Хорошо в деревне летом

     Евдокия Васильевна — мать героиня, тысяча девятисотого года рождения была добрейшим души человеком и в семьдесят пять лет занималась нашим формальным воспитанием во время каникул.

     Бабушка искренне верила в бога и одновременно — в давно почившего уже Сталина. И мы, два лоботряса, хоть и пионера, с удивительной дотошностью пытались вправлять родной бабке мозги по теме вероисповедания. Доказывали мы усиленно во всю Ивановскую, что бога нет и Сталин совсем не то, что она себе возомнила и представляет. Но не тут-то было…
     — Докажи, что он есть, — кричали мы.
     — И не подумаю, — отвечала, смачно окая, бабушка. — Вот вдарит вам по головам каменюкой небесной и будет на то богохульникам самое настоящее доказательство.
     — Но ведь все знают, что нет его! Это истина.
     — Враги у вас за спиной стоят, вот истина какова!

     Ещё в мае колхозники пригнали в наши отдалённые края на сезонный выпас стадо тёлок с быками и пастухи, уходя в очередной запой, часто просили нас попасти стадо.
     — Поможите… — уговаривали наши бабушки. — Скотинка-то пошто ведь туточки виноватая? Заплотють оне вам, заплотють, нехристи… Пледсидателив на них-то хватить!
    
     — А ну… пшла, скотина! Курва, царя небесного! — раздавался на следующий день с утра вдоль прогона неутомимый ребячий звонкий голос.
     — Куды попёрла, надсада! — вторил вслед голос второй.

     Мы загоняли скотину на большущий остров и до вечера развлекались, как могли. Именно тогда я и купил себе первые и последние часы «Ракета» за пятнадцать рублей. Почему последние? Не ношу колец, цепей и часов. Украшения не люблю, а часов не наблюдаю. Зачем мне часы? Светло — день, темно — ночь, листья жёлтые — осень, снег пошёл – зима.

     Наконец-то, настал момент, когда все ребята нашей деревни оторвались на полную катушку. Привезли на сенокос молодых девчонок, чтобы рогатками шевелить свежескошенную траву. Конечно же, они были старше нас, но тем и интересней. Девахи, как мы их тогда называли, облюбовали местечко на речке Вязьме и полнейшим нагишом наслаждались в быстром течении довольно-таки прохладной водой. Делали они это с регулярной точностью, и нам было достоверно известен примерный час просмотра удивительного по тем временам многосерийного кино, куда до шестнадцати вход, естественно, запрещён. Сеанс был бесплатный, но, чтобы занять места в зрительном зале, необходимо было перейти вброд реку, пройти километра три через пойму и только потом пробраться к противоположному берегу через камыши, где занять соответствующее место в кинотеатре. Всё нужно было сделать до прихода киноактрис, но зато потом…

     Удивительное для пацанов зрелище, когда на сцене живого театра перед тобой раздеваются и заходят в воду всего в метрах десяти от зрителя голые красотки!
Чёрт возьми, но и этих нескольких метров, лично для меня, было сверх меры достаточно для нехорошего настроения. К великому моему сожалению, я с детства страдал близорукостью и впервые пожалел, чуть ли не до слёз, что из-за своего дурацкого упрямства не стал носить очки. Нет, дома у меня были очки, я в них смотрел телевизор и брал с собой в кинотеатр. Кто ж знал, что в деревенском кинотеатре будут показывать такие интересные фильмы. В общем, тонкими деталями, свалившейся на мальчишескую голову ошалелой деревенской эротики, мне так и не довелось насладиться, но, тем не менее, я с величайшим удовольствием хвалился небывалыми впечатлениями, пересказывая на ходу своим друзьям увиденную картину. Да, врал, куда тут денешься.
     — А ты, а ты видел эту? Видел эту рыжую? — раздавалось вдоль реки через каких-то полчаса.
     — Да, видел-видел!
     — А эта, эта курносая… легла на спину и прям на меня плыла!
     — Да чёй-то на тебя, и на меня тоже!
     — Ух, ты… а у толстой видел?
     — Ага, не утонешь с такими поплавками!

     Наш чувственный мальчишеский восторг с небывалой лёгкостью пробивал несущиеся по голубому небу облака, пока несколько не стих и не позволил громадным холмам на наших трусах превратиться в малюсенькие холмики. Шли в ход пошлые анекдоты, рассказы — кто, сколько и чего такого подобного видел.
Ещё долго можно было бы наслаждаться эротическими сеансами, если бы не наша собственная безалаберность. В следующий раз я протискивался вплотную к сцене, чтобы разглядеть поближе девичьи секреты и нечаянно толкнул, а затем специально потеснил в сторону своего товарища. Тот, видя, что попытки вернуть своё первоначальное выгодное положение не увенчаются успехом, бросил из зарослей в воду булыжник. На противоположном берегу раздался невыносимый ор, словно привезли из Африки диких верблюдов жить в нашу деревню.

