Индия. Мумуары

1.
Говорят, каждый человек может написать хотя бы одну книгу в течении жизни. Моя книжка будет про Индию.
Начало )
Что ты ищешь в стране без времени, где розовые сари подметают улицу, проходя из прошлого века в сегодняшний день. Где песочная пыль закрыла солнце в день создания и запах специй перебил новостные сводки и удивляется приезжим:
- Да, другой мир существует? У вас белая кожа, значит вы чище и богаче. У нас так тоже будет, но тумороу. И это значит никогда. У нас у всех родственники в Канаде, и тумороу мы тоже туда уедем. Но не сегодня. Сегодня кто то должен жить здесь.
И колесо времени застревает в рикше, непременно спешащей и не успевающей. Здесь ничего не изменится, пока зелень на рынке покупают руки, изрисованные мехенди и уносящие ее в квартиры, где нет окон. В квартирах Дели часто нет окон, в них прячутся от солнца и времени.
Не стоит ничего менять в стране, где правит Будда. Где законы социума не больше, чем календарь молитв, установленных не разумом, а верой. И в этой вере никто не побежит в завтра. Неизменно останется закон Шивы, в котором счастлив тот, кто жив и живо все, что существует. И на месте икон в храмах стоят ракушки и звери. Они вечны так же, как и бананы, которые развозят на тележках по городу. Свято и безвременно все в городе, где не существует завтра.
Ты просыпаешься в 3 часа ночи от микрофонной молитвы и смотришь как в городе правят стаи бездомных собак и понимаешь, что человек здесь не главный. Человек здесь охраняет то, что создано великими - гробницы и храмы. Возможно, могущественных, возможно справедливых, но точно тех, кто мог создать то, на что сейчас не способны. И они поддерживают в сохранности свой богом засыпанный песком музей веры в неизменность.
Если бы Индия была человеком, то это была бы огромная женщина в неизменно розовом сари, с взглядом вечности, сидящая на границе разума и чувства и задающая вопрос: “во что вы верите?”.
Существует некоторое поверье, по которому Индия может не принять. Она выживает отравлениями и болезнями, безвозвратно выкидывая многих туристов, не ответивших на вопрос о вере.

||. Мумуары

Приехав в Индию, я была наполовину пуста, так что по-настоящему улыбаться смогла только месяца через два. Меня стали искренне смешить проявления индусов, бьющих себя в грудь с криком «heart». Very big heart with famously love, не менее famosly, чем в других странах.  Love это то, что употребляют во всем мире, но пьют с разными специями. Так вот в Индии это гранатовый сок с кукурмой, понятный только тем, кто родился с ним вместо крови. Это страстные изощрения, выветриваемые до капли с первой песочной бурей, и самонаполняющиеся по утрам зубной пастой.

В Индии играют в любовь как нигде. Играют уборщики мусора, таксисты, менеджеры. Играют обезьяны, отбирая еду у прохожих. Играют коровы - единственная неразменная единица страны. Любовь может быть огромной настолько, насколько отсутствующей через день или час. Это огромная мафия, открывающая глаза на каждом перекрестке нескончаемыми постерами из фильмов про любовь. Если ты не сделала гримасу любви  не менее чем пять раз за день шести разным людям, значит ты не жила.
Своей любовью Индия наполняла меня каждый день. маленькими мелочами, недоступными русскому разуму, дурными на вкус, но исполненными с этим самым гранатовым соком с кукурмой, Индия лечила. Она искренняя как шестилетий ребенок и обидчивая как серийный убийца. И это все игра, потому что, если ты хотя бы раз не убегала от мужчины с пистолетом - значит ты не жила в Индии.

Это пропаганда кричащих эмоции, в которых живые продавцы фруктов только что сошли с экрана индийского кино. Их эмоции подчиняются симптому боливуда, они из фильма. И единственное о чем им жаль - они не актеры.

Через три месяца мне стало тепло в храмах. Я подходила к картинам, и понимала - это икона души. Они не увековечивают и не молятся устоявшемуся архетипу. Для них бог живет во всем, что они могут одухотворить.

Через 4 месяца я поняла, что здорова. Что меня любят совершенно новые люди, как будто мы друзья с детства.
Я поняла, что индийская еда это лекарство от всего. И любое непонимание снимается супер острой самосой, купленной у дороги. Так что не чувствуешь ничего, кроме огня внутри.
Индия меня приняла. Оказалось, что любая ракушка у храма будет исполняться твои желания так же как после 40-дневного поста, и что нет в жизни ничего выше ее святейшества коровы. Поняла вещи, недоступные разуму человека с другого континента.

