Гитлер Глава 6. Сцена возрождения из пепла

—1—
Три дня после путча, который будит унизительно назван пивной путч. Гитлер скрывается в домике своих друзей Ханфшатангль. Он говорил жене Ханфштан-гля прежде:
- Что ими утром увидит новое прави-тельство Германии или меня мертвым.
Поэтому он и попытался сделать или показать, что он хочет делать, он под-нял пистолет чтобы покончить собой дать возможность жене Ханфштангля умалить этого не делать.
И только в тюрьме он понял, что на самом деле наступило то, что Троцкий объявлял звездный часа революционера, то есть возможность выступить на суде. И состоялся этот знаменитый суд.
Мюнхене начался судебный процесс над Гитлером и другими участниками неудав-шегося путча. Известие о том, что про-цесс этот будет публичным, помогло Гит-леру не поддаться отчаянию во время ареста. Уверенный в своем ораторском таланте, он усмотрел тут благоприятный случай, чтобы рассеять отрицательное впечатление, сложившееся о нем как о политическом деятеле, и задним числом обратить поражение в триумф. Обвинялись Гитлер, Людендорф, Рем, Фрик, Пенер, Крибель и ещё четверо, а Кар, Лоссов и Зайссер выступали свидетелями, и уже из самой этой своеобразной процессуальной конфронтации, едва ли соответствовавшей сложным перипетиям своей предыстории, Гитлер извлёк максимальную пользу. Он отнюдь не уверял суд в своей невиновно-сти, как это делали, к примеру, участ-ники капповского путча: там каждый клялся, что ничего не знал. Никто ниче-го не планировал и не хотел. Буржуазный мир был подавлен тем, что у них не нашлось мужества ответить за свой по-ступок, обратиться к судьям и сказать: «Да, мы этого хотели, мы хотели сверг-нуть это государство». Поэтому он от-кровенно признался в своих намерениях, но решительно отверг обвинение в госу-дарственной измене.
«Я не могу признать себя виновным, – заявил он. – Да, я признаю, что допу-стил этот поступок, но в государствен-ной измене я себя виновным не признаю. Не может быть государственной измены в действии, направленном против измены стране в 1918 году. Между прочим, госу-дарственная измена не может состоять в одной только акции 8 и 9 ноября – по меньшей мере её нужно усматривать в от-ношениях и действиях за недели и месяцы до этого. Если уж мы совершили государ-ственную измену, то я удивляюсь, что те, кто имел тогда такое же намерение, не сидят рядом со мной на этой скамье. Я, во всяком случае, должен отклонить это обвинение, пока моё окружение здесь не будет дополнено теми господами, ко-торые вместе с нами хотели этого по-ступка, оговаривали и подготавливали его до мельчайших деталей. Я не чув-ствую себя государственным изменником, я чувствую себя немцем, который хотел лучшего для своего народа».
Никто из тех, против кого была направлена эта атака, не мог ничем ему возразить, и таким путём Гитлер не только сделал из этого процесса «поли-тический карнавал», как писал один из современников, но и сам превратился из обвиняемого в обвинителя, в то время как прокурор неожиданно для самого себя был вынужден выступать в роли защитника бывшего «триумвирата».
Гитлер был хозяином положения дела в суде, нет он не обвиняемый он обвини-тель и обличитель тех, кто предал Гер-манию в ноябре 1918 как он думал преда-тели были еврей, он говорил:
— Иисус был истинным ариец и за это они его и распяли, я тоже истинный ари-ец, и они попробует упихнуть меня по дольше в тюрьму! Но вот что я вам скажу если вор украл твое добро, а ту у вора тоже украл свое добро то разве я вор?
Его заключительные слова:
— Я не считаю себя предателем, я счи-таю себя немцем, который хочет блага своему народу! — утонули в аплодисмен-тах толпы, заполнившей зал.
