Пределы дыхания

Поворот на грунтовую дорогу. Асфальт закончился. Справа и слева от нас спящие под матовым полиэтиленом надгробия – гранитные стелы, мраморные ангелы, кресты. Лавки с пестрыми искусственными цветами в высоких пластиковых вазах скрыты за железными ставнями - они начнут свое утро вместе с первыми траурными микроавтобусами.
Обивка сидений пропитана застарелым запахом крепких сигарет, мое горло заходится в саднящем кашле.
Таксист переключает радиостанции, но здесь, в незаплатанных дырах земли, ловят сплошные помехи.
- Сегодня же этот праздник, да? Как его, Хеллоуин? Вы что ли из этих, из готов? – его усмешка переходит в похрюкивание.
В салоне грязно-желтая лампочка. Даже свечи горят ярче. Этот прогорклый свет сжимает машину, превращает ее в неумолимо летящий шар отчаянья.
- Много вас там собирается?
Люба смотрит в стекло с грязными высохшими каплями дождя. Ее рот слегка приоткрыт, губы шевелятся. Пустой стеклянный взгляд – кажется, она не моргала с самого начала поездки.
- Не верю в эту мистику. Живых бояться надо. Эти, - таксист тычет указательным пальцем в лобовое стекло, - ничего уже не сделают.
Он тормозит на остановке, жмет кнопку «завершить поездку» на смартфоне. Телефон Любы в кармане пищит сообщением о потраченных деньгах.
На улице Люба по памяти набирает номер и говорит:
- Мы на месте.
Сторожевые собаки трусцой бегут в нашу сторону и начинают лаять – сначала тихонько, словно пробуя свой голос на вкус, затем все громче и громче, пока резкий свист не приказывает им замолчать. В прямоугольнике света, сочащегося из открытой двери сторожки, выходит фигура – Лось идеально соответствует своей кличке, прилипшей еще в школе, - и машет нам.
- Чего встали, идите сюда!
Сторожка приветствует теплом. Низкий столик покрыт синей клеенкой в белый горошек, в углу стола болтает маленький пузатый телевизор – за волнами белой ряби узнается старый криминальный сериал. Пахнет куриным супом с лапшой.
- Да уж, Любка, соболезную. Читал в новостях.
Лось мотает головой, длинные сальные пряди бьются о впалые щеки, обтянутые кожей с глубокими черными угрями.
- Может, все-таки проводить?
Люба хрипит что-то нечленораздельное, похожее на «немысаминайдем». Достает из внутреннего отсека рюкзака бумажку и протягивает Лосю.
 - В Хабаровске хорошо, - говорит он. Купюра тут же исчезает во внутреннем кармане полинявшего пиджака. В этом пиджаке Лось был на школьном выпускном и на всех свадьбах, куда его изредка приглашали бывшие однокашники.
- Ладно. Вы девки бывалые, сами все знаете. Если что звоните.
Лось возвращается к тарелке супа. Люба берет меня за руку, и мы выходим на улицу. Ладонь Любы влажная и липкая.
С опущенной головой Люба что-то нашептывает. Долетают окончания слов – «дцать». Десять вдавливаний ее ногтей в мою ладонь – один «дцать». Затем окончание меняется на «сят». После финального «сто» все начинается заново.
Мы идем по тропинке между секторами как модели на подиуме. Наши зрители – члены закрытого клуба, в котором мы лишь гости. Они жадно глотают каждый наш шаг, безмолвно передают пост наблюдения своим соседям по первым рядам. Они не упускают ни секунды, ведь их глаза на фотографиях никогда не закрываются. 
На очередном «сят» и пятом вдавливании ногтей в мою ладонь Люба поворачивает направо от дерева с облезлой цифрой 85, нарисованной некогда синей краской.  Здесь подиум становится уже – если идти вдвоем, взявшись за руки, можно собрать облупленную краску со всех оград по обеим сторонам. Ни одному зрителю не придется такое по душе, но мы пользуемся их немотой.
Мы ступаем по листьям, которые еще помнят отпечатки наших подошв трехдневной давности.
Люба резко тормозит и выдыхает так, как практикуют на занятиях по йоге – глубокий выдох через рот, сулящий освобождение от негативной энергии.