За 2 дня до отъезда, сразу после покупки билета, уже не зная чем себя занять, подумала - «А не сходить ли к Индире Ганди?». До этого я видела ее только на рупиях, в социальной жизни ее имя почти не упоминается.
- Очень своевременное решение, как бы ответил голос внутри. И я пошла. 
Музей бесплатный (в отличии от картинной галереи, но об этом позже). Сразу у входа ты понимаешь, что это монастырь святой Матроны, только в другом перевоплощении. Индусы не ходят в музеи, но здесь у входа стоит очередь, в которой все так молчат, как будто думают о вечном. Музей это дом, в котором она жила и была убита. В нем можно смотреть жилые комнаты за стеклом, В нем лежит одежда в день убийства ее и ее отца.

В этом музее я купила на память карандаш. Ни один карандаш в моей жизни не стачивался полностью, так же как любовь к этой стране и уважение к женщине, которая могла держать в своих руках много миллионов людей, которым пройти по улице без трусов как прочитать книжку на ночь.
 И города, в которых красотой и не пахнет, хранящие вечность в беге петуха с 5 до 5-30 утра, и неизменном розовом цвете сари по любому сезону и настроению - это и есть дух Индиры Ганди - отталкивающий непониманимающих, согревающий нуждающихся, не старающийся нравиться. Красота здесь не в духовности и внешности, а в умении принимать самые неожиданные вещи за реальные события. Красота в умении быть собой.


Я никогда не была не была индоманка и слышала много поверий о «накрытых Индией». Для меня это не так. Любые чудеса начинаются со взлетной полосы, если ты оказываешься на ней в свое время.   

Эта свадьба была на окраине Дели. Гости напились еще в середине, и начались драки. К тому моменту мы уже закончили наш контракт, разорвав его, сбегая по крышам от неплатежеспособного менеджера. Мы были фрилансерами. Четыре девушки, которые зарабатывали на зубную пасту и билет домой. Мы сидели в запертой гримерке и ждали зарплату, ходил слух, что ее не дадут.
Среди нас была танцовщица, русско-украинского происхождения, в платье с огромным розовым бантом сзади. Она почему то все время рассказывала, что деньги в съемных квартирах Дели лучше не хранить. Рассказывала, где удобней менять рупии на евро, и то, что 1000 евро удобней зашить в лиф, чем  70000 рупий.
Было уже около 2 часов ночи, когда к нам зашли и попросили танцевать. «Станцуйте - тогда заплатим». И девушка с бантом пошла. Только что дерущиеся индусы выставили стулья полукругом на лужайке и смотрели как для них танцует белокожая. Не забывайте, люди с белой кожей - это полубоги. И это отношение возможно, пока вы будете держать лицо.
Ей заплатили, а нам нет. Мы доехали домой на такси за свои. В Индии платят далеко не на всех свадьбах.  Деньги субъективны, как логика обезьяны.

Ты входишь, только проснувшись, на пограничный контроль Непал-Индия, вторая из сегодняшней тысячи и видишь бедность. Застиранные салфетки на полированной мебели, стол времен первого дня независимости. И за столом женщина  в возрасте размером со Сталина, в темно-розовом сари. Она живет в соседней комнате. За этим столом сидел ее отец, дед и будут сидеть дети. Это система каст, как смиренная обреченность рода. При мне ей предлагают деньги за въезд. Предлагает казашка, евшая вареное яйцо как в плацкарте на ночной стоянке. До последнего момента не выдававшая, что она русскоговорящая. Позже плачет на весь автобус, ей соболезнуют мужчины, выносящие чемодан.
Пограничница на таможне денег не берет, они ей очень нужны. Но это ее честь. И честь ее семьи. Каждый день она смотрит на изощрения и слезы. Но предательств она видеть себе не позволяла.
На границе с Непалом каждый день не проходит около 30 процентов желающих. Непал это эзотерика только взглядом европы. Там совсем другие законы, и первично в них достоинство. Вероисповедания, желания и деньги - это эзотерика на границе.
Я прошла через границу, и сразу после купила один пирожок с картошкой на все. Яйца с собой не варю. И один из первых законов принятия страны - ешь, что остальные.
Второй закон мне сказали в первый месяц пребывания там, когда после работы мы пошли есть с гостями, нам сказали - «вы же не хотите опозорить свою страну?». Это значило, что еды в тарелках не должно быть больше, чем у гостей.
Здравое гостеприимство возможно только в случае уважения остальных, как себя.

|||. Изобразительный музей.