Фон Кар и Зейссер не могли состязать-ся с таким искушенным противником, но фон Лоссов, понимавший, что ноябрьские события поставили крест на его карьере, не намерен был сдаваться, тем более сейчас, когда его смешали с грязью, публично обозвав тросом. В его словах прозвучало презрение офицера и выскоч-ке-капрала, который смеет диктовать рейхсверу: «Он воображает себя немецким Муссолини или немецким Гамбеттой, а его приспешники видят в нем немецкого мес-сию», — но, по мнению его, фон Лоссова, «в политике Гитлер может претендовать не боле, чем на роль барабанщика. Пона-чалу небезызвестное красноречие госпо-дина Гитлера произвело на меня сильное впечатление. Но чем больше я его слу-шал, тем слабее оно становилось. Все его речи были об одном и том же, а суж-дения ничем не отличались от суждений любого самого заурядного немецкого националиста и обнаруживали полное от-сутствие чувства реальности». Фон Лос-сов несколько раз обвинил Гитлера в лживости и охарактеризовал его как «бестактную, ограниченную, скучную, по-рой и хамоватую личность, падкую на сантименты и, несомненно, примитивную».
Но Гитлер оказался на высоте положе-ния. Во время яростного перекрестного допроса он вывел генерала из терпения, и, при молчаливом попустительстве вед-шего заседание судьи, превратил свое последнее слово в проявление силы:
— Как мелкие умы… С первого дня я ду-мал о стократ более важном, чем по лу-чение портфеля министра. Я хотел стать разрушителем марксизма… И не из скром-ности делать я быть "барабанщиком"… То-го, кто рожден быть диктатором, не нуж-но заставлять быть им, ибо он сам к этому стремится. Не его влекут вперед, а он сам влечет за собой других.
Процесс длился двадцать четыре дня, сообщениями о нем пестрели первые поло-сы всех крупных немецких газет. Так Гитлер впервые получил доступ к аудито-рии в масштабе всей страны, и, в конце концов, добился своей цели, превратив ноябрьский провал в победу и восстано-вив веру в себя. Он вновь и вновь сры-вал аплодисменты, обращаясь к национа-листическим чувствам сидевших в зале. Вопреки всем свидетельским показаниям, Людендорф был оправдан. А Гитлер — при-говорен к минимальному сроку: пяти го-дам тюремного заключения.
Благодаря устроенному им на суде спектаклю, к тому времени, когда он вы-шел из тюрьмы, у него было преимущество перед всеми соперниками, претендовавши-ми на лидерство в фёлькиш группах, ибо он мог называть себя единственным чело-веком, дерзнувшим совершить путч, не снявшим с себя ответственность после «предательства» и, к тому же открыто заявившим, что он будет продолжать борьбу против ненавистной республики. Ни в чем так ясно не проявилась пропа-гандистская хватка Гитлера, как в том, что он, вместо того, чтоб замазать зло-получный путч, воздвиг на нем один из самых живучих мифов нацистского движе-ния. Ежегодно в годовщину путча он при-ходил в «Бюргербраукеллер» и на Одеонплац, чтобы воскресить память о ноябрьских событиях 23-го года и отдать дань мужеству погибших.
—2—
В ту пору, когда сошел на нет фурор, произведенный Гитлером в Мюнхенском су-де, и его препроводили в Ландсбергскую тюрьму для отбывания наказания, такая перспектива, должно быть, казалась мно-гим весьма отдаленной. Нацистская пар-тия находилась под запретом, вожди ее были разогнаны, и Гитлер — после того, как он был освобожден из-под стражи, — пришлось начать все сначала, однако у него не было ни тени сомнения в том, что он, в конце концов, придет к вла-сти.
Одновременно с ним еще сорок нацио-нал-социалистов отбывали тюремное за-ключение, в котором не было для них ни-чего мучительного или неприятного. Их отлично кормили, пускали сколько угодно посетителей и разрешали многочасовые прогулки в саду. Роль денщика и секре-таря при Гитлере исполнял Эмиль Морис, впоследствии передавший свои функции Рудольфу Гессу, который по своей воле вернулся из Австрии, чтобы разделить заключение со своим вождем.
Тюремная стража обращалась с Гитлером почтительно, не как с обычным заключен-ным. В день его тридцатипятилетия, по-следовавший вскоре после процесса, при-сланные ему цветы и подарки заполнили несколько помещений. Он не только при-нимал посетителей, но и получал огром-ную почту; книги и газет — сколько душе угодно. Однако с июля он проводил боль-шую часть времени в своей камере — предпочитал уединение, чтобы диктовать «Майн Кампф», которую записывали за ним Морис и Гесс.