Справа от нас свежий могильный холм, заваленный грудой роз. Один в один облако черного заварного крема на фоне черствых школьных пирожных. Позади него торчит крест из свежесрубленной сосны. Если приглядеться, можно увидеть капли застывшей смолы. Совсем недавно это было просто дерево, а теперь – ориентир для всех поклонников Роджера.
Люба падает на колени и касается носом колен.
Когда земля осядет, сосну сменит внушительный гранитный памятник с гравировкой и какой-нибудь банальной эпитафией. И все это будет лишь продолжением той костюмированной вечеринки, которой стали похороны три дня назад.
О, мой Роджер.
Не выразить словами всей скорби и печали,
В сердцах и памяти ты навечно с нами.
*
Мы пришли к подъезду самыми последними. Вперед было уже не пробиться, так что мы стояли в последнем ряду. Несколько человек сухо кивнули Любе в знак приветствия, но большинство предпочли сделать вид, что не замечают нас. Мне был знаком почти каждый из присутствующих, но меня не знал никто. Святой интернет. Стоит всего-то не регистрироваться в приложениях, и вот ты уже всевидящая невидимка.
Кристина Ногти На Проспекте содрогалась в рыданиях и закрывала рот ладонью с безупречным алым маникюром. Черное трикотажное платье размера S было ей изящно велико.
- Не верю, - выплюнула она шесть букв отчаянья.
Макс Вейпы и Кальяны смотрел прямо перед собой, руки спрятаны в карманах оранжевого пиджака с булавкой в форме курительной трубки на лацкане. Его крошечные косички в бороде, перевязанные разноцветными силиконовыми резиночками, выглядели подчеркнуто неуместно.
Слезы Латексного Ангела 18+ не испортили ее макияж –  в острых стрелках до висков и графитовых губах было столько черного, что с первого раза невозможно было определить, где заканчивается косметика и начинаются татуировки. 
И так далее, и тем подобные.
Каждый представлял собой редкую породистую птицу с интересным окрасом.
А вот Люба оказалась самой ненарядной. На ней не было каблуков, на которых она могла бы элегантно покачнуться в ужасе, когда из подъезда вынесли гроб. Ее единственное пальто гармонировало разве что с облезлой железной урной у скамейки на детской площадке. Она держала в руках розу, которую купила на последние сто рублей в цветочном магазине у дороги.
Люба сделала неуверенный шаг перед, и в этот момент Марина Котова бросилась к гробу.
- Сынок, сынок, - выла она, опустив голову в гроб.
Сергей Котов мягко отвел ее и обнял.
- Мне нужно его увидеть, - сказала Люба, но тут гроб подхватили два парня из похоронной службы и понесли его в сторону припаркованных у дома газелек. Все стали расходиться по машинам.
- Можно с вами? – обратилась Люба сначала к Диме Копирайтеру, затем к Оксане Шугаринг, но ответы были одинаковые – нет мест.
Если бы мы поехали на маршрутке, то не успели бы на похороны.
Лучше бы мы поехали на маршрутке.
Люба догнала Кирилла Барбера и после трех отмазок он наконец сдался и согласился нас подвезти. Вместе с нами ехала Марианна Пилатес и бросала на Любу колкие взгляды в зеркало заднего вида.
- Кем надо быть, чтобы после всего вот так взять и заявиться на его похороны? – многозначительно обратилась она к Кириллу и подняла свои идеально прокрашенные симметричные брови.
Молчание длилось всю дорогу до кладбища, где мы с Любой вышли и пошли по красно-зеленым гвоздичным указателям, оставленными теми, кто приехал до нас. Первым достается право помечать территорию следами своего присутствия.
Деятельные продавцы не позволят товару пропасть.
Чтобы продлить век цветов в кладбищенском царстве, можно подрезать стебли, чтобы цветы перестали иметь товарный вид.
Для этого потребуется специальный человек, ведь траурная дива точно не станет заниматься деятельностью, которая не вяжется с выражением скорби.
О, мой Роджер.
Как много нашего ушло с тобой
Как много твоего осталось с нами.
Люба встает и вплотную подходит к могильному холму. Разводит руки в стороны, как будто хочет обнять кого-то толстого. И падает вперед.
- Я не виновата, - бубнит Люба в землю, - меня там даже не было.
Она скидывает ковер цветов и сигарет и пытается уплыть в холм. Гребет руками и зарывается все глубже, эдакий хорек в мусорном ведре.
От студеного ветра мое горло сжимается еще сильнее и становится крошечной опухшей дырочкой.
