Тощий часть19

               
               


Постепенно я с вислоухим щенком постигал азы жизни небольшого коллектива
таежной гидрометеорологической станции. Она на два года связала нас в единый
коллектив, где щенок играл не последнюю роль в моей жизни. Тощий рос, бегая
за мной, и скоро стал крепким высоким псом с густой свинцово-черной шерстью
и пушистым хвостом. Длинные прямые уши поднимались при малейшем шорохе.
Острый нос чуял след десятидневной давности, а клыки перекусывали толстую
палку. Порода? Не было у него породы, его кровь была перемешана с немецкой
овчаркой и дворняжкой. Но нет сомнения, что у его предков была кровь поляр-
ного волка. И проявлялось это, когда он, грозно оголяя клыки, всем своим видом
говорил, что сейчас подходить к нему опасно.
Этот пес заметно отличался от своих собратьев тем, что был не по-собачьи
игривый и жизнерадостный. Иногда я брал его с собой на охоту, и первое время у
меня было желание убить его там за веселый нрав. Он, не понимая роли охотничьей
собаки, бестолково бегал по лесу, распугивая в округе всю живность. Однажды на
охоте он несколько раз спугнул глухаря, и я, разгневанный, решил повесить его
в лесу, как самого бесполезного пса. Сделав петлю, надел ему на шею, наклонив
березу, привязал за вершину и, не оглядываясь, пошел дальше.
Погода резко сменилась, снег и метель заметали мой след, и обратно я возвра-
щался, не думая о нем. Но каково было мое удивление, когда я увидел, что ноги
привели меня на то место, где был повешен пес. Под его весом березка согнулась,
и он, стоя на задних лапах, как-то странно смотрел на меня. Сердце мое от жалости
к Тощему дрогнуло, я подбежал к нему, ножом обрезал петлю и обнял, прижав к
груди. От нахлынувших чувств в этот момент я, раскаиваясь в своем поступке,
готов был разрыдаться. Так между мной и Тощим завязались новые отношения,
протянулась какая-то невидимая нить, мы стали понимать друг друга. Я перестал
кричать и ругать его, а спокойно разговаривал с ним, как с человеком, и, что каза-
лось очень странным, он понимал меня.
Мой друг, радист-метеонаблюдатель Анатолий, относился к Тощему с непри-
язнью, потому что он не подчинялся его командам, а, опустив голову вниз и не
издав ни единого звука, уходил от него.
— Ты посмотри на них, — улыбаясь, обращался ко мне Женя, — пес вместо
любви к Анатолию, как человек, проявляет таким способом более или менее веж-
ливое к нему презрение.
— Ты будь осторожней с Тощим, — предупреждал Евгений Анатолия. — Со-
баки понимают нас лучше, чем нам кажется. И их агрессивное поведение порой
вызвано нашим состоянием души. От них ничего не утаишь. Только одни молчат
как люди, а другие на кончиках клыков показывают свое отношение к нам. Так вот,
молчаливые более опасны. Ты не знаешь, что у них творится в душе.
И действительно, Тощий был не очень ласков. Он не позволял переступать
грань взаимоотношений собаки и человека, о чем убедительно говорили его ино-
гда обнажающиеся клыки.
— Ну вот я тебе сейчас покажу, как на меня рычать, — говорил в таких случаях
Анатолий, подходя с плеткой к Тощему. Так, с помощью плетки, он пытался устано-
вить с собакой контакт. Какая-то необъяснимая ревность толкала его на конфликт с
животным. Видимо, он хотел, чтобы этот пес к нему относился так же, как ко мне.
А в Тощем развивалось и все более крепло неприязненное отношение к Анатолию.
После очередной попытки подчинить его своей воле Анатолий отправился на
охоту. Вслед за ним, держась на почтительном расстоянии, вне поля зрения, сле-
довал неподвластный ему пес. На пути Тощему встретился одинокий олень. Он,
не раз наблюдая за мной, усвоил: прежде чем выстрелить в оленя, я подползал на
ружейный выстрел. В данном случае он, по всей вероятности, забыв о враждебном
настрое охотника, развернул оленя в его сторону. Анатолий, выстрелив, промах-
нулся; олень, отпрянув от выстрела, метнулся к притаившейся собаке. Тощий,
воспользовавшись ошибкой оленя, напал на него, повалив на землю.