Свою книгу «Майн Кампф», Гитлер начал писать в Ландсбергской тюрьме. Вообще-то поначалу он думал описать только ис-торию своей политической карьеры, и книга должна была называться «Четыре с половиной года борьбы против лжи, глу-пости и трусости». Но первоначальные заметки все разрастались и разраста-лись, и понемногу книга стала чем-то вроде смеси из автобиографии и полити-ческого манифеста. По тому, что чело-век, всегда можно судить о его лично-сти. Гитлер верил, что нашел истину, и имеет право пропагандировать эту правду немецкому народу, но он был сентимента-лен и наивен уверил в свою псевдоисти-ну, так часто это случается с дилетан-тами в этом деле, он человек не дающий себе отчет что он может ошибаться. Он был самоучка с отрывочными познание в разных сферах мировоззрений, как ре-зультат плохой успеваемость в школе. Он видел в себя единственным "мессией" для немцев, или скоре возомнил себя сверх-человеком читавшем из философии Ницше или главный ариец всех немцев.
Но при всем почтении к своему узнику тюремные службы все-таки настаивали на соблюдении каких-то внешних приличий. Доступ посетителей к Гитлеру был в принципе вполне свободным и зависел только от его желание принимать или не принимать посетителей, но существовали и тюремные правила, без которых Гитлер не сидел в тюрьме а отдыхал как в гос-тинице, Согласно им, тюремными правила-ми, при свидании заключенного — с кем бы то ни было — в камере должен бы при-сутствовать кто-то из тюремной службой. Дежурный офицер брал просто газету са-дился на стул и делал вид что его здесь нету, но офицеры тюрьмы тоже подавались чарами Гитлера им было не устоять от душевных беседы с главным узником и звездой всей Баварии. Они видели в нем героя и мученика за борьбу о возрожде-ние величия всего немецкого народа. Обаяния Гитлера была огромная.
Речи Гитлера в разговорах с его посе-тителями, по-видимому, близко соответ-ствовали записям, которые легли в осно-ву его книги. Записи делались, как пра-вило, не им самим. Рудольф Гесс не был арестован после путча, но добровольно сдался властям, получил уменьшенный приговор и был помещен в ту же Ланд-сбергскую тюрьму, в камере неподалеку от той, в которой был заключен Гитлер. Он имел право свободного доступа к сво-ему кумиру, и правила ночного отбоя на них не распространялись – они могли бе-седовать хоть за полночь. Вот Гесс-то и вел почти всю секретарскую работу – он записывал слова Гитлера, сводил сказан-ное воедино, редактировал рукопись, об-суждал текст с автором, уточняя его, – и так далее. Кое-что делал в этом смыс-ле и Путци Ханфштенгль – ордер на его арест был отменен, он смог вернуться в Германию и, конечно же, немедленно навестил своего «великого друга». Путци смог посмотреть собранные записки и да-же внести пару предложений по тексту, которые были полностью проигнорированы. В тюрьме Ландсберга уже начал осуществ-ляться «принцип фюрера». Слово Адольфа Гитлера должно было быть последним сло-вом.
Частым гостем Гитлера в написании книги был Гесс, которому он диктовал текст, рядом с Гессом часто навещал их давний друг по Обществе Туле доктор наук в геополитику Хаусхофер, который читал им обойм основы геополитики гер-мании, которые они трудом могли понять суть теории геополитике ибо они небыли ознакомлены с источниками, они не чита-ли специальную литературу и в том числе не знали Фридриха Рацела основателя геополитики. 
«Майн Кампф» — книга не имеет никакой ценностью как научное или художествен-ное, написано оно коряво с грубыми сравнением и метафор и оборотом речи, и стилистикой. Но содержание которые при-суще этой книге имеет ценность в плане как Гитлер мыслит, как мыслитель, и второе как политика его мировоззрения на мир. Мировоззрение Гитлера базирова-лось на вульгарном социодарвинизме, ан-тисемитизме, расовых предрассудках тех времен, которое было и пронизана обще-ство Германии.
—3—
Ближе концу 1924 года, Гитлера выпус-кают из тюрьмы, о своем заключение в Ландсбергской тюрьмы скажет:
— Закончилось жизненные курсы высшей школой за государственный счёт!