     Когда мы выбежали на открытое пространство, всех тут же приметили и двоим, а именно мне с Андрюхой, в этот же день жестоко отомстили, причём по-особенному, по специально запланированной извращенной методике…

     Ещё и полдня не прошло, когда мы с двоюродным братом спустились к реке и смело окунулись голышом с самодельного трамплина в омут. Барахтались-то всего каких-то пять минут и уже хотели вылезти на берег, как заприметили идущих в нашем направлении тех самых девчат, за которыми с таким наслаждением подсматривали совсем недавно из камышей. Те подошли, не спеша и…
     — Здрасти! – выдали они издевательским хором, весело усевшись рядом с нашими спасительными трусами.
     — Чаво? — выпалил Андрей.
     — Свяло, подёргай! – издевались девки, махая руками, приглашая тем самым — выйти к ним на берег.

     Сейчас-то, конечно, я бы вышел без всяких на то препирательств в любом виде, но тогда… Ваш герой, не побоявшийся даже в клетку с быком войти, струсил, как самый последний гадский предатель своей любимой Родины. Прошло более получаса, когда мы стали слегка замерзать в воде. Андрей поплыл по течению, я вслед, а девчата побрели по берегу за нами… Что-то такое нехорошее промелькнуло тогда в моей голове, но я упорно двигался вперёд, раздвигая брасом перед собственным носом воду, иногда переходя в кроль.

     Плавали мы оба хорошо и, проплыв с километр, увидели, что погоня отстала. Выбравшись на берег, было решено сделать себе набедренные повязки, как у тех туземных аборигенов и в обход по полю с овсом зайти в деревню с тыла. В дальнейшем оказалось, что не всё так просто. Дело-то в том, что только мы стали собирать ветки с листьями для прикрытия, как бы мужских достоинств, вдруг…
     — Ура-а-а! — выскочила из-за поворота «конница амазонок» с пучками крапивы вместо сабель в руках.
     — Бей гадов! — орала одна, та которая с поплавками.
     — Мочи подонков! — визжала рыжая!
     — Девки, бей по яйцам! — выкрикивала фашистские лозунги курносая!
     — А-а-а! — кричал от безнадёги Андрюха.
     — М-Мама! — неистово вопил я.

     Мы, великие дрессировщики быков и ужасные покорители тёлок, орали в небо, будто последние дураки — до самой далёкой звезды, до самой невозможности, не забывая прикрывать при этом обеими руками свои драгоценности. Можно было запросто отбиться, да ещё и нападавшим девкам накостылять чрезмерно, но резко выбирать пришлось одно из двух зол, где зажатый в руках золотой запас был намного дороже. Андрей уже получил приличную дозу жгучей крапивы и рванул обратно к реке. Я тоже увёртывался, как только мог, и даже обогнал своего двоюродного брательника, но…
     — Засада! — вновь заорал срывающимся голосом ваш покорный слуга, и попал точно в эпицентр зверской крапивной бойни.

     В создавшейся панической обстановке, новый отряд, состоящий ещё из трёх девчонок, с неприкрытым удовольствием яростно впустил нас, окруженцев, в свои фашистские объятия! Они наотмашь лупили налево и направо здоровенными огненными пучками, получая при этом неистовое садистское наслаждение.
     — Божечки мои милые и вы, все его родственники! — неслось в моих несовершенных мозгах без всякого на то промедления, позабыв в секунду про то, что в него, в бога, они совсем, ни капельки, не верили!

      И пяти минут, наверное, не продолжалось великое крапивное побоище, а нам с Андрюхой показалось вечностью. До такой степени мы были разгорячены в случившейся непредвиденной схватке, что жгучее пламя от наших побеждённых тел исходило, казалось бы, до самых облаков летящих, хохоча над нами. Ещё довольно долго мелькали в овсяном поле две светящиеся задницы крапивными звёздами на фоне загорелых мальчишеских тел.

     Подойдя к дому и прикрываясь наспех сооружёнными снопами овса, мы увидели такую картину: нас встречала прелестная кузина. Тогда я, конечно, не знал значения этого «буржуинского» слова, но теперь так и не терпится вставить его в рассказ.

     Танюшка в течение последнего года прямо на глазах, к величайшему моему удивлению, превращалась в обворожительную девушку. Она в чёрном купальнике, вся такая ладненькая и стройная, опиралась спиной на здоровенную липу, вытянув вперёд указательный палец и смеясь до упада…
     — Вы, чиво, братики-акробатики? С какой берёзы рухнули на этот раз? Ой, мама родная, держите, не магу!
     — Да иди ты! — буркнул Андрей.
     — Сами вы… в баню… Мамки вам палатенцы и трусы передали, уже вся деревня знает о ваших приключениях с подвигами!

     И мы, моментально свернув, поспешили прямёхонько в баню, замывать обиду и всемирный стыд с великой болью.

     Хорошо в деревне летом!