День 4

Отсутствие выбора ставит любого человека в безнадёжное положение, особенно когда человек понимает, что выбора действительно нет даже тогда, когда тебе предложены варианты. Что не выбери - ничего не изменится. Итог будет один. Так же солнце, что сейчас выглядывает из-за горизонта - у него нет выбора, ведь рассветы и закаты, без которых этот мир не сможет существовать, это что-то обязательно. Что-то настолько привычное, что никто и не задумывается о том, что это может не произойти. Все уверены в этом. Кто-то этим даже наслаждается, не пропуская ни единого дня, а кто-то слепнет в водовороте бытовых дел и иногда даже забывает, откуда исходит весь этот свет. Виноградарь ухаживает за виноградом, надеясь получить хороший урожай, который пустит на производство вина. Желания сладкой грозди для него не существует.

Солнце поднялось чуть выше, потом ещё, и тонкий луч света проник в окно. Светлый и тёплый, он начал подниматься вместе с солнцем от ног к изголовью, пока в конце концов не оказался на лице Андрея. Он поморщился. Дыхание его изменилось с размеренного и спокойного к неглубокому и частому. Молодой человек смял подушку, прижав её к себе, и улыбнулся. Солнце, свежий деревенский воздух и утренняя бодрость заставили его вспомнить об Ане. Аня учится с ним на одном курсе, а вернее - училась. Надеялась закончить учёбу за красивые глаза, но этого у неё не вышло. Она вылетела на третьем курсе. Андрей никогда не разговаривал с ней, если не считать каких-то общих тем, которые неизбежно возникают между учениками одного курса. Но так, чтобы просто, ни о чём и обо всём, не было.

Он легко представил, что в его объятиях сейчас она, Аня. Представил, как уткнулся носом в её медно-рыжие волосы, увидел как сверкают её голубые глаза в солнечных лучах. В такие дни они становились неестественно яркими, он часто это замечал. Он закинул ногу на одеяло и ему представилось, что это её спина, к которой он прижался так плотно, что его пах уткнулся ей в бёдра. От возбуждения Андрей выгнулся и издал такой странный, протяжный возглас, похожий не то на вздох, не то на стон, которого от себя не ожидал.

- Смотри, не перестарайся, - до Андрея донёсся металлический женский голос.

Он вскочил, его лицо мигом побагровело, а от стыда хотелось сгореть на месте.

- Замараешь простыни, и мой отец тебя прибьёт.

На другом конце комнаты, в кресле, сидела девушка с золотыми волосами. Вопрос "Вы кто?" застрял у Андрея в глотке - он тут же вспомнил вчерашний сон с самим собой в главной роли. Тогда он начал с другого:

- Прости, я... Да я просто проснулся только, снилось мне. Ну, блин. Ай!.. - и он сполз обратно на подушку.

Ксения подняла брови, будто хотела задать вопрос, но промолчала.

- Не волнуйся ты так. Что естественно, то не безобразно, - уже спокойным, приятным голосом начала она, - я просто хотела тебя предупредить, что отцу это не понравится. Как ты себя чувствуешь, Андрей?

Андрей поднял голову, чтобы взглянуть на Ксению ещё раз. Он не помнил её, а это значит, что она не может знать его имени. "Только если они нашли мой паспорт!" - пронеслось в голове.

- Вы нашли мои вещи? - вырвалось у него, - Я имею ввиду, откуда Вы знаете моё имя?

- Вы? - Ксения осмотрелась, - Не говори мне, что видишь в этой комнате кого-то кроме меня.

- Я просто... - начал было Андрей, но Ксения его перебила и закончила вместо него.

- Из вежливости? Не надо, до "Вы" мне ещё далеко. Меня зовут Ксения, и давай будем на "ты", ладно?

Андрей кивнул. Он ощущал чудовищный дискомфорт от общения с Ксенией. Она была удивительно красива и уверенна, а он был в шаге от того, чтобы потерять самообладание, начать заикаться или просто замолчать.

- Прости, если тебе неловко из-за меня. Я уже скоро уйду. Только задам тебе пару вопросов. Видишь ли, помимо того, что это моя комната, а мой отец - владелец этой ночлежки, я ещё и капитан местной милиции. И мне интересно, как ты сюда попал.

- А, хорошо. Очень приятно. Меня зовут Андрей, но Вы, точнее ты, это уже и так знаешь, - Андрей перевёл дух, - Я выехал из Ростова-на-Дону в Богучар. За рулём был Сергей.