Я отхожу от Любы, прохожу мимо грязного ангела, пыльной плиты с выцветшим венком, мимо любимой матери и дорогого деда, расстегиваю ширинку и сажусь на корточки.
Если бы Люба была такой же интернет-невидимкой, мы бы сейчас здесь не торчали. Она бы молча отправила своего возлюбленного в последний путь, а я бы, как всегда, помогала ей зашивать раны. Говорила бы, что она обязательно встретит того, кто разделит с ней ее увлечение, а не станет искать продолжения банкета на стороне. Того, кто не будет вести себя как этот двуличный Роджер, который так и не набрался смелости сказать ей все в лицо.
О, мой Роджер.
Любим тебя, гордимся тобой,
И в памяти нашей всегда ты живой.
*
Каждая считала своим долгом отметить Роджера на совместной фотографии. «Лучшая с лучшим». «Мой ночной десерт». «Смотрите, какой брошенный котенок тосковал в баре, пока я не забрала его домой».
Когда очередь дошла до Люды, она уже была во всеоружии. Говорила, такого парня надо подсадить на наркотик почище красоты. И он у нее был.
*
Мы шли по гвоздичным указателям. С опущенной головой Люба что-то нашептывала. Лепестки ее розы по краям свернулись и потемнели. Долетали окончания слов – «дцать». Десять вдавливаний ее ногтей в мою ладонь – один «дцать». Затем окончание менялось на «сят». После финального «сто» все начиналось заново. На очередном «сят» и пятом вдавливании ногтей в мою ладонь Люба повернула направо от дерева с облезлыми цифрами 85, нарисованные некогда синей краской, и мы присоединились к толпе скорбящих. Их было так много, что если не оборачиваться, сразу и не поймешь, где находишься. Закулисье подиума. После показа модели безмолвно поедут оплакивать свою звезду в оередной бар. Запостят черно-белые снимки и прикрепят грустный трек.
Люба оставила меня и пошла на звук плача Марины Котовой. Еще чуть-чуть и Люба доберется до гроба, в котором лежит ее зашедший слишком далеко возлюбленный. Она уже протянула руку с розой, чтобы в последний раз погладить красивое обескровленное лицо.
- Ты, дрянь.
Голос Марины дрожал от горя и ненависти.
- Не смей подходить к нему.
Люба замерла, взгляды присутствующих неотрывно следили за каждым их движением.
- Вы не можете запретить мне, - сказала она.
- Это ты его убила, ты. Все это знают.
- Меня там даже не было!
Марина стремительными шагами пошла к Любе, Люба сделала пару шагов назад, выставив розу, как щит. И внезапно Марина упала буквально на ровном месте. Скорее, во время очередного шага ее нога запнулась о другую ногу. Ее левый чулок порвался от щиколотки до колена, на мелкие ссадины под бежевым решетом нейлона налипли частички грязи. Люба протянула ладонь, чтобы помочь подняться, но тут чьи-то сильные руки схватили ее и потащили прочь от ринга.
- Да чтоб тебя мать в таком же виде нашла! – Марина сгорбилась и стала совсем маленькой.
- Проваливай, - сказал ей Даниил Тату Пирсинг и оттащил к самому дереву с облезлой цифрой 85, нарисованной некогда синей краской.
- Дайте мне хоть посмотреть на него!
Роза упала из ослабленных пальцев Любы.
Марина Котова осталась сидеть на земле, она закрыла лицо руками и от ее плача даже птицы перестали петь свои грустные песни.
Мы с Любой пошли к черту.
На обратном пути гвоздичные указатели уже пропали.
*
Роджер сразу проникся предложением Любы. И вот одним теплым летним днем они вооружились свитерами, штанами, полиэтиленом, шлангом от стиральной машины, пятилитровой бутылкой с отрезанным дном и отправились в лес, где их уже ждал Лось.
Лось, наш верный школьный друг, он уже все приготовил. Его работа была воплощением совершенства.
Сначала он положил на землю трафарет, в соответствии с которым выкопал первый слой земли на глубину одной лопаты. Затем выровнял стенки по периметру. Здесь важна точность – углы должны быть четкими, а стенки прямыми. Когда первый слой был готов, яма углубилась в высоту еще на один штык лопаты. И так до тех пор, пока ямы не достигла глубины метра. На все это он потратил примерно столько времени, сколько необходимо для неспешного осушения термоса с куриным супом и лапшой.
