Сага о Степанове-80. Кальмары для экс-полковника

Место встречи изменить было нельзя —
Степанов встретил отставного полковника Павленко
возле прилавка старого «Гастронома»,
где оба покупали крепкий алкоголь.

Павленко выглядел сильно помятым,
он вдруг придержал Степанова за локоть,
смущенно поинтересовался насчёт работы —
оказалось, что его, замполита местного гарнизона,
в одночасье турнули на пенсию,
Павленко безуспешно искал работу.

Степанов вспомнил, что у них на заводе
освободилась должность директора по персоналу,
договорились завтра созвониться —
кандидатов утверждал лично хозяин,
бывший военный по имени Миша.

Миша обрадовался известию чрезвычайно.
Покинув советскую армию в чине капитана,
он старался окружить себя бывшими военными,
уже целых три полковника в отставке
радовали по утрам его глаза своей выправкой,
Павленко, немного повоевавший в Афгане,
представлялся ему алмазом в коллекции.

Ясное дело, Миша тешил собственное самолюбие —
он закончил училище, служил в Германии,
но увы — судьба и Ельцин решили всё за него,
пришлось срочно искать себя в бизнесе,
который он по привычке пытался военизировать,
обожая тот особый военный лоск и шарм,
которым так дорожат все офицеры.

Павленко услугу Степанова запомнил,
на заводе он быстро адаптировался,
произведя сущий фурор во время «прописки»
выставленной для пропоя коллекцией водки,
начинавшейся ещё со времён Андропова —
тогдашний директор завода Дима Чуцкий
выразительно покрутил пальцем у виска
и поспешил поскорее откланяться.

Степанов остался досмотреть «кино» до конца,
собравшиеся быстро упились вдребезги,
намешав чёрт знает чего у себя в стаканах,
но Павленко был горд и сиял от счастья —
уж такую пьянку народ запомнит надолго…

Степанову было не до бывшего полковника,
он прекрасно помнил его ещё по хлебозаводу,
Павленко тогда давал им солдат на выгрузку,
изредка выпивали вместе, но не более того —
не то чтобы Степанов не любил военных,
но как-то предпочитал всё больше общаться
с интеллектуалами в погонах, которых было мало.
Павленко к таковым точно не относился,
он любил анекдоты, простой армейский юмор
и обогатил культуру завода словечком «йёбтить».

По работе они пересекались довольно редко,
Степанов продавал комбайны и запасные части,
Павленко гонял алкашей и следил за порядком,
их обоих часто выдёргивал к себе Миша,
ставил те ли иные задачи, слегка воспитывал —
всё было хорошо, пока на завод не прислали
арбитражного управляющего Бровко.

Бровко, задумчивый уроженец Донбасса
с внешностью колумбийского наркобарона,
банкротивший до этого оловянный рудник,
прославился тем, что раскидывал с балкона
шахтёрам доллары, оказавшиеся фальшивыми.

Он уже собирался покидать навек Родину,
арбитражное производство его не задалось,
но его срочно отыскали, привезли на завод —
от Бровко требовалось довести дело до конкурса,
однако он думал иначе — завод ему понравился,
он решил его не банкротить, а рулить им сам.

Миша, чиновники и судьи пришли в ужас —
санация была согласована с людьми президента,
другого варианта попросту быть не могло,
но Бровко заныл про финансовое оздоровление,
в итоге Степанов через месяц уволился,
а вот Павленко, почуяв нутром «ридну кров»,
стал служить арбитражнику верой и правдой.

Через год власть на заводе снова переменилась —
Бровко оказался запойным, натащил родни,
в итоге его арестовали за махинации с отчётом,
по понятному совпадению Степанов однажды
попал в ту самую камеру, где сломали «шахтёра»,
ему рассказали об этом со всеми подробностями,
повторять которые здесь довольно неприятно.

Арбитражник потёк, сознался, получил пару лет,
в последний раз Степанов слышал от друзей,
что Бровко открыл контору по торгам на Форексе,
общипал мальчика из «мажоров» и скрылся,
папа мальчика прислал ребят разобраться,
в итоге жена Бровко полмесяца пряталась,
боясь выходить из квартиры на улицу,
а когда вышла, то её упаковали, увезли
и вернули мужу только в обмен на проигранное.

Год правления невезучего усатого шаромыжника
прошёл для Степанова совсем даже не зря —
он мало-мальски устаканил свою личную жизнь,
съездил на московские курсы по экономике,
узнал там про маржинальную прибыль и прочее,
разобрался наконец в заводской себестоимости,
и к моменту ареста Бровко оказался единственным,
кто мог реально и эффективно управлять заводом.

То время, пока он был не у дел, пошло во благо —
будучи никем, он опустился в заводские глубины,
узнал много тайн и секретов, недоступных тем,
кто просиживал штаны в заводоуправлении,
понял, чем на самом деле дышит «рабочий класс»,
знал, что делать, и никаких иллюзий больше не питал.

