Селивановский Душегубец

I
   
   В конце сентября 1813 года молодой граф Маврикий Павлович Апрелев вернулся из Петербурга в родное имение в К-й губернии. Он не был в Дубраве с того времени, как поступил на службу. Его отъезд в столицу состоялся сразу после смерти отца. С тех пор минуло без малого восемь лет. Однако, благодаря хорошему управляющему, имение не только не пришло в упадок, но и кое в чем преобразилось: была заменена крыша господского дома, проведена облицовка боковых стен и отремонтирована парадная лестница. Был построен также новый флигель, так как старый сгорел во время пожара. Поля давали такой же урожай, что и при покойном барине, а луга и леса оставались в той же первозданной красоте, что и в юные годы Маврикия.
   Выйдя из кареты, молодой граф принял приветствия от крестьян во главе со старостой, которые поклонились ему до самой земли, а также от домашней прислуги. Управляющий сказал, что дом давно ждет хозяина и что к его приезду все приготовлено, как следует.
   Маврикий прошелся по большим комнатам опустевшего дома. В кабинете отца все было так же, как и при его жизни. Даже курительная трубка лежала на своем месте. Казалось, что он только что вышел на прогулку и скоро вернется. В спальне матери, покинувшей мир еще до кончины отца, сын долго стоял, всматриваясь в ее личные вещи в шкафу и на туалетном столике. Флакон с дорогими французскими духами, некогда привезенный для нее отцом из Парижа, все также стоял в правом углу возле шкатулки. Они все еще пахли, как и в те далекие времена. Ему так нравился этот загадочный нежный аромат, исходивший от матери, когда она наряжалась для визитов.
   В своей комнате он нашел письмо, лежавшее на столике в голубом конверте. Оно было от князя Крамского - старинного друга его отца. В нем князь просил Маврикия навестить его по очень важному делу, как только последний вернется из Петербурга.
   В комнату вошел управляющий и начал что-то говорить о состоянии дел в имении. Маврикий его почти не слушал. От усталости и голода у него кружилась голова.   
   - Я думаю, Ганс Генрихович, что ваш доклад может подождать, - сказал он, жестом руки останавливая речь управляющего.
   - Как вам будет угодно, Маврикий Павлович, - произнес немец почти без акцента.
   - Что это за сход я видел в Селиванове, когда проезжал мимо? - осведомился Маврикий, присаживаясь в кресло.
   - Вчера там нашли труп какого-то кузнеца, который пропал два месяца назад, вот народ и забеспокоился, - отвечал управляющий.
   - Убили что ли?
   - Точно не известно. Капитан-исправник ведет следствие.
   - Странно, что из-за этого народ так переполошился. Первый раз, что ли, пьяный мужик себе голову разбил? - граф снял сюртук и расстегнул верхнюю пуговицу рубашки. - Ну ладно, вели сначала накрыть на стол, а потом я помоюсь.
   Ганс Генрихович хотел что-то сказать, но, видя, что хозяин очень уставший, побежал выполнить приказание.      
   Вечером пришел гость. Это был Иван Матвеевич Озеров. Жил он в  нескольких верстах от Дубравы в небольшом поместье, доставшемся ему после кончины тетки. Был он человек уже пожилого возраста, генерал в отставке, который уже десять лет коротал свой век в провинции с бездетной женой.
   - Сидим мы с моей ненаглядной на веранде и пьем чаю, - говорил он графу после приятного ужина, когда они перешли в малую гостиную, - а мимо, вижу, проезжает карета с вашим родовым вензелем на дверце. Я тут же вспомнил, как на днях князь Крамской говорил, что вы, якобы, скоро собираетесь вернуться в родовое гнездо. И меня осенила догадка, что в этом экипаже едет не кто иной, как сам молодой граф Апрелев с собственной персоной. Вот я и решил навестить вас вечерком, пока погода хорошая. Завтра уже октябрь, и, кто знает, чего ждать от матушки-природы. По моим наблюдениям, за последние пять лет в наших краях в начале октября шли проливные дожди. Вот и сейчас, как вы можете видеть из окна, небо затягивается серыми облаками.    
   Маврикий взглянул в окно и убедился, что со стороны леса действительно надвигается огромная грозовая туча.
   - Думаю, что с полчаса могу с вами посидеть, пока не началась гроза, - Иван Матвеевич протяжно зевнул. - Скучно жить в деревенской тиши, - продолжил он, глотнув рюмку водки и сделав кислую мину. - Покойный батюшка ваш, незабвенный Павел Иванович находил в этой скудной провинциальной жизни какую-то возвышенную идиллию и провел здесь свои дни в довольстве и в душевном спокойствии. А я так не могу, - Иван Матвеевич налил себе вторую рюмку, - я был рожден для городской суеты, хотя судьба и забрасывала меня в самые дальние окраины нашей славной империи. Помню, как в 1778 году я стоял на часах у покоев Екатерины Алексеевны... Какое это было счастье охранять покой матушки-императрицы! Я даже боялся моргнуть. А на следующий день был бал-маскарад у княгини Нарышкиной, на которой я встретил мадам Шерро... О, какое это было блаженство! Петербург, мой милый Петербург, увижу ли тебя снова?!
   Иван Матвеевич залпом осушил вторую рюмку и закинул ногу на ногу.
   - Впрочем, у кого что болит, тот о том и говорит, - он почесал затылок и уставился на графин с водкой. - Надолго ли в наши края, Маврикий Павлович?
   - До весны поживу, наверное, а там будет видно, - отвечал Маврикий, о чем-то задумавшись.
   - Я уже запамятовал, где вы служили в Петербурге. В Государственном Совете?
   - В Сенате.
   - Под чьим начальством?
   -  Вы можете знать только одного из них - графа Аракчеева.
   - Как же, знал Алексея Андреевича. Суровый был человек, но зато преданный своему делу. Много про него говорили и хорошего, и дурного. Говорят, что в отсутствие Императора он взял в свои руки бразды правления.
   - Да, пока Император бьет Наполеона, он правит страной.
   - Я помню его еще поручиком в Гатчине. Кто бы мог подумать, что этот невзрачный юнец с никогда не меняющимся бледным лицом когда-то станет наместником царя. Вот как судьба распорядилась!
   - И за это время он наживет себе целую армию врагов, - вставил Маврикий.
   - У него еще в Гатчине набралось бы столько, - с усмешкой заметил Иван Матвеевич. - У людей, которые вершат судьбами людей, не могут быть одни доброжелатели. - Генерал кашлянул и спросил: - А зачем вы оставили службу?
   - Надоело, Иван Матвеевич, - глубоко вздохнув, ответил Маврикий.
   - Вам виднее, - промолвил гость, немного помолчав. - По опыту многих могу сказать, что и служба надоедает, и семья, и даже Отечество.
   - И даже жизнь, - прибавил Маврикий.
   - Здесь я с вами не соглашусь, Маврикий Павлович, - возразил стареющий генерал. - Жизнь прекрасна. Чем старше становишься, тем больше хочется жить. Как жаль, что нельзя вернуть молодые годы. Да! "Как вешние воды промчались они..." -  он посмотрел на часы в углу и продолжил: - Так вы говорите, что поживете здесь до весны? Больше и не надо. Уезжайте. Вы еще молоды. Вот как наступит старость, тогда возвращайтесь. Правда, меня уже здесь не застанете, - хихикнул он и снова потянулся к графину.
   Иван Матвеевич залил горло третьей рюмкой и задрожал всем телом. Потом торопливо достал из кармана носовой платок и несколько раз чихнул.
   - Я сегодня проезжал мимо поместья Болотниковых и видел их дочь, - произнес Маврикий, прислонившись спиной к подоконнику. - Она стала настоящей красавицей. 
   - Да, Клементина Исаевна хороша, - задумчиво произнес генерал, - да только... - он не договорил.
   - Что?
   - Она помолвлена с князем Крамским.
   - С Владимиром?
   - Нет, не с ним.
   - С самим князем? - Маврикий удивленно посмотрел на собеседника. - Он ведь стар, да к тому же, насколько я знаю, серьезно болен.
   - И, тем не менее, он решил украсить закат своих дней молодой женой.
   - Удивительно! Не думаю, однако, что Владимир одобряет этот союз.
   - Он, конечно, против, но князь все равно поступит по-своему.
   - Она для Владимира была бы хорошей партией, - заметил граф после небольшой паузы.
   - Я в этом не уверен, - Озеров грустно покачал головой. - Родители у нее скончались. Разве вы не знали? Оба умерли в одну и ту же ночь.
   - Отчего?
   - Это загадка. После ужина отошли ко сну, а утром уже не проснулись. 
   - Странно.
   - Вчера в речке на окраине Селиваново нашли труп пропавшего кузнеца. Он пролежал в воде два месяца. Говорят, ужасное было зрелище. А месяц назад там пропали два монаха из Покровского монастыря. В последнее время в этой деревне происходят жуткие вещи. В тамошних лесах часто видят каких-то странных существ, которые, появившись перед взором, внезапно исчезают, словно испаряются в воздухе, а через мгновенье появляются в другом месте. Некоторые верят, что это духи ливонских солдат, которые были там зверски убиты во времена Ивана Грозного.
   Маврикий усмехнулся.
   - И как же их занесло в наши леса?
   - Говорят, что во время ливонской войны один барон со своим отрядом отправился на Русь искать какой-то магический камень, который, якобы, находился в пещере где-то в Уральских горах. Но о них стало известно и, когда ливонцы сделали привал в лесу близ Селиваново, их настигли посланные царем опричники и разбили всех наголову. И вот с тех пор, по словам местных старожилов, в этих краях, время от времени бродят души погибших, которые иногда нападают на людей.
   - Значит, это они утащили двух бедных монахов?
   - В тот день, когда они пропали, люди слышали пронзительные крики, которые доносились из леса. На следующий день их искали всем миром во главе с игуменом, но так и не нашли. Никаких следов. Теперь люди боятся даже лишний раз выходить из дома. А по вечерам тут не встретишь ни одной живой души. 
   - Какой вздор, - Маврикий снова улыбнулся. Давно ему не доводилось слышать такой чепухи.
   - Конечно, это басни, - согласился Иван Матвеевич, - но люди, в силу своего невежества, охотно в них верят.   
   Маврикий налил полрюмки вина и выпил. Еще немного поговорив, Озеров посмотрел на часы и, протяжно вздыхая, поднялся с кресла.
   - На улице уже сумерки и накрапывает дождь, не лучше переночевать здесь? - предложил граф, вставая вслед за гостем. - Тем более, вам предстоит ехать через Селиваново.
   - Благодарю, Маврикий Павлович, - отвечал Озеров, поправляя фрак, - прошел через всю Италию бок о бок с Суворовым, пройду и Селиваново. К тому же, жена будет волноваться. Она не на шутку напугана всем этим, - добавил он уже серьезно.
   Озеров уехал. Маврикий приказал заложить экипаж к утру и отправился спать. Он долго не мог уснуть. Еще и погода как назло мешала спокойному отдыху: всю ночь заунывно выл ветер и шел проливной дождь с грозой. Лишь к утру, когда тучи прошли, и небо прояснилось, Морфей принял Маврикия в свои объятия.


II

   На следующий день страшная весть разнеслась по всему уезду: Озеров был найден мертвым на окраине деревни Селиваново с перерезанным горлом. Поговаривали, что на лицо генерала невозможно смотреть без страха, настолько оно было искажено застывшим ужасом. Кучера же не нашли ни живым, ни мертвым.
   Граф сидел за завтраком, когда Ганс Генрихович вбежал в комнату и сообщил ему эту печальную весть. От удивления Маврикий сначала уронил вилку, а затем поднес руку ко рту и несколько раз прокашлял. Выпив стакан воды, он только и смог произнести:
   - Черт знает что происходит!
   Намеченная поездка к князю Крамскому не состоялась. Пришел капитан-исправник, чтобы задать хозяину Дубравы несколько вопросов по поводу его встречи с умершим, так как, возможно, граф был последним, с кем тот общался при жизни. Маврикий рассказал ему о содержании своей беседы с убитым. Не забыл он также добавить, что Иван Матвеевич в беседе с ним затрагивал тему о загадочной смерти и исчезновении людей в Селиванове и его окрестностях.
   - Скажите, Маврикий Павлович, - обратился к нему капитан-исправник, делая пометки в маленькой записной книжке, - а как покойник сам относился к этим слухам? Верил ли он сам во все это?
   Маврикий поправил ветку растущей на окне герани и обернулся. 
   - Ну как может здравомыслящий человек в это верить? А если вы хотите знать мое мнение, то я убежден, что убийство и пропажа этих несчастных людей, в том числе загадочная смерть милейшего и добрейшего Ивана Матвеевича - это дело рук людских. А что касается леших, демонов и духов убитых ливонцев, то это не что иное, как сказки, проистекающие из самых мрачных глубин людского невежества.
   - Я тоже так думаю, - произнес капитан-исправник и зашагал по комнате. - До сегодняшнего утра я даже склонялся к тому, что никакого убийства вовсе не было. Кузнец мог споткнуться на мосту, упасть в воду и умереть, монахи могли быть съедены волками, а остальные могли умереть своей смертью, но гибель Озерова заставила меня по-новому взглянуть на это дело. Однако, я никак не могу взять в толк, что могло стать мотивом такого зверского убийства. Я хорошо знал его и уверен, что у него не было врагов. Напротив, все помещики в уезде его любили и уважали, он был, как говорится, сама невинность. Грабители? Но как они могли убить его и не забрать золотые часы и перстень, которые на нем были найдены? Это просто невозможно!
   - А что же кучер? Его нашли?
   - Как сквозь землю провалился, - капитан-исправник остановился перед портретом Павла I и высморкался в платок. - А люди не на шутку встревожены. Они уже окрестили этого убийцу Селивановским Душегубцем. Появилось вот такое прозвище. О нем теперь только и говорят во всем уезде.
   - Селивановский Душегубец... - машинально повторил граф.
   - Странные, очень странные вещи у нас происходят, Маврикий Павлович. Чуден нынче стал народ.
   - Да, все это действительно очень странно, - сказал Маврикий, вставая. - Надо это дело очень тщательно расследовать. Еще пара жертв, и весть о Селивановском Душегубце дойдет до Петербурга.
   - Что же я завтра губернатору скажу? - печально произнес блюститель правопорядка и откланялся.
   Маврикий был так взволнован, что не находил себе покоя. С нарастающим тревожным чувством он переходил из одной комнаты в другую, подходил к окну, садился за письменный стол, пытался прочесть книгу или поиграть в шахматы, однако мысль о смерти Озерова не покидала его. Ему казалось невероятным, что человек, с которым он несколько часов назад беседовал в теплой домашней обстановке о загадочной гибели других, сам, спустя каких-нибудь полчаса, стал новой жертвой при не менее таинственных обстоятельствах.
   Возвращаясь из Петербурга в родное гнездо после восьми лет, проведенных на государственной службе, он жаждал деревенской тишины и покоя, а оказалось, что отдых в этих краях людям только снится.
   Проведя, таким образом, первую половину дня, он решил, что не сможет более оставаться дома и велел оседлать лошадь, чтобы вместе с управляющим провести осмотр своих владений.
   Апрелевские поля и пастбища, луга и леса давно были предметом зависти соседских помещиков. Земля давала богатый урожай, который обеспечивал хозяину достойную его дворянского титула жизнь. Немалая заслуга в этом была Ганса Генриховича, который на редкость был честным человеком и прекрасным управленцем. После смерти старого графа некоторые помещики в уезде пытались переманить его к себе, обещая более щедрое вознаграждение, однако немец отказался. Он говорил, что для него важен сам принцип хозяйствования, и насколько его можно усовершенствовать путем грамотного ведения дел. В Дубраве у него получилось так успешно наладить работу, что доход от продажи зерна, меда и овощей покрывал все расходы в несколько раз. А это и есть, как он утверждал, та система хозяйствования, основанная на научном знании, к которой должен стремиться каждый землевладелец. При этом он открыто гордился своими достижениями и считал себя самым лучшим управителем поместья во всем уезде.
   - А что это за домик около леса? - спросил Маврикий, останавливая лошадь и вглядываясь вдаль.
   - Это дом лесника, - отвечал управляющий. - В прошлом году, когда Шуваловские крестьяне несколько раз были пойманы за рубкой леса, я велел построить там дом для лесника. С тех пор он и живет там со своим семейством.
   - А что за столб стоит вон там? - осведомился Маврикий, посмотрев налево.
   - Там начинается поле, отданное в аренду помещику Плетневу, - объяснил управляющий. - Он выращивает там лен.
   Маврикий, ничего не знавший об этой сделке, вопросительно посмотрел на управляющего.
   - Он платит за это хорошую сумму, - с обезоруживающим спокойствием произнес Ганс Генрихович.
   - Однако, - произнес граф и поскакал дальше.
   Вслед за тем Маврикий проверил, как идут последние работы на гумне, как заполнены амбары и сколько перемолото пшеницы на мельнице. Хотя граф и не был силен в хозяйственных делах, как его покойный отец, но, тем не менее, как человек, имевший определенный опыт работы на государственной службе, он хорошо понимал, что, где и как должно лежать. На все его вопросы немец отвечал так, словно заранее был уверен, что никаких промахов в его работе ни барин, ни кто бы то ни было другой, не найдет. И действительно, за что бы ни зацепился глаз хозяина, у последнего всегда находился приемлемый ответ, да еще с пояснениями, почему так лучше и что было бы, если бы поступить иначе. Оставшись довольным от увиденного, граф решил еще раз прокатиться на своем белом скакуне орловской породы, еще жеребцом подаренный ему отцом и которого он за скорость бега  назвал Стрелой. Перед тем как пуститься в эти опустевшие пастбища и луга, так красиво залитые лучами заходящего солнца, внезапно выглянувшего сквозь серые облака, он приказал управляющему съездить в Селиваново и узнать, нет ли чего нового по поводу смерти Озерова.
   Через час Маврикий остановил лошадь у крыльца. На ступеньках стоял какой-то священник и отпускал ему поклоны. Граф спешился.
   - Здравствуйте, Маврикий Павлович! - сказал он, еще раз поклонившись до пояса.
   Это был человек средних лет с длинной бородой и отвисшим животом. При его небольшом росте и плотном телосложении он казался ходячим колобком.
   - Я к вам от Клементины Исаевны Болотниковой, - начал батюшка таким голосом, словно читал псалмы перед прихожанами. - Она просит вас оказать ей честь своим визитом завтра после полудня.
   - А разве у нее нет слуг для таких поручений? - спросил граф, передавая лошадь слуге.
   - Есть, - отвечал батюшка немного обиженным голосом, - но так как мне предстояло ехать мимо Дубравы, она милостиво попросила меня засвидетельствовать вам ее глубочайшее почтение.
   Священник снова склонился почти до самой земли.
   - Что там говорят нового по поводу смерти Озерова? - осведомился граф. - Нашли пропавшего кучера?
   - Говорят, что не обошлось там без вмешательства нечистой силы, - батюшка три раза перекрестился. - Кучера того нашли у озера возле Сосновки с пробитым черепом. Видимо, бежал он от них что есть мочи. 
   - От кого бежал?
   Батюшка посмотрел по сторонам и тихо произнес:
   - От демонов, Ваше сиятельство, от демонов.
   Вернувшийся из Селиваново управляющий подтвердил слова священника. Больше ничего не удалось узнать.
   - Слышал я еще, - добавил он в конце, - что завтра туда прибывает какой-то важный чиновник с именным поручением от губернатора.
   Была уже ночь, когда Маврикий вышел на балкон подышать свежим воздухом. Небо было затянуто облаками, но сквозь образовавшиеся бреши там и сям выглядывали звезды. Глядя на них, он вспомнил детскую сказку о далеких звездах, которую перед сном читала ему мать... Вдруг он услышал чьи-то шаги. Что-то скрылось в кустах сирени. Маврикию сначала показалось, что это был человек в капюшоне, но, присмотревшись, он ничего не заметил. Стояла тишина.
   "Померещилось" - подумал он и, бросив последний взгляд в темноту, пошел спать. 