Тут всё напряжение начало рваться наружу. Перед глазами снова замелькали воспоминания о том, как Сергей уснул или получил сердечный приступ за рулём, как его разорвало при падении. Едва сдерживая слёзы, Андрей продолжал:

- Немного поговорили о всяком, я музыку включил и спать. Проснулся, смотрю, машину трясёт - она об ограничители эти дорожные трётся на полной скорости, а водитель на руле лежит. Я не знаю, что с ним стало, но он не просыпался. Может, приступ? Не знаю... - и он снова вспомнил, как тряс Сергея, надеясь, что он проснётся, - А потом ограничитель кончился, мы слетели в кювет, но...

- Но?

Андрей задумался, прокручивая в голове дальнейшие события. Ему вдруг показалось странным, что слетев в кювет, они не угодили в какую-нибудь канаву. Вместо этого они будто пролетели сквозь неё и каким-то образом оказались над лесом, на который и выбросило их машину.

- Но упали на дерево. Последнее, что помню - голова звенела так, что я очень быстро сознание потерял, но успел увидеть, как водителя деревом порвало и наружу вытянуло. И всё, потом я здесь проснулся.

Ксения ничего не ответила. Андрею стало не по себе, он укутался в одеяло и лёг на бок. Так, чтобы она не видела его лица. Буквально через полминуты она встала, поправила форму и, уже выходя, решила уточнить:

- А в Богучар зачем?

- Там пещера есть, Галиёвская. У меня там старший брат семь лет назад пропал. Сашка.

Она остановилась. Его слова будто к полу её пригвоздили. Он это почувствовал и повернулся к ней.

- Что?

- Да нет, ничего. Ничего... Отдыхай. Ещё увидимся, - она подмигнула ему, улыбаясь, и указала пальцем на свой портрет над изголовьем, - Как я получилась? - но, не дождавшись ответа, ушла.

Андрей опустил голову на подушку и погрузился в свои мысли.

***

Внизу Ксению перехватил отец. Он уже подготовил завтрак для Андрея - как раз грузил его на поднос.
- Ну как, проснулся, соображает? - спросил он у дочери.
- Да, - коротко ответила она.
Егор эту краткость узнал.
- Что случилось?
- Всё норм. Надо кое-что проверить. Я пойду. Передавай привет. Да, кстати, Он знает.
На голос Ксении из кладовки вылез Никита, но успел только увидеть только как она выходит наружу. Её растворило в лучах света, и она вышла.
- Если у тебя родится дочь, - сказал Егор, расставляя тарелки и кружки на поднос, - Молись, Никита. Молись. Понять их невозможно. Я тебя лучше понимаю, чем её.
Никита, радуясь чему-то своему, исчез в кладовке. Егор Викторович взял поднос и пошёл наверх, к Андрею.
Салун опустел.

***

- Доброе утро, товарищ Капитан, - донеслось ей вдогонку, когда она шла в сторону церкви.
Ксения остановилась. Она, конечно же, узнала голос - это был Дмитрий.
- Доброе утро, товарищ Майор, - обернувшись, ответила она.
Деревня, ещё сонная, потихоньку начинала шевелиться. Тут и там доносились детские визги. Где-то открылось окно, скрипнув. Стукнула дверь в сарае. Петух закричал. "Действительно доброе. Наконец-то солнце" - подумала она, дожидаясь, пока Дима её догонит.
- У нас есть дела. Точнее, у твоих ребят есть дела.
Ксения ещё раз взглянула на церковь. Ей так хотелось спуститься в нижний храм прямо сейчас, чтобы проверить свои догадки, но... Она поймала себя на мысли, что это единственный раз, когда она не рада была встретить Дмитрия. Сейчас он ей помешал, но делать нечего. Значит, придётся подождать до вечера.
- У моих ребят есть дела? Без меня? - удивилась капитан.
- Так точно, Ксения Егоровна. Руководство поставило задачу. Нам сказано наблюдать и контролировать процесс. Вмешиваться только в крайнем случае, - Дмитрий достал из внутреннего кармана приказ во вскрытом конверте и передал Ксении.
- Разрешить спор между соседями? - она удивленно подняла брови, читая текст приказа, - Похоже на проверку, - заключила она, складывая бумагу в конверт.
Дмитрий ничего не ответил, но посмотрел Ксении в глаза так, чтобы она поняла, что права. Ксения этот взгляд знала хорошо. Дмитрию часто нельзя было говорить что-то, но, в силу того, что они знали друг друга с детства, могли общаться и без слов.
- А служба во сколько?
- Как обычно, - пожал плечами Дмитрий, - А, ты про Щербининых. Перенесли на завтра. Они где-то спирт нашли и вчера снова напились. Сегодня их в храм вести нельзя. Я отправил человека, чтобы присмотрел за ними. Завтра будет служба по их честь.
- Ну пойдём, - сказала она, сунув руку ему под локоть.

