«По-моему, иркутянка, но точно не знаю, как-то не было такого разговора у нас…»
Анны Фёдоровны давно уже нет… Осталась только её фотография…
(ФОТО)
Анна Фёдоровна такая интересная женщина была… Вот ей было 50 лет, а фигурка у неё была ладненькая, стройненькая, совсем как у 18-ти летней девушки, да и на лицо она славная была…Фотография, где они сняты с мужем (Иваном Прокопьевичем), не очень, она молодая сильно симпатичная была…
Помню, что когда я училась в техникуме и у нас был какой-нибудь праздник или просто вечер и надо было приодеться (а у меня, конечно, нечего одеть) – Анна Фёдоровна что делала…, она своё платье какое-нибудь укоротит немножко, так, не капитально, а руками подошьёт и мне - чтобы я его одела; и оно мне было в самый раз; меня нарядит…, всё, я пошла; прихожу на вечер в шикарном платье…»
Мы часто с ней гуляли: или по центральным улицам Иркутска или по саду Парижской Коммуны; и вот идём иногда с ней, а сзади – молодые люди, и так нам: «…девочки-и…», лишь когда обгонят - только тут и заметят, что моя «подружка» уже в возрасте… Конечно, как-никак, а 16 лет и 50 лет - не одно и то же… Но выглядела Анна Фёдоровна очень хорошо…
У неё и судьба такая интересная была… Первый её муж был офицером белой армии, он
-24-
погиб (его расстреляли); у неё от этого брака осталось двое детей: дочка (она умерла от скарлатины ещё маленькой, лет 6 -7 ей всего было) и сын Юра (которого она и вырастила).
Второй муж Анны Фёдоровны - Иван Прокопьевич Степашкин - был на 13 лет её моложе… Познакомились они так…; он учился в техникуме (по-моему, в строительном) в Иркутске и снимал у Анны Фёдоровны «угол» (видимо, он не местный был), ну, и влюбился в неё (ему тогда, наверно, лет 17 было, а ей 30…). И вот спустя какое-то время они поженились…
«А фамилия Анны Фёдоровны – девичья или первого мужа?»
«Бакулова? Скорее всего, что первого мужа…
Когда я жила у Анны Фёдоровны (перед общежитием), то ни сына, ни мужа не было; сын её к тому времени был уже совсем взрослый и он «сидел» где-то на севере страны. Как рассказывала Анна Фёдоровна, Юру во время войны взяли в армию, но служить ему не пришлось; он избил какого-то своего младшего командира (кажется, сержанта) и ему «дали» несколько лет лагерей…
Муж её (Иван Прокопьевич) был офицером и служил здесь, в Иркутске. У меня сохранилась единственная фотография Анны Фёдоровны и Ивана Прокопьевича (снимок 1944 года, сделан, видимо, незадолго до того, как ему уехать на Восток).
(ФОТО)
Он воевал на Востоке с японцами, демобилизовался только в конце зимы 1946 года. Я его видела (когда уже жила в общежитии и заходила в гости к Анне Фёдоровне): такой хороший, обходительный дядька, с усами и бородкой (видимо не хотел выглядеть молодо)…
Но спустя какое-то время они развелись и это была инициатива Анны Фёдоровны. Случилось же вот что; когда Анна Фёдоровна стала приводить в порядок его армейскую одежду (она или чистила его шинель или собиралась стирать гимнастёрку) – обнаружила фотографию. На этой фотографии был снят её муж, но не один, а с какой-то красивой азиаткой (японкой, кореянкой или китаянкой, не знаю); они, видимо, купались, потому, что стояли на берегу (моря, видимо) и он вроде как приобнял её…
И Анна Фёдоровна, после этой фотографии, сказала ему, что им пора разойтись; вроде того, что разница в возрасте большая, ей – 50 лет, он – на 13 лет моложе, и что ему нужно жениться на молодой женщине, родить ребёнка…
Конечно, он не хотел этого развода с ней, он любил её... Но Анна Фёдоровна сделала всё, чтобы они расстались. И они разошлись…
Но ничем хорошим это не кончилось; поначалу он часто к ней приходил, видимо, не мог не видеть её хотя бы изредка. Так он ни на ком и не женился, начал «попивать», а в дальнейшем и совсем спился… Анна Фёдоровна потом уже пожалела, что сделала такое –
-25-
настояла на их разводе; она говорила, что сразу не надо было за него замуж выходить (если бы они не жили вместе – он, может быть, попереживал-попереживал бы, но нашёл себе другую женщину), а сейчас – зря она его выгнала…»
Анна Фёдоровна очень порядочным человеком была, а ко мне относилась как к родственнику, вот как к племяннице… Во всяком случае я вспоминаю её как тётю…
Когда я жила у Анны Фёдоровны, то многому научилась благодаря ей. Она показала мне как готовить, как шить, как правильно делать уборку в доме, да много что… Всю работу по хозяйству мы часто делали вместе, причём она специально брала себе работу простую, не требующую особых навыков, а мне доверяла что-то более сложное (предварительно объяснив и показав, как это делается). Вот что-нибудь начинает она делать, стряпать (или ещё что-нибудь) и мне: «Ты давай полы помой, а я тесто заведу…» И тут же: «…нет, я сама полы помою, а ты заводи тесто, давай учись стряпать…» И мне рассказывает, что и как делать (как тесто правильно завести, как те же блины постряпать)...