Первым закопали Роджера. Ему помогли завернуться в полиэтилен, дали шланг, закрыли лицо полотенцем.  Люба стояла над ямой и успокаивала его. Говорила, что люди с древности практиковали имитацию собственных похорон. После этого невозможно остаться собой прежним. То, что испытываешь там, в сырости и тьме, невозможно описать словами. Надо только переждать панику, которая поднимается, когда первый ком земли падает на голову. Закапывание ног и туловища не так страшны, как голова. Главное дыхание. Дыши в трубку и успокойся. Когда Роджера присыпали землей, настал черед Любы.
Минуты глубочайшей медитации и единения с сознанием. Полная оторванность от мира. Люба ждала этих закапываний как Нового Года.
Но тут сверху началась какая-то возня. Она вывела Любу из состояния транса.
В трубку Роджера заползла лесная мышка и перекрыла доступ кислорода. Роджер решил, что это часть опыта, но когда понял, что он может тут умереть по-настоящему, в свитере желто-коричневого цвета, воззвал к Лосю.
Так Роджер познакомился с асфиксией.
Потом был пост, восхваляющий самую интересную девушку в мире. Девушку, которая стала для него первой, кто открыл ему глаза на то, что есть после жизни. На то, что можно обнаружить, находясь на грани.  На то, что для достижения эйфории нужно всего-то расширить кровеносные сосуды, и это ни с чем несравнимый кайф. Всем доступное удовольствие. Везде и в любое время.
Тысяча сердечек под его признанием. Две сотни комментариев. Десятки львиц, готовых растерзать Любу за то, что она в своем пальто, гармонирующем с облезлой железной урной на детской площадке, увела из-под носа их любимчика.
Роджер не воодушевился закапыванием, он не достиг просветления и вообще, возиться с землей дело довольно грязное и холодное. Куда приятнее доходить до края в тепле и уюте.
Есть четыре основных метода достижения сексуальной асфиксии. При первом методе используется петля или удавка. При втором сдавливается грудная клетка или живот. Третий - закрытие дыхательных отверстий или помещение головы в воздухонепроницаемые емкости. И, наконец, четвертый - использование химических веществ.
Роджер был чувственным любовником. Он бы не согласился на полную отключку или навевающий мысли о конце света противогаз.
О Роджер.
Ты зачем ушел, родной,
Спать в земле сырой?
*
Внезапно наступает абсолютная тишина. Ни шороха листьев, ни хруста веток под призрачным давлением. Словно пространство заметило что-то, и теперь ищет, как реагировать на изменившуюся обстановку.
В трех рядах от меня я замечаю движение и блеск чего-то металлического. Человек. Мы здесь не одни.
Я натягиваю джинсы, на ходу застегиваю пуговицу с ширинкой и бегу к Любе. Она скатывается с холма, ее лицо – клякса, глаза воспалились и болезненно слезятся - в них попали комья земли.
 Из моей глотки вылетает сиплое карканье.
- Мужчина? – Люба все-таки разбирает мои слова. – Где ты его видела?
Я показываю рукой себе за спину.
- Он от Лося.
Паззл в голове начинает сходиться. Давать билет в Хабаровск за проход на кладбище слишком щедро.
- Я же говорила, что мне нужно его увидеть, - говорит Люба. – Ты же не думала, что мне будет достаточно постоять у могилы?
*
В свой день рождения Люба не отвечала на звонки, не выходила на улицу и не открывала дверь. Даже мне.
Причиной оказался Роджер. Он решил подарить ей самый лучший подарок, какой смог придумать. Подарок мог повлечь за собой полную или частичную потерю голоса. Расстройство глотания. Внутреннее или наружное кровотечение. Паралич нервов гортани, на худой конец.
Он собрался ее придушить.
У Любы богатый опыт, но это оказалось слишком даже для нее.
Она заблокировала номер Роджера, потом разблокировала, потом решила взвесить все за и против и решить для себя, готова ли она пойти на такие жертвы ради отношений.
И неделю ходила в водолазке с глухим воротом.
*
Он говорит, что его зовут Копченый и начинает копать.
Копченый выглядит как яблоко, которое поставили подпечься в духовку и забыли о нем. Копченое беззубое яблоко с потерянным взглядом. Такой взгляд можно увидеть в брошюре о школах для детей с ограниченными способностями.