Начальник тюрьмы Лейбольд выдал в Гитлеру характеристику, которая, по су-ти, требовала для него условного нака-зания: «Гитлер проявляет себя как чело-век порядка, — говорилось в ней, — и дисциплины не только в отношении самого себя, но и в отношении других заключён-ных. Он послушен, скромен и услужлив. Не предъявляет никаких претензий, отли-чается спокойствием и пониманием, серь-ёзностью и полным отсутствием агрессив-ности, со всем тщанием старается пере-носить наложенные приговором ограниче-ния. Этот человек без личного тщесла-вия, питанием в тюрьме доволен, не ку-рит и не пьёт и при всём товарищеском отношении к другим заключённым умеет обеспечить себе определённый авторитет… Гитлер будет пытаться вновь раздувать национальное движение соответственно своему пониманию, но не как прежде, насильственными, при необходимости(!) направленными против правительства средствами, а в контакте с законными правительственными инстанциями».
Образцовый стиль поведения и тактика, о чём свидетельствовала характеристика, явились предпосылкой для применения условного наказания, предусматривавшего приговором суда после отбытия шестиме-сячного заключения. Правда, трудно было понять, о каком условном наказании мог-ла идти речь в отношении фюрера нацио-нал-социалистов, уже имевшего один ис-пытательный срок и избежавшего затем суда благодаря личному вмешательству идеологически коррумпированного мини-стра, в отношении человека, уже в тече-ние ряда лет организовывавшего беспо-рядки и схватки в залах, заявившего о смещении правительства рейха, аресто-вавшего министров и оставившего позади себя трупы. Поэтому появился и протест прокуратуры, по которому это решение суда было первоначально отменено. Одна-ко авторитет государства проявил тут готовность признать по отношению к нарушителю закона свою собственную сла-бость. Посему власти пошли навстречу законодательно закреплённому и подлежа-щему безусловному исполнению требованию о высылке Гитлера лишь наполовину. И хотя руководство полиции Мюнхена ещё 22 сентября в письме на имя государствен-ного министра внутренних дел сочло эту высылку «неизбежной», а новый баварский премьер-министр Хельд даже зондировал почву, готовы ли австрийские власти принять Гитлера в случае принятия реше-ния о его высылке, дело тем и ограничи-лось. Сам же Гитлер, чрезвычайно этим озабоченный, показал себя достаточно умным, чтобы всеми мыслимыми способами доказывать, что будет вести себя самым что ни на есть лояльным образом. И он был недоволен, когда Грегор Штрассер назвал в ландтаге продолжавшееся тюрем-ное заключение Гитлера позором для Ба-варии и сказал, что в этой земле правит «банда свиней, подлая банда свиней». Мешала Гитлеру и нелегальная активность Рема.
Однако обстоятельства вновь благопри-ятствуют ему. На проходивших 7 декабря выборах в рейхстаг движение «фелькише» смогло получить только три процента го-лосов, и из тридцати трех депутатов, которых оно имело в парламенте, сумели сохранить свои места только четырна-дцать. Представление, что правый ради-кализм уже прошёл свой апогей, по всей вероятности, повлияло на решение Вер-ховного земельного суда от 19 декабря, которое оставило без внимания протест прокуратуры относительно условного наказания в деле о путче и допустило все же досрочное освобождение Гитлера. 20 декабря, когда заключённые в тюрьме Ландсберг уже готовились к встрече рож-дества, пришла телеграмма из Мюнхена о немедленном освобождении из заключения Гитлера и Крибеля.
Несколько заблаговременно проинформи-рованных друзей и приверженцев поджида-ли Гитлера у ворот тюрьмы с автомаши-ной. Это была разочаровывающе маленькая кучка. Движение распалось, сторонники рассеялись либо перессорились. В мюн-хенской квартире его ждали Герман Эссер и Юлиус Штрайхер. Никакого выступления, никакого триумфа. Располневший к тому времени Гитлер казался беспокойным и нервным. Вечером того же дня он появил-ся у Эрнста Ханфштенгля и прямо с поро-га неожиданно патетически попросил: «Сыграйте мне "Смерть любви"». Ещё в Ландсберге на него, бывало нападало настроение, что всё кончено. Теперь ироничный некролог гласил, что умер он молодым и что "наверняка германские бо-ги любили его".