То, чему меня научила тогда Анна Фёдоровна, мне очень помогло в жизни, особенно когда появилась семья…
Благодаря Анне Фёдоровне я и место в общежитии получила. Она сходила к «Захарычу» (Александру Захаровичу Макаренко - директору нашего техникума) и всё ему объяснила (что я и живу далеко и что у меня даже валенок нет… Я ходила с предместья Марата в ботинках, а зимы тогда были не такие, как сейчас, было и минус 40 и больше. Анна Фёдоровна так и говорила, что меня так надолго не хватит). Она хотела, чтобы меня поселили в общежитие нашего техникума, которое было совсем рядом, на улице Ленина 5, и я бы нормально училась и жила. Тогда общежитие не «давали» местным, а только приезжим, у кого не было в Иркутске жилья. Поэтому официально я и не могла «иметь» общежитие. Не знаю, как, но мамина подруга сумела как-то добиться, что мне выделили место в общежитии… Я такая счастливая тогда была…
После того как я перебралась от Анны Фёдоровны в общежитие, всё равно часто к ней заходила; придёшь – она всегда накормит (а мы же чё, росли ещё - постоянно есть хотели…)»
«А после окончания техникума вы общались?»
«Да почти всё время… Я, когда техникум закончила, то стала работать и жить во втором Иркутске; в город (Иркутск) выбиралась редко (у нас всё время на работе сложно было). Но если получалось съездить в город – я всегда заходила к Анне Фёдоровне; один раз, помню, только сошла с автобуса – а она навстречу идёт…
Она уже и не одна жила, сын к ней приехал, который на Севере «сидел» (он, как оказалось, работал на каких-то шахтах). Юра, даже когда освободился, ещё долго не приезжал домой, где-то там и жил (приехал через несколько лет после окончания войны). Он женился, и они уже жили в этом доме все вместе; правда, с сыном Анны Фёдоровны и его семьёй я как-то не общалась…
-26-
Дом этот снесли, но к тому времени Анна Фёдоровна уже умерла; семье сына, скорее всего, дали благоустроенную квартиру в каком-нибудь микрорайоне…
Нина Николаевна…
Нина Николаевна в школе у нас работала, преподавала (?), заместителем директора (завучем) школы была… Когда я ещё училась в школе, то она немного курировала меня. У меня есть фотография, где снят наш 6-й класс и Нина Николаевна рядышком со мной стоит…
Но она не забывала про меня, когда я и в техникум поступила. К тому времени Нина Николаевна уже не в школе работала, а в райсобесе (если по сегодняшнему – то, в департаменте образования). Она звонила иногда в техникум (спрашивала меня и меня приглашали к телефону (?) и просила, чтобы я зашла к ней на работу, и я приходила к ней.
Сразу после войны из Америки в Советский Союз приходили так называемые «подарки»; простые американцы собирали и отправляли к нам разные вещи, в основном, это была разнообразная гражданская одежда, уже не новая, но очень хорошая…
И вот Нина Николаевна набрала и мне этих «американских подарков». Я, как сейчас, помню эти вещи… Во-первых, было пальто (пальто было очень красивое и, главное - его как будто на меня шили), во-вторых, ещё одно пальто (Нина Николаевна сказала, что я могу его перешить, сшить что-нибудь другое; у этого пальто был красивый зелёный подклад и Анна Фёдоровна выпорола его и из него сшила мне шикарное платье), в третьих, были брюки (даже не брюки, а скорее шаровары и самое интересное - на них были небольшие серебряные замочки-молнии, видимо, кто-то богатый сдал эту вещь; когда я перешивала шаровары, то замочки выпорола и потом продала), и в четвёртых, была большая кожаная сумка (у нас на Урицкого была мастерская по ремонту и пошиву обуви и по моему заказу из этой сумки мне сшили туфли; купить туфли в то время было не просто, хорошей обуви было мало и она была дорогая). Кроме этого, были и ещё вещи, из которых я сшила себе сарафан и юбку. В общем, «одела» меня Нина Николаевна, прямо вот не знаю, как… Я так ей благодарна, она такая хорошая была…
Она, видимо, и к Александру Захаровичу (директору нашего техникума) не раз приходила по поводу меня (их 2-х этажный дом стоял рядом с техникумом). Потому, что, как только что-то «приходило» в техникум (чтобы распределить детям фронтовиков; а у меня отец тоже погиб на фронте), то мне почти всегда выделяли что-то; как-то, помню, мне отрез на платье дали, летом выделили путёвку в дом отдыха… Я считаю, что всё это благодаря ей, Нине Николаевне…»
«А где этот дом отдыха находился?»