 III

   Староселье, имение князя Крамского, находилось в шести верстах от Дубравы и считалось самым богатым в уезде. Не дом, а огромный дворец возвышался за длинной аллеей, вдоль которой величественно стояли скульптуры греческих богов. А кругом стлались обширные поля, за которыми с одной стороны начинался лес, а с другой - невысокие холмы. 
   Карета графа остановилась у подъезда. Лакей в голубой гербовой ливрее открыл дверцу и проводил гостя внутрь. Два каменных льва на широкой гранитной лестнице смотрели вдаль, оберегая покой и уединение своего хозяина.
   Князь сидел в кресле с укутанными ногами и пил чай. Это был разменявший восьмой десяток лет, поседевший старик с небольшой бородой и густыми бровями. Несмотря на преклонный возраст, его лицо сохранило черты былой красоты: голубые глаза еще излучали юношеский блеск, приятная улыбка обнажала ровные белые зубы, а нос, прямой, правильный и почти без морщин, придавал немалую долю благородства, как и красиво очерченные губы. Большую часть жизни он провел за границей и только пятнадцать лет назад вернулся в родные края. Старый дом был снесен, а на его месте появился новый. Белый мрамор для его постройки был заказан за большие деньги в Италии. Когда его строительство было завершено, сам губернатор приезжал посмотреть на его великолепную архитектуру.
   Так и начал князь жить да поживать в этом огромном доме с красавицей-женой, которая была моложе него на семнадцать лет, и сыном Володей. Раз в год они совершали путешествие в Европу, которое обычно длилось несколько месяцев. С соседями они общались мало, в гости ходили только к губернатору и еще к двум-трем богатым семьям, жившим в городе. В уезде же у князя сложились дружеские отношения лишь с графом Апрелевым, но навещал его крайне редко, зато у себя принимал как дорогого гостя. Многие не любили его за то, что он, якобы, чуждался знакомства с ними, предпочитая людей из своего круга. Но когда князь устраивал бал, что, впрочем, происходило довольно редко, двери его дома были открыты для всех и он даже обижался, если кто-нибудь игнорировал его приглашение.
   Два года назад спокойная и размеренная провинциальная жизнь князя была омрачена смертью жены, которая скончалась от болезни сердца. Казалось, что потеряв верную спутницу жизни, князю предстоит одинокая старость. Однако прошли два траурных года и старый светский лев, несмотря на почтенный возраст и болезнь ног, чуть не приковавшей его к постели, вновь почувствовал себя полным сил и энергии. При каких обстоятельствах совершилось сердечное согласие князя и Клементины Болотниковой, никому не было известно. Но слух об их помолвке, разнесшийся по уезду два месяца назад, поразил людей как гром среди ясного неба и заставил их усомниться в ясности ума не только старика, но и его избранницы.
   - А, сын моего доброго друга! - произнес князь, когда Маврикий вошел вслед за лакеем. - Давно, давно не виделись.
   Маврикий поздоровался, пожал протянутую ему руку и присел.
   Князь расспросил гостя о Петербурге, Аракчееве, об одном доме на Васильевском острове, куда он "по молодости" хаживал к одной немке "на пироги с чаем".
"Если он навещал эту женщину лет десять назад, то ему тогда должно было быть не меньше шестидесяти лет, - подумал граф. - Ничего себе, молодость!".
   - Так, значит, государь оставил страну на попечение Аракчеева? - цинично промолвил князь. - Ты, возможно, об этом не знаешь, но я тоже родом из Новгородской губернии. Так вот, дед Алексея Андреевича был кучером моего деда, который шлепал его как последнего холопа.
   - Разве он не был дворянином? - удивился Маврикий.
   - Был, да только из-за долгов попал в кабалу к моему деду. Потом, правда, он выкупился, но позор-то этот из семейных преданий не выкинешь. В прошлом году я направил ему письмо, уж очень мне понадобилось его содействие в одном дельце, так он даже не соизволил ответить. Забыл, перед кем на четвереньках ползал его достопочтенный предок. Подлец он после этого! - князь допил чай и поставил чашку на поднос. Слуга удалился.
   - Слышал про смерть Озерова? - спросил князь, внезапно вспомнив о недавней трагедии.
   - Да. Это ужасно. В тот вечер он ехал домой от меня. Вечная ему память.
   - Бедный Иван Матвеевич! - сказал князь, опустив голову. - Светлый был человек. И предан мне был безмерно. Только женитьбу мою не одобрил. Зачем вам, говорил, связываться с бунташной семьей, намекая на прославленного предка этого семейства. - Помолчав с минуту, он продолжил: - Говорят, у нас здесь завелся какой-то душегуб. Люди живут в страхе. Если честно, то мне страшно за Клементину Исаевну. Она ведь теперь одна.   
   Вошел лакей с письмом.
   - Из Селиванова с ихним курьером, - произнес он, наклонившись к князю.
   Тот взял его и нежно погладил своей старческой рукой.
   - Так вот, Маврикий Павлович, - произнес он, глубоко вздохнув, - судьба решила побаловать меня на старости лет, и я не в силах ей  сопротивляться. После смерти жены я стал очень одинок. Бывает, что я неделями ни с кем не разговариваю, не считая, конечно, прислуги. Приходилось даже звать в гости людей, которых я раньше и на порог бы не впустил. Одному богу известно, как я провел прошлую зиму... Тоска заедала так сильно, что хотелось выйти и повеситься на первом же дереве. Конечно, если бы здоровье позволяло, я уехал бы в Петербург, Париж или Вену, но, увы, ножки хиреют и отказываются мне служить, как раньше. Такова старость, Маврикий Павлович, такова старость... Одна надежда и согревает меня теперь, что, снова вступив в брак, мои мытарства станут не столь тягостны для меня, - князь помолчал и опять погладил заветный конверт. - Здесь многие считают, что я выжил из ума, однако, как вы можете видеть, с рассудком у меня все в порядке. Сын мой тоже восстал против меня. Вполне допускаю, что он питает какие-то надежды в отношении Клементины Исаевны. Ревность, ревность одним словом. Однако, я от своих намерений не отступлюсь. Мне тоже хочется пожить. А он молод, успеет еще полюбить. Я тоже женился, когда мне было сорок лет. Да пусть женится хоть сегодня, я не против! Только пусть оставит мою невесту в покое. И она, и я свой выбор уже сделали. Наследство? Так будет оно у него. Не забуду же я, в самом деле, собственное чадо, когда придет время писать завещание.
   Гость сидел и, слушая этот праздный разговор, думал о том, как много еще в этом увядающем старике желания жить. Он вспомнил, как где-то читал, что даже если человека привязать к дереву где-то в ущелье и выколоть ему глаза, то и тогда он предпочел бы жизнь смерти...
   - Слышал о вашей помолвке. Примите мои искренние поздравления, - вежливо произнес Маврикий.
   - Спасибо, голубчик. Знаю, что желаешь мне добра, в отличие от некоторых. - Немного помолчав, князь продолжил: - У меня к тебе очень деликатная просьба. Только тебе я могу доверять, - он достал из кармана вчетверо сложенный конверт. - Вот здесь письмо, которое я получил неделю назад. Его автор предпочел остаться инкогнито. Все эти дни я провел в волнении. К счастью, от твоей родственницы графини Артановой я узнал, что ты собираешься скоро вернуться, потому и написал тебе. Бери, бери и прочти его! - приказал князь повелительным тоном.
   Маврикий достал из конверта письмо и прочитал следующее:

"Князь! Считаю своим долгом сообщить Вам, что девица, с которою Вы собираетесь обвенчаться, состоит в порочной связи с неким иностранцем. Прошу вас верить моим словам".

                Благожелатель

   - Ну, что ты на это скажешь? - спросил старик, когда гость пробежал глазами это короткое послание, кем-то старательно написанное на почтовой бумаге.
   - Я даже не знаю, что сказать, - ответил Маврикий, возвращая письмо обратно в конверт.
   - У меня здесь много недоброжелателей, в том числе и мой сын. Любой из них мог опуститься до такой низости, чтобы быть его автором. Но, тем не менее, сердце мое не на месте. Маврикий Павлович, голубчик, успокойте старика! Скажите, может ли быть такое, что девушка из благородной семьи живет с каким-то мерзавцем? Нет, это невозможно, это какой-то бред. Это уму, наконец, непостижимо.
   - Я тоже не могу в это поверить, Афанасий Гаврилович, - задумчиво произнес Маврикий. - Конечно, саму Клементину Исаевну я знаю мало. Последний раз я видел ее почти восемь лет назад. Кстати, это было здесь, у вас на балу. Но ее родители были весьма уважаемые люди. Мой отец очень ценил их, да и мать тоже.
   - Друг мой, только тебе я могу доверять в этот трудный для меня час. Ты видишь, в каком я положении. Прошу тебя, постарайся выяснить, правда это или же ложь. Хоть я и не верю в это нисколько, но и оставить втуне считаю неправильным, для этого у меня нет достаточных оснований. Как говорится, чужая семья потемки. Что, если мы оба ошибаемся? А свадьба уже на носу. Даст Бог, в декабре обвенчаемся. Потому и прошу, будь моим союзником в этом деле и помоги старику вернуть душевное спокойствие.
    Когда Маврикий, простившись с князем, вышел из его покоев, он встретил Владимира. Это был высокий молодой человек с усами и белокурыми, вьющимися волосами. Одет он был в расшитый шнурами гусарский мундир с позолоченными аксельбантами. 
   Они поздоровались как старые приятели.
   - Давно не виделись, - сказал Владимир, похлопав его по плечу.
   - Восемь лет, - уточнил Маврикий.
   - Все еще в Сенате служишь?
   - Служил.
   - Оставил?
   - Да.
   - А я вот, видишь, продолжаю тянуть гусарскую лямку. В ноябре наш полк переводят из Казани в столицу. А потом, возможно, отправят в Европу. Все зависит от того, каков будет исход битвы с Наполеоном в Саксонии. Ты ведь в курсе, что там готовится крупное сражение?
   - Да, об этом сейчас много говорят в Петербурге.
   Молодые люди спустились по мраморной, устланной дорогими коврами лестнице, в гостиную. 
   - Я собираюсь в город к одной знакомой особе. У нее сегодня званый вечер, - сказал Владимир, когда они присели у камина. - Там будет много красавиц, - с лукавой улыбкой подмигнул гусар, - так что, если желаешь, можешь присоединиться.
   Маврикий вежливо отказался.
   - Понимаю, - бросил он, поправляя свои аксельбанты, - они, видимо, в столице тебе довольно наскучили. - Офицер зевнул и неожиданно спросил: - Ну, и что ты думаешь по поводу безумия отца?
   - Ты о женитьбе? Если честно, я не совсем одобряю эту затею.
   - Я тоже, - Владимир сжал руки в кулак. - Ходить почти не может, руки трясутся от дряхлости, доктора вызывает через каждые два дня, а он вздумал жениться. Какой позор! Что люди подумают? Один мой приятель пишет, почему я, дескать, скрыл от него, что собираюсь жениться. Как мне было стыдно ответить ему, что князь Крамской, который собирается жениться, это не я, а мой обезумевший на старости лет батюшка. Правду говорят: седина в бороду, бес в ребро. Это именно про таких, как мой отец, сказано.
   - Может, тебе стоит поговорить с Болотниковой?
   - Я уже пытался, но она и слушать меня не хочет. Говорит: "Любой брак заключается на небесах. Не вмешивайся в то, чего желает Господь!". Ух, эти бесстыжие глаза! Ненавижу ее!
   - Думаешь, у нее какой-то расчет?
   - Уверен, - твердо произнес Владимир. - А как же иначе? То, что с ее стороны не может быть никакой любви, это и дураку ясно.
   - Неужели она на такое способна?
   - Женщины жестоки и коварны, - заметил гусар, поглаживая усы, - они на все способны.
   Разговор молодых людей зашел о последних событиях, произошедших в Селиванове.
   - Я не верю в таинственного душегубца, который там, якобы, орудует, - сказал Владимир, закинув ногу на ногу. - Это так же нелепо, как и верить в какие-то духи погибших воинов. Этих несчастных двух иноков могли укокошить сами же монахи. Бывали такие случаи. Не на хлебе, капусте и молитвах там сидят. Знаем их нравы. А кузнец этот мог подраться с кем-нибудь, отчего его шибанули по голове и бросили в речку, а мог просто свалиться в воду по пьяни и утонуть. Ничего странного я в этом не нахожу. - Он встал и зашагал по комнате, закинув руки за спину. - А что касается Озерова, то мало ли на свете лихих людей? В нашей губернии найдется, по меньшей мере, с десяток разбойничьих шаек. И они могут убить не только ради денег или драгоценностей, а просто так, ради того, чтобы только убить, ради собственного удовольствия. Я в Казани довольно наслышался подобных историй. Даже самому приходилось принимать участие в охоте на этих головорезов.
   - А родители Клементины? - спросил Маврикий, тоже поднявшись и подойдя к камину.
   - О Господи, и ты туда же! О чем ты говоришь, Маврикий?! - воскликнул Владимир, разводя руками. - Неужели ты думаешь, что кто-то, в самом деле, проник в их дом и подсыпал им яд? Для чего? Кому могли мешать эти несчастные два старичка, которые скромно коротали свой век. Ну, умерли в одну ночь, и что с того? Редкое совпадение, но отнюдь не невозможное.
    Доводы Владимира показались Маврикию достаточно убедительными. Он и сам был того же мнения. Но убийство Озерова он не мог рассматривать, в отличие от собеседника, как чью-то прихоть, как "убийство ради убийства". Однако, он не стал продолжать этот разговор и предпочел сменить тему беседы.    
   Они поговорили еще полчаса о Наполеоне, причудах местного  губернатора, а также об одной молодой генеральше из уездного города, которая собственноручно заколола старого мужа.
   - Ты веришь в то, что женщина - человек? - не то в шутку, не то всерьез спросил Владимир, когда они вышли из дома и остановились на лестнице.
   - Верю, - ответил Маврикий и, прищурившись, посмотрел на небо.
   - А Аракчеев, интересно, верит?
   - Вот как поедешь в Петербург, спроси его об этом лично.
   - Ага, а потом ищи меня по всей России-Матушке, - произнес Владимир с улыбкой. - Нет уж, благодарю покорно.
   Обеих ожидали кареты. Дождь, который моросил с утра и навевал осеннюю скуку, перестал. На миг даже выглянуло солнце.
   - Постарайся вразумить ее, Маврикий, - сказал Владимир, которому гость сообщил о своем следующем визите. - Кто знает, может она послушается тебя и захочет стать твоей невестой.
   Маврикий только улыбнулся в ответ, и они расстались.


 IV

   Когда экипаж графа въезжал в Селиваново, следом за ним показался тарантас, запряженный тройкой лошадей. Проехав перелесок, Маврикий заметил, как из него вышли двое незнакомцев, которые тут же начали осматривать местность. Один оживленно что-то рассказывал, другой слушал и внимательно изучал то почву, то кусты, то деревья... Маврикий догадался, что это приехал чиновник с именным поручением, о котором говорил его управляющий.
   Дом, в котором жила Клементина Исаевна Болотникова, находился почти на самой окраине села и представлял двухэтажное каменное строение с черепичной крышей и полукруглыми окнами. Он был построен одним заезжим немцем в самом начале царствования Екатерины Великой, а когда немец, прожив в нем двадцать лет, решил вернуться обратно в Баварию, он был продан Исе Болотникову, который по возвращении из Москвы искал в этом уезде новое гнездо. Он был не высок и не низок, хорошо гармонировал с растущими перед ним соснами и мог простоять еще очень долго.   
   Служанка привела гостя в зал и удалилась. У камина, свернувшись в клубок, лежал черно-белый меделян. Он даже не пошевельнулся при виде незнакомца, - лишь приоткрыл один глаз и снова погрузился в дремоту. Маврикий подошел к портрету, на котором были изображены покойные родители хозяйки дома. Глядя на их лица, он вспомнил времена, когда они приезжали к ним в гости в Дубраву. Иса Андреевич любил рассказывать отцу о своем знаменитом предке Иване Исаевиче Болотникове, который в начале XVII столетия возглавил крестьянский бунт против царского правительства, а Евдокия Карповна  предпочитала говорить с матерью о своих цветах в оранжерее...
   - Здравствуйте, Маврикий Павлович! - раздался сзади звучный, с небольшой хрипотцой, женский голос.
   Маврикий обернулся и увидел перед собой Клементину в голубом платье с накинутой на плечи фиолетовой шалью. С распущенными волосами и улыбающимся лицом она выглядела еще красивее, чем два дня назад. У нее были пронзительно карие глаза, тонкие алые губы с ямочкой на подбородке и осиновая талия. Казалось, что вся ее фигура была преисполнена независимым нравом и естественной горделивостью манер.
   Она вежливо приняла его поклон и пригласила присесть. Маврикий не сразу опомнился. Еще несколько секунд он смотрел на нее, как смотрят на изящную картину великого художника. Наконец, присев напротив, он вспомнил князя Крамского и содрогнулся от ужаса...
   - Я узнала о вашем возвращении от Татьяны Михайловны, - начала она беседу. 
   - Да, я писал ей.
   - Вы совсем не изменились с тех пор, как я видела вас в последний раз. А ведь с той поры минуло... - девушка задумалась, считая в уме прошедшие годы.
   - Восемь лет, - подсказал Маврикий.
   - Только восемь? Я думала, что прошло больше.
   - А вы очень даже изменились, - произнес Маврикий, окончательно справившись с волнением. - Вам тогда, кажется, было пятнадцать или шестнадцать лет, и ваша матушка, помнится, говорила, что вы еще играете в куклы. А теперь... - Маврикий не договорил и опустил глаза.
   - А теперь? - переспросила Клементина и слегка улыбнулась.
   - А теперь вы другая, - просто ответил он.
   - Лучше или хуже?
   - О, лучше, гораздо лучше.
   - А помните, как мы танцевали на балу у князя Крамского?
   - Конечно. Вы тогда чуть не поставили мне подножку, отчего я мог повалиться и сбить с ног княгиню Тоцкую.
   - Ах, вы еще помните об этом! - Клементина наполовину прикрыла лицо своей белоснежной рукой, словно стыдясь. - Я тогда очень волновалась: это был мой первый бал. Я с матерью долго разучивала этот танец. К счастью, она не заметила мою оплошность.
   - Было очень жаль слышать о кончине ваших родителей, - вставил Маврикий, совсем забывший выразить ей свои соболезнования.
   - Да, мои родители покинули меня, - чуть не прослезилась Клементина. - Надеюсь, они нашли свое тихое пристанище в Царстве Небесном.
   Немного помолчали. Через приоткрытое окно в комнату дул прохладный осенний ветерок...
   - Сейчас много говорят о смерти Озерова, - произнес гость.
   - О, это ужасно! - воскликнула Клементина и поднесла руки к вискам. - Какой добрый был человек и такая ужасная кончина! Я не могла в это поверить.
   - Уже пошел слух о Селивановском Душегубце.
   - Я так взволнована всем этим. Скорее бы его нашли.
   - По пути сюда я видел чиновника из губернского правления, который прибыл для проведения дознания. Будем надеяться, что он прольет свет на это дело и виновник будет найден.
   Вошла горничная и поставила перед ними столик с чайным прибором.
   - Я просила вас приехать, Маврикий Павлович, чтобы поделиться с вами своими подозрениями... - Клементина на секунду замялась и прибавила: - Речь идет о Крамском...
   - Да, я слышал о вашей помолвке. Поздравляю от всей души.
   - Нет, я имею в виду Владимира, - пояснила Клементина и встала. - Я хотела сказать, что видела его в тот вечер, когда убили Озерова. 
   - Где?
   - Почти на том самом месте. Я ехала верхом через лес. Где-то раздался какой-то крик, и вдруг, чуть дальше от меня, появился всадник... Он скакал по другой, более узкой тропе за оврагом и не мог видеть меня. Но зато я могла хорошо разглядеть его, - Клементина закрыла окно, обернулась и пристально посмотрела на гостя. - Это был  он. Я в этом уверена.
   - Вы хотите сказать, что он имеет какое-то отношение к этому убийству? -  изумился Маврикий.
   - Я хочу сказать, что видела, как он за кем-то гнался в сторону Сосновки, - спокойно ответила Клементина, продолжая стоять у окна. - Как вам известно, на следующий день там был найден труп пропавшего возницы.
   - Но зачем Владимиру убивать Озерова? - недоумевал Маврикий.
   - Не знаю, - сказала Клементина и присела. - Может, по привычке. Он как-то говорил мне, что просто так убивал людей в Казани.
   - Не может быть!
   - Я тоже так думала, - она взяла в руки чашку с блюдцем, и сделала глоток. -  Мало ли что может придумать молодой человек, лишь бы перед кем-то похвастаться. Однако, когда я увидела его тогда в лесу, в черном плаще и с жестоким лицом, словно ангел смерти, который летел за очередной жертвой, я решила, что в его словах могла быть доля истины.   
   Сверкнула молния, и загрохотал гром. Становилось темно...
   - Я не рассказала об этом исправнику, потому что... Владимир мой будущий пасынок и если об этом узнает Афанасий Гаврилович, его сердце может не выдержать. Но, с другой стороны, если мои догадки справедливы и этим Селивановским Душегубцем является он, то правильно ли я поступлю, если скрою это от властей? - Клементина крепко сжала руки и тихо прибавила: - Кто знает, на чью жизнь он посягнет в следующий раз?
   Маврикий сидел, словно ужаленный, и не знал, верить ли ему словам собеседницы или нет.
"А вдруг она говорит правду? Конечно, это могло быть простым совпадением, а кучера того Владимир вообще мог и не видеть. А может и видел..." - промелькнуло у него в голове. 
   Часы пробили четыре часа. Гость встал.          
   - Вы живете одна? - вырвалось у Маврикия, когда он внезапно вспомнил о поручении князя.
   Клементина тоже поднялась и посмотрела на него вопросительным взглядом.
   - Конечно, одна. У меня ведь больше нет никого.
   Маврикий пожалел, что задал бестактный вопрос. К счастью, он вспомнил о том, что у Клементины была тетка, которая жила одна в соседней деревне.
   - Прошу прощения, Клементина Исаевна, я не так выразился. Я хотел спросить: не живет ли с вами ваша достопочтенная тетка из Сосновки?
   - Тетя Анна скончалась еще три года назад. 
   - Какое несчастье, - Маврикий чуть нагнулся и погладил собаку по голове. - Хороший пес, - произнес он, когда она начала вилять хвостом и задирать голову вверх.
   - Так как вы думаете, Маврикий Павлович, как мне лучше поступить? - спросила хозяйка, провожая гостя до двери.
   - Мне кажется, что следует дождаться окончания следствия. Владимир мог оказаться в этом месте совершенно случайно. Он мне сам говорил, что каждый вечер обскакивает чуть ли не весь уезд. Но, как бы там ни было, прошу вас сохранить это в тайне.   
   - Мне бы тоже хотелось, чтобы это было так, - печально произнесла Клементина, - однако, если опять случится что-нибудь ужасное и душегубец этот не будет найден, я буду чувствовать себя виноватой.
   - Я тоже, - Маврикий отвесил поклон и вышел.
   Выйдя из дома, он почувствовал огромное облегчение, словно он из жарко натопленной избы вышел на свежий воздух. Болотникова, которая сначала произвела на него самое приятное впечатление своей красотой и преисполненными достоинства манерами, стала под конец тяготить его. Это не было связано с ее подозрениями насчет Владимира и тем более с тем, что поведал ему старый князь, а было нечто другое, необъяснимое, что отталкивало от нее...
   Когда лакей открыл дверцу, и он садился в карету, ветер донес до его слуха иностранную речь: два мужика, стоявшие поодаль, что-то разгружали с телеги. Только выезжая из деревни, он вспомнил об этом, и ему показалось странным, что крепостные Болотниковой говорят на французском языке.
   "Странно..." - подумал он, глядя из окна на опустевшие и погрузившиеся в глубокую спячку поля, над которыми, каркая и шумя, кружила стая черных ворон.
 