И тут произошло то, чего Анатолий не ожидал. Подбежав к поверженному
оленю, он направил на него ружье, одновременно отгоняя разъяренную собаку.
— Пошел вон! — Но пес, вместо того чтобы подчиниться, грозно рычал, не
уступая свою добычу. Г рянул выстрел. Взвизгнув от жгучей боли, пронзившей
шею, Тощий скрылся в кустах. Рана оказалась легкой, и через несколько дней он
бегал по лесу, боясь близко подходить к зимовью.
Не зная истинной причины, почему Тощий не появляется на метеостанции, я
думал, что он ушел в сопки, потому что вырос и превратился в бурмитского пса
(бурмитский — жемчуг высокого качества), и теперь в лесу ищет себе волчицу.
Но Анатолий, играя самодовольной улыбкой, признался:
— Я твоего адского пса хотел застрелить, но он слишком быстро метнулся в
сторону. Жаль, что промахнулся.
— Подкараулит он тебя в лесу, станешь его добычей, — предостерег я Анатолия.
Несколько дней у меня ушло на то, чтобы выследить и привести на поводке
домой Тощего.
— Близко к собаке не подходи, — предупредил я своего друга.
Со временем этот инцидент был забыт, но дружбы между ними так и не полу-
чилось. Возникшая между человеком и собакой неприязнь переросла в лютую
ненависть: Тощий готов был в любую минуту вгрызться клыками в плоть своего
врага, а Анатолий мечтал ногами втоптать его в болото за его непокорный и сви-
репый нрав.
Вообще Анатолий представлял собой далеко не глупого человека. Он уяснил для
себя, что жизнь здесь, на далекой таежной метеостанции, намного шире той, которую
мы проживаем. Ограничивая себя зарплатой, любованием природой — да сколько
можно восхищаться солнечным закатом на фоне дымящихся вулканов! — не разделяя
наших чувств, он резко говорил, что интересовать нас должны соболя, лисы-огневки,
выдры. Он был человек приземленный, человек-камень, уходил в себя, изолируясь от
нас, и эта потребность часто проявлялась в нем. Будучи скрытным человеком, держал
свои переживания в себе и старался ничем их не обнаружить. Духовная тоска в нем
хорошо уживалась с эгоизмом, и нам представился случай убедиться в этом.
Ранней весной, несколько дней подряд шли проливные дожди. Сквозь ветер и
шум дождя мы услышали какой-то необычный для нас звук, как будто бы рядом
разрушались горы, и этот звук сопровождался сотрясением земли. Наше зимовье
содрогалось, стены скрипели, и дом на какое-то время наклонялся то в одну, то в
другую сторону. Мы обратили внимание, что в этот момент даже река Листвен-
ничная приостанавливала свое течение. Привыкшие к частым землетрясениям,
мы это явление не сочли значительным, и оно нас не насторожило. Единственное
неудобство от этого мы испытывали лишь ночью, когда какая-нибудь сторона дома
поднималась, а другая уходила вниз и кровати наши вместе с полом также меняли
положение. Приходилось вставать и подкладывать доски под ножки кровати, таким
способом выравнивая ее, после этого мы сразу же засыпали.
Все, что потом произошло с нами, случилось глубокой ночью. Все спали, я
проснулся оттого, что почувствовал под собой влагу. Осветив комнату керосино-
вой лампой, увидел перед собой отблески воды и подплывающую к моей кровати
железную чашку. В ней сидели мокрые мыши, их писк окончательно пробудил
меня. Вскочив с кровати на пол, я оказался по колени в воде. Ничего не понимая,
разбудил Женю. Наспех перекинувшись словами, мы так и не смогли сообразить,
что происходит, и, выбежав на улицу, не узнали окружающий лес. Все было под
водой. Собаки, спасаясь, взобрались на поваленное дерево. Вода заметно прибы-
вала, подтапливая склад с продуктами. Надо было спасать продукты и радиостан-
цию, чтобы не остаться без связи. Мы спешно подняли на чердак радиостанцию
и аккумуляторы. Я предложил:
— Женя, давай по очереди погружаться в воду и под водой снимать с фунда-
мента бензиновый генератор.
