Пуд муки и мешок картошки. Основано на реальных со

Основано на реальных событиях

Они приснились ей спустя сорок лет... Он—измученный, черноволосый подросток с впалыми щеками, в рваной одежде, с карими глазами, в которых застыл страх и ужас... И она—маленький пятилетний скелетик, с расстрепанными черными кудряшками и неподвижными ногами, обернутыми в какие-то грязные тряпки...

Это было сорок лет назад, в 1942 году... Ларисе Ивановне было тогда двадцать два года, она уже потеряла мужа на войне, похоронила за два года до начала Великой Отечественной мать. Одна она тянула двоих детей—Вите было четыре, Леночке два. Лариса трудилась без отдыха на огороде, ходила на хутора, меняя последние вещи на продукты, собирала в лесу ягоды и грибы, их потом продавала немцам—у улыбчивой славянки, в платочке, молоденькой и стройной они часто покупали ягоды.

 В их маленькой деревеньке немцев не было—староста и несколько полицаев. Жили на отшибе, кругом лес, а другая деревня за десять миль отсюда. Хата Ларисы стояла поотдаль от других, у самой кромки леса. Когда-то её окружали высокий частокол, но он давно пошёл на дрова—волков в лесу нет, медведей тоже, а грабить в бедной хате все равно нечего.

Однажды осенним вечером, когда Лариса доставала из печи чугунок с горячей вареной картошкой, а её малыши, Лена и Витя сидела за столом, закутанные в платки и терпеливо ждали, когда мать раздаст им вкусные и горячие клубни, в дверь робко постучали. Вздрогнув, Лариса сунула чугунок обратно в печь и пошла открывать. "Навряд ли немцы, те бы сразу дверь вышибли"—думала она, дрожащими руками, открывая дверь. На пороге стоял невысокий мальчик лет тринадцати, грязный и оборванный, на руках он держал маленькую девочку, укутанную в какое-то тряпье. У паренька были тёмные кудрявые волосы, большие карие глаза, горбатый нос. "Жиденок"—поняла Лариса. "Сейчас много их по лесам прячутся, из гетто сбегают"—вспомнив рассказ подруги, подумала она.
—Тетенька, дайте, пожалуйста, что-нибудь поесть, немного очистков или испорченную крупу—мальчик умоляюще смотрел на женщину. Помолчав, добавил:—Я не для себя, для сестренки. Ей пять лет всего, она больная. Мы уже два дня ничего не ели.

И спали дети, судя по их одежде, на сырой земле. Впрочем, не об этом тогда подумала Лариса. А об том, что она не будет отрывать кусок хлеба от своих детей этим оборвышам. Очевидно, мальчик прочитал мысли в глазах женщины. Понурившись, он повернулся было, и медленно спустился с крыльца, но тут в голове Ларисы сверкнули слова полицая Миколы, которые она слышала на днях: "За пойманного жида в нашей комендатуре пуд муки дают! А за двоих—еще и мешок картошки! Эх, поймать бы, да они все в лесу прячутся, гады, не достать их.."

—Постой, мальчик—мягким голосом сказала Лариса.—Ты куда это, в такой холод? Заходи, обогреешься, я тебе и сестрёнке картошки дам, горячей, вареной.
—Правда? Спасибо, тетенька—оживился мальчик, и на его измученном лице просияла робкая улыбка.
—Проходи, присаживайся—радушно продолжала Лариса.—Витек, подвинься, видишь, гости у нас.
Увидев малышей, мальчик забеспокоился
—Тетенька, а вам не в тягость будет нас кормить? Нам и немного очисточков хватит.
—Нет, нет, что ты. Садись, кушай.
Пришлось тогда дать Витьку и Леночке только три картофелины, а ещё две отдать этим лесным оборвышам. Мальчик только откусил немного от клубня, а все остальное отдал сестрёнке. В хате было тепло, и он снял с неё какие-то тряпки. Девочка оказалась очень хорошенькой—кудрявые волосы, красивые карие глазки—но вот только впалые щеки, торчащие скулы, пожелтевшая, тоненькая, как папиросная бумага  кожа...

Лариса, впрочем, старалась не смотреть на маленьких евреев. Она представляла, какая теперь будет жизнь, когда появится много муки и картошки. Тогда не надо будет волноваться за питание и зиму можно будет пережить, и кору с деревьев не сдирать, как зайцы, чтобы с голоду не умереть. О том, что ждёт этих детей у немцев Лариса не думала...