   V
 
   Прошло три недели. Маврикий только вернулся с верховой прогулки, как Ганс Генрихович ввел в гостиную молодого человека и представил его как своего сына, приехавшего к нему в гости из Пруссии.
   - Не знал, что у вас есть дети, - сказал Маврикий, отдавая слуге шляпу и трость. - Помнится, вы как-то говорили...
   - Только один сын, - перебил его Ганс Генрихович, заметно волнуясь. - Его зовут Гюнтер.
   - Он совсем на вас не похож, - произнес Маврикий, внимательно рассматривая гостя, которому на вид было около двадцати пяти лет.   
   - Он уродился в мать.
   - Он больше похож на француза, чем на немца.
   - Это оттого, что его бабушка по матери была француженкой, -  объяснил Ганс Генрихович, стараясь улыбнуться.
   Молодой человек смутился и почему-то снова отвесил поклон.  Маврикий поинтересовался, говорит ли он по-французски.
   - К сожалению, кроме родного, никакими другими языками не владеет.
   - В детстве у меня был гувернер из Кенигсберга. Но ему здесь быстро наскучило, и он уехал домой. А жаль. Если бы он остался, я бы теперь говорил на немецком языке.
   - Зато вы отлично говорите на французском, - заметил управляющий.
   - Французский... - машинально повторил Маврикий. - Да, на нем, пожалуй, говорю хорошо.
   - Вы не против, Маврикий Павлович, если он поживет здесь некоторое время?
   - Конечно, нет. Пусть живет, сколько пожелает, - Маврикий принял от слуги журналы, выписанные им из Петербурга, и ушел наверх.
   Через час графу доложили о визите княгини Артановой.
   Гостья тепло обняла племянничка, как она его называла из-за родства с семейством Апрелевых, и немного пожурила, что не навестил "старуху".
   Это была высокая худощавая женщина, уже разменявшая седьмой десяток. В молодости она сбежала с французом-гувернером и почти тридцать лет прожила во Франции. Отец проклял ее и лишил всякой помощи, на которую она могла рассчитывать как наследница состоятельного рода. Но после его кончины, а также последовавшей за ней гибели братьев при штурме Очакова, Татьяна Михайловна, как единственная наследница богатого поместья, вернулась в родовое гнездо, но уже с другим французом. Однако ее счастье с новым мужем, который был моложе ее на шестнадцать лет, длилось недолго: искупавшись в речке в холодную погоду, он заболел и умер. Однако вдова недолго носила траур по усопшему, так как через полгода в ее доме появился молодой офицер, который служил в расквартированном в уезде драгунском полку. Прожили они вместе целый год, пока в одно хмурое осеннее утро драгун не исчез вместе с полком. Потом был брак с князем Артановым, длившийся без малого два года, после смерти которого Татьяна Михайловна вновь овдовела. Только освободившееся место с тех пор так никто и не занял. Да и возраст у княгини был уже не тот, чтобы предаваться "забавам юности".
   Вот и жила она в глухой провинции, выращивая свои любимые цветы, которые, как она утверждала, напоминали ей Париж. Но это было не единственное ее увлечение. Она охотно принимала приглашения на бал или на званый вечер. Многие считали, что ее присутствие на каком-нибудь светском мероприятии придает торжеству аристократический блеск и шарм. Поэтому приглашать к себе княгиню Артанову среди помещиков уезда считалось делом в высшей степени утонченным, с притязаниями на некую заграничную элегантность.
    Поговорив о здоровье княгини, погоде и хозяйственных делах, в которых новоявленный помещик и стареющая светская львица были не очень сильны, они завели беседу о последнем таинственном происшествии, которое так сильно потрясло их уезд.
   - Бедняжка Иван Матвеевич, - говорила Татьяна Михайловна,  вытирая платком скупую слезу, выступившую на ресницах. - У кого же поднялась рука на этого ангельского человека? За три дня до этой трагедии он гостил у меня в Сосновке и рассказал мне кучу интересных историй из своего славного боевого прошлого. Кто бы мог подумать, что через несколько дней... О, это ужасно, ужасно! - княгиня молитвенно сложила руки на груди. - Я потеряла покой и сон. Я боюсь темноты и заставляю слуг охранять мои покои до рассвета. Сегодня ночью, когда служанка уронила подсвечник, мое сердце чуть не вырвалось из груди, - она положила руку на сердце и немного помолчала. - Как жаль, что я не смогла отдать дань уважения моему старому другу. Боюсь я туда ехать. Не могу. Пока Селивановский Душегубец на свободе, я отказалась от всех поездок. Вчера князь Рязанцев просил оказать честь присутствовать на крещении сына, но я и ему вынуждена была отказать. Только вот к тебе, племянничек, решилась приехать.
   - Я слышал, что губернский чиновник, расследующий это дело, напал на важный след, - сказал Маврикий, когда гостья умолкла.
   - Дай-то Бог! - вырвалось у сердобольной княгини.
   - Поговаривают, что какая-то сумасшедшая, которая с незапамятных времен живет в лесу, напророчествовала нашему уезду еще большие напасти. Она, якобы, знает, кто убийца, но отказывается сообщить имя, иначе ее ожидает какая-то ужасная кара. Но, тем не менее, ведьма эта сообщила, что во всех этих убийствах замешана женщина.
   - Ах! - княгиня снова схватилась за сердце.
   - Впрочем, лично я в такие пророчества не верю.
   - А я уже не знаю, кому или чему верить. Опасно стало здесь жить. Поговаривают, что несколько семей из Селиванова уехали в город. А сегодня слышала, что и Веригины собираются отправить детей в Москву. 
   - Да, напугал он народ. Мои крестьяне тоже волнуются.
   - А мои отказываются ходить в лес за грибами и ягодами. 
   - Кто бы он ни был, он затеял опасную игру. Его ждет суровая кара.   
   - А между тем князь Крамской вовсю готовится к женитьбе. Говорят, что сам губернатор будет присутствовать на свадьбе.
   - Мне кажется, что ему лучше оставить свои капризы. Он едва стоит на ногах. Да и Владимир против.
   - Ты не справедлив, - строго произнесла княгиня. - Князь одинок, ему нужна спутница. Подумай, как тяжело ему жить одному. Даже поговорить не с кем. А Владимир не прав, ему следовало бы поддержать отца в его скромных попытках хоть как-то облегчить себе жизнь.
   - Но ведь, Татьяна Михайловна, всем уже ясно, что это брак по расчету, - возразил Маврикий. - Любви тут не может быть, по крайней мере, с ее стороны. Князь стар, немощен, вряд ли он проживет долго. А Владимиру придется поделить наследство с совершенно чужим человеком, которое могло, и должно было достаться ему целиком. У меня нет причин упрекать Клементину Исаевну в неблагонамеренных помыслах, но я считаю, что в этом деле Владимир вполне заслуживает сочувствия и поддержки.   
   - Ты еще молод и многого не понимаешь в старости, - княгиня сделала недовольную мину и помахала веером.
   В эту минуту слуга доложил о приходе священника из селивановской церкви. 
   Вошел тот самый пухленький мужичок с длинной бородой, который раньше приходил к графу от Болотниковой. Он отвесил глубокий поклон и произнес своим тоненьким голоском:
   - Батюшка Маврикий Павлович! Известная особа, по поручению которой я к вам однажды приходил, просит вас оказать ей честь присутствовать на ее свадьбе, которая намечена на ближайшее воскресенье. - Он обратился к собеседнице графа и добавил: - Вас, матушка Татьяна Михайловна, тоже.
   - Но кто она? - спросила озадаченная княгиня.
   - Болотникова, - еле слышно подсказал Маврикий.
   Наступила пауза. Даже для Татьяны Михайловны, которая была в курсе всех новостей еще до того, как они становились известными широкой публике, это известие было совершенно неожиданным.
   - Так скоро! - произнесла она, все еще находясь во власти изумления. Потом, с сожалением, прибавила: - А мое новое платье еще не готово.
   Маврикий не успел и слова сказать после ухода священника, как на пороге появился слуга Степан и объявил, что в лесу неподалеку от деревни Полесье, принадлежащей графу, найдена молодая крестьянка с перерезанным горлом.
   - О Господи! - воскликнула княгиня, закрывая рот руками.
   Маврикий погрузился в молчание.
   - Ганс Генрихович уже послал за капитан-исправником.
   - Как это случилось? - спросил Маврикий, вставая.
   - Она с подругами пошла в лес за ягодами. Видимо, девка немного отстала от них, а когда о ней вспомнили и начали звать, ее обнаружили в зарослях шиповника.
   - Этот душегубец переходит всякие границы...
   - Как я поеду домой! - начала беспокоиться княгиня. - Со мной только один слуга, да и то балбес. Какой из него защитник!
   - Не беспокойтесь, Татьяна Михайловна, мои люди доставят вас в Сосновку, - успокоил ее Маврикий и спешно вышел из гостиной.
   Через час пришел чиновник по особым поручениям в сопровождении капитан-исправника. Он сообщил, что на теле убитой, кроме той раны, которая стала причиной смерти, больше никаких признаков насилия не обнаружено.
   - Сдается мне, что наш душегубец убивает просто так, ради собственного удовольствия, - заключил он. - Мы не можем найти никакой связи между этими убийствами.
   - Возможно, вы правы, - согласился Маврикий, - иначе никак невозможно объяснить его действия, если он, конечно, не сумасшедший. 
   - В каком-то смысле каждый преступник, убивающий безвинного, по-своему невменяем.   
   - Я слышал, что вы напал на какой-то след.
   - Увы! Этот след привел меня в лес, где живет полусумасшедшая старуха.
   - И это все, что вам удалось выяснить? - возмутился Маврикий. 
   - Мы делаем все, что в наших силах, - отчеканил следователь. - Вот, извольте взглянуть, - он достал из кармана и показал графу золотистую пуговицу с военного мундира. - Я нашел его в том самом месте, где был убит Озеров. Это очень важная улика. Она может нам помочь.
   Маврикий взял ее в руки и внимательно рассмотрел.
   - Что ж, теперь остается проверить военные мундиры во всех домах этого уезда, - сказал он, возвращая пуговицу.
   - Если потребуется, то сделаем и это, - заметил капитан-исправник.   
   - А людей, тем временем, будут хлопать как мух, - произнес Маврикий, о чем-то задумавшись.
   Когда они ушли, Маврикий направился в отцовский кабинет и достал из ящика стола пистолет. Он проверил его на исправность.
   - Татьяна Михайловна отказалась ехать домой, - доложил Ганс Генрихович, войдя в комнату.
   - Почему? Вы не дали ей людей? 
   - Дал, но когда капитан-исправник попросил ее быть осторожнее, она забеспокоилась пуще прежнего и вернулась в дом. 
   - Ну и пусть, - Маврикий присел в кресло и закрыл ящик. - Так вот, Ганс Генрихович, эти дураки не собираются поймать убийцу. Они даже не способны составить план расследования. Поскольку беда пришла и в мой дом, я должен что-то сделать, чтобы защитить своих людей. Неизвестно, что случится завтра или послезавтра. История с Селивановским Душегубцем может затянуться надолго, если не остановить этого негодяя сейчас.
   - Абсолютно с вами согласен, Маврикий Павлович.
   - Поэтому я решил поймать его сам, исходя из собственных сил и возможностей, - продолжил Маврикий, зашагав с закинутыми за спину руками по кабинету. - Отберите нескольких самых крепких и смышленых молодцев и велите им каждый день, с вечера и до самого утра караулить дороги, ведущие от Сосновки и Полесья до Селиваново. Если заметят подозрительного всадника или путника, то пусть установят за ним слежку. Только они должны действовать аккуратно, не привлекая к себе внимания. - Маврикий остановился перед портретом отца и прибавил: - Раз правосудие бессильно что-либо сделать, то я возьму на себя смелость совершить собственное дознание.