«А он был (может и до сих пор существует, если в 90-е не загробили его) по … тракту, по-моему, между Вересовкой и Мегетом, с левой стороны тракта…»
-27-
Татьяна Фёдоровна Рябчук и её муж – Борис Александрович Ситко. Они были расписаны, но каждый остался на своей фамилии. У них две девочки были, но у меня на фотографии они с одной дочкой, с Леночкой (второй, по-моему, ещё и не было, не родилась…)
Татьяна Фёдоровна у нас в техникуме драматический кружок вела (года три, наверно) и с нами иногда фотографировалась после показа постановки какой-нибудь. У меня есть две такие фотографии где она с нами, с кружковцами… Борис Александрович тоже раза два (по-моему) приходил на наш кружок; Татьяна Фёдоровна хотела, чтобы мы не просто играли, а правильно играли… В драмкружке занимались ребята и с нашего курса, и с других…
Вообще у нас в техникуме была хорошая художественная самодеятельность, так всё хорошо организовано было… И хор, помню, был и даже хореография (хореографический кружок) была…
Борис Александрович и Татьяна Фёдоровна были не простыми артистами, а ведущими, играли почти в каждом спектакле драмтеатра, публика наша любила их (на улице Ленина на одном из домов есть мемориальная доска, на которой указано, что в этом доме жили народный артист РСФСР Б.А.Ситко и Т.Ф.Рябчук-Ситко; видимо, незадолго до их переезда в столицу им дали отдельную квартиру).
Борис Александрович симпатичный был такой, у него было много поклонниц, а столько поклонниц – то, конечно, жена у него «плохая» (для них), они завидовали Татьяне Фёдоровне. А он, между прочим, был очень хорошим человеком, порядочным, именно порядочным мужчиной; мы видели, что он всегда стремился домой после спектаклей, очень много «возился» с дочкой Леночкой…
Татьяна Фёдоровна нам такой красивой казалась тогда. Она шатенка была, но такая, ближе к блондинкам шатенка…»
«А почему Татьяна Фёдоровна вела драмкружок именно в вашем техникуме?»
«А в нашей группе училась Аня Пшеничная, падчерица сестры Анны Фёдоровны. У Ани умерла мать (?) и отец Ани женился на родной сестре Анны Фёдоровны. Аня в то время была ещё подростком и отношения у них с новыми родственниками были очень хорошие.
У Ани сестра была ещё, Надя, моложе её (совместный ребёнок сестры Анны Фёдоровны и Аниного отца); они в Харькове жили…
Аня была старше нас, она служила в армии (но на фронте, по-моему, не была); после своей «демобилизации» она и очутилась в Иркутске. И уговорили её приехать в Иркутск, скорее всего, Татьяна Фёдоровна и Борис Александрович (Аня переписывалась с ними). Возможно, что Аня уехала бы в Харьков, но он был сильно разрушен немцами, к тому же там у неё оставалась только сестра (которая жила неизвестно где и как), так что ехать не к
-28-
кому было…
Аня Пшеничная, после приезда в Иркутск, поступила в авиационный техникум и 3 года училась вместе с нами…
Татьяна Фёдоровна и Борис Александрович, конечно, помогали ей. Они «взяли» её к себе и даже выхлопотали ей небольшую отдельную комнатёнку. У них у самих то было всего две смежных комнатки, а у неё, пусть маленькая, но всё же отдельная, комнатушка, «квадратов» 8 или 9... Я помню, что там кровать её стояла, тумбочка…»
«Они жили в 2-х этажном здании на углу улиц Свердлова и Сухэ-Батора (тогда улица Красной Звезды), которое примыкает к зданию сегодняшнего БТИ?»
«Вот в самом здании этого сегодняшнего БТИ, которое находится между улицей Свердлова и переулком …, там ещё школа… Они на 2-м этаже жили…
В этом доме жили тогда многие артисты нашего драмтеатра...