— Договорились, — ответил он из темноты, на ощупь подбирая нужные клю-
чи. — Ну все, я ныряю.
Вобрав полную грудь воздуха, Евгений опустился под воду с ключом в руке.
И так, в холодной, ледяной воде мы, по очереди опускаясь под воду, все-таки от-
крутили агрегат и подняли наверх. Посмотрев по сторонам и не увидев Анатолия,
я спросил:
— А где Анатолий?
— Он отказался что-либо делать в ледяной воде, боится простудиться и за-
болеть. Вообще-то убедительный аргумент, — пояснил Женя.
— И его не мучает сознание того, что поступает неправильно? — возмутился я.
— Нет, — ответил Евгений, — Анатолий, взобравшись на письменный стол и
свернувшись калачиком, спит младенческим крепким сном.
Конечно, мы все любили поспать и в какие-то моменты тоже были эгоистичны,
но не до такой степени отстранялись от общих интересов — «вокруг меня хоть
потоп». В этот момент да и в последующие дни нам очень трудно было понять его,
чтобы как-то оправдать такой поступок. Произошедшее насторожило нас, и после
этого случая прежнее отношение к Анатолию у нас изменилось.
В ту ночь до рассвета, передвигаясь по грудь в ледяной воде, мы спасали
имущество, необходимое для дальнейшего выживания. Утром по радиостанции я
связался с Петропавловском-Камчатским.
«Мальчики, мужайтесь, — ответили нам в главном управлении метеослуж-
бы, — помочь ничем не можем. По всей вероятности, с Кроноцкой сопки сошли
селевые потоки и перекрыли русло реки Кроноки, вытекающей из озера в Тихий
океан. Надеемся, что вас не покинет мужество, берегите себя, будьте осторожны!»
«Как долго это продлится?» — спросил я, отстукивая морзянкой.
«Об этом точно никто не знает», — ответили из управления, и связь прервалась.
Выключив радиостанцию, мы принялись обустраиваться. Через двое суток
горная река сделала свое дело, промыв тоннель и наполнив обсохшее русло, и,
как и прежде, понесла свои воды к Тихому океану. В пойме реки Лиственничной
показались кусты голубики, кедрового стланика, жизнь входила в прежнее русло.
Только в тундре появилось больше заболоченных мест. Кое-где вечная мерзлота,
оттаяв отдельными линзами, проявляла себя рождением новых родников. Так,
рядом с тропой, недалеко от метеоплощадки, появился странный родник. Из глу-
бины вода поднималась над поверхностью в форме полуметрового купола и не
растекалась. Весьма захватывающее зрелище необычного родника не позволяло с
близкого расстояния любоваться им. В этом месте оттаявшая земля превратилась
в опасное болото, способное погубить любого, кто подступится к роднику. Пони-
мая это, мы смотрели на него как на учебное пособие, ибо часто, помимо тропы,
приходилось ходить по топкой заболоченной тундре.
В конце января, когда на озере лед сделался настолько крепким, что по нему, не
проваливаясь, мог скользить самолет, нам стали завозить продуты и спецодежду. По
моей просьбе снабженец купил малокалиберную винтовку. Получив ее, я спросил:
— А где патроны?
— Забыл на столе в своем кабинете, в следующий раз привезу или с ребята-
ми передам, — ответил он и, пошарив по своим карманам, извлек один патрон.
Подавая мне, сказал: — Возьми, можешь проверить качество, а то иногда про-
дают старые, осечек много бывает.
Вслед за снабженцем в самолет сели Женя и Анатолий, как они выразились:
«слетать на пару дней, подышать городским воздухом». Подтолкнув самолет,
примерзший лыжами ко льду, через минуту я провожал его взглядом, пока он не
скрылся за перевалом сопки Шмидта. Оставшись один на пустынном ледяном
поле, среди ящиков, мешков и коробок, я не спеша загрузил нарту, а остальной
груз перенес в палатку.
— Эй, духу, духу! — подбадривая собачью упряжку, громко скомандовал я, на-
правив ее на метеостанцию, и сам уже был готов на охотничьих лыжах следовать
за ними, но... Приобретенная винтовка не давала мне покоя, уж очень хотелось
выстрелить.
В этот момент мое внимание привлекла стая волков, пересекающая озеро в на-
правлении Долины гейзеров. Нас разделяло расстояние не менее двух километров.