  VI
 
   Свадьба Афанасия Гавриловича и Клементины Исаевны действительно была назначена на конец недели, хотя многие были уверены, что она состоится не раньше декабря. Что послужило причиной такой спешки - никто ничего не знал. Было известно лишь то, что Болотникова приезжала к князю и провела у него не меньше часа. Об этом поведал уездному обществу Владимир, хотя его самого не было дома во время этого визита.   
   Таким образом, от дорогих платьев, столичных поваров и московского оркестра пришлось отказаться. Свадьбу решили сыграть скромно, ограничившись лишь самыми близкими людьми. 
   Когда Маврикий вошел в гостиную, князь сидел за роялем и играл какую-то грустную мелодию.
   - Oh, mon cher!- сказал князь, заметив гостя.
   Маврикий поклонился и подошел.
   - Больше двух лет не садился за рояль, и вот, видишь, снова играю, -  белые и черные клавиши убегали из-под трясущихся пальцев князя, издавая не совсем ровные звуки. - Только, как раньше уже не получается.
   Он поиграл еще несколько минут и закрыл крышку.
   - Все, - произнес он, вставая с трудом, - на сегодня довольно.
   Опираясь на трость, он медленно пересел в кресло.
   - Я в эти дни начал много ходить. Вчера даже выходил и дошел до беседки. Сидел с полчаса и наблюдал за воронами. Какие они, брат, умные птицы.
   - Я слышал, что вы перенесли свадьбу, - сказал Маврикий. - Весь уезд только об этом и говорит.   
   - Людям нужны хлеб да зрелища, только этим и питаются, - словно про себя произнес князь. Он поднял голову и взглянул на гостя: - Такова была её воля, - при этом он сделал особое ударение на слове "её".   
   - Афанасий Гаврилович, я пытался кое-что выяснить по вашему поручению, но ничего такого, что стоило бы вам сообщить, не обнаружил.
   - Ну и хорошо, - отвечал князь. - Я ведь, на самом деле, и сам в это не верил. Но, как говорится: доверяй, но проверяй.
   - Я, тем не менее, намерен еще раз...
   - Больше ничего не надо, - перебил его князь. - Забудь! И никому никогда не говори об этом. Просто, люди завидуют мне, оттого и пытаются как-то насолить, - князь покашлял и спросил: - Есть что-нибудь новое о том душегубце? Не поймали его еще? 
   - Пока ничего. 
   - Как ты думаешь, кто это может быть?
   - Трудно ответить на ваш вопрос, Афанасий Гаврилович...
   - Я вот думаю, какое потрясение должен был испытать Иван Матвеевич в момент смерти. Совсем недавно он сидел здесь, и мы говорили о Суворове и красоте швейцарских Альп, о княжне Таракановой и загадочной Камчатке, куда отправилась какая-то экспедиция, - князь снова продолжительно покашлял. - Я, должно быть, вчера слишком долго пробыл на воздухе. Надо послать за Винцем, - с трудом выдавил он из себя охрипшим голосом. - О чем я говорил? Ах да, Иван Матвеевич! Мой дорогой Иван Матвеевич! Как-то, когда у нас речь зашла о нашествии французов, он заявил, что война с Бонапартом еще не закончилась, что француз у нас вот тут, под боком сидит.
   - Какой француз? - удивился Маврикий.
   - А Бог его знает, - смеясь, произнес князь, - так он говорил. Спорщик он был ужасный.
   - И как давно он это сказал?
   - Не помню, мой милый, не помню, память у меня совсем отшибло.
   Посидев еще полчаса у князя, Маврикий направился в комнату Владимира. Однако его там не было. Слуга сказал, что молодой князь пошел на конюшню.
   Владимир стоял, облокотившись на ограду загона, в котором находилось с десяток лошадей. Он был известен своей страстью к этим животным. Недавно он выиграл в карты арабского скакуна, который, как уверял его бывший хозяин, некогда принадлежал очень знаменитому османскому вельможе. Теперь он наблюдал за его повадками и грациозным бегом. 
   - Как он там? - спросил Владимир, когда Маврикий подошел. - Я уже несколько дней к нему не захожу.
   - Мне кажется, что он счастлив, - ответил граф, глядя на скакуна, который отделился от остальных и галопом помчался вдоль ограды.
   - Отец обезумел от любви к этой охотнице за богатыми мужьями. Мне недавно рассказывали, как два года назад к ней сватался один генерал из Тверской губернии. Говорят, ему тогда было семьдесят лет.
   - А она?
   - А она заказала платье в Петербурге и уже видела себя генеральшей. Да только умер он, поскользнувшись на лестнице в собственном доме. Вот и не состоялось счастье бедной селивановской девицы.
   Владимир сложил ладони рупором и стал звать скакуна. Тот вскинул голову, навострил уши и иноходью приблизился к новому хозяину.
   - Ах, какой красавец, какой смельчак! - он начал гладить его по голове. - Ну не красавец же? - обратился он к графу. - Посмотри на его гриву, на эту породистую стать, на это единственное белое пятнышко на лбу! Таких лошадей даже в столице нигде не найдешь, разве что в императорской конюшне, - Владимир обхватил его руками за шею и крепко прижал к себе. Лошадь не сопротивлялась и вела себя спокойно, даже взяла ухо хозяина в свои мягкие добрые губы. - Посмотри на его глаза, - продолжал Владимир восхищаться конем, - ну прям... как у...
   - Как у Клементины Исаевны? - подсказал Маврикий.
   Владимир отпустил лошадь, поглядел на графа и громко засмеялся.
   - Ну, почти! - произнес он сквозь смех.
   Начал накрапывать дождь. Лакей подал князю альмавиву, перчатки и шляпу.
   - Я собираюсь в город, - объяснил Владимир, надевая перчатки. - Мы с друзьями хотим отпраздновать успешное наступление союзных войск под Лейпцигом. Наша славная армия скоро сойдется в главной битве против Наполеона. Говорят, что в ней будут участвовать до полумиллиона человек. Это будет самая грандиозная баталия в истории.
   Молодые люди несколько минут шли молча.   
   - Владимир, - тихо произнес Маврикий и остановился у статуи нимфы с кувшином, за которой заканчивался сад, и начиналась тропинка, ведущая в дом. - Вчера вечером ты приезжал к Болотниковой... Ты был в черном плаще с капюшоном. Что это значит?
    Владимир даже поднял брови от удивления.
   - Я не понимаю, о чем ты, -  сказал он, побледнев. - Я уже целую неделю не был в Селиванове. Это бесполезно. Как бы мне ни было больно, я не в силах предотвратить эту свадьбу. Мне пришлось смириться.
   - Это был ты, - спокойно произнес Маврикий, - мои люди видели тебя. А Клементина говорила мне, что видела тебя в тот вечер, когда был убит Иван Матвеевич. Причем, в том же самом черном плаще. Она описывала тебя как демона, который гнался за кем-то, чтобы заполучить его душу. 
   - И ты в это веришь?! - усмехнулся Владимир.
   - До вчерашнего вечера - нет, но после я уже начал сомневаться.
   - Неужели ты действительно думаешь, что я Селивановский Душегубец? Это просто смешно.
   - Если у тебя есть что рассказать, - сказал Маврикий вместо ответа, - то сделай это сейчас. Потом может быть слишком поздно.
   - Мне нечего тебе рассказать. - Владимир нахмурился и сделал шаг, чтобы уйти, но потом обернулся и произнес: - Ты, я вижу, дознавателя из себя возомнил. Скучно сидеть в деревне без дела? А может девка-то эта убитая утешать тебя по ночам приходила? А?
   - Как жаль, Владимир, что служба так сильно испортила тебя. Раньше ты не был таким. Помнишь, как ты плакал над птенцом, который свалился из гнезда?
   -  С тех пор жизнь многому меня научила, - Владимир подбросил шляпу вверх, а затем, поймав ее на трость, накинул на голову.
   - Смотри не промахнись, - Маврикий молча направился к своему экипажу.
   - Я слышал, что Аракчеев направил тебя сюда в ссылку, - бросил ему вслед Владимир. - Что ж ты такого сделал? Может, не того убийцу поймал?
   Маврикий остановился. Слова Владимира как будто прошли сквозь его сердце, причинив боль. Однако он сдержался. Лакей открыл дверь кареты, и он уехал, с непременным желанием довести начатое дело до конца.


 VII
   
   Когда Маврикий доехал до Селиваново, он приказал кучеру остановиться, - граф решил пройтись по лесу и пешком добраться домой. Отпустив экипаж, он перешел речку по старому деревянному мосту и зашагал на лесной тропе.
   В лесу было тихо. На пожелтевших листьях еще оставались капли от прошедшего дождя. Пахло землей и грибами.
   Маврикий вспомнил слова Владимира о ссылке...
   Он был неправ. Аракчеев никуда не ссылал его. Он сам принял решение оставить службу, когда понял, что не сможет честно исполнить свой долг.
   Это было связано со снабжением в армии. Маврикий выявил хищение большой суммы, выделенной на обмундирование военных полков столичного гарнизона. Возник скандал, который дошел сначала до военного министра, а потом и до Аракчеева. Началось следствие. Влиятельные люди, близкие к Императору, самым возмутительным образом заступились за виновников, и дело было замято. Ему же, который был обвинен в предвзятости и "не достаточно аккуратно проведенной ревизии", пришлось оправдываться перед самим Аракчеевым. Все завершилось тем, что Алексей Андреевич поверил тем, кто всеми правдами и неправдами пытался спасти потерявших стыд и совесть чиновников военного ведомства, а ему велел знать "свое место". Эта несправедливость глубоко ранила Маврикия, и в тот же день он написал прошение об отставке. С его уходом Сенат потерял одного из своих самых честных и неподкупных служащих.
   Таким образом, укор Владимира пришелся на его самое больное место и разворошил в его памяти много неприятных воспоминаний, которые он так хотел забыть в деревенской тиши.
   Он медленно шел, закинув руки за спину и стараясь думать о чем-то другом, но нахлынувшие мысли неустанно продолжали рисовать перед ним образ самого ненавистного для него человека на земле - графа Аракчеева.
   - Маврикий Павлович! - раздался сзади знакомый женский голос.
   Оглянувшись, он увидел Болотникову, которая шла с корзиной в руке. Рядом с ней, стараясь не отставать, семенил ее исполинский меделян. Барышню также сопровождали служанка и высокий молодой слуга. 
   - Какая приятная неожиданность встретить вас в этой глуши, - сказала Клементина, подойдя поближе. - Вы гуляете или что-то ищете?
   - Просто гуляю, - ответил Маврикий, приподнимая шляпу. - Вечер уж больно хорош после дождя, особенно здесь, в лесу.
   - Не боитесь? В этом лесу было убито несколько человек. Говорят, что это самое излюбленное место охоты Селивановского Душегубца.
   - Нет, не боюсь. Мне кажется, что этот убийца не какое-нибудь страшилище с рогами и хвостом, а самый обычный смертный, вроде нас с вами, - с иронией проговорил Маврикий. - Вполне возможно, что мы его хорошо знаем. И даже, может быть, мы совсем недавно его видели. Вы, скажем, буквально вчера, а я, допустим, сегодня.
   Клементина подняла на него удивленные глаза и чуть не выронила корзину с грибами.
   - Вы были у Владимира?
   - Я был у Афанасия Гавриловича.
   - Вы подозреваете его?
   - Я пока никого не подозреваю.
   - Однако, вы все-таки допускаете, что он на это способен?
   - Скорее да, чем нет.
   Несколько минут шли молча. Клементина подобрала несколько грибов, растущие на опушке под старым кленом.
   - А вам не страшно здесь гулять? - спросил Маврикий, когда они пошли дальше.
   - Конечно, страшно, - ответила Клементина, оглянувшись по сторонам. - Поэтому и старалась не выходить из дома. Да вот только сегодня надумала пройтись - вечер действительно чудесный.
   - С такой охраной вам нечего бояться, - заметил Маврикий, кивнув на идущего сзади слугу с крепким телосложением.
   - Разве это охрана? Видели б вы охрану Татьяны Михайловны, которая приезжала ко мне сегодня утром.
   - Она вчера была настолько напугана, что побоялась ехать домой и осталась в Дубраве. Как же она решилась навестить вас?   
   - Так она ж целую армию с собой притащила, чего ей бояться? - улыбнулась Клементина. -  Семеро всадников сопровождали ее карету! Честное слово, когда я увидела ее экипаж, мне показалось, что это едет губернатор.
   - Мне кажется, что она немного помешалась на этом душегубце.
   - И я того же мнения, - согласилась Клементина.
   - Так, значит, в воскресенье свадьба? - Маврикий остановился и посмотрел сквозь деревья на ярко алеющий закат. - Надеюсь, вы будете счастливы. 
   - Вы так говорите, как будто мы больше никогда не увидимся.
   - Кто знает? То жуткие убийцы, то всадники в черных плащах... Наша жизнь полна неожиданностей.
   - Вы это опять про Владимира? Мне что-то не верится, что он мог пролить кровь безвинных людей.
   - Однако, не далее, как три недели назад, вы пытались убедить меня в том, что он просто так, ради собственного удовольствия, убивал людей в Казани.
   Клементина как будто в смущении опустила глаза, но в тот же миг справилась с волнением и подняла голову. 
   - Я тогда подалась всеобщему страху и действительно начала подозревать Владимира, но... - Клементина немного запнулась и, оглянувшись назад, как бы боясь, чтобы ее никто не услышал, продолжила, но уже тише: - после еще одной беседы с ним, я изменила свое отношение к нему. Не каждый сын способен тотчас же смириться со свадьбой отца. Вот и захотелось ему, наверное, сыграть роль плохого пасынка, чтобы заставить меня отказаться от брака с его родителем. Но, к счастью, все разрешилось, и мы больше не держим обиды друг на друга. Что касается моих слов, то... его признания могли быть не чем иным, как выдумкой. Сами, может быть, знаете, как эти гусары склонны к сочинительству.
   - Что ж, в таком случае остается пожелать вам долгой семейной идиллии, - Маврикий почтительно склонил голову и направился к дороге, которая вела на Дубраву.
   Вдруг раздался вопль и французское "Bon sang!"... Слуга Болотниковой угодил в капкан и едва сдерживал ужасную боль в левой ноге. Служанка ловким движением сорвала со своего сарафана кусок ткани и начала перевязывать ему рану, из которой сочилась алая кровь... Клементина бросила корзину и, подойдя к пострадавшему, с сожалением вглядывалась в его искривленное болью лицо.
   Маврикий задумчиво смотрел на эту сцену и что-то соображал...
   - Не знал, что ваши крепостные говорят на французском! - бросил он, уходя.
   

 VIII

   - Наконец-то ты вернулся! - Татьяна Михайловна побежала навстречу Маврикию и начала расспрашивать о Селивановском Душегубце: пойман ли он и правда ли, что сам губернатор возглавил следствие и скоро должен приехать в их уезд.
   Кое-как ответив на ее вопросы, Маврикий сказал:
   - Я слышал, что вы с целым войском ездили к Болотниковой.
   - Всего несколько человек, - махнула рукой княгиня. - Я сходила с ума от безызвестности и не могла утерпеть до твоего возвращения. Да и в доме этом, большом и пустом, мне иногда становится жутко страшно.
   - Понимаю вас, - со скрытой иронией произнес Маврикий.
   - Слышал, твои соседи Плетневы сегодня утром покинули имение?
   - Да, я встретил их экипаж по пути в Староселье.
   - Не пора ли и нам отсюда убраться? Я не прочь уехать хоть сегодня. Хотя, можно подождать до свадьбы князя, а потом...
   - Время покажет, - улыбнулся Маврикий и взял ее за руку. - Расскажите о своей поездке к Болотниковой.   
   - Клементина Исаевна так счастлива, и я так рада за нее, -  проронила княгиня, мечтательно подняв голову вверх.
   - Неужели? - усмехнулся Маврикий. - А я заметил в ее глазах один лишь холодный расчет.
   - Тебе нравится меня мучить, - обидевшись, княгиня вырвала руку и отстранилась.
   - А вы думаете, что она его любит?
   - Почему бы и нет? - пожала плечами старая светская львица. - Князь как мужчина еще довольно привлекателен. Правда, смерть супруги немного пошатала его, оттого и ножки болят, но я уверена, что он очень скоро воспрянет духом и мы скоро увидим вместо жалкого голубя настоящего орла.      
    Их беседа продолжалась до самого ужина. После трапезы Маврикий ушел в кабинет и работал с бумагами, пока глаза не начали слипаться. Княгиня же предпочла еще немного посидеть в зале, листая журналы графа. 
   А посреди ночи всех обитателей дома разбудил душераздирающий крик. Кричавшая была Татьяна Михайловна. В одной ночной сорочке она бегала по лестнице, словно привидение. Слуги со свечками в руках едва смогли заставить ее сойти вниз. На вопрос Маврикия "Что случилось?", она, с трудом сдерживая волнение, отвечала, что увидела в своей спальне человеческую фигуру, которая медленно к ней приближалась, а когда она закричала, силуэт исчез, словно растворившись в воздухе. Ей дали успокоительные капли, и она немного затихла. Лишь когда забрезжил рассвет, она согласилась прилечь, но уже в другой комнате и с караулом у двери.
   Утром, после завтрака, когда Маврикий куда-то собирался, к нему вошел управляющий.
   - По вашему лицу, Ганс Генрихович, я могу судить, что произошло нечто очень серьезное, - сказал Маврикий, который что-то записывал, нагнувшись к письменному столу. - Неужели опять убийство?
   - Убийства нет, но есть одно неприятное обстоятельство, - отвечал управляющий, поправляя свои круглые очки. - Татьяне Михайловне не привиделось присутствие кого-то в ее покоях. В доме вчера действительно был посторонний. На одном из боковых окон нижнего этажа, которые выходят в сад, выбито стекло и обнаружены следы, свидетельствующие о том, что кто-то проник в дом. Просто удивительно, как возможно такое совершить, оставшись незамеченным. У нас сторожа меняются несколько раз за ночь и все в один голос уверяют, что никого не видели. 
   - Бедная Татьяна Михайловна! - произнес Маврикий, сочувственно качая головой. - Я почти был уверен, что при такой боязливости ей что-то померещилось или даже приснилось, и нисколько ей не верил. Так вот в чем дело... И что вы об этом думаете?
   - Трудно сказать, Маврикий Павлович. Насколько я знаю, воры никогда не проникали в этот дом. Но, тем не менее, я велел слугам проверить, все ли на месте. Какой бы у него не был замысел, Татьяна Михайловна помешала его планам, и он, видимо, убежал.
   - Есть у меня кое-какие подозрения, однако дать им оценку я не в силах, - Маврикий бросил перо и взял шляпу. - Я поеду навестить супругу покойного Ивана Матвеевича. Надеюсь, она сможет помочь мне с моими догадками.
   - Но я еще не велел заложить экипаж.
   - Я поеду верхом. Пусть приведут Стрелу.
   Когда они вышли на крыльцо и Маврикию подвели его любимого белого коня, Ганс Генрихович сказал:
   - Разумно ли ехать туда одному, Маврикий Павлович? Может, возьмете пару слуг?
   - За меня не беспокойтесь, - сказал Маврикий, влезая на коня, - лучше берегите Татьяну Михайловну. Теперь ей на каждом шагу будет мерещиться человеческий силуэт.
   Граф пришпорил коня и поскакал по влажной песчаной дорожке.
   Дом Ивана Матвеевича Озерова находился в селе Завражье,  расположенное в двух верстах от Селиваново. Он стоял на небольшой возвышенности, с которой открывался прекрасный вид на лес и холмы. Построенный из белого камня, издалека его можно было принять за церковь без куполов. За деревянным забором, почерневшим от времени и непогод, были видны кусты винограда, калины и жимолости, посаженные Иваном Матвеевичем еще в самом начале его провинциальной жизни.   
   Агафья Федоровна тепло встретила гостя. Смерть мужа стала для нее большим потрясением. За эти три недели она сильно изменилась в лице и исхудала так, что Маврикий, видевший ее на похоронах, теперь не сразу узнал ее, приняв за прислугу. Теперь ей предстояло одной доживать свой век в опустевшем доме.
   Около получаса они говорили о покойном, вспоминая его высказывания и поступки. Потом разговор перешел на Селивановского Душегубца.
   - Скажите, Агафья Федоровна, - произнес Маврикий после небольшой паузы, - не говорил ли Иван Матвеевич что-нибудь о некоем французе, который, якобы, живет где-то в нашем уезде?
   - О французе? - Агафья Федоровна начала что-то припоминать. - Да, что-то такое было. Недавно я перебирала его бумаги и нашла среди них письмо, адресованное губернатору. В нем только несколько строк: Иван Матвеевич, видимо, не успел его докончить. И там что-то говорится о каком-то французе... Забыла. А почему вас это интересует?
   - Я боюсь ошибиться, но мне кажется, что это может иметь отношение к его убийству.
   От удивления Агафья Федоровна даже привстала и поднесла руки ко рту.
   - Бог с вами, Маврикий Павлович! - только и смогла она выговорить.
   По просьбе гостя она пошла за письмом. Однако, спустя четверть часа вернулась с пустыми руками.
   - Странно, я никак не могу его найти, - сказала она, пожимая плечами. - Оно лежало на столе вместе с другими письмами Ивана Матвеевича. Помню, я хотела положить их всех в ящик, но тут ко мне пришли гости и, разговорившись с ними, я про них совсем забыла. Ума не приложу, куда оно могло запропаститься.
   - Что ж, так тому и быть, - произнес Маврикий, вставая. - Если вдруг оно найдется, я был бы вам очень признателен, Агафья Федоровна, если бы вы дали мне знать, что именно сообщал покойный губернатору.
   - Ну, разумеется. Только вы не объяснили, какое отношение оно имеет к гибели моего... - Агафья Федоровна не докончила и прослезилась.
   Маврикий взял ее руку и с сыновьей нежностью произнес:
   - Я не могу сейчас это объяснить, так как у меня еще имеются кое-какие сомнения. Но будьте уверены, дражайшая Агафья Федоровна, что убийца вашего супруга будет найден и понесет заслуженное наказание. По крайней мере, я сделаю все возможное, чтобы довести начатое дело до конца. А пока крепитесь.
   Маврикий тихо обнял ее и направился к выходу. Вдруг он повернулся и спросил:
   - А кто к вам тогда приходил?
   - Сначала были Веригины, а после них приходила Болотникова, - сквозь слезы отвечала убитая горем вдова.
   Маврикий ехал домой. Странное предчувствие охватило его, когда он вышел на лесную дорогу. Ему все казалось, что его кто-то преследует, и он часто оборачивался. Он потрогал свой пистолет и убедился, что он на месте...
   Половина пути уже была позади, когда он заметил, что из-за деревьев выскочил всадник и стремглав поскакал за ним. Он был в маске и черном плаще. В правой руке он держал саблю, которая была грозно поднята вверх...
   Расстояние между ними стремительно сокращалось - лошадь преследователя скакала быстрее. Маврикия охватил еще больший ужас, когда впереди он увидел поваленное дерево, лежавшее поперек дороги. Всадник уже замахнулся саблей, но Маврикию удалось увильнуться и затем выстрелить, однако пуля прошла мимо. Его лошадь легко перепрыгнула барьер, однако попала в небольшую яму на обочине и, подвернув ногу, с грохотом рухнула на землю и отбросила наездника на несколько шагов вперед...
    Всадник натянул вожжи и развернулся. Маврикий же, весь усыпанный почерневшей листвой, неподвижно лежал на мокрой земле, беспомощно распластав руки в стороны. Он не мог даже шевельнуться. Незнакомец спешился и начал приближаться, медленно поднимая руку, в которой блистала сабля.  Весь в черном, он был подобен демону смерти и мог навести ужас на любого, кто встретит его на своем пути.
   Откуда-то раздался оглушительный выстрел... Грозный палач оглянулся по сторонам и бросился бежать, ловко вскочив на коня.  После второго выстрела он схватился рукой за правое плечо.
   Кусты шиповника раздвинулись, и показался Степан с ружьем в руке.   
   - Барин! Живой? - закричал он, подбежав к хозяину и трогая его за плечи и ноги.
   Заметив кровь на его виске, он сорвал со своей рубашки лоскут и стал перевязывать им голову.
   - Да не нужно, - процедил Маврикий, стараясь двигать руками, - лучше помоги встать.
   Степан помог барину подняться на ноги, однако тот почувствовал сильную боль в спине и опустился на лежавшее дерево.
   - Так все-таки достали мы этого душегубника, - смеялся Степан, забыв, что барину очень больно, - попал я в этого гадина! Жаль, не успел в третий раз зарядить - он ускакал слишком далеко. Это ведь был он, убивец окаянный? Вот дьявол! Быстрый у него, однако ж, конь, - он все смотрел на дорогу и хвастался, что прошил ему плечо.   
   - Хватит болтать! - строго произнес Маврикий.
   Степан замолчал и повесил голову.
   - Что это со мной было? - Маврикий сначала медленно приподнял руки, а затем ноги. - Я был совсем обездвижен и не мог даже пошевельнуть пальцами.
   - Это бывает, - пробасил Степан, почесав затылок. - В прошлом году Митя упал с лошади, и битый час лежал на лугу, словно покойник. А потом встал и пустился в пляску.   
   - Как ты здесь оказался? - спросил Маврикий, превозмогая боль.
   - Виноват, барин, - промолвил Степан, снова опустив голову. - Митя и Ерема караулят на Лисьей Норке, а я должен был следить повыше отсюда, у Большого Камня. Только... - он замялся и переступил с ноги на ногу, - свидание у меня здесь было назначено с Аленкой. Ждал ее, - он еще ниже опустил голову, как будто подставлял ее на отсечение.
   - Весело живете: приказы не исполняете, на собачьи встречи бегаете. Совсем вас Ганс Генрихович распустил, - Маврикий схватился за спину, ахнул и строго посмотрел на слугу. - Ну, ничего, я возьму свою меру! 
   Тем временем смертельно раненная лошадь графа издала протяжный стон. Только теперь Маврикий вспомнил о ней. Несмотря на боль, он добрался до нее и с ужасом увидел, что у нее сломана спина и обе передние ноги. Он присел на одно колено и погладил ее по шее.  Стрела тихо умирала...
   Через несколько минут он встал и вытер рукавом слезу. Подъехали остальные, Митя и Ерема.
   - Мы услышали выстрелы... - начал, было, Митя, но, устремив печальный взгляд на умирающего коня, тут же замер.
   Маврикий передал Степану пистолет и произнес, глядя на Стрелу:
   - Ты знаешь, что делать.
   Графу подвели нового коня. Когда он, в сопровождении Мити и Еремы, отъехал на десять саженей, раздался выстрел...
 