Я почему это знала? Нам Аня Пшеничная рассказала, что в этом доме живут артисты (она и сама жила там). И до того, как устроиться работать на чаепрессовочную фабрику, мы с подружкой (?) не раз подрабатывали у артистов драмтеатра, которые жили в этом доме. Аня спрашивала там кому что надо сделать (окна вымыть или постирать, например) и мы уже делали; в основном, по воскресеньям. У артистов то тоже особо денег не было, и они «расплачивались» с нами едой или какими-нибудь вещами. Один раз мне за работу дали босоножки замшевые чёрные, не новые (они уже «побывали» у сапожника), но я, помню, была на «седьмом небе» от счастья, потому что где бы я купила тогда такие…
Очень нам помогали тогда эти артисты и всё это благодаря Ане и благодаря Татьяне Фёдоровне и её мужу…
В нашей группе было всего три девчонки (Аня, Зоя и я; была ещё Катя, но её отчислили за неуспеваемость), остальные – парни…
У меня немало есть фотографий этого периода (и когда мы учились и когда на практике были)... Вот, к сожалению, нет фотографии выпуска нашего курса; кто-то с кем-то на последнем курсе перессорился, вот фотографию эту и не сделали…
Мы учились в техникуме 3 года и 10 месяцев (в 1945 году я поступила в техникум, а в 1949-м закончила)…
Аня Пшеничная окончила 3-й курс и уехала обратно в Харьков. Произошло это, скорее всего, из-за того, что Борису Александровичу предложили работу в Москве, в одном из театров, и их семья перебралась в столицу; было это, по-моему, в 1948 году.
Аня, когда уехала из Иркутска в Харьков, продолжила обучение в Харьковском авиационном техникуме (она перевелась туда из нашего техникума) и получила диплом уже там. После окончания техникума стала работать на Харьковском авиационном заводе; там же познакомилась с будущим мужем. У них родилось двое мальчишек…
-29-
У меня есть фотография 1978 года (когда я второй раз была в Харькове), на которой сняты мы с Аней и её старшим сыном – Сашей. Саша служил в армии (срочную службу) у «нас», недалеко от Байкала, возле ст. Мысовая (г. Бабушкин). В очередном письме Аня попросила меня съездить к Саше в часть, чтобы проведать его и «покормить» (купить ему что-нибудь съедобное). Ну, я и поехала к нему…, купила пряников, печенья, ещё что-то, и, даже, тортик. Саша унёс всё это в казарму, сам вышел на КПП, где я и расспрашивала его о службе, о товарищах, о здоровье …
А через какое-то время получаю от него письмо, где он пишет: «…тётя Тамара, спасибо, что смогли проведать меня; но пока мы с вами разговаривали, всё что вы привезли – съели мои сослуживцы, поэтому я даже не знаю, что там было...» Я, конечно, расстроилась, написала Ане: «Аня, ты представляешь себе…», а она мне пишет: «… «какого чёрта» ты торт то покупала, ты ему лучше бы хлеба две булки привезла…» Вот такая была история с её сыном…
У него не очень хорошо судьба сложилась… И жена такая славная у него была и дочка, да и в остальном всё хорошо обстояло... А вот потом что-то раз, и пошло наперекосяк;
разошлись они… Аня мне писала, что это произошло по её (супруги Саши) инициативе; а Саша, видимо, любил её сильно…, ну, и стал выпивать…
А младший Анин сын родился поздно; она им забеременела и родила его уже, по-моему, в 44 года. Как она говорила: «И не думала и не предполагала…» Мальчик родился с дефектом головы, левая часть головы была нормальная, а правую половину как будто кто-то «сжал» ему… Родители ездили с ним в Москву, показывали специалистам; врачи сказали, что операцию по исправлению такого дефекта делают, но провести её необходимо пока ребёнку не исполнилось четыре года. Борис Александрович и Татьяна Фёдоровна даже договорились по поводу операции, но Аня с мужем «протянули», пожалели своего ребёнка и привезли его в Москву, когда ему было уже шесть лет, а в этом возрасте такую операцию поздно было делать. И он у них так и остался «косоротым», и вырос с таким дефектом… Такой парень хороший, высокий (метр 84 см), стройный…, а вот лицо…
Мы с Аней (после того, как она перевелась на Украину) связи не теряли, переписывались, а два раза я была в Харькове (в 1956 и 1978 годах); я ездила в отпуск в Сочи и на обратном пути заезжала к ним (это Аня меня уговорила). Она мне и рассказала, что Леночка - дочка Анны Фёдоровны и Бориса Александровича – теперь артистка, и что она играет в театре и снимается в кино…
Вот благодаря Ане и её родным я «посмотрела» Харьков… В 1956 году в городе ещё не всё было восстановлено, а вот в 1978 году уже очень красиво было…
Больше всего меня поразил их водный каскад (рукотворный водопад представлял собой серию каскадов), а по ту и другую стороны его росли такие красивые цветы… Особенно очаровали меня синие розы (Аня сказала, что они привезены из Индии), даже не синие, а светло-синие, темнее голубых, но светлее синих… Такие красивые были эти розы; я даже сорвать хотела, чтобы увезти и, если повезёт – вырастить у себя в квартире,
-30-
но Аня остановила, сказала, что могут оштрафовать. Я говорю: «…пусть оштрафуют…»
«Ну, что, сорвали голубую розу?»