Чувствуя себя в полной безопасности, я, просто так направив ствол, выстрелил
в их сторону. Волки остановились. Я, взяв в руки бинокль, стал рассматривать
волчью стаю.
Вообще мне нравились дикие животные и птицы, и даже на охоте, прежде чем
выстрелить, я по возможности не упускал случая полюбоваться ими. Мне нравилось
в них все, особенно грациозная легкость в движении, а главное, в их поведении не
было ничего лишнего. Я соглашался с тем, что они являются украшением природы.
А человек с его умом выступает как явление инородное, неспособное чувствовать
и понимать окружающий мир так, как это делают дикие животные. Мне, как и
большинству людей, не дано различать многообразие запахов, улавливать слабые
звуки, двигаться, ориентируясь на магнитное поле Земли. Я сожалел о том, что
многое в этом мире для меня запредельно недосягаемо.
В сравнении с животным миром, подытожил я свои рассуждения, примитивен
как амеба. И поэтому, разглядывая через бинокль волчью стаю, представлял себя
зрителем на просмотре приключенческого фильма и, дав волю своему воображению,
фантазировал так: «Наверно, когда Бог создавал нас, у него были благие намерения...»
Но рассуждения были прерваны, так как волчья стая, усмотрев во мне легкую
добычу, сменила направление и устремилась в мою сторону, вернув меня в реаль-
ную действительность. Осознавая опасность, которую они стали представлять для
меня, я испугался и побежал к метеостанции. Так быстро я еще никогда не бегал.
Но ненадолго хватило моих сил, расстояние между мной и волками быстро со-
кращалось. Казалось, минуты моей жизни сочтены. С каждым шагом охотничьи
лыжи становились все тяжелей, силы покидали меня. До зимовья было недалеко,
но ноги, словно налитые свинцом, с трудом передвигались. Чувствуя за спиной
дыхание смерти, машинально переставляя лыжи, я своим внешним видом был
похож на обреченную жертву.
Тем временем собаки, прибыв на место и, как всегда, выкопав ямы в снегу,
отдыхали. Только Тощий вел себя неспокойно, скулил, нервно посматривая в мою
сторону, потом зубами перегрыз алык*, привязанный к упряжке, и побежал мне
навстречу.
— Ну, родимый, спасай, — обрадовался я, ухватившись руками за обрывок
тяглового ремня. Тощий, не жалея себя, тянул меня по натоптанному снегу так
быстро, что мне казалось, будто я скатываюсь с крутого склона горы. Как только
сквозь редкий лиственный лес стала видна метеостанция, волки остановились и
прекратили преследование. Этот случай еще раз убедил меня в том, что собачья
преданность ни с чем не сравнима. И в таежных условиях лучше полагаться на
такую собаку, чем на человека с характером Анатолия.
Об этом случае я не стал рассказывать друзьям, вернувшимся из города, так
как ничего выходящего за рамки повседневной жизни со мной не произошло. Это
был не тот случай, который можно было обсуждать.
Но весной произошло событие, повлиявшее не только на наши взаимоотно-
шения с Анатолием, и так уже измененные до бледной копии первоначальной
дружбы, но и на здоровье Жени.
В один из вечеров во время ужина мы были, как обычно, немногословны в
обсуждении повседневной жизни:
— Не пора ли нам изменить меню? — произнес Евгений.
— Действительно, с непогодой мы, как старики, засиделись, — поддерживая
его, ответил я. — Погода успокоилась, весенняя распутица отступила, и пора
переходить на свежие продукты, черемшу и мясо. Копченая колбаса и тушенка
уже в горло не лезут.
Анатолий вызвался на следующий день сходить к подножию Кроноцкой сопки:
— Там по берегам застывшей лавы растет черемша — незаменимое для нас
лекарство от цинги. Посмотрю, может, выросла, — заявил он.
Вернувшись поздним вечером, он высыпал из рюкзака на стол немного черем-
ши, объяснив, что сейчас еще рано, не выросла, рвать нечего.