Чтобы мальчик ничего не заподозрил, женщина решила немного с ним поговорить, потом пустить переночевать, а самой ранним утром сбегать за полицаем, вместе с ним отвезти детей в комендатуру, а потом получить награду... Этот план быстро промелькнул у Ларисы в голове.
—А как тебя зовут мальчик?—спросила женщина
—Рувим. Рувим Левин—ответил паренек, не скрывая свою национальность, впрочем с такой внешностью делать это было бы глупо.
—А сестренку твою как зовут?
—Лея.
—Ты сказал, что она больная?
–Да, она не может ходить. Её немец по голове однажды стукнул, и теперь у нее ножки не ходят. И говорить она не может, с тех пор, как маму убили. Все время молчит—тихо сказал Рувим
—А где ваши родные?
—Где... Убили их всех... Вначале папу, потом тётю, бабушку, Мейера, Руфь, Эстер, Гирша, Абрама, маму... У нас с Леей больше никого нет.
Что-то похожее на угрызения совести мелькнуло в голове у Ларисы. "Но их же все равно поймают, рано или поздно! Наоборот, чем раньше для них все кончится, тем лучше. К тому же, нам еда достанется, Лена и Витя тоже хотят жить, им нужны продукты... А эти все равно обречены"—начала в душе оправдываться Лариса.
—Мы, наверное, пойдём, тетенька—сказал Рувим.—Спасибо большое за картошку.
—Нет, нет, что вы, на улице холодно, дождь начинается! Я не пущу вас в такую погоду! Оставайтесь на ночь у меня.
—Но, тётя, если немцы найдут нас, то могут вас за это убить!
—У нас в деревне их нет, Рувим. Не бойся, ложитесь спать на печку. Лена, Витя, подвиньтесь немного!
Рувим с благодарностью посмотрел на Ларису. Та отвела взгляд. Решение было уже принято, и она не собиралась его менять.

Рувим и Лея быстро уснули. Черные кудряшки маленькой еврейки смешались с золотистыми волосами Лены, девочки спали в обнимку, чтобы согреться... Рувим лёг на самый край, чтобы малыши не упали случайно с печки. Он спал чутко, и проснулся, когда Лариса тихонько начала собираться. Увидев его взгляд, женщина торопливо сказала:
—Лежи, лежи, Рувим, я за водой только.
—Давайте, я помогу вам?—приподнялся мальчик.
—Нет, нет, посиди лучше с малышами.
—Хорошо, тетенька—сказал Рувим. Лариса вышла из хаты. Сердце бешено колотилось. Она побежала к дому Миколы.

Мукой пришлось поделиться с полицаем, но её все равно осталось очень много, так же, как и картошки... За двух евреев и в самом деле щедро вознаградили... Про этот случай никто из деревенских не знал, а полицая того партизаны вскоре застрелили. Так что избежала Лариса ответа за сделанное, когда пришли наши...

Да, вот только, в итоге, не спасли эти кровавые мешки с мукой и картошкой её детей. Леночка умерла в сорок третьем году, тяжело простудившись. А Витя... Её любимый дорогой сынок, единственная радость в жизни, после смерти доченьки, ради которого она после войны пахала, как лошадь, стараясь обеспечить всем необходимым, связался с плохой компанией и попал в тюрьму... Там и умер, от туберкулеза, в 1955 году. Не уберегла Лариса своих детей...

Её разыскала старшая сестра, которая жила в городе, узнав о горе Ларисы, забрала её к себе. В деревеньке-то той уже почти никого не осталось, деревню и не коллектизировали даже. У сестры, у Кати в жизни все сложилось—муж с войны вернулся, правда полуглухой, но вернулся, руки-ноги на месте. Четверо детей было, все выросли достойными людьми... А Лариса так и была одна, замуж не вышла, работала на заводе, со временем ей комнату дали... Серые бесцветные дни ненужной жизни... И вот, на днях, приснились ей те самые дети, которых она выдала, отправила на смерть своими руками...

Ей приснилась большая белая комната, а посередине них Рувим с Леей на руках. Они молча смотрели на неё, а по щекам у них текли слезы. Возле детей появились два больших мешки. Они были испачканы в крови. Мешки упали, из одного высыпалась мука, из другого—картошка. И мука, и картошка были залиты кровью...
Внезапно в комнату вбежала Леночка, она бросилась на руки к Рувиму. А потом вместе с Леей закружились по полу, залитому кровью. А Рувим улыбался смущенный улыбкой и по щекам у него текли слезы... В комнате появился и Витек, маленький, четырхлетний. Он тоже начал играть с девочками, бегать и смеяться, а кровь и эти мешки вдруг исчезли... Рувим подошёл совсем близко и тихим голосом спросил:
—Тетенька, зачем вы это сделали? Кровью чужих детей не спасти своих...
И комната исчезла...

Лариса рыдала, громко рыдала, кричала, звала своих детей, просила прощения у Рувима и Леи... В дверь постучала встревоженная соседка
—Лариса Ивановна, с вами все хорошо?
—Да, Любовь Матвеевна— проснувшись, хриплым от плача голосом, ответила Лариса.
—Вы так кричали...
—Просто кошмар приснился. Сейчас пойду на кухню, чай выпью и снова спать.
—Хорошо, Лариса Ивановна, я к себе тогда пойду...

Лариса сидела за столом, обитым клеенкой, медленно пила горячий чай, сжимая в руках кружку и думала о своей несчастной жизни, о такой тяжёлой судьбе, о том выборе, который она совершила неправильно, который навсегда перечеркнул её жизнь... По щекам Ларисы текли слезы...