«Нет, они меня уговорили, ты, говорят, сорвёшь, вдруг ещё кто-то захочет, а остальные не увидят такой красоты… Я там всего один куст таких светло-синих роз и видела…
Закарья Мигеров.
На нашем курсе, а потом и в нашей группе (самолётостроения) учился Закарья Мигеров, наш известный боксёр. Мы его Саша звали…
У него и брат двоюродный тоже учился в нашем техникуме (но он моложе его был)…
Мы и в хореографическом кружке техникума вместе с Сашкой занимались. У меня фотография его есть…
(ФОТО)
Сашка хороший парень был; ростом он небольшой был, но такой душевный и интеллект у него хороший был. Когда учились, то он, конечно, много пропускал из-за соревнований. Но техникум закончил; правда, по техникумовской специальности он не работал, его работа была связана со спортом…
Он после техникума учился в политехническом институте, и там же работал, по-моему, помощником ректора (видимо, по спортивной работе). Я почему это запомнила? Когда я сдавала экзамены в «политехе» на авиационный факультет, то он мне помог. Я не очень хорошо знала один вопрос в билете, и Саша (Закарья) подошёл к преподавателю, о чем-то пошептался с ним и…, короче говоря, я сдала…
Потом, я знаю, что он перешёл на работу в Аэропорт…Мы долго после этого с ним не виделись…
Зато потом уже (когда ездили в свои садоводства) мы часто встречались с ним на автобусной остановке (на улице Софьи Перовской); и даже маршрут автобуса у нас был один -112-й. Он до своего садоводства ехал, я – до своего. Он мне и рассказал, что свой садоводческий участок он получил, когда работал в Аэропорту. Мы долго в свои садоводства вместе ездили (пока я под автобус не «попала»; после этого лечилась, а потом мы продали дачу).
А спустя какое-то время я узнала, что Саша умер, ему было 78 лет…
Техникум.
Я тогда прямо «заболела» авиацией. Помню, что по копейке собирала, но купила книжку, которая называлась «От чего и как летают самолёты»…
И вот в 7-м классе я сагитировала подружек, и мы ходили в военкомат, просили, чтобы
-31-
нас в армию взяли, потому, что из нас получатся хорошие разведчики. Я представляю, как там военком…, но он с нами очень хорошо обошёлся, говорил нам, что, мол, мы молодцы, патриоты и всё такое, но, что надо нам немножко подрасти… Я и подружки мои (которых я сагитировала): Зоя Ермолаева и Марина Спирина (сестра Аллы). Вот мы с ними и ходили в военкомат… Комедия прямо…
Я, когда в техникум документы подала, то и подружек этих тоже сагитировала…
Я пошла к Зое (Ермолаевой), она жила недалеко от нас, у бабушки и говорю ей: «Давай будем в техникум поступать… Ты, что, так и будешь всю жизнь бумажки перекладывать?» (Зоя после 7-го класса устроилась куда-то работать секретаршей). Она и говорит: «Маму надо спросить…» Мать у неё в Искре жила и работала… И вот мы с ней вдвоём из Иркутска в Искру через лес пешком и пошли. И когда уже подходили к Искре откуда-то большущая собака… Мы даже испугались, а вдруг это волк… Но собака оказалась хорошая, она к нам подошла, повиляла хвостом, ну, вроде как показала, что она дружелюбно настроена…
Пришли мы в Искру, а мать её как увидела нас…, глаза вот такие: «Вы, чё, с ума сошли, да здесь пастухи, да здесь…, да как вы пошли…»
Короче говоря, мать Зое разрешила и мы вместе и поступили в авиационный техникум. Мне кажется, что я сильное влияние на её судьбу оказала; мы с ней и учились вместе в одной группе (самолётостроение), и техникум закончили, да и в дальнейшем… Надо сказать – мы не единого раза не ссорились, да что там, у нас даже разногласий с ней никогда не было; вот мне, допустим, понравилась какая-то картина (кинофильм), ей тоже она нравится (но не потому, что мне она понравилась, а у нас «один» взгляд был на многие вещи).