Рано утром, чуть забрезжил рассвет, Женя отправился к озеру охотиться на
уток. Эта весенняя пора для него была самая любимая. Вернулся он через сутки,
опираясь на палку, без уток и со сломанным прикладом ружья. С трудом пере-
ставляя ноги, перешагнул через порог в мокрой, выпачканной кровью одежде. Его
внешность не вызывала сомнений в том, что произошло с ним что-то ужасное,
потому как его черные волосы на голове поседели. Женя был вне себя от ярости.
Потрясая двустволкой, он готов был застрелить Анатолия:
— Ты почему, гад, не сказал, что ранил медведя в кустах рядом с тропой? — со
злостью в голосе произнес он.
Анатолий молча отступил от Жени.
— Пристрелю как негодяя, — медленно расставляя слова, говорил Женя, на-
правляя на него ружье.
Его угроза носила импульсивный характер, вызванный эмоциональным вспле-
ском от только что пережитого ужаса смерти, виной которого был Анатолий.
— Ну, что молчишь, рассказывай, — не унимался Евгений.
— Женя, успокойся, — забирая из его рук ружье, сказал я, — ты объясни, что
произошло.
— Пусть он расскажет, что натворил, — потребовал Женя.
И Анатолий стал восстанавливать то, что с ним приключилось в сумерках при
возвращении домой:
— На обратном пути за спиной я услышал чьи-то шаги, — тихо начал говорить
он. — Но из-за тумана невозможно было рассмотреть того, кто меня преследует.
Предчувствуя опасность, я, защищаясь от нападения, выстрелил на звук. После
выстрела услышал какой-то непонятный плеск, будто что-то тяжелое упало в воду,
и над тундрой повисла зловещая тишина. После этого меня обуял страх, и ускорен-
ным шагом, насколько возможно идти по топкому болоту, я пошел к метеостанции.
Вся его вина заключалась в том, что он не рассказал нам об этом. Ему было без-
различно, кто попадет в лапы медведя-подранка, главное, что он ушел от опасности.
— Ты что, не мог нам сказать об этом? — не унимался Женя.
— Ну а теперь ты рассказывай, — обратился я к Жене, помогая ему лечь на
кровать.
— Как всегда, выйдя на улицу, я зарядил жаканами двустволку и, повесив ружье на
шею, отправился по тропе к озеру. Минуя ручей, беспечно шагая мимо шеломайника**,
я задержался на какое-то мгновение, чтобы перешагнуть через упавшую лиственницу,
перегородившую тропу. В этот момент из кустов окровавленный медведь, поднявшись
на задние лапы, с ревом напал на меня. Перед моими глазами раскрытая пасть и клыки.
Не знаю, как я успел дуплетом выстрелить ему в открытую пасть. Обдав меня хлы-
нувшей из него кровью, он, уже мертвый, всей массой навалился на меня и придавил
к валежнику, я от пронзившей боли в спине потерял сознание. Первый раз пришел в
себя поздно вечером, попытался выбраться из-под него, неудачно повернулся и снова
потерял сознание. И вот только сейчас добрался до метеостанции.
Евгений зло смотрел на Анатолия.
— Из-за тебя я пострадал.
Анатолий ничего не ответил, да и что можно было сказать в оправдание, когда
налицо факт пренебрежительного отношения к товарищам. Он отошел в сторону,
скрывая от нас коснувшуюся его губ язвительную улыбку.
— Анатолий, ты понял, что в таком случае люди извиняются, — потребовал
я, — или тебе не хватает храбрости признать себя виновным?
Анатолий перешагнул через порог и, делая вид, что его этот вопрос не касается,
не проронив ни слова, вышел на улицу.
Ну какие могли быть после этого случая отношения, только полное недоверие.
А жить вместе в ограниченном пространстве с человеком, полностью пренебре-
гающим интересами товарищей, просто невозможно.
В конце лета мне исполнилось двадцать лет. И я вынужден был идти пешком
тем же маршрутом до Богачевки, чтобы вылететь на самолете в Петропавловск-
Камчатский, так как военкомат призвал меня служить в армию.
— Ты знаешь, я пойду с тобой в Богачевку, — заявил Женя, — мне надо по-
казаться врачам, спина до сих пор побаливает.
Дождавшись подходящей погоды, без дождя и тумана, мы собрались в дорогу.