***

Оконная рама из дерева казалась какой-то дикостью. Понятно, что это деревня, но в гостинице? Андрей почему-то был уверен, что рамы должны быть пластиковые. Когда он, разглядывая и прощупывая их, почувствовал еле ощутимый сквозняк, в голове зазвенели фанфары и захлопал фейерверк. "Ну вот! Я ж говорю! Их ещё и продувает!" - подумал он.
Гордый своим открытием, Андрей прошёл вдоль стены, разглядывая фотографии и пару картин. Картины были дешевые - одна с вазами и фруктами, а другая с корабликом в море. Фотографии оказались интереснее. На стене, между двумя окнами, хозяин повесил когда-то огромную картинную раму, закрытую стеклом. За стеклом этим, вместо полотна, коллажем он разместил самые разные фотографии. Поначалу найти лицо Егора Викторовича было трудной задачей. Современных фотографий в коллаже не было. Но потом, определившись с самой поздней из тех, что были за стеклом, Андрей смог проследить некоторые эпизоды его жизни. Вот он - мальчишка на руках отца, в каком-то городе. Точно не в деревне. А вот с ним же, но уже в деревне. Ни одного фото матери Егора Викторовича не было. Была одна женская фотография, в стороне от всех, но Андрей не мог быть точно уверен. На другой фотографии он предстал уже юношей - крепким, с хмурым и серьёзным взглядом. В черном пальто. Ворот поднят, нараспашку. Под пальто такая же черная или, может быть, темная одежда других цветов - на монохромной фотографии разобрать было тяжело. На другом фото Егор Викторович в костюме, но уже с женщиной в свадебном платье. Свадьба. Жена его, стало быть. Мать Ксении. Андрей всмотрелся как следует и понял, что Ксения - копия своей матери, только улучшенная. Он даже взглянул на портрет над кроватью, чтобы убедиться. Да, всё верно. Ещё фото: Егор Викторович со свёртком на руках, жена рядом, обнимает его. Ксения родилась. Затем фотографии совершают скачок во времени, и на следующей Егор Викторович тоже с Ксенией, но уже без жены. И больше её ни на одной фотографии нет. Андрей понял, что её, быть может, не стало, а может, просто ушла. Но тогда он не мог понять, почему осталась Ксения. После этих фото все остальные казались однообразными. Только одна из них привлекла внимание Андрея - на ней Егор Викторович стоял между двух своих сослуживцев, в таком же черном пальто, но уже застёгнутом на все пуговицы. На рукаве у него были нашиты шевроны, но что на них изображено - не разобрать. Едва ризличимый круг, казалось, из каких-то символов, а в центре круга какой-то рисунок, больше похожий на схему. Фото старое, и удостовериться в том, что он верно всё разглядел, оказалось невозможно.
Раздался настойчивый стук в дверь. Андрей уже успел к нему привыкнуть, к этому стуку. Это хозяин так стучит.
- Да, Егор Викторович, заходите, я не сплю, - ответил он, не отворачиваясь от рамки с фото, - А что это за войска, в которых Вы служили? Я таких шевронов не видел никогда, - и он указал пальцем на фото.
Егор Викторович остановился, прищурившись. Кажется, любопытство Андрея его не очень обрадовало.
- Ни в каких. Это не войска. Это местная дружина.
- Дружина? Как ополчение?
- Да, - коротко ответил Егор, надеясь, что на этом разговор закончится.
- А зачем здесь дружина? - продолжал Андрей.
- Времени были тяжелые, часто приходилось... Охранять.
Андрей выдавил из себя протяжное "мммм", как бы выражая, что он понял, что к чему. Нотки недовольства не прошли мимо его ушей, и расспросы про шеврон он решил оставить на потом.
Егор Викторович прошел через всю комнату и сел в любимое кресло.
- Сядь-ка, мальчик. Расскажи, кто ты, откуда. Компотику хочешь?
Андрей не стал отказываться.
- Я из Ростова-на-Дону. Вообще из Екатеринбурга, я там родился и вырос, но мы семь лет назад переехали. Мне как раз почти одинадцать было. Ехал в Богучар, но машина слетела с дороги и я попал сюда. Водитель умер, - на последнем предложении Андрей отвёл взгляд.