Правда, её и ещё несколько человек после техникума направили на работу в Улан-Удэ, на вертолётный завод… Через какое-то время они (Зоя и её муж Лёня) перебрались в Ангарск, а из Ангарска уже в Иркутск (их дом - напротив к/т «Баргузин»). Они и специальность сменили, перешли работать в строительство… И что интересно, их дочка (?) и наш сын Сергей тоже закончили авиационный техникум и тоже по специальности «самолётостроение». После окончания техникума её «распределили» в Новосибирск, там она и работала. Раньше, когда мы часто встречались с Зоей, то всё сожалели - почему во время учёбы её дочь и мой сын не влюбились друг в друга; они ведь даже в одной группе учились, как и мы с моей подругой когда-то…
Зоя сейчас тоже одна, её Лёня умер, правда, он позже моего Миши умер…
В 1945 году после окончания 8-ми классов я поступила в авиационный техникум…»
«А почему именно в авиационный?»
«А вот эпопея то была в стране, три женщины-лётчицы: Гризодубова, Раскова и Осипенко, их героический беспосадочный перелёт через всю нашу страну. Мы же все лётчицами тогда хотели стать… В 7-м классе мы с девчонками-подружками пошли в военкомат и стали упрашивать военкома, чтобы нас взяли в армию, что мы там будем хорошими разведчицами, никто же не подумает на нас… Военком - такой дядька
-32-
пожилой - нам объясняет, что нет, девочки, надо же учиться, вы вот закончите… Ну, короче говоря, дал понять, что сейчас вы даже не думайте, что сейчас у Красной Армии ещё есть возможности. Он так хорошо с нами обошёлся, так поговорил спокойно, вежливо, не сказал, что мы дурочки и что, мол, идите отсюда…»
«А почему после окончания 8-ми классов вы не в лётную школу пошли, а в авиационный техникум?»
«У нас соседская девушка не так давно закончила лётную школу, но в силу каких-то причин, что уж у неё там случилось – не знаю, но ей запретили летать; а кроме лётной школы у неё специальности никакой больше не было… И вот, я хоть и подросток ещё была, но подумала, что, нет, надо идти в техникум, вдруг мне тоже запретят летать, а специальность должна быть. Вот мы с подружками и пошли в техникум с таким расчётом, что когда закончим его – сразу в лётную школу…
На 3-м курсе учимся – приходит приказ правительства, что женский пол для лётной школы не принимать. Сколько было у нас слёз…
Но всё равно – я всю жизнь работала по специальности, что получила в техникуме и мне моя работа очень нравилась!»
«Авиационный техникум всё время располагался в 2-х этажном здании по улице Ленина 5? Во время войны тоже?»
«Во время войны там был патронный завод. Я помню, что когда мы поступили в техникум летом 1945 года, то нас даже в колхоз не отправили; всё лето мы работали в техникуме – готовили здание к учебному году. Мы оттуда столько мусора вытаскали, столько стружки металлической… Сколько мы перемыли всего, сколько убирались…, там такой кошмар был…»
«То есть, в 1945 году патронный завод там уже не работал, и в этом помещении, как и до войны, снова разместился авиационный техникум?»
«Да, мы были первый курс, после того, как оттуда съехал патронный завод. Во время войны техникуму выделили помещение в одном из зданий (?) на улице Красной Звезды (будущей улицы Сухэ-Батора). Я помню, что документы на поступление мы приносили ещё туда, там же сдавали и вступительные экзамены, а вот учились уже здесь, в двух зданиях на Ленина 5…
Наш курс, как оказалось, вообще был первым, кто учился в корпусах на Ленина 5. Приказ о передаче этих зданий техникуму (у которого появилось и дневное отделение) был издан в июне 1941 года, но в связи с наступившим военным положением в стране, в этих помещениях разместили эвакуированный их Кременчуга патронный завод, который всю войну и выпускал свою продукцию...
Проучилась я в техникуме с 1945 по 1949 год… Мне легко было учиться, у меня такая феноменальная память была; мне достаточно было прослушать преподавателя и уже не надо больше ничего читать по предмету…
На практике в техникуме нас на станках учили работать. Помню, что как-то я сделала молоточек. Нам дали брусок материала (железа), и мы проделывали с ним разные
-33-
операции: обрезали, делали отверстие под рукоятку…, и последнее – отшлифовывали (вручную шкуркой шлифовали до того, что он был гладкий-гладкий…). Я его потом домой принесла и показывала всем; отец Альки Спириной, моей подружки, даже не поверил, что я сама его сделала…
Специальность моя – техник-механик по самолётостроению. Я проработала технологом в агрегатных цехах лет, наверно, семь и потом уже перешла в конструкторский отдел…»
«Там интереснее было работать?»