  IX

   Лекарь не нашел ни одного перелома в теле Маврикия: он отделался лишь несколькими ссадинами на лице и груди. Однако ему посоветовали воздержаться от долгой ходьбы и верховой прогулки на несколько дней.
   Случившееся с графом, по его воле, было сохранено в тайне. Ни лекарь, ни Татьяна Михайловна, ни кто-нибудь другой, кроме управляющего и трех слуг, не знали истинную причину падения графа с лошади.
   Вечером Маврикий лежал на софе и беседовал с управляющим.
   - Да, мне теперь известно, кто этот Селивановский Душегубец, - говорил Маврикий, закинув руки за голову. - Визит к Озеровой дал мне ответ на все вопросы, которых я никак не мог разрешить. Я не перестаю удивляться, на что только не способен человек, которого ты менее всего в чем-то подозреваешь. В это так сложно поверить.
   - Так надо его схватить, пока он, как говорится, не наломал еще больше дров, - произнес Ганс Генрихович, поднимаясь с кресла.
   - Больше жертв не будет, - успокоил его Маврикий. - Убийца знает о том, что мне известно, кто скрывается за личиной Селивановского Душегубца. Вряд ли он пойдет на новые убийства. Мне даже кажется, что именно я должен был стать его последней жертвой. Хотя, есть еще один человек, который ему, вероятно, мешает...
   - Тот, кто проник сюда вчера ночью - это он?
   - Да, - уверенно подтвердил Маврикий, - это должен быть именно он, больше некому.
   - Тогда, охота за вами будет продолжаться?
   - Вполне возможно. Когда у нас воскресенье? Послезавтра? Ну вот, нужно проявить осторожность до этого дня, а после он никому не опасен, разве что... Владимиру.
   - Это как-то связано со свадьбой Крамского и Болотниковой? - управляющий начал о чем-то догадываться.
   - Отчасти, - прислонившись к спинке дивана, Маврикий вытер вспотевший лоб. - Афанасий Гаврилович, сам того не зная, навлек большую беду на наш уезд.
   Вдруг в соседней комнате раздался шум разбитого стекла. Ганс Генрихович бросился туда и воротился с чем-то круглым в руке, завернутым в бумагу. Он сорвал нитку, развернул бумагу и, убрав камень, подал графу записку, на которой тот прочитал следующее:

"Вы играете со смертью. Одумайтесь!"

   - Ну вот, - сказал Маврикий, возвращая записку, - это как раз то, о чем я только что говорил.
   - Может, поднять людей и отправиться на поиск? - спросил Ганс Генрихович, взглянув на записку.
   - Это бесполезно, - отрезал Маврикий. - К тому же, я не думаю, что он пришел сюда лично, чтобы бросить камень в мое окно.   
   - Что вы намерены предпринять? - осторожно осведомился управляющий.
   - Сообщить об этом князю бессмысленно, да и не поверит он, а если и поверил бы, то это свело бы его в могилу. Владимир же ведет себя странно: сначала был против этой свадьбы, а теперь стал как будто равнодушен. Мне кажется, что после его последнего визита к ней тем вечером, что-то случилось. Они как будто заключили какую-то сделку. В любом случае, полагаться на него не стоит, - Маврикий с минуту помолчал. Собеседник слушал его очень внимательно. - Эта свадьба не должна состояться, - наконец добавил он, качая головой. Став княгиней Крамской, она станет неуязвима и, возможно, все ее преступления останутся в тайне. А против нее и теперь нет каких-либо весомых доказательств, кроме моей уверенности в ее вине, а этого недостаточно.
   - Так вы думаете, что Клементина Исаевна... - от удивления очки Ганса Генриховича сползли вниз.
   - Я в этом уверен. 
   - Но зачем ей эта свадьба? - спросил в сердцах Ганс Генрихович.
   - Чтобы упрочить свое положение, став богатой и независимой вдовой, и жить, наконец, вместе со своим любовником во дворце. Разве это не хорошая перспектива для любой девушки в ее положении? А со временем, если деревенская жизнь наскучит, можно продать все и уехать во Францию и провести остаток жизни где-то под Парижем, в собственном особняке.
   - А князь? А наследник? - вырвалось у Ганса Генриховича.
   В ответ Маврикий глубоко вздохнул и посмотрел на бронзовую статуэтку льва, которая стояла на столе. 
   - Как возможно, чтобы девица, выросшая здесь под родительской опекой, превратилась в такое... чудовище? Возможно ли такое?
   - Вот и я об этом думаю. Как могло произойти в ней такое перевоплощение! Да простит меня Бог, но я думаю, что она, хотя бы косвенно, но все-таки причастна к смерти родителей, - уж очень мне подозрительна их кончина. Например, они могли узнать о ее связи с этим французом и помешать ее планам войти в семейство Крамских. Иные родители, конечно, сделали бы все, чтобы скрыть позор дочери, но только не Болотниковы - они были очень набожными и нравственными людьми. Возможно, это и заставило ее сократить их земную жизнь, подсыпав яд.
   - Неужели все так и было? - не переставал удивляться Ганс Генрихович.
   - Этот француз одурманил ей голову, а влюбленная женщина способна на многое.
   - Но почему убили Озерова?
   - По той же причине, по которой были убиты монахи и кузнец: он мог знать нечто такое, что могло бы нарушить ее планы с французом. Почему бы не предположить, что этот кузнец мог видеть их вдвоем в лесу... А это лишний свидетель, и если бы он кому-то проболтался, то она, по крайней мере, могла пострадать от одной лишь шумихи и князь, возможно, передумал бы на ней жениться, - Маврикий помолчал и вспомнил свой разговор с Озеровым в день возвращения в Дубраву. - Я убежден, что Иван Матвеевич знал что-то о ее тайне. Впрочем, я еще тогда, из нашей с ним беседы уже понял, что он был не самого лучшего мнения о ней. Эти его высказывания... Я только потом начал постигать их смысл. Жаль, что он так и не решился кому-нибудь открыться. Видимо, он считал, что ему не поверят, так как у него не было доказательств, или же боялся за свою жизнь. Хотя, подозреваю, что это он отправил к князю анонимную записку. Еще и к губернатору хотел обратиться, но либо передумал, либо не успел.
   Дверь открылась и вошла Татьяна Михайловна. Маврикий отдал управляющему кое-какие распоряжения и отпустил.
   - Как ты, племянничек? - спросила она, подходя к больному. - Что за оказия - упал с лошади! Не следовало тебе ехать туда верхом, тем более через этот лес... - княгиня уселась в кресло и, заметив портрет покойного графа на стене, на котором он был изображен в виде всадника на фоне красивого деревенского пейзажа, продолжила: - Помню, как однажды мы с отцом возвращались с прогулки, и моя лошадь ни с того ни с сего пустилась бежать галопом по скошенному полю. Я чуть не умерла от страха. За мной гнались и отец, и крестьяне, работавшие в поле, но никто не мог догнать это обезумевшее животное. Вдруг из леса выскочил молодой крестьянин на белом коне и одним махом заарканил мою лошадь. Я была спасена. В моей памяти до сих пор остался его образ, но я так и не узнала тогда его имя. В награду за мое спасение отец подарил ему того самого жеребца, на котором он совершил свой подвиг. Еще он велел построить дом для его родителей, а его самого женил на дочери мельника. А я с тех пор боюсь лошадей и ни разу больше не ездила верхом. Мой покойный супруг, князь Артанов, очень любил лошадей и часто звал меня присоединиться к его вечерним прогулкам, но я всегда отказывалась, предпочитая делать пеший моцион, чего тот не мог себе позволить из-за слабости ног.
   - А я сегодня потерял моего коня, - печально произнес Маврикий. - Никогда не забуду этот взгляд - последний прощальный взгляд, брошенный на меня, когда я погладил его по шее...
   Несколько минут молчали.
   - Какая красивая лунная ночь, - произнесла Татьяна Михайловна, взглянув в окно. - Еще час назад было темно и облачно, а теперь тихо и светло. Я всегда любила такие ночи. Особенно зимой.
   - В Петербурге я часто выходил гулять при лунном свете, - Маврикий пересел в кресло и тоже устремил свой взгляд на окно. - Один мой знакомый астроном говорил мне, что на луне, как, впрочем, и на других планетах, вполне может существовать жизнь. Если это так, то кто же они, жители луны? Такие же, как и мы, или же другие, совсем не похожие на нас? Как они живут? Есть ли у них там города и села, реки и моря, горы и леса, как у нас? Что они едят? Каким богам поклоняются? Видят ли они землю и задаются ли теми же вопросами, что и мы? Как это все удивительно и интересно.
   Из всего этого княгиня поняла лишь то, что ее племянник любит прогулки при луне.
   - О, я тоже любила прогуливаться по вечерам, - сказала она, предаваясь приятным воспоминаниям. - У родителей Жака был дом в провинции, и мы часто ездили туда отдохнуть от городской суеты: собирали ягоды в лесу, купались в реке, ходили в гости к соседям, а по вечерам совершали прогулки по дороге, которая вела к дому философа. Возле этого дома росли чудесные розы, и мой Жак каждый раз срывал для меня по одному цветку, и на обратном пути я упивалась его  непередаваемым ароматом...
   - А как же философ?
   - Философ давно лежал в могиле, а в доме жила его глухонемая дочь, - объяснила княгиня. - Говорили, что после смерти отца она сожгла все его труды - такова была воля умершего. Люди так ничего и не узнали, о чем писал философ всю свою жизнь. В молодости жена бросила его с ребенком и уехала с каким-то испанским торговцем. С тех пор он стал одинок и нелюдим: занимался хозяйством, растил дочь и писал свои сочинения, а за его домом навсегда закрепилось название "дом философа".
   Снова наступила тишина. В углу, отсчитывая секунды, тикали часы. Со двора доносились крики ворон, свивших гнезда на вершинах тополей...
   - Опять эти вороны каркают, - судорожно произнесла княгиня, посматривая на окно. - Плохое предзнаменование. После обеда заснула в кресле и видела сон, как будто этого душегубца поймали и везли на казнь. А как проснулась и подумала, что этот злодей еще на свободе, то так стало страшно... Что, если он выбрал меня как свою новую добычу и не успокоится, пока не... Господи! Что мне делать! Что мне делать!
   - Успокойтесь, Татьяна Михайловна! То, что вы вчера видели, было не более, чем мираж. Если вы продолжите внушать себе всякие страхи, то не только чей-то силуэт, но и самого лукавого, может быть, увидите.
   - Это был силуэт человека, я в этом уверена, - твердила княгиня сквозь слезы. 
   - Перестаньте, - как можно мягче произнес Маврикий. - В моем доме вам нечего бояться. Я защищу вас от любой угрозы. У двери вашей спальни будет стоять караул до самого утра, а через окно к вам никто не залезет, хотя бы потому, что оно достаточно высоко и к нему нет никакого доступа.   
   - О, когда же все это закончится! Я уже несколько дней не могу ехать домой. Без меня мои крепостные совсем распояшутся. Девки побегут в деревню, мужики начнут пьянствовать, дворецкий возомнит из себя барина, Глашка закрутит роман с конюхом и ее снова надунет, - княгиня подняла голову и глубоко вздохнула. - Хорошо, что я велела привезти свое голубое платье, чтобы поехать на свадьбу.
   - Свадьбы не будет, - тихо произнес Маврикий и с усилием поднялся на ноги.
   - Как это не будет! - испугалась княгиня. - Почему не будет?
   - Потому что... потому что Селивановский Душегубец найден.
   - Как это найден?! - вскочила княгиня. - Где же он? - она оглянулась по сторонам, как будто он должен был быть в той комнате.
   - Вы все узнаете в свое время, - сказал Маврикий и поцеловал руку княгини. - А теперь идите спать и ничего не бойтесь.
   - Но свадьба, причем тут свадьба? - беспокоилась княгиня.
   - Все потом, моя дорогая, бесценная тетушка! Не предавайтесь волнению перед сном, иначе будете мучиться от бессонницы, а круги под глазами так не идут вашему прекрасному лицу.
   Эти слова успокоили княгиню: она всегда имела слабость к похвалам ее внешности. Даже достигнув такого почтенного возраста, она считала себя неотразимой.   
   - Твои слова больше пугают меня, чем успокаивают, - с материнской нежностью произнесла она. - Но Бог с тобой, не буду тебя больше беспокоить. У тебя сегодня был трудный день. Как бы там ни было, это хорошая новость. У меня уже отлегло от сердца, и сегодня я буду спать, как младенец. Спокойной ночи! - она поцеловала племянника в лоб и вышла.