Я подошел к Тощему, чтобы попрощаться с ним. Он, словно понимая, что мы рас-
стаемся навсегда, поднялся на задние лапы, будто обняв, передние положил мне
на плечи и долго грустным взглядом смотрел мне в глаза. О чем думал Тощий?
Может, о том, что я не оставлю его с жестоким человеком? Анатолий стоял в
проеме раскрытой двери коридора, сложив на груди руки накрест, и с надменной
улыбкой смотрел на наши минуты прощания. Тощий глубоко вздохнул, как будто
понял — я покидаю его навсегда.
Меня в этот момент взволновало несвойственное Тощему тревожное и робкое
поведение. Я готов был разрыдаться, мы так привыкли и подружились с ним, что,
кроме него, я не видел рядом более близкого и преданного друга, и от этого мои
минуты расставания были еще тягостней. Тощий осторожно положил голову на
мое плечо, прижавшись к щеке. Его печальные глаза, легкое подергивание губ
говорили о душевном переживании, мне показалось, он плакал без слез. Я крепко
обнял его за шею, прижав к груди:
— Извини, дорогой, но не могу тебя взять с собой, я не знаю, что меня в горо-
де ждет, а так бросить там, на произвол судьбы, не смогу. Тебе лучше оставаться
здесь, вы подружитесь с Анатолием.
Сам не веря в их примирение, я был лжив по отношению к Тощему и, расста-
ваясь, понимал, что предаю своего друга.
Попрощавшись и последний раз окинув взглядом метеостанцию, тундру с
топким болотом, я понял, что это унылое место за полтора года стало мне родным
и привычным. Мы с Женей, накинув на плечи рюкзаки, отправились в дальний
путь. На этом страница моей жизни на Кроноцкой метеостанции закрылась.
В последующие дни отношения между собакой и Анатолием стали невыноси-
мы. Тощий не позволял Анатолию приближаться к себе, отказывался принимать
пищу из его рук. Его лоснящаяся спина потускнела, шерсть сбилась в клочья, он
заметно похудел. Анатолий, вместо того чтобы приласкать собаку, привязал его
на цепь и пытался покорить его свободолюбивый характер окриками и плеткой.
— Совсем взбесилась собака! — негодовал он и однажды, воспринимая непо-
корность Тощего как проявление пошатнувшегося разума, поднял с земли палку
и ударил его.
Прилив ярости заглушил боль, и Тощий, подобрав задние лапы, с грозным
рычанием приготовился к прыжку на него.
— Ты еще смеешь показывать мне клыки, безмозглое животное! — в неис-
товстве закричал Анатолий. Схватив плетку с вплетенным на конце распущенным
стальным тросом, он стал избивать привязанную на цепь собаку. Когда у Тощего
подкосились ноги и он упал без признаков жизни, Анатолий, уставшей рукой от-
бросив плетку, схватил его за лапы и оттащил к кустам, где стояла нарта. На всякий
случай привязав к тягловым ремням, Анатолий решил на следующий день бросить
его на приваду медведям.
Ночью, придя в сознание после жестокого избиения, Тощий лежал, опустив
голову между лап. Возможно, он горько вспоминал обо мне и о прежней жизни:
наверно, хозяин где-то далеко ходит по тундре с другой собакой. Его оберегает от
зверей не он, а другой пес. Рядом не он, и как обычно будут проходить ясные дни,
но не для него. Его новый хозяин жесток, плетка жгучая.
Тощему было больно и тягостно вспоминать прошлую жизнь, но он не таил
обиду на меня, бросившего его на истязание злому человеку. У Тощего появилась
потребность сообщить о своем страдании жутким протяжным воем. Этим Тощий
хотел просить о помощи. Но была скрытая причина, которая не позволила ему
таким образом выразить свою боль и страдание.
Стараясь не подавать внешних признаков жизни, он осторожно натянул
тягловые ремни. Ошейник врезался в горло, перехватив дыхание. А что если
грызть их, он знает, как перегрызть один ремень, а здесь их много. Тощий, осто-
рожно отделив зубами один ремень, перегрыз его. А что если остальные ремни
перетирать зубами, рвать? Ремни были вкусные, и, преисполненный надежды,
он еще яростней и ожесточеннее принялся грызть, забыв о боли, причиненной
плеткой. Он верил, что ему удастся вырваться, уйти в сопки. И он не заблудится
в поисках своего друга, сумеет найти его.