«Ну, конечно, я ведь уже «выросла», набралась опыта… Работа в этом отделе была почти такая же, как в цехах, но в ней уже больше было элементов самостоятельного принятия решений, больше было ответственности…
Вот, например, был случай, что у нас стали лопаться втулки внутри поворота крыла самолёта. Втулки надо менять, надо технологию писать под это; я писала технологию, потом летела в Москву, в Министерство ВКБ, в штаб, утверждала там эту технологию. Потом, на заводе, по ней уже работали. Или, допустим, поменяли двигатели на «яковлевских», замену надо – надо технологию писать. Вот такая работа была, чем отличалась… В цехе я просто по чертежам писала технологии, а здесь приходилось какие-то чертежи дополнительно делать…»
«То есть, более творческая работа?»
«Более творческая и более сложная, ну, и… более оплачиваемая… В общем, с работой у меня всё было нормально, всё было хорошо…»
У нас в техникуме было три специальности: «ковачники-штамповочники», «станки и обработчики металлорезанием» и «самолётостроение». Я училась по специальности «самолётостроение». На 1-м курсе директор техникума нас, всех девчонок, объединил. А со 2-го курса нас снова разъединили, так как с этого курса начиналась специализация.
Конечно, денег этих не хватало и в 1946 году я поступила работать на чайную (чаепрессовочную) фабрику. Поступила не одна, кроме меня устроилась ещё моя подружка и трое ребят, таких же «бедных», как и мы. Заведующая этой фабрики нас очень хорошо приняла. Она разрешила нам даже на полчаса раньше уходить с работы; мы должны были работать до 12 ночи, а она нас полдвенадцатого отпускала. А в общежитии, где мы жили, охранница (сторож), нажаловалась директору, что вот, мол, две девочки возвращаются поздно и в одно и то же время… Директор нас вызвал и спрашивает про это, а мы говорим, что работаем, потому и возвращаемся в такое время. Он: «Где работаете?» Мы рассказали… «Как докажете?» Достаём пропуска на эту фабрику, санитарные книжки, показываем… Посмотрел директор эти документы, спросил ещё о
-34-
чём-то и после этого позвонил в общежитие и предупредил, чтобы нам не мешали…
В общем, надо было работать; работала я на чайной (чаепрессовочной) фабрике с подружкой своей Валей и ещё трое ребят ходили. Они ящики сколачивали, а мы обёртывали чай… Вот мне везло на хороших людей; заведующая там такая хорошая была, она к нам так тепло относилась. Вот, допустим, нам надо зачёты сдавать или экзамены – она разрешала нам взять отгулы. Или вот нам надо было работать до двенадцати ночи, а она нам разрешала работать до полдвенадцатого, а иногда, если не очень много работы было, то и до одиннадцати…
А наша вахтёрша в общежитии и нажаловалась директору, что мы с подружкой приходим в общежитие регулярно поздно. Ну, Захарыч нас вызывает с Валей; мы ему и говорим, что вот так и так, работаем на чайной фабрике. Он нам: «А чем докажете, что работаете?» Мы: «Как чем? Вот у нас пропуска на фабрику, вот медицинские книжки (там регулярный осмотр, прививки, всё такое...)» Короче говоря, он дал приказ – девочек пропускать и никаких инцидентов…
Александр Захарович (директор техникума) хорошо к нам относился; мне, помню, если были путёвки куда-нибудь – обязательно давал (конечно я имела льготы, как дочь отца, погибшего на фронте).