 
 X

   Несмотря на слабость, утром Маврикий отправился к Болотниковой.
   Было пасмурно и холодно. Свинцовые тучи расползались по всему небу. Ветер покачивал вершины деревьев. Вдоль дороги, которая вела в Селиваново, ехала телега с гробом. За нею шла негустая толпа крестьян с опушенными и непокрытыми головами...
   Болотникова встретила гостя в зале. Она казалась спокойной, и лишь покрасневшие щеки и сжатые губы выдавали ее волнение.
   - Рада видеть вас, Маврикий Павлович, - вежливо, но сдержанно произнесла Клементина. - Прошу садиться.
   - Я пришел сказать вам, что мне все известно, - начал Маврикий сухим и отчетливым голосом. - Настоятельно прошу вас прекратить эту игру.   
   Клементина мгновенно изменилась в лице.
   - Какую игру? О чем это вы?
   - Вам это хорошо известно.
   - Но я действительно не понимаю, что вы имеете в виду.
   Невинный взгляд Болотниковой на мгновение смутил Маврикия.
   - Вы вошли в преступную связь с каким-то недобитым французом и вместе с ним погубили безвинных людей, - чуть громче произнес он, стараясь не смотреть ей в глаза, в которых возгоралась пламя. 
   Клементину как будто ударило молнией. Бледная, с горящими глазами, она встала и тут же ухватилась за спинку кресла, чтобы не упасть.
   - Вы сошли с ума, Маврикий Павлович, - еле выдавила она из себя. - Я прошу вас оставить меня.
   Она вела себя настолько естественно и непритворно, что Маврикий, постояв еще с минуту, вышел из комнаты. Встретив лакея, он велел позвать к нему всех слуг, которые находятся в доме. Когда они подошли, он сразу же узнал в одном из них того рослого молодого мужчину, который сопровождал хозяйку во время ее прогулки по лесу.
   - Как твоя нога? - спросил он, подойдя к нему поближе.
   - Заживает, Ваше сиятельство, - отвечал тот, поглядывая на свою перевязанную ногу.
   - Ты говоришь на французском?
   - Только несколько фраз. Барышня дала мне книжку с переводом, вот я и заучил.
   - Ты учился грамоте?
   - Я умею только читать. Меня монах один научил, когда я работал в монастыре маляром.
   Маврикий отпустил слуг и задумчиво вышел из дома. Все его догадки пошли прахом, хотя они казались ему логичными и достаточно выверенными. Они разбились вдребезги при первом же недоумевающем взгляде Клементины. Он не понимал, как он мог так ошибиться, причем ошибиться так грубо и по-крестьянски.
"Но как же анонимное послание к князю! И куда пропало письмо Озерова к губернатору?" - думал он по дороге в Староселье. 
   У парадной лестницы княжеского дома стояли два экипажа. Один принадлежал Винцу - известному доктору из города, услугами которого пользовались многие уездные помещики. Другой был роскошнее и имел родовой герб на дверце.
   Когда Маврикий вышел из кареты, Винц спускался по лестнице, держа в руке свой лекарский чемоданчик.
   - А, господин Апрелев! - сказал он, приподнимая шляпу-цилиндр, - давно не виделись. 
   - Что с князем? - сразу спросил Маврикий, которого охватило дурное предчувствие. 
   - Все плохо - сердце, печень, суставы, а теперь еще кровь изо рта. Подозреваю, что у него язва желудка, но точно утверждать не могу. Вечером постараюсь провести более тщательное обследование, там уже будет видно. Но самое удивительное в этом то, - добавил Винц, оглянувшись назад, - что завтра у него свадьба. Жених, так сказать! Сын хочет отложить свадьбу, а он все стоит на своем: завтра да завтра. Представляете? Человек одной ногой уже в могиле, но при этом мечтает о жене, как будто ему идет не восьмой десяток, а только восемнадцатый год. Ей-богу, смешно и досадно.
   - А чья эта карета? - осведомился Маврикий.
   - Какого-то вице-губернатора из Тулы, - приехал на свадьбу друга, - пропел Винц своим тенором, спускаясь дальше по лестнице, и, уже садясь в бричку, добавил: - Видимо, делать ему больше нечего в своей губернии!
   Владимир сидел в гостиной и читал письмо.
   - Ты слышал новость? - спросил он, вскакивая с места. - Под Лейпцигом состоялась грандиозная битва с Наполеоном. Пролилось море крови. Потери с обеих сторон не поддаются исчислению. Наши войска проявили чудеса храбрости. Император Александр вместе с солдатами почтил память погибших. Бонапарт же с остатками армии начал отступление во Францию. Час его окончательного разгрома уже совсем близок. Слава Императору! Слава России! Ура!
   Владимир ударил себя кулаком по колену.
   - Ах, как жаль, что меня там не было! Мне бы так хотелось разделить эту победу с моими братьями по оружию, - досадовал он, снова и снова заглядывая в письмо.
   - Не стоит жалеть, что тебя не было в этой мясорубке, - сказал Маврикий, присаживаясь.
   - Сразу видно, что ты не военный, а штатский. Что вы понимаете в военном деле? Какой гусар не мечтает участвовать в сражении, которое навсегда войдет в историю?
   - Многие не мечтают.
   - Значит, они не гусары, а кролики.
   - Не беспокойся, успеешь еще повоевать. На твой век, мне кажется, войн будет предостаточно. С падением Наполеона Бонапарты не переведутся. Закончится этот, появится следующий. Лучше помоги мне найти того, кто льет кровь здесь, в нашем бедном уезде.
   При этих словах Владимир громко захохотал.
   - Как же! Слышал, как ты обвинил Клементину в том, что она в сговоре с неким французом умертвила каких-то людей.
   - Как ты мог об этом узнать? - изумился Маврикий.
   - А я был у нее после тебя, - объяснил Владимир, у которого от смеха   выступили слезы.
   - Зачем?
   - Я ездил просить ее отложить свадьбу, так как отцу стало худо.
   - И что?
   - Она-то согласна, да вот отец продолжает упорствовать. Он только что накричал на меня, и я в бешенстве покинул его спальню. Пришел сюда, а слуга вслед за мной притащил это письмо.
   Маврикий рассказал собеседнику справедливость всех своих подозрений в отношении Болотниковой, при этом он также упомянул о пропавшем письме Ивана Матвеевича и о своем вчерашнем приключении в лесу.
   - При всем этом я убежден, - прибавил он в заключении, - что и анонимная записка к Афанасию Гавриловичу была именно от Озерова. Никто больше не мог ее послать, кроме него. 
   - А она, оказывается, подозревала меня... - словно про себя прошептал Владимир и усмехнулся.
   - Теперь она так не думает.
   - Еще бы она так думала после всех моих любезностей и снисхождений! Однако эти письма... Тут действительно есть над чем поразмыслить.
   - И что ты обо всем этом думаешь? - спросил Маврикий после небольшой паузы. - Кто это может быть?
   - Ну ты же видел его в лесу.
   - Он был в маске.
   - А по фигуре, походке, движениям рук, неужели он никого тебе не напомнил?
   - Ты так говоришь, будто он кто-то из моих знакомых. Да и не в том состоянии я тогда был, чтобы следить за его походкой. На вид он был высоким и достаточно крепким, и, кроме тебя, я здесь больше никого не знаю, который подходил бы под его телосложение. Слугу Болотниковой я, конечно же, во внимание уже не беру.
   - Надеюсь, ты не думаешь, что это был я? Впрочем, меня и без того уже подозревают.
   - Кто?
   - Да следопыт этот, что рыскает в наших лесах. Пуговицу он где-то нашел. Приходил спросить, не с моего ли мундира она оторвалась.
   - И что?
   - Прогнал я его ко всем чертям, а он, дурак, начал угрожать. Сказал, что в следующий раз придет со стражей.
   - Клементина действительно могла тебя видеть в тот вечер?
   - Да, - признался Владимир, - я тогда объезжал своего нового скакуна. А об убийстве этом я узнал только на следующий день. Честно. 
   Маврикий подумал и произнес:
   -  В том, что это не ты, я убежден.
   - Не стоит делать такие поспешные выводы, - Владимир хитро улыбнулся. - Слежку за мной ты уже учинил, а теперь, может, взглянешь на мундир?
   Маврикий не ответил и рассказал о происшествии, которое случилось в его доме позапрошлой ночью и о той записке, брошенной ему в окно накануне вечером. 
   - Да он, брат, серьезно за тебя взялся, - снова улыбнулся Владимир, покусывая нижнюю губу.
   - Значит, я - следующая жертва, - Маврикий налил из графина красное вино и присел напротив собеседника.
   - Здесь возникает еще один вопрос, - Владимир задумчиво посмотрел на графа.
   - Какой?
   - Селивановский Душегубец и тот, кто на тебя напал - это одно и то же лицо? Кто знает, может это был какой-нибудь разбойник или что-то в этом роде. 
   - Все может быть, - допустил Маврикий и, прищурившись, посмотрел на часы.
   Владимир молча прошелся по комнате...   
   - Что эта лесная ведьма, говорят, сказала? - он скрестил руки на груди и посмотрел на огонь, мирно пылавший в камине. - Что в этом деле замешана женщина? Да это просто бред сумасшедшей старухи. По крайней мере, Клементина Исаевна не может вызывать никаких подозрений. Она и сама порядком напугана.
   - Я совсем запутался и даже готов поверить, что все мои подозрения не что иное, как плод моей фантазии, - проговорил Маврикий, выходя из задумчивости.
   - Надо попросить помощи у губернатора. Другого выхода я не вижу.
   - Думаешь, у него есть дознаватель получше того, кто сюда послан? Да и мало это дело, как мне кажется, губернатора нашего беспокоит.
   Вошел слуга и доложил, что пришла княгиня Артанова.
   Татьяна Михайловна была чем-то сильно напугана. Она объявила, что видела кого-то среди деревьев, когда гуляла в саду. При этом она уверяла, что это был именно тот, кто проник в ее спальню в ту роковую ночь.
   - Я тут же рассказала это управляющему. Он бросился искать его, но никого не нашел, - говорила княгиня, все еще дрожа от страха. - Меня это, однако, ничуть не успокоило, и я решила немедленно приехать сюда. Ни за что не вернусь туда больше. Там меня преследуют и днем, и ночью.
   - Опять началось, - только и смог вымолвить Маврикий. 
   - И правильно сделали, - Владимир взял ее руку и нежно обнял. - Здесь, я надеюсь, вы будете в большей безопасности. 
   Дверь отворилась, и показался высокий статный старик в вицмундире, на котором блистали два золотых ордена.
   Владимир представил его как дальнего родственника, друга семьи и вице-губернатора Тульской губернии.
   - Не тот ли вы граф Апрелев, который поспорил с Алексеем  Андреевичем Аракчеевым? - спросил Вениамин Маркович, когда  гусар назвал имя графа.
   - Он самый, - подтвердил Владимир.
   - Я наслышан о вас и, должен признаться, что ваш поступок одобряют многие, с которыми мне приходилось говорить об этом, - произнес Вениамин Маркович, с интересом рассматривая Маврикия. - Граф Аракчеев очень своеобразный человек с грубым характером, он многим перешел дорогу и за это его сильно ненавидят как в столице, так и в провинции. Многие с нетерпением ждут возвращения Александра Павловича, надеясь, что он умерит пыл этого обезумевшего тирана, который почувствовал себя хозяином России.   
   - В таком случае ждать осталось недолго, так как после лейпцигского сражения закат Бонапарта стал совсем близок, - заметил Владимир.
   - Я думаю, что Бонапарт очень скоро восстановит свои силы и будет по-прежнему не по зубам союзной армии, - сказал Вениамин Маркович, присаживаясь. - Конец его, конечно же, наступит, но не уверен, что это произойдет так быстро, как нам бы того хотелось.
   - А я помню его молодым офицером, только что произведенным в генералы, - вмешалась в разговор княгиня. - Когда он появлялся на параде, парижанки не могли на него наглядеться. Он был для них недосягаемым кумиром, о котором можно только мечтать. О, они так обожали его и ненавидели эту старуху - так они называли Жозефину!
   - Однако, теперь они его проклинают, - вставил Вениамин Маркович, - он для них как...
   - Как Аракчеев для России, - подсказал Владимир.
   - Ну, вроде того, - усмехнулся вице-губернатор.
   - Ну, видимо, такие люди тоже нужны, - произнес Маврикий, - они приближают свои народы к их мечте.
   - А потом оставляют у разбитого корыта.
   - Но зато задают цели, вселяют надежды, намечают пути развития и... освещают, наконец, свой век.
   - Надеюсь, ты не причисляешь к ним и нашего Аракчеева? - спросил Владимир. - Наполеон есть Наполеон, о его добродетелях и пороках люди еще долго будут судить, но разве эта безродная обезьяна достойна хотя бы части таких похвал?
   - Я служил под началом этого человека и хорошо знаю его честную и неподкупную натуру. Только такие правители, как он, делали Россию сильной и преумножали ее славу. Так что, части таких похвал, он, безусловно, достоин.
   - Но ведь он нанес тебе жестокую обиду! - возмутился Владимир.
   - Да, - согласился Вениамин Маркович, - с вами он поступил отнюдь не как честный и благородный человек.
   - То, что я прав, он понял сразу. Если же это было не так, я сейчас в лучшем случае сидел бы где-нибудь в Шлиссельбургской крепости. Однако, он не мог пойти против людей, которым доверяет Император. Поступи он иначе, он поставил бы себя в очень затруднительное положение, так как тысячи глаз наблюдают за ним с разных концов Петербурга. Он остался бы наедине со многими врагами, даже в том здании, где он сидит, и я не уверен, что он бы победил.
   - Так вот как ты теперь заговорил, - Владимир с ухмылкой покачал головой. - Сразу видно, что ты соскучился по Петербургу.
   Маврикий хотел что-то сказать, но промолчал.
   - Возможно, вы правы, господин Апрелев, - Вениамин Маркович нарушил наступившее молчание, - но, позвольте нам все-таки считать его обезьяной?
   Князь и княгиня рассмеялись, даже Маврикий едва сдержал смех.
   - Как вам будет угодно, - сказал он, немного смутившись.
   Слуга возвестил, что обед подан.
   Все направились в столовую. За трапезой обсудили последние новости из заграницы. Вениамин Маркович еще расспрашивал о Селивановском Душегубце, о котором он был наслышан. Разговор также зашел об Отечественной войне и преследовании французов. Тут вице-губернатор сообщил, что, по его сведениям, еще несколько десятков французских солдат скрываются в разных уголках России.
   - У себя мы нашли двоих, которые под видом крестьян служили у одного помещика. Они притворялись глухонемыми. При задержании они оказали сопротивление и закололи одного ротмистра, который впоследствии умер в госпитале. Когда их под конвоем спровадили в Тулу, одному, к сожалению, удалось сбежать. Его поиски продолжаются. Последний раз его видели в Суздале, и сейчас у нас есть основания полагать, что он мог уйти дальше на восток.
   - То есть, в нашу сторону? - спросил Владимир, взглянув на Маврикия.
   - Да, куда-нибудь в эти края, - сказал гость, поднимая бокал вина.
   При этих словах Маврикий задумался...
   - Это ужасно, - произнесла княгиня, прикладывая салфетку к губам. - Надо об этом сообщить губернатору, чтобы он его разыскал.
   - Он давно об этом уведомлен, - поспешил успокоить княгиню Вениамин Маркович, - только, между нами говоря, он ни к чему не годен. Его больше заботит собственное благосостояние, чем проблемы губернии. Я даже слышал, что на него был сделан донос в Петербург, однако, благодаря своим связям в столичных кругах, ему удалось выкрутиться. Но, уверен, он недолго просидит на своем месте, так как его судьба уже серьезно обсуждается на самом верху, - он поднял указательный палец вверх.
   - Неужели его дело дошло до самого Аракчеева? - догадался Владимир.
   - Вот именно, - подтвердил вице-губернатор.
   Маврикий встал и произнес:
   - Прошу простить меня, господа, но я вынужден покинуть вас по очень важному делу.
   - Но что случилось? - спросил Владимир, вставая.
   - Ничего особенного, просто нужно кое-что сделать.
   - Так ты приедешь завтра? - бросил ему вслед Владимир, когда граф  выходил из столовой.
   - Непременно, - отозвался тот и почти побежал по длинной анфиладе комнат княжеского дома и чуть не сбил с ног лакея, который с подносом в руке выходил из покоев только что уснувшего глубоким сном Афанасия Гавриловича.
    