Люба садится на скамейку у соседней могилы.
- Как ты думаешь, есть ли жизнь после смерти? Хочется верить, что во всем этом есть смысл.
Методичный шершавый звук, с которым лопата входит в землю, убаюкивает.
*
После того, как из жизни Роджера ушла Люба, он начал поиски того, с кем мог бы разделить свои радости, от которых в буквальном смысле захватывало дух.
Пока он был один, компанию ему составляли плотные черные пакеты. С такими ходят завсегдатаи алкомаркетов.
Он перестал выкладывать фотографии с синяками и все сделали вид, что ничего этого не было.
*
Лопата Копченого глухо стукается о деревянную крышку гроба.
Люба подходит к могиле.
- Открывай.
Зайдя так далеко, терять Любе уже нечего.
Не высказать горя, не выплакать слез,
Ты радость навеки из дома унес.
- Все это так отрезвляет, - говорит Люба. – Как будто ломаешь неправильно сросшуюся кость.
Копченый старательно орудует лопатой. Такой тщательности позавидовал бы даже хирург, удаляющий сложный зуб.
Я не хочу смотреть, но не могу отвернуться.
- У нас могло бы все получиться. Когда он бы наигрался. Я бы подождала.
Копченый кладет отодранную крышку гроба на землю и выбирается из могилы.
Люда садится на корточки. Наконец она смотрит на Роджера. Ничто не может встать на ее пути. Она достанет даже с того света.
Я кашляю и прижимаю руку к горлу в попытке выжать колючий шарик, поселившийся в глотке.
- Я не ожидала, что ты поддержишь меня. Не знаю, чем заслужила такую подругу, как ты.
Першение в горле. Гематомы. Отек гортани.
Я тоже не знаю, чем она заслужила такую подругу, как я. Ведь она никогда не причиняла мне боль. 
Я стягиваю воротник водолазки и закрываю глаза.
- Что ты хочешь этим сказать? – спрашивает Люба. - Это ты? Так это с тобой он был в ту ночь?
Его руки на моей шее. Ему нравилось смотреть на мое опухшее пунцовое и мокрое от слез лицо. Его действия мне нравились не меньше.
Моих стараний было недостаточно. Так что найти его в пакете не было таким уж сюрпризом. Роджер был как маленький ребенок – стоило отойти в ванну, как он тут же находил себе неприятности.
Я бы хотела сказать об этом Любе, если бы могла говорить.
Я бы сказала, что она достойна лучшего парня, лучшего к себе отношения и лучшей подруги.
Но мы еще можем все исправить. Спишем все на то, что каждый исследовал пределы своих границ и пойдем дальше.
Мои глаза еще закрыты.
И тут что-то тонкое и тупое врезается мне в поясницу.
Земля уходит из-под ног.
*
Поражения нижних отделов спинного мозга могу поразить ноги и нижнюю часть тела. Я лежу на Роджере, но не чувствую его.
Копченый переводит взгляд с нас в могиле на Любу. Она опирается на лопату и смотрит на меня так, как смотрят на горящие в костре старые фотографии.
- Раз уж тебе понравилось удушье, попробуй наконец и это.
Она поднимает крышку гроба и бросает ее на меня. Дерево рассекает мне ноги – я слышу теплый запах крови.
- Закапывай, - говорит она Копченому.
 Он мнется и смотрит на меня, ожидая протеста, встречного предложения или угрозы.
- Закапывай, я накину еще тысячу.
Люба выиграла. Вопрос денег – последний аргумент в любой непонятной ситуации.
 Мне остается только переждать панику, которая поднимется с первым комком земли на голову.
Я знаю, чего ожидать. И все равно, когда Копченый начинает забрасывать мое тело землей, моя глотка рвется в хриплом крике.
*
Я прихожу в себя. Вокруг мокрая тьма, словно кто-то запек меня в огромном маффине. От воздуха – если можно назвать воздухом гнилостные пары, которые источает любимчик всех девушек и некоторых мужчин – слезятся глаза и накатывает волна тошноты, которую я не в силах побороть.
Если бы мои ноги меня слушались, я бы все равно не смогла выбраться из-под давления земли.
Мы лежим в одноместной кровати, которая тесна даже для одного, и мои слезы смешиваются с рвотой.
И вот когда я с облегчением думаю, что это и есть конец, рука моего любовника ложится мне на шею в посмертной прелюдии.