Я, когда поступила в техникум в 1945 году, то какое-то время жила ещё с бабушкой и братишкой в Марата. Зима 1945-1946 года холодная была, а у меня даже валенок не было, ботинки только. И пока я добиралась из Марата до улицы Ленина, до техникума, то ноги сильно замерзали и мне приходилось даже снимать ботинки и растирать ступни ног, особенно, пальцы. Вечером, после учёбы, история с замерзанием ног повторялась…
Не знаю даже сколько бы я выдержала так, но помогла мамина подружка Анна Фёдоровна, у которой я прожила почти всю зиму и благодаря которой мне и общежитие дали…
Когда я в техникуме училась, то получала стипендию 209 рублей. Из этих денег 9 рублей 60 копеек я платила за общежитие, полтора процента (от полученной стипендии) – были комсомольские взносы и один процент – профсоюзные…
После того, как я стала учиться в техникуме денег, которые получала бабушка на нас, я уже не брала. Я получала стипендию и нас ещё «кормил» завод (Иркутский авиационный завод был «шефом» нашего техникума), нам давали обед и, кроме того, на карточку (продуктовую) я стала получать уже не 350 грамм хлеба, а 500 грамм…
Я училась в техникуме на дневном (отделении) и ещё работала на чайной фабрике, потому, что стипендии мне не хватало даже на продукты, а надо же было и другое покупать: чулки, кое-что из одежды, для учёбы что-то…
-35-
Мы с подружкой Валей проработали на чаепрессовочной фабрике почти 3 года. Уволились лишь тогда, когда диплом уже получили. Когда пришли увольняться, начальство нас спрашивает о причине увольнения; мы и сказали, что уже отучились в техникуме и нас распределили на авиационный завод во второй Иркутск, будем работать там по специальности. Они (с фабрики) попросили нас подождать минут 40, чтобы нам сделали соответствующие записи в трудовых книжках и проставили в них штампы (нам же на чайной фабрике при поступлении выписали трудовые книжки). А мы: «…да, нам не надо этих книжек, нам на авиационном заводе дадут…» Вот дурочки были… Хорошо, что учёба в техникуме с 1945 по 1949 год засчитывалась нам в стаж, потому что после окончания техникума выпускникам присваивали военное звание «лейтенант» (был какой-то указ соответствующий). Вот благодаря этому, при начислении трудового стажа (когда выходили на пенсию) трудовые книжки с чайной фабрики нам и не понадобились…
Вот так вот работали тогда… Очень хорошие люди были на чайной фабрике, мы славно, хорошо там трудились. Я помню, что там нам давали даже отпуск (без оплаты, конечно…)
Августа Власьевна Горбунова.
У Августы Власьевны непростая была судьба…
«Августа Власьевна, видимо, была подругой вашей мамы?»
«Нет… Она была в профсоюзном комитете или женском комитете завода Куйбышева…
Августа Власьевна курировала нашу семью ещё с тех пор, как мамы не стало, но, особенно, когда погиб отец. Она от природы, видимо, добрый человек была, потому так и заботилась обо мне и братишке, когда не стало наших родителей. К тому же она выросла в детском доме, и знала, как тяжело маленьким ребятишкам без родительской ласки. Поэтому она и не хотела, чтобы мы оказались в детском доме; а когда бабушка осталась одна с нами, то нас могли сдать туда. Я считаю, что Августа Власьевна большую роль сыграла в том, что мы остались на попечении бабушки и нас не отдали в детдом…
Даже когда я в техникуме уже училась, но она всё равно считала, что я должна быть «под опекой»; она часто меня к себе приглашала (и домой и на работу)…
Они с жили в переулке Школьном (вот даже номер их дома помню, тринадцать). Где сейчас танк «Иркутский комсомолец» стоит - раньше был Первомайский сад; а переулок Школьный находился между этим садом и расположенными за ним деревянным домами. Дом Августы Власьевны находился почти на середине переулка (дом стоял в ограде)…
Она была замужем (у мужа, я помню – не было одной руки), у них было четверо детей (две дочери и два сына). Когда я «ходила» к ним, они с мужем уже разошлись, но сохраняли между собой хорошие, родственные отношения. Самая старшая из детей - Людмила, даже жила с отцом-инвалидом, помогала ему во всём; остальные дети
-36-
проживали с Августой Власьевной…
Старший сын, Георгий, был на фронте, я его и не видела, а Юрка (самый младший из детей, он был старше меня года на три) где-то учился, скорее всего, в каком-то училище (дома он, видимо, редко бывал, я его один или два раза застала всего у Августы Власьевны). Средняя дочь - Мария, училась в лётном училище, но…, заболела… Августа Власьевна говорила, что курсанты училища, где обучалась дочь, зимой «бегали» в одних гимнастёрочках из корпуса в корпус и часто простывали. Вот и Мария простудилась и заболела, да ладно бы только простудой, но «прицепился» к ней ещё и туберкулёз (какая-то скоротечная его форма). Она красивая была, стройная, высокая, блондинка (в отличие от старшей сестры Людмилы, которая больше на Августу Власьевну походила), у неё уже был молодой человек, тоже лётчик (симпатичный такой парень). И вот, умерла Мария… Похоронили её…
г.Иркутск
2022г.
© Copyright: Николай Викторович Скуратов, 2022
Свидетельство о публикации №222103101139
Свидетельство о публикации №222103101139
Рецензии