 XI

   Воротившись в Дубраву, он сначала бросился в кабинет, взял пистолет и направился в комнату, в которой жил сын Ганса Генриховича, но там никого не было. Слуга доложил, что полчаса назад Гюнтер оседлал лошадь и куда-то поехал. Управляющий же был у себя: он сидел и что-то чертил карандашом на бумаге. 
   - Где ваш сын? - спросил Маврикий, входя.
   Ганс Генрихович снял очки и положил их на стол.
   - А что случилось?
   - Где ваш сын? - громче повторил граф свой вопрос.
   - Он уехал, - ответил Ганс Генрихович, вставая из-за стола.
   - Куда? В Пруссию?
   - Да, в нашу родную Пруссию.
   - Ганс Генрихович, я не верю, что это был ваш сын, - строго произнес Маврикий. - Я точно помню, как вы говорили восемь лет назад, что у вас нет детей. Вы от меня что-то скрываете, и я хочу знать, что именно?
   Ни один мускул не дрогнул на лице управляющего. Он, как всегда, стоял в своей обычной позе, закинув руки за спину.
   - Что ж, - вздохнул он и устало присел на стул, который стоял у стены, - игра, я вижу, уже окончена. Вы так упорно, с таким рвением искали все эти дни этого пресловутого Селивановского Душегубца, как будто вам за это собирались дать государственную награду. Вы искали его и не подозревали, что он находится у вас под носом.   
   - Я его найду, не беспокойтесь! Далеко он не мог уйти. Это ведь был беглый французский солдат, так ведь? Это его имел в виду Озеров?
   Управляющий посмотрел на графа и улыбнулся.
   - Нет, Маврикий Павлович, здесь вы ошибаетесь, это был не француз, а поляк, как и я. Вы хотите знать, кто Селивановский Душегубец? Тогда он перед вами. Посмотрите внимательно.
   Лицо Маврикия словно окаменело. Это признание настолько его поразило, что несколько секунд он не мог даже двигаться.
   - Вы? - изрек он тусклым голосом и медленно присел в кресло. 
   Управляющий кивнул, как будто признавался в чем-то обычном и естественном.
   - Меня зовут Велислав Чарнецки и, как я уже сказал, я родом из Польши, - начал рассказывать управляющий, когда на лице графа появились признаки жизни. - Вы, я думаю, в курсе, что нас, поляков, было немало в наполеоновской армии? Целый легион. Бонапарт дал нам надежду. Мы верим в него. "Бог делит свою власть с Наполеоном" - говорят у меня на родине, - он опять улыбнулся, и глаза его засверкали. - Мы с французами в одинаковой степени ненавидим Россию, и это теперь самое главное, что нас с ними объединяет. Как и подобает настоящим воинам, мы не щадили себя в битвах с русскими, которых мы резали, как свиней, - он плюнул перед собой, как будто упоминание о русских создало горечь у него во рту. - Я прошел и смоленское, и бородинское сражения, был в Москве и видел ее пожар. За два дня до ее оставления наш отряд был послан в тыл противника с секретным заданием. Однако мы попали в засаду к партизанам. Нескольким из нас удалось вырваться, в том числе и мне, и мы разбрелись по разным углам. Нас жестоко преследовали, и обратной дороги уже не было. Нужно было бежать вперед и постараться спасти свою жизнь. Я так и сделал и, хотя мои скитания не всегда были удачными, мне все-таки удалось выжить. Я был и в Туле, и Коломне, и Суздале, пока судьба не забросила меня в К-ю губернию. Знание языка мне сильно помогло, - он что-то вспомнил и громко захохотал. - В Суздале я даже женился на одной купчихе и жил с ней припеваючи целых три месяца, пока на меня не донесли городничему. Потом бежал сюда и жил в лесу: то один, то с крестьянами, то с монахами. Однажды приехал в здешний уездный город с крестьянами, стою на ярмарке, а ко мне подходит один мужик с бородой и говорит: "Что это вас, Ганс Генрихович, на ярмарку занесло? Или барин места вас лишил?". Кто такой этот Ганс Генрихович? Неужели он так похож на меня? Начал интересоваться и много чего узнал, даже его самого видел. Сам удивился - какая поразительная схожесть! Даже по росту подходил. Только он лысый, а я нет, только у меня шрам под левой щекой, а у него нет. Вот тогда и появился у меня этот план. Сама судьба решила спасти меня, - Велислав закинул ногу на ногу и весело посмотрел на графа. - Ганс Генрихович! Это было то, что мне нужно... Барин в Петербурге, с соседями почти не общается, а главное - как две капли похож на меня. Какое везенье, не правда ли? О, это, я вам скажу, еще та находка! Ну и, подкараулил я его, когда он вечером возвращался с полей. Привел его в лес, приставил нож к горлу и заставил все рассказать. Потом перерезал ему горло, бросил в яму и закопал под березой. Хорошее место: кругом лес, рядом ручей, птички поют. Что еще нужно для вечной жизни? - он снова залился хохотом. - Что дальше? Дальше я надел его одежду, убрал лишние волосы на голове и повел ножом по шраму, чтобы на нем появилась свежая рана. Вскочил на лошадь и помчался в Дубраву - в свои владения.
   - Но как, как могло так произойти, что тебя никто не разоблачил?! - в сердцах воскликнул Маврикий. - Возможно ли это?
   - Только Степка-балбес заметил, что я как будто немного изменился, но я сказал, что получил из Пруссии печальное известие о смерти матери и потому много пил и бранился с мужиками в кабаке, что надорвал себе голосовые связки и даже полез в драку. Вот и все! Больше никаких вопросов, никакого подозрения! Всю эту ночь я не сомкнул глаз: во-первых, нужно было проявить осторожность, а во-вторых - изучить все необходимые документы, чтобы быть в курсе всех дел в имении. Для меня это не составило никакого труда, так как я учился в университете в Варшаве, к тому же до прихода русских на наши земли у отца было поле, на котором он выращивал пшеницу, и нам, детям, часто приходилось помогать ему. Так что, кое-какие познания в агрономии у меня уже имелись. Оставалось лишь добавить ко всему немного артистизма. О, фортуна тогда точно была на моей стороне и у меня все пошло даже лучше, чем я предполагал. Но когда вы написали, что собираетесь вернуться, тогда меня действительно охватил страх. Одно дело крепостные с куриными мозгами, другое дело барин, да еще какой - служащий в Сенате! Однако мысль о том, что вас здесь давно не было и за это время и управляющий, и даже вы сами могли измениться, утешала меня. Кроме того, я знал, что новый управляющий был назначен за месяц да вашего отъезда в Петербург восемь лет назад. Не могли же вы, в самом деле, так хорошо изучить этого человека, чтобы обнаружить подмену после стольких лет отлучки? И я не ошибся. У меня даже не возникло подозрения, что вы о чем-то догадались. Только один раз, быть может, я был близок к провалу, - когда привел к вам Лешека и представил, как своего сына. Я просто забыл спросить у настоящего управляющего о его семье. Непростительная оплошность. Из-за этой мелочи я не успел доиграть свою роль до конца. Смешно и досадно.
   Велислав опустил голову и помолчал, о чем-то задумавшись...
   - Зачем вы убивали людей? - громко произнес Маврикий среди наступившего молчания.
   Только через минуту поляк как будто опомнился и вышел из своего оцепенения.
   - Почему я убивал людей? - переспросил он, выпрямляясь на стуле и скрещивая руки на груди. - Потому что по природе человеку свойственно защищать себя, чтобы остаться живым.
   - Но при чем тут монахи, кузнец, бедная крестьянская девушка? - закричал Маврикий. - Что вам, наконец, сделал добрейший Иван Матвеевич?
   - Добрейший? - насмешливо повторил Велислав. - Разве это слово к нему подходит? Он участвовал в нескольких войнах, и вы думаете, что его руки остались незапятнанными кровью?
   - Он убивал на войне, защищая отечество. Это совсем другое дело.
   - А я разве не на войне? Разве война с Наполеоном закончилась? Разве моя родина восстановлена и снова появилась на карте Европы? Если бы я сдался вашим властям, то меня тут же прикончили бы, как собаку.
   - Теперь тебя точно расстреляют, как собаку.
   - Я своими собственными глазами видел, как на площади в Суздале вздернули на веревке моего сослуживца. Так что, не будь я Селивановским Душегубцем, меня все равно ожидала бы та же участь. Вы думаете, что я не знаю, что это такое - сдаться на милость русским? Когда ваши солдаты вторглись в нашу деревню, они вырезали целые семьи, не щадя даже детей и стариков. Бедная моя мать! - продолжал он в отчаянии. - Бедная сестра! Их закололи в поле, когда они готовили обед для отца и братьев. Перед тем как убить, над сестрой надругались... - он закрыл лицо руками и зарыдал.
   Было странно видеть, что этот человек, после всех его злодеяний, сохранил в себе способность на такие трогательные движения души. Однако, эта сентиментальная сцена продолжалась недолго. Поляк, как будто постыдившись своей слабости, быстро справился с нахлынувшими чувствами и вернул свое невозмутимое спокойствие.
   - Однажды, прогуливаясь в лесу, я встретил барышню и влюбился в нее с первого взгляда, - продолжил Велислав, глубоко вздохнув. - Что-то было в ней тогда, я не мог не влюбиться... Мне всегда нравились женщины с характером, а Клементина показалась мне настолько же мужественной, насколько и красивой.
   Граф вопросительно посмотрел на лжеуправляющего.
   - Какая Клементина? - еле слышно спросил он.
   - Клементина Исаевна Болотникова, - спокойно ответил Велислав и лукаво улыбнулся.
   Маврикий сидел, словно его поразила молния...
   - После нескольких встреч она не только ответила мне взаимностью, она даже отдалась мне, - излагал далее Велислав, наслаждаясь тем, как больно его слова ранят Маврикия. - Однажды в лесу нас увидел тот кузнец... и мне пришлось убить его. Только удалось мне это сделать лишь через неделю. А за это время, как потом оказалось, он успел сообщить об этом Озерову, а тот рассказал отцу Клементины. К тому времени у нас с ней уже был план, который состоял в том, чтобы  завладеть имением князя Крамского. Никто не должен был помешать нам осуществить его. Так что, Ивану Матвеевичу суждено было разделить судьбу несчастного кузнеца.
   - Так вот оно что! - Маврикий ударил кулаком по столу. - Какой я был глупец!
   - Не корите себя, Маврикий Павлович! Не вы один, все были нами одурачены, а тех, кого невозможно было обвести, мы отправили на тот свет.
   - И ее родителей тоже?
   - К сожалению, да. Они могли нам помешать больше, чем остальные, так как ее отец собирался все рассказать князю и расторгнуть помолвку, а еще написать вам письмо.
   - Они знали, что ты самозванец?
   - Конечно, знали. Кузнец услышал наш разговор, когда мы, утомленные ласками, лежали на траве и обсуждали наш план (Мы тогда беседовали на французском, и, видимо, поэтому меня ошибочно приняли за француза). Жаль, что я тогда не смог его догнать: он был молод и бежал быстрее меня, - поляк налил себе воду из графина, осушил стакан и продолжил: - Еще в Москве мне в руки попал пузырек с ядом, и я сохранил его на всякий случай. Когда меня взяли в плен под Тулой, я не принял его потому, что меня схватили внезапно, а потом мои руки были связаны и я не смог достать его из кармана. Однако, это хорошо, что так вышло. Прими я тогда этот яд, меня бы уже не было в живых, а так мне удалось сбежать. Но, тем не менее, яд Борджиа, а это была именно кантарелла, мне все-таки пригодился. Клементина подсыпала его в освященную воду из церкви, которую пили ее родители на ночь, и они тихо и спокойно покинули этот бренный мир.
   - Как это все ужасно! - воскликнул Маврикий, поднеся руки к вискам и вставая. - И ты так спокойно об этом говоришь, как будто докладываешь о количестве перемолотого зерна... Как могла земля породить такого злодея, как ты! И как Клементина могла на такое решиться! Откуда в ней столько жестокости?
   - Влюбленная женщина способна на многое, Маврикий Павлович, - сказал Велислав, тыкая пальцем на огарок в подсвечнике, - вам это должно быть известно. Или нет? - он поднял на него глаза и ухмыльнулся. - Что касается монахов, то они где-то заметили меня и узнали во мне Гришку, что жил с ними в Покровском монастыре (Я тогда назвался этим именем). Они пришли ко мне и потребовали прекратить это бесовское притворство, иначе будет худо -  донесут на меня властям. Когда эти чертовы келейники отправились обратно, я последовал за ними. В глубине леса я накинулся на них ножом: одному вонзил его в сердце, а другому перерезал горло. Но перед тем как прикончить, я заставил его признаться в том, кому еще известна моя тайна. Инок целовал крест и говорил, что об этом знали только они вдвоем и никому больше не сообщали.
   - Ну а чем же провинилась перед тобой крестьянка из Полесья? - процедил Маврикий, крепко сжимая пистолет в кармане.
   - Она была моей любовницей, - промолвил он, словно сознавался в самом обыкновенном поступке, - но с появлением Клементины в моем сердце не оказалось для нее места. 
   - И за это ее нужно было убить? 
   - Меня начали терзать смутные сомнения, что она могла что-нибудь заподозрить за время нашего деревенского романа, - спокойно объяснил Велислав. - Да и время было подходящее - убийство можно было списать на Селивановского Душегубца.
   - Которым ты и являлся!
   - Да, которым я и был.
   Маврикий подошел к окну: октябрьское солнце клонилось к закату; вдали в виде черных точек пестрели деревни; купол сельской церкви сверкал золотым блеском; между полевых борозд шли мужики...
   - И каков был ваш план? - среди наступившей паузы прозвучали отчетливые слова графа. - Выдать Клементину за князя, подсыпать ему яд, избавиться от Владимира, а потом...
   - А потом продать имение и уехать в Польшу, - подсказал поляк. - Разве не лучше приехать на родину богатым человеком, чтобы начать новую жизнь с красивой женщиной?
   - Построить счастье на пролитой крови невинных людей?
   - Русские убили всю мою семью. Мои родители, сестра и братья были так же невинны, - дрожащим голосом произнес Велислав и поднялся. - Я жаждал мести. Благодаря великому Наполеону у меня эта возможность появилась. Я отомстил. От моей руки полегло немало русских людей. Но, если по справедливости, то мне полагается гораздо больше, чем я смогу отсюда унести.
   - Ты страшный человек. Ты достоин более суровой кары, чем те наказания, что на протяжении веков придуманы человеком... Я одного не могу понять, - присовокупил граф, посмотрев на его правое плечо, - почему ты напал на меня в лесу? Если ты хотел меня убить, то для этого у тебя была куча возможностей.
   - Я и не думал вас убивать, - отрезал Велислав. - Зачем? Ваша смерть была бы для меня совсем не выгодна. Я лишь хотел напугать вас, чтобы вы оставили свои попытки найти убийцу. А за рану не беспокойтесь, - он указал глазами на плечо, - это всего лишь царапина.
   - А зачем было пугать бедную Татьяну Михайловну? Или это тоже входило в ваши планы?
   - Это был не я, а Лешек. Он просто в темноте перепутал свою комнату со спальней княгини.
   - То есть Гюнтер, которого ты выдавал за своего сына?
   - Да.
   - И он, конечно же, поляк?
   - Причем родственник самого Казимира Пулавского.
   - И где он теперь?
   - Уехал.
   - Куда?
   - В Польшу, -  с гордостью произнес Велислав. - Я дал ему денег, коня и все, что может пригодиться в пути.
   Маврикий достал пистолет. Велислав усмехнулся.
   - Вы хоть пользоваться им умеете?
   - С такого расстояния вряд ли промахнусь.
   - Что вы собираетесь сделать? - спросил поляк, продолжая улыбаться.
   - Я хочу сдать тебя властям, чтобы ты понес заслуженное наказание. Надеюсь, что тебя будут четвертовать, потому что виселица или расстрел слишком мягкое для тебя наказание.
   - Вы этого не сделаете, Маврикий Павлович.
   - Почему?
   - Потому что вы умный человек.
   - По-твоему, я должен с почестями отправить тебя в Польшу, да еще с Клементиной и имением князя в придачу?
   - Вы сдадите меня этой поганой власти, которая самым возмутительным и несправедливым образом обошлась с вами, когда вы хотели наказать зло?
   - Ты и об этом знаешь?
   - Я подслушал тогда ваш разговор с Иваном Матвеевичем, - признался он. - Мне надо было знать, имел ли он какие-либо подозрения насчет меня и скажет ли он вам об этом.
   Маврикий на миг задумался и спросил:
   - Это ты выкрал его письмо к губернатору?
   Велислав кивнул.
   - Вернее, это сделала Клементина.
   - Это невероятно!  Почти месяц я жил под одной крышей с самим дьяволом, который теперь прикидывается бледным ангелом и пытается убедить меня в том, что имел право лить кровь своих жертв. Поганая власть?! - Маврикий сделал шаг с поднятым пистолетом в руке. - Кто ты такой, чтобы судить об этой власти? Эта власть победила Наполеона, эта власть теперь освобождает Европу от этого деспота, эта власть ищет тебя и других негодяев по всей стране, чтобы наказать за ваши злодеяния на русской земле. И после всего этого у тебя хватает наглости назвать эту власть поганой?
   В эту минуту в дверях появился слуга и доложил, что некий господин из губернского правления желает видеть графа.
   Маврикий запер дверь на замок и направился в гостиную, где нашел молодого человека в вицмундире, который представился помощником губернатора по особо важным делам.
   - Мне велено сообщить вам, Маврикий Павлович, - официальным тоном произнес молодой человек, - что в отношении вас начато следствие по делу о клевете в связи с хищением средств, выделенных на обмундирование петербургского гарнизона.
   У Маврикия помутнели глаза, закипела кровь, с бешеной силой застучало сердце. Он едва устоял на ногах.
   - Этого не может быть, - вырвалось у него, наконец. - По распоряжению высшего начальства это дело было окончательно  прекращено.
   - Дело возобновили по вновь открывшимся обстоятельствам, - пояснил чиновник и подал графу документ с предъявленным ему обвинением. - На следующей неделе вас ждут в Сенате. В случае если вы добровольно не явитесь, губернатору приказано доставить вас в принудительном порядке. Желаю удачи! - чиновник отвесил поклон и вышел.
   Маврикий несколько раз прочел обвинительный акт и не мог поверить, что он составлен здравомыслящим человеком. Его, кто не отступился от буквы закона и выявил крупное хищение государственных средств, теперь обвиняли в навете на высокопоставленных особ, которые, как отмечалось в документе, "честно справляют государеву службу".
   Маврикий бессильно опустился в кресло и закрыл глаза рукой. Это известие настолько ошеломило и вывело его из терпения, что он на несколько минут забыл все, что услышал в кабинете управляющего.
"Я бежал сюда от величайшей несправедливости, через которую мне пришлось пройти и с которой не смог смириться, - думал он, комкая в руке лист бумаги, - а теперь, оказывается, что это не конец и мне предстоит еще раз доказывать свою честность и правоту, о чем всем уже давно известно. Это нужно тем, у кого не осталось ни стыда, ни совести, кто пытается за мой счет спасти свою шкуру... Посмеяться разве надо мной задумали? На позор разве я им достался? Мало им того, что я уже пережил? Так нет, им хочется, чтобы я вечно страдал, чтобы всегда чувствовал свою вину перед ними из-за того, что помешал им навороваться за чужой счет. О, как это низко! Вот что значит быть честным в этой стране! Сначала над тобой посмеются, потом изведут так, что пожалеешь о том, что когда-то появился на свет. И все потому, что ты честнее и лучше их...".
   Так просидел он около получаса.
   За окном уже сгущались сумерки. Поднявшийся ветер качал вершины тополей; ветки растущей под окном ивы терлись об стекло...
   Слуга зажег свечи, задвинул шторы и вышел.
   Вдруг Маврикий встал, кинул комок бумаги в камин и быстрыми шагами вышел из гостиной. Когда он отпер дверь, поляк по-прежнему сидел на стуле у стены с задумчивым лицом.
   - Зажги свечу! - приказал Маврикий и присел за стол, на котором лежали разные справки, отчеты и другие бумаги.
   Через мгновение комната озарилась светом.
   - Что случилось? - спросил Велислав, пристально глядя на графа. - На вас лица нет. Неужели Наполеон взял Петербург? Или же в Селиванове вновь совершено убийство?
   Маврикий крепко сжал в руке перо и произнес:
   - У меня есть для тебя задание. Если выполнишь его, я готов закрыть глаза на все твои прегрешения и отпустить тебя на все четыре стороны.
   - Ого, - фыркнул поляк и выпрямился. - Что же такое случилось за те полчаса, что вас не было?
   - Кое-что случилось, - ответил Маврикий и немного помолчал, собираясь с духом. - Ты должен поехать в Петербург и убить одного человека. Его имя, адрес и все остальное, что тебе необходимо знать, будет сообщено позднее. Принесешь мне безымянный палец с его левой руки с золотым перстнем, сможешь беспрепятственно уехать отсюда.
   Велислав не верил собственным ушам. Он даже потер глаза, как будто собирался убедиться, что это не мираж. Неужели это говорит Маврикий Павлович, который не обидит даже мухи!
   - Вы действительно Маврикий Павлович или его призрак? -        спросил он, устремив на него удивленный взгляд и протягивая вперед руку, словно хотел пощупать его.
   Маврикий поднялся и, резко замахнувшись, ударил его кулаком по лицу. Тот еле усидел на стуле, сплюнул, обеими руками стиснул челюсть и спросил:
   - А что он такого сделал, чтобы раньше времени отправиться на тот свет? Это из-за того дела, по которому вы повздорили с Аракчеевым?
   - Это не твоего ума дело, - отчеканил Маврикий и снова взял перо.
   - А как же свадьба? - злодей криво улыбнулся.
   - Свадьбы не будет. Я не дам совершиться вашему плану. Ты напишешь Болотниковой записку, в которой попросишь ее под любым предлогом отложить венчание. А когда вернешься из Петербурга, исчезнешь вместе с ней. Если она, конечно, согласится.
   Маврикий подал ему перо и бумагу.
   - Пиши!
   - Что писать?
   - Я, такой-то такой-то, сознаюсь в убийстве таких-то таких-то, там-то и там-то. Укажи свое настоящее имя и дату.
   - Не стану я этого писать! - Велислав бросил перо на стол.
   Маврикий взял пистолет и взвел курок.
   - У тебя три секунды, чтобы передумать, - произнес он и прицелился. - Раз, два...
   - Ну, хорошо, хорошо, - Велислав потянулся за пером и начал писать быстрым, размашистым почерком. - Вы думаете, что, если у вас останется мое признание, я непременно выполню ваше поручение и вернусь? - он оторвал глаза от бумаги и исподлобья взглянул на графа.
   - Ты вернешься хотя бы ради Клементины, если действительно ее любишь. Да и вообще, разве у тебя есть выбор? Когда я отдам эту бумагу властям, тебя будут искать по всей Империи, в том числе и в несуществующей Польше.
   - А если я сбегу к Наполеону во Францию?
   - Не думаю, что он сможет долго защищать тебя.
   Через несколько минут и признание, и записка к Болотниковой были готовы. Маврикий прочитал их и сунул в карман.
   - Предупреждаю тебя, Велислав Чарнецки, - сказал Маврикий,  обернувшись у двери, - если попытаешься перехитрить меня, сам же от этого пострадаешь. И очень жестоко. Я теперь слишком хорошо тебя знаю, чтобы быть неосторожным. Если же, все-таки, со мной что-нибудь случится, то этот документ все равно попадет в руки тех, кто с тобой беспощадно расправится. И тогда тебе напомнят не только селивановских жертв, но и Смоленск, Бородино и даже сожженную Москву.
   Велислав встал, подошел к графу и, словно священник, сжалившийся над грешником, тихо произнес:
   - А вы сильно изменились, Маврикий Павлович. Что же с вами случилось? Признаюсь, мне вас искренне жаль.
   - Учителя были хорошие, - ответил Маврикий и вышел.