Меж тем Павленко пал ниже городской канализации.
Мало того, что он завёл себе молодую любовницу,
жену «собровца», воевавшего где-то в Дагестане,
подававшую днём пельмени в рабочей столовой,
она жила с ним на даче, купленной вблизи завода,
полковник упёр с завода шпалы и построил баню,
в которой они с пассией варили брагу и самогон,
Павленко возил их на завод, любовница продавала.

Миша, мгновенно вернувший себе «статус кво»,
не поверил своим ушам, поехал смотреть «лежбище»,
где пришёл в полный ужас от увиденного —
шпалы в бане оказались пропитаны креозотом,
париться в такой газовой камере было немыслимо,
Павленко предупреждали, но жадность взяла верх —
Миша вышел из джипа, уронил скупую слезу
и тихо промолвил: «Вот он, удел русского офицера!»

Покаявшийся Павленко был прощён и помилован,
но Степанову пришлось рассказать Мише про то,
что полковник водил бизнес-шашни с Бровко —
однажды тот вызвал Степанова в кабинет,
долго шевелил усами, вздыхал и ходил кругами,
потом решился и попросил расследовать
одну довольно пикантную ситуацию.

Бровко пригрел толкового хабаровского коммерса,
крупно разорившегося при разводе с женой,
та натурально оставила парня в одном свитере —
в благодарность этот умный и креативный товарищ
подарил Бровко гениальную бизнес-идею —
коптить в Хабаровске щупальца кальмара,
продавая их появившимся в Москве супермаркетам.

Рынок был реально девственно пуст,
снять пенки на первой партии сам Бог велел —
Бровко купил сто тонн замороженного кальмара,
знакомец его в Хабаровске закоптил товар,
расфасовал в пакеты и отправил в Москву,
а дальше началось мистическое и непонятное —
в запаянных пакетах объявились белые червячки,
супермаркеты сняли испорченный товар с продажи.

Бровко пожадничал и от уценки кальмара отказался,
конкуренты не спали, они быстро раскусили тему —
Степанову в очередной раз досталась
уже знакомая малоприятная роль Шерлока Холмса.
Бровко требовал найти и наказать виновного,
справедливо подозревая, что это и есть коммерсант,
благополучно перебравшийся с кальмаром в Москву.

Степанов полетел инспектировать подозреваемого,
посетил хладокомбинат, понюхал кальмаров —
парень явно был ни при чём, он сам был в шоке,
пришлось возвращаться в Хабаровск ни с чем,
вникать в технологию копчения кальмара —
ответ был очевиден, кальмар не докоптили,
чтобы он весил больше, а сэкономленное украли —
но ни Павленко, ни Бровко журналов не смотрели,
доверившись хитроумному владельцу цеха,
тот провернул свои делишки — вот и весь сказ.

Общение с креативным москвичом было полезным,
Олег предложил Степанову пару толковых идей,
для их продвижения требовались деньги,
Степанов знал, где их можно найти и взять —
так вырос совместный проект знаменитой «биокожи»,
на упаковке которой расписался однажды
на какой-то очередной выставке сам президент.

Но всё это случилось потом, очень даже не скоро,
а пока Степанов готовил завод к банкротству,
Павленко тихо бродил по кабинетам и цехам,
похожий на впавшего в прострацию Винни Пуха —
Степанов не знал ещё, что у сына полковника,
миловидного белокурого пристава, нашли ВИЧ,
да ещё на фоне проблем с наркотиками —
боевой офицер моментально «потерял берега».

Мир его рухнул, Павленко морально спёкся,
начал совершать глупые ошибки на работе,
Миша устал с ним цацкаться, сорвался как-то раз
и приказал Степанову уволить полковника.

Степанов отнёсся к делу сугубо формально,
объявил Павленко кучу выговоров и уволил —
через месяц того восстановили решением суда —
правда, вот только никакого завода уже не было.
Было новое предприятие, свободное от долгов,
куда Степанов уже набирал свою команду…

Но история с Павленко ещё не закончилась.
В две тысячи восьмом его допросили на суде,
в качестве свидетеля обвинения против Миши,
но на деле он стал свидетелем защиты Степанова.

Полковник легко рассказал всю правду без утайки —
про банкротство, согласованное на самом верху,
про то, что Миша был реальным хозяином завода.

Выходило так, что Степанов, будучи директором,
ничего криминального не совершал — наоборот,
спасал имущество от посягательства со стороны.

Заседание закончилось поражением прокурора,
Миша мстительно хохотал из-за решётки,
Степанов праздновал победу — но всё было зря,
после перерыва Павленко взял сказанное назад,
он прятал глаза, говорил невнятно, вздрагивал,
твердил «не помню, не знаю, не уверен»…

Что ж, к тому времени Степанов прекрасно знал,
как жёстко работают по свидетелям «опера»,
но у него не было никакой ненависти к Павленко,
хотя тот откровенно «закатывал» его —
осталась только лёгкая досада, и всё.

После процесса он стал смотреть на мир иначе,
больше никого и никогда не осуждая.
Степанов вовсе не разочаровался в людях, нет —
просто научился многое понимать и прощать.


На фото — последние заводчане у последнего комбайна, крайний справа — В. М. Павленко.