В коридоре скрипнула дверь. Тощий приник к земле, замер, неподвижно следя
за входной дверью, а вдруг злой человек заметит перегрызенные ремни. Кажется,
все обошлось, дверь в зимовье закрылась, и Тощий снова принялся грызть уже
последний ремень. Но человек оказался умней, он стоял, наблюдая за собакой.
— Ты мне все ремни испортил! — с криком подбежал он к Тощему. Только
сейчас пес почувствовал, что все потеряно. Теперь ему не сбежать. А может быть,
никогда не удастся это сделать, потому что человек упрям, умен и беспощаден.
Тощему стало совсем худо и захотелось долго и жутко выть. Он видел перед со-
бой человека с палкой в руке. На мгновение рука, словно хищная лапа, застыла в
нерешительности, потом подняла палку и в момент, когда готова была обрушить
удар на голову Тощего, он, с силой оттолкнувшись лапами от земли, порвал ремень
и бросился на грудь человека, сбив его с ног и опрокинув на землю.
Собачьи клыки вгрызлись в руку, державшую палку. Запах свежей крови, на-
полнившей пасть, опьянял разъяренного пса. Но не жажда крови, а полученная
свобода сейчас для него была важней, и, разжав челюсти, он мгновенно скрылся
в лесу. Громко вскрикнув от боли, Анатолий вбежал в зимовье, схватил ружье —
он готов был застрелить Тощего, — но пес был уже далеко. Он по давнему следу
уходил все дальше от метеостанции, поднимаясь на сопки, минуя вулканы и горные
перевалы. Наконец у подножия горы перед ним показались палатки и деревянные
строения, напоминающие покинутое им зимовье. От них исходили новые, непо-
нятные запахи. И среди их многообразия его чуткий нос улавливал еле заметный
запах своего хозяина.
Зная жестокий нрав человека, Тощий из осторожности не стал спускаться с
утеса. И когда ветер приносил ему знакомый запах, Тощий, не понимая, что любовь
к хозяину сейчас приносит ему страдания. Поднявшись на высокий скалистый вы-
ступ, долго, жутко и тоскливо начинал выть. Потревоженные геологи поднимали
головы и видели среди скал одинокого, необычно крупного волка.
В один из облачных дней он, наблюдая с утеса, увидел, как на поляну призем-
лился самолет, я сел в него, и самолет, поднявшись в воздух, скрылся за тучами.
Долго Тощий бегал по сопкам и тундре, питаясь зайцами, куропатками. На пути у
него часто попадались медведи, иногда олени, но они его больше не интересовали.
Глубокой осенью он оказался вблизи метеостанции. Обогнув ее, обратил вни-
мание на висевшую на дереве знакомую камлейку,*** воскресившую в его памяти
своего хозяина. Он не знал, что пройдет еще какое-то время и смерть настигнет его
здесь, у куртки, специально подвешенной, чтобы привлечь внимание. Осторожно
поставив передние лапы на поваленное ветром дерево, он неподвижно всматривал-
ся в редко стоящий лес. В этот момент его окружало мрачное затишье, он видел,
нет, он знал, что у излучины реки, где лес заканчивается, стоит метеостанция.
Когда-то он не мог представить свою жизнь за ее пределами. Он отвел взгляд на
промелькнувшую тень, и, словно песня бессилия, из его груди вырвался жуткий,
тоскливый вой.
Какая-то неотвратимая сила потянула его к куртке, ему захотелось коснуться
ее своим носом. Его лапа осторожно ступила на ягель, раздался металлический
звук волчьего капкана. Тощий, взвизгнув от боли и пытаясь вырваться из капкана,
сломал лапу.
— Я знал, что ты сюда придешь, — услышал он ненавистный знакомый голос.
Только сейчас он почувствовал, что все потеряно, и, гремя капканом, с пере-
битой лапой, с яростью бросился на жестокого человека. Яркая вспышка перед
глазами. Отброшенный выстрелом, Тощий лежал недвижен, горячая кровь струи-
лась из простреленной головы, унося жизнь через вулканический пепел в вечную
мерзлоту.   
*Алык – лямка собачьей упряжки.  **Шеломайник – гигантское травянистое растение. ***Камлейка – непромокаемая верхняя одежда алеутов.