  XII

   Рано утром Маврикий отправил Велислава в Петербург, снабдив его всеми необходимыми инструкциями и деньгами. Потом, проведя около двух часов за бумагами, он стал переодеваться для поездки в Староселье. Он уже поправлял шляпу перед зеркалом, когда вслед за лакеем вошла княгиня Артанова.
   - Вижу, ты собрался на свадьбу, - сказала Татьяна Михайловна, подавая ему руку и странно улыбаясь. - Помнится, ты говорил, что она не состоится. Да и про Селивановского Душегубца что-то ничего не слышно.
   - У меня были недостоверные сведения, - пробормотал Маврикий, стараясь не смотреть в глаза княгини. - А свадьба действительно может не состояться. Почему - скоро узнаем.
   - Скоро мы много чего узнаем, но только не это.
   - О чем это вы? 
   - Венчание князя с Болотниковой уже состоялось, - торжественно сообщила княгиня, снимая перчатки.
   - Как состоялось?! - Маврикий машинально снял шляпу и уставился на гостью.
   - Это произошло совсем неожиданно, - она села на диван и замахала веером. - Как только мы вышли из церкви, в которой я еле удержалась на ногах и чуть не упала в обморок от запаха ладана, я тут же примчалась сюда. Вениамин Маркович был так добр, что предоставил мне свой экипаж. Кстати, ты знал, что он вдовец? Он такой интересный, такой благородный мужчина! Я его просто обожаю! 
   - Этого не может быть! - воскликнул Маврикий с таким лицом, что княгиня чуть не перепугалась.
   - А ты познакомься с ним поближе: играет на скрипке, разбирается в немецкой живописи, совершил путешествие в Индию...
   - Я про эту чертову свадьбу!.. Как, как это случилось?
   - А, ты про свадьбу? Ну, так слушай! На рассвете меня разбудил какой-то шум в доме: крики, беготня, скрип дверей... У меня душа чуть не ушла в пятки. Думаю: "Неужели этот душегубец и здесь не оставит меня в покое?". А потом слышу голос Владимира за дверью. Набралась смелости и открыла. Он стоит во всем параде: мундир, эполеты, перчатки, ну хоть на императорский бал вези. Спрашиваю у него: "Что это за переполох в доме?", а он отвечает, что рано утром прискакал нарочный от настоятеля и сказал, что венчание необходимо провести как можно раньше, так как духовенство отмечает сегодня какой-то православный праздник и все священники будут заняты какими-то другими делами. "Боже мой, - сказала я и хватилась за сердце, - кто идет венчаться в такую рань!". Делать было нечего. Я быстро оделась и, даже не позавтракав, поехала в церковь. Жених и невеста были так красивы и счастливы, что я всплакнула от умиления, глядя на них. Когда все кончилось, и мы вышли, Афанасий Гаврилович, вопреки всем ожиданиям, заявил, что вечером желает устроить бал в честь своей молодой жены. И тут же распорядился, чтобы были приглашены, помимо уездной знати, гости из города - и губернатор, и предводитель дворянства, и какой-то важный генерал. В общем, планы изменились, и теперь все будет, как надо. Поэтому я решила съездить к себе и забрать еще одно платье. Не могу же, в самом деле, весь день ходить в одной одежде. К тому же, если состоится бал и приедет губернатор...
   Маврикий был взбешен. Он позвал Степана, чтобы еще раз убедиться в том, что письмо Велислава было вручено Клементине лично в руки. Когда слуга снова это подтвердил, он бросился в кабинет управляющего. Не было сомнений - венчание было нарочно ускорено, чтобы помешать ему расстроить это бракосочетание. На столе он нашел записку. В ней Велислав писал, что если он сдаст его властям или каким-нибудь образом постарается помешать его планам, то он отправит в Петербург письмо, копия которого лежит на столе. При этом он призывал его к благоразумию и не совершать поступки, за которые ему придется дорого расплатиться. Дрожащей рукой Маврикий коснулся письма. В нем душегубец сообщал петербургскому чиновнику, что граф Апрелев, у которого он состоит в качестве управляющего, наказал ему убить его и привезти в знак доказательства безымянный палец с его левой руки. В подтверждение своих слов он приводил его адрес, служебное положение, а также места, которые тот преимущественно посещает. Был даже упомянут дом некой баронессы Паль, с которой заклятый враг Маврикия втайне поддерживает любовную связь.
   Это был удар в спину. Попади это письмо в руки того, кому оно адресовано, и тогда не миновать нового скандала. В условиях, когда ему и стоящим за ним недоброжелателям не за что больше ухватиться, чтобы навредить Маврикию, кроме как словесно обвинять его в клевете, это письмо стало бы бесценной уликой, которую можно пустить в ход. И если это случилось бы, то можно было пострадать даже от одной шумихи. Еще и до Аракчеева могло дойти.
  Граф в ярости опрокинул стол, и бумаги разлетелись по всей комнате...


  XIII

   Когда Маврикий приехал в Староселье, уже вовсю гремел бал. Оркестр наполнял огромную залу с громадными люстрами и паркетным полом звуками упоительной музыки.
   Собрались все именитые представители уездного дворянства. Присутствовал губернатор и другие высшие чины губернского правления. Среди очаровательных дам мелькали также гусары. Кавалеры и дамы танцевали вальс...
   Вениамин Маркович и Татьяна Михайловна составляли центр кружка, в котором велась оживленная беседа. Афанасий Гаврилович, помолодевший лет на десять, в роскошном черном фраке, словно французский король времен маркизы де Помпадур, восседал в кресле и, как орел, сидящий на вершине скалы, устремлял свой взор то в одну, то в другую сторону. Рядом с ним сидел губернатор с бокалом в руке и что-то нашептывал супруге, которая мило улыбалась, глядя на танцующих. Клементина в белом подвенечном платье с позолоченной фатой стояла у окна, окруженная дамами и офицерами. Владимир в своем парадном мундире, с напомаженными волосами и немного скучающим лицом, стоял и беседовал с графиней Заметовой, которая после смерти мужа ушла в монастырь, но через два месяца вернулась и продолжала свою богатую и разнообразную светскую жизнь.    
   Музыка разрасталась. Через открытые окна дул легкий освежающий ветерок. Слуги в голубых ливреях разносили шампанское...
   Маврикий, войдя в зал, направился в ту сторону, где стояла невеста. Ни с кем не здороваясь и никого не замечая, он подошел к Клементине и произнес:
   - Ну что, добилась своего? Стала, наконец, княгиней Крамской? Из грязи в князи! Интересно, что ты приготовила для мужа и пасынка?
   Клементина побледнела, как смерть. Люди ахнули. Гул возмущения прошелся по публике и достиг уха Афанасия Гавриловича. Эта сцена начала привлекать всеобщее внимание...
   - О чем это вы, Маврикий Павлович? - произнесла Клементина и заставила себя улыбнуться. Она, словно обиженный ребенок, глядела на окружающих, как будто ища у них защиты.
   - О том, что мне все известно! - закричал Маврикий.
  Губернатор перевел взгляд на графа и произнес:
   - Что там за шум?
   Владимир оставил собеседницу и протиснулся сквозь толпу к месту драмы.
   - Да, я все знаю, - продолжал Маврикий, с каждым словом возбуждаясь все сильнее и сильнее. - Вы с моим управляющим, который на самом деле является самозванцем, загубили жизни неповинных людей. Он и есть тот Селивановский Душегубец, которого нам никак не удавалось найти, - обратился он к публике. - Они любовники и действовали сообща. Смерть ее родителей была не случайной, - Маврикий направил на нее указательный палец. - Она подсыпала им яд и убила. А за их смертью последовали все остальные, в том числе и смерть небезызвестного вам Ивана Матвеевича.
   - Боже мой! Он обвиняет меня в убийстве родителей! - Клементина закрыла лицо и заплакала.
   В толпе раздались возгласы. Все начали перешептываться. Музыка медленно затихла...
   Владимир схватил его за плечо.
   - Что ты, черт побери, несешь?! - произнес он сквозь зубы. - Идем отсюда! - он потянул его за собой.
   - Нет, я должен закончить, - Маврикий вырвался и поднял руку вверх. - Слушайте меня все! - воскликнул он, и голос его раздался по всей зале. - Это очень опасная женщина. Она хочет уничтожить род Крамских, забрать все их наследство и уехать со своим любовником в  Польшу. Ради этого они и совершили эти убийства, чтобы никто не смог им помешать. Сначала она пыталась вызвать у меня подозрения в отношении Владимира, сказав, что видела его в тот же вечер и в том же самом месте, где убили Озерова, однако после передумала его чернить. Она, кажется, поняла, что если с ним что-то случится, их свадьба с князем может не состояться. А этого никак нельзя было допустить. Ваше превосходительство! - обратился он к губернатору. -  Убийцу зовут Велислав Чарнецки. Сегодня утром он куда-то исчез. Далеко он не мог уйти. Велите его поймать. Нельзя больше допустить, чтобы он жил и продолжал делать свои мерзости. А вместе с ним бросьте в темницу и ее! Она такой же душегубец, как и он. В ней проснулась кровь ее предка и ей нужны жертвы...
   Клементина вся в слезах выбежала из залы. Афанасий Гаврилович, который до сих пор молчал от изумления и не мог произнести ни слова, подошел к оратору и тихо обнял его.
   - Успокойтесь, батюшка Маврикий Павлович! - сказал он, с отцовской нежностью гладя своей старческой рукой его затылок. - Вы слишком переутомились и оттого запутались в мыслях. Это скоро пройдет.  Поднимитесь наверх и отдохните. Я велю позвать доктора, он даст вам успокоительные капли, и вы через час-другой снова обретете ясность ума. Пойдемте голубчик, пойдемте! - он взял его за руку и хотел проводить до лестницы, но Маврикий остался недвижим.
   - Я говорю правду, Афанасий Гаврилович, - Маврикий отступил на шаг. - Записка, которую вы тогда получили, была от Ивана Матвеевича. Он хотел предупредить вас о грозящей вам опасности, если вы не откажитесь от этого брака, который принес нам столько бед и несчастий.
   - Это невозможно, - сказал князь, разводя руками. - Ты сам не знаешь, что говоришь, мой мальчик.
   - Я сама видела этого ужасного человека, - вдруг вставила Татьяна Михайловна. - Так это был твой управляющий? В таком случае вполне понятно, как он оказался в моей спальне в ту тревожную ночь.
   Кто-то хихикнул.
   Губернатор приблизился и произнес:
   - Вам действительно лучше показаться доктору, граф. Если у вас белая горячка, то с этим шутить не стоит. 
   Вдруг Маврикий заметил среди толпы Велислава, который стоял с шампанским в руке. На нем были парик и усы, но Маврикий узнал бы его из тысячи. Граф зашагал в его сторону. С каждым его шагом толпа раздвигалась, освобождая дорогу. Наконец, он остановился перед ним лицом к лицу. 
   Когда прошла минута молчания оба внезапно схватились за пистолеты и направили их друг на друга... Толпа в ужасе отпрянула. У князя задрожали ноги и его усадили в кресло. Княгиня Артанова упала в обморок. Губернатор спрятался за спинами предводителя уездного дворянства и капитан-исправника. Один Владимир стоял на своем месте и пытался утихомирить дуэлянтов.
   - Что вы делаете? - говорил он, смотря то на одного, то на другого. - Прекратите это безумие! Не забывайте, где вы находитесь!
   - Ну, что вы теперь скажете? - произнес Маврикий среди воцарившегося безмолвия. - Опять скажете, что у меня белая горячка, и я вижу мираж? Вот он! Полюбуйтесь на нашего знаменитого душегубца. Он поляк и прибыл сюда с французами, чтобы отомстить русским за убийство своей семьи. Сбежав из плена под Тулой, он по воле судьбы оказался в наших краях. Из-за сходства внешности с моим управляющим, он убил его и в течение пяти месяцев выдавал себя за него. Войдя в любовную связь с Болотниковой, у него созрел план прибрать к рукам имение князя Крамского. Все убийства, случившиеся в Селиванове и его окрестностях, были совершены им, чтобы сохранить свою тайну и осуществить свой дьявольский замысел. А ваша невеста, Афанасий Гаврилович, которая только что изображала из себя невинную овцу, активно и во всем ему помогала. Даже родителей своих умертвила ради него, чтобы они не помешали ее браку с вами. А после этой свадьбы, на которой вы сегодня веселитесь и пляшете, они планировали убить отца и сына, а затем, продав имение, уехать из страны. Вот так этот злодей хотел отомстить русским.
   - Да, я подтверждаю, что одному из пойманных в нашей губернии  французских солдат удалось сбежать, - выступив вперед, произнес Вениамин Маркович. - Мы его давно ищем. По нашим данным, он скрывается в этой или соседней губернии, - он сделал небольшую паузу и прибавил: - Правда, мы думали, что он француз, так как арестованные говорили на этом языке. Но, видимо...
   - Довольно! - закричал Велислав и сделал шаг назад. - О, как я вас всех ненавижу! Ничтожные людишки! Свиные рыла! Жаль, что Наполеон мало поубивал вас. А ты! - он с ненавистью посмотрел на Маврикия, - ты, обвиняющий меня в великих прегрешениях, который не далее, как вчера, обещал закрыть глаза на все совершенные мною убийства, если я поеду в Петербург и убью некоего чиновника из Сената и в качестве доказательства его смерти привезу тебе его палец, разве ты лучше?! Да ты страшнее меня! Я-то убивал из мести за свою семью, за свой народ, за мою родину, наконец, которую вы уничтожили, а ты хотел убить человека только потому, что он обвинил тебя в клевете. Если ты честный человек, то скажи перед всеми, что ты лучше меня. Ну, давай же! Молчишь? - поляк громко и протяжно захохотал. - Зачем надо было приходить сюда и устраивать эту сцену? Не сиделось тебе, что ли, в своей Дубраве? Сам напросился. Теперь можешь считать, что твое письмо уже отправлено, куда следует. Так что, Маврикий Павлович, ехать в Петербург вам все-таки придется!
   В огромной зале снова наступила гробовая тишина. Все оглядывались на Маврикия...
   - Клементина! - оглушительно произнес Велислав и отступил еще на два шага.
   В зал вбежала новоявленная княгиня Крамская и бросилась к нему. Увидев ее рядом с ним, князь прижал руку к сердцу и тихо скатился на пол. Когда к нему подбежали, он лежал без сознания. Это был сон, только вечный. Раздались крики. Несколько женщин лишились чувств. Губернатор шепнул стоявшему рядом генералу, что надо бы запросить помощь у Петербурга.
   Маврикий медленно опустил пистолет. Велислав с Клементиной попятились к выходу.
   - Назад, назад! - кричал убивец, когда Владимир и другие задвигались.
   Выйдя из дома, они подбежали к первой попавшейся карете. За ними на лестницу выбежали офицеры. Владимир сделал выстрел, но промахнулся. Ответным огнем Велислав ранил одного гусара, потом вскочил на козлы и сбросил оттуда только что очнувшегося от дремоты кучера. Клементина быстро захлопнула за собой дверь, и запряженная четверней карета направилась к воротам.
   Сгущались сумерки. Накрапывал дождь. Карета губернатора стремительно мчалась по длинной княжеской аллее. Деревья, словно махая им на прощание, гнули на ветру свои темные вершины...


  XIV

    Был конец апреля. Петербург медленно пробуждался после затяжной зимы. По Неве проплывали корабли, широко раздув на ветру свои белые паруса. Вдали, сквозь рассеивающийся туман, открывался величественный вид Петропавловского собора. Со стороны здания адмиралтейства ехала черная карета в сопровождении нескольких всадников. На дворцовой площади маршировал кавалергардский полк.
   Маврикий стоял на набережной и поглядывал вдаль...
   Прошло полгода, как он вернулся в Петербург. Сам Аракчеев тогда заступился за него, и дело о клевете было замято. При выезде из города его экипаж догнал курьер и передал просьбу Алексея Андреевича явиться к нему для беседы. В разговоре с ним всесильный временщик предложил ему занять высокую должность в Собственной Его Императорского Величества канцелярии, на что Маврикий, после небольшого колебания, согласился.
   - Такие люди, как вы, граф, нужны России, - сказал тогда Аракчеев, похлопав его по плечу. - Я уведомлен о ваших действиях по разоблачению так называемого Селивановского Душегубца. Это в высшей степени похвально. Жаль, конечно, что этому негодяю удалось улизнуть, но мы его найдем. Я взял это дело под личный контроль. Его ищут по всей стране. Рано или поздно он понесет заслуженное наказание.
   Что касается письма Велислава, которое он якобы отправил в Петербург, то о нем ничего не было известно. По крайней мере, никто о нем не вспоминал. Возможно, что оно затерялось в дороге или вовсе не было отправлено. А ему самому удалось тогда уйти от погони и скрыться. Последний раз его с Клементиной видели в Козельске, но высланный туда отряд никого не нашел. Однако, через три месяца после их исчезновения появился слух, что они скрываются на той части территории Австрии, которая некогда принадлежала Польше. Для их поиска были задействованы полицейские службы этой страны, и даже гусарский полк, находившийся в то время во Франции под командованием Владимира (Он был назначен командиром сразу по прибытии полка из Петербурга в Саксонию). 
   В начале апреля пришло известие, что они пойманы на территории Венгрии. Отправившись туда по горячим следам, отряд Владимира настиг их в расположенной в горах маленькой деревушке. Они до последнего патрона отбивались в окруженной гусарами лачуге, а когда они кончились, Велислав заставил Клементину выпить яд, а сам вышел к своим преследователям с пистолетом в руке и с криком "Да здравствует Наполеон! Да здравствует Польша!" выстрелил себе в висок.
   А в Селиванове все было по-старому. Только люди уже не боялись выходить из дома и совершать прогулки по окрестностям села. После трагической свадьбы князя Крамского они почувствовали огромное облегчение, и их жизнь постепенно начала входить в свой обычный ритм.
   Со смертью отца, Владимир унаследовал все его состояние и считался чуть ли не самым завидным женихом во всей губернии. 
   Княгиня Артанова вышла замуж за Вениамина Марковича и переехала в Тулу. Там она продолжала блистать на светских приемах и любила рассказывать, как за ней охотился сам Селивановский Душегубец, который однажды даже проник в ее спальню.
   - Маврикий! - раздался сзади знакомый голос.
   Граф обернулся и увидел Владимира, который стоял в мундире полковника.
   - А я надеялся увидеть тебя еще три дня назад, - сказал Маврикий и крепко обнял старого приятеля.
   - Я немного замешкался в пути и не смог приехать раньше, как обещал, - весело проговорил Владимир. - Прибыл только вчера, а через два дня уезжаю обратно. Времени совсем мало, а дел много. Надо успеть и там, и здесь. Так что, я совсем замотался. Такова наша гусарская доля.
   - Знаю, вчера Аракчеев принимал тебя в штабе.
   - О, я там чуть не умер от страха, - пошутил Владимир. - Как ты можешь служить у него? Да лучше отправиться в Шлиссельбургскую крепость и сидеть там, на цепи, чем видеть его каждый день. 
   - Тихо, не то услышит, - с улыбкой произнес Маврикий, приложив палец к губам.
   - Да ты, брат, я вижу, здорово переменился с тех пор, как я уехал отсюда пять месяцев назад, - Владимир отступил на шаг и стал рассматривать графа. - У тебя такой важный вид. Сначала я даже подумал, не Аракчеев ли это стоит на набережной? Ох уж этот задумчивый, гордый взгляд! Ну, точь-в-точь как у Алексея Андреевича. Ей-богу! Ты мне так его напоминаешь.
   - Ты тоже не отстаешь, - заметил Маврикий, трогая аксельбанты на мундире князя. - Уже полковник. Командир гусарского полка. Гроза французов и их приспешников. Слышал о твоих подвигах и награждении. Сам Император, говорят, вручил тебе орден за храбрость. Молодец! Афанасий Гаврилович гордился бы тобой.
   При этих словах Владимир задумался.
   - Да, гордился бы...
   - Эта весть пришла три недели назад, - тихо сказал Маврикий. - Так, значит, Селивановского Душегубца больше нет?
   - Нелегко он нам дался, - Владимир приблизился к граниту и посмотрел на водную гладь. - Несколько раз мы были близки к его поимке, но ему каждый раз удавалось бежать. Ему как будто сам дьявол помогал. Сколько загубленных душ! Там он убил не меньше людей, чем здесь. Но в горах Венгрии его звезда закатилась. Перед тем как отправиться в ад он убил четырех моих солдат и одного ранил. Жаль, что мне не удалось взять его живым. Я тогда заковал бы его в цепи и отправил бы сюда, чтобы его четвертовали на площади при громких проклятиях толпы. Другой смерти он не заслужил. А он умер, как герой, из собственного пистолета и с именем Бонапарта на устах. Никогда, никогда себе этого не прощу... Из-за него я вынужден был пропустить капитуляцию Наполеона.
   С Невы подул холодный ветер. Паруса кораблей надулись сильнее, отчего судна поплыли быстрее. Стайка чаек поднялась с гранитного парапета и, немного покружившись над водой, села на дворцовую крышу. В Петропавловской крепости раздался пушечный выстрел...
   - Местные жители хотели сжечь вместе с ним и труп Клементины, но я не позволил. Она была похоронена по-христиански в местном кладбище. Ее лицо было прекраснее, чем в жизни, а глаза глядели так же выразительно, как в тот вечер, когда мы в последний раз танцевали на балу у предводителя уездного дворянства, - он достал из кармана орден в виде креста с позолоченными краями и усмехнулся. - Награда от Аракчеева за поимку Селивановского Душегубца, - он несколько раз подбросил его на ладони, а затем швырнул в воду.
   Еще немного поговорив, они расстались. У Маврикия не было желания вернуться на службу, и потому он сразу отправился на Фонтанку, где жил на казенной квартире. Скинув с себя шинель, он подошел к шкафу, повернул ключ и достал небольшую склянку с какой-то жидкостью. Затем подошел к окну, присел на подоконник и поднес ее к свету. В ней, сквозь прозрачное стекло, был виден человеческий палец с большим золотым перстнем...