Это был день 8 марта. Проснувшись, я решила, что все женщины должны видеть красоту, оделась по-праздничному и пошла в Музей Изобразительного Искусства. За 500 рупий, а это неделя еды от пуза, вошла в холодный застекленный зал. Людей в нем не было. На 4 этаже раздавались потерянные голоса, что добавляло пустоты храму искусств.
Медленно шагая, я начала рассматривать как древние индусы рисуют древних индусов. И если на одном портрете не получилась нога, это только повод нарисовать ещё один портрет с ногой. Смотрела как не сходятся линии рук и тела, но это был первый зал из четырёх этажей и только один 8 март в году. Я вышла через 10 минут, съела мороженное и пошла в зоопарк. Он был рядом.
Зоопарк Дели известен тем, что в нем содержится вымирающий вид носорогов. На мэйн-базаре говорят, что их осталось не больше 100. В зоопарке оказалось значительно многолюдней, но ненамного веселее. Говоря по-русски, обезьяны смотрели на обезьян. Кроме редких видов птиц в нем есть обычные волки и лисы средней полосы. Одним из странно-запомнившихся моментов была маленькая лиса в клетке. Ей было тесно. Она в панике металась по застеклённому вальеру. Что то мне подсказывало, что лисы там долго не задерживаются. Но, кажется, только мне: лиса вызывала определенный ажиотаж у местного населения. Наверняка, до сих пор многие из них думают, что порода лис бегает по стенам  быстрее зайцев.
Что до носорогов, они сторонились людей. Их кожу, покрытую панцирем как черепашья нора, я видела только издалека.
К чему я это? К тому, что невозможно судить Дели по художественному искусству. Но если в организме чего то не хватает - пустота заполняется тем, чем возможно.



4.
Начало этой истории стало естественным её продолжением, а завершившись она продолжается, не имея окончания.
В возрасте 33 лет я купила себе панду. Плюшевая и мягкая, размером с футбольный мяч, она дожидалась меня на прилавке с игрушками в Дели. Я думала о ней две недели и когда все же за ней пришла, её еле откопали среди слонов и котов, она была единственной. Панда стала мне подушкой в автобусе, собеседником за завтраком. Вместе мы ехали в автобусе Дели-Катманду 36 часов, но это другая история. Там мы смотрели как целый автобус индусов выстраивается в очередь в 5 утра в поле у умывальника, чтобы почистить зубы, вместе мы завидовали идеально белому - я зубам, она шерсти. Вместе мы залазили на monkey temple, и вместе ненавидели обезьян.
Она отметила со мной 34 года и, да, мы были неразлучны. Она была всеядна, послушна, внимательна. Но через какое то время перестала помещаться в чемодан, стала грязной и при взгляде на неё мне становилось стыдно за вчерашний день. И потом, эти нищие дети. Я долго к ним присматривалась, с машинками на трёх колёсах и босые. Я выбрала девочку лет 5.
В тот самый день девочка не гуляла во дворе.
- Where's you're sister? - все индийские дети знают английский лучше меня.
Её братья и сестры отвели меня к ним в квартиру - без окон, наполненную взрослыми и детьми душную комнату. Девочка взяла панду, поблагодарила, я не оборачиваясь вышла и тут..
У Паустовского я читала как явления природы реагируют на обстоятельства, но до этого дня считала это сказкой. Как только я закрыла дверь квартиры сильный ветер в ясный и тихий день сбил меня с ног. На балконы с отчаянным лаем выбежали все собаки. Перезвон их голосов, вместе с поднявшейся песочной бурей был настолько внезапен, что привёл меня в ужас, усилившийся ещё более от того что буря, длинною в полминуты закончилась вместе с лаем так же неожиданно, как и начались. Я испугалась, поела и все прошло. Буря в этот день больше повторялась. Была ли панда моим близким другом, или ветер ещё вчера собирался дуть именно в эту минуту до сих пор загадка.
Примерно через месяц на базаре мне продали верблюду. Верблюда твёрдый и ещё более невместительный. Но его голодный всадник гнался за мной по рынку, не замечая других прохожих. Я стала его антилопой гну с золотыми копытами. Всадник был готов на все, и золотой верблюда достался золотой антилопе намного доступнее, чем панда. Я купила и подумала: "панда простила". Теперь верблюда всегда со мной, хоть от верблюдов я и не фанатею.