- Не зацикливайся на этом, не ты его убил. А не то крыша может протечь. А зачем в Богучар ехал?
- Брата искать. Пропал он, как раз семь лет назад.
- В Богучаре?
- Там рядом. Пещера есть, Галиёвская.
Егор Викторович, откинувшись на спинку кресла, задумался. Густые брови свелись в одну, и он вспомнил, как заинтересованно и встревоженно выглядела дочь, когда уходила.
- А ты дочери моей об этом рассказывал?
Андрей кивнул.
- И что она?
- Мне показалось, её это удивило. Вас тоже, кажется. Что такого? Мы где-то неподалёку?
- Неподалёку? - мужчина закрякал, смеясь, - Нет. Просто... Была тут одна история про эту пещеру, как раз лет семь-восемь назад, точно уже не припомню, надо записи поднять. А фамилию свою мне скажешь?
- Скажу, чего ж нет? Грачёв.
- Грачёв, - растянул, смакуя, хозяин салуна, почесывая щетину, - Интересно.
- Может и Вы мне что интересного расскажете? Где я? Как это место называется, где мои вещи, где одежда?
- Ты в Соболево. Соболево - деревня. Где-то между Ростовской и Воронежской областями, - задумчиво ответил хозяин, которого не отпускала история Андрея про старшего брата, - Вещи твои я выбросил. Комбинезон твой, видать, ветками подрало. Я удивлён ещё, как тебя самого не подрало.
- А телефон? Документы?
- В карманах ничего не было, - Егор развёл руками в стороны.
- А рюкзак мой?
- Какой рюкзак? - удивленно спросил хозяин.
Андрей повесил голову.
- Тебе зачем телефон-то? Здесь связь всё равно не ловит. С месяц-полтора назад были ветра сильные, много деревьев повалило. А как до града дело дошло, так и вообще хоть по подвалам прячься. Линии оборвало, а вместе с ними и связь. Так что и со стационарного не позвонить. Обещают всё приехать, починить. Уже должны на днях. Вот.
- Как мне отсюда в Ростов попасть? - сдавленно спросил Андрей.
- А как же брат?
- Брат? - изумлённо ответил Андрей, - Куда я теперь?! Домой надо.
- Вот так вот прям и надо? Ты же здоров? Здоров. Я б на твоём месте думал не о том, как домой скорее убежать, а как поиски продолжить. Ты в армии служил?
- Нет.
- Ну тогда тем более. То, что с тобой сейчас происходит, навсегда изменит тебя, мальчик. Запомни это. Ты выжил, а это значит, что у тебя ещё есть дела. Ты можешь поджать хвост от испуга и бегом к мамочке, а можешь продолжить путь и вернуться домой мужчиной, обманувшим саму Смерть, - полушепотом, наклонившись к Андрею, прохрипел Егор Викторович, - Подумай-ка об этом.
И он вышел. Андрей остался один. Егор Викторович смог задеть в нём что-то, что дремало где-то в глубине его детского сознания. Он произнёс те слова, которые Андрей всегда хотел услышать от своего отца отказавшегося от воспитания своего сына. И слова эти ударили в самое яблочко: он выжил, пережил страшную аварию, и теперь думает только о том, как бы позвонить матери и слёзно умолять её, чтобы она его отсюда забрала домой. "Чем я тогда лучше отца?" - с отвращением к самому себе задал вопрос Андрей. Андрей самостоятельно отправился в путь вслед за братом, который был гораздо сильнее, и всё же не вернулся назад. Это было его решение, возможности принятия которого он ждал долгие годы, и, дождавшись, отправился вопреки воли матери. Это мать хотела оставить его дома, под своим крылом, в безопасности. Что же тогда с ним происходит? Почему он боится продолжить, когда позади него пережитая смерть? Слова Егора Викторовича, слова настоящего взрослого мужчины, ковырнули его нутро так сильно, что слёзы хлынули наружу. Вытирая их рукавом, Андрей решил продолжить поиски, что бы не случилось дальше. "Страшнее аварии уже ничего не будет" - подумал он. И решение его вселило такую жгучую уверенность, что он поступает правильно, что вся безнадёжность, царившая внутри, куда-то испарилась, а её место заняла ясность.

***

Ксения осталась снаружи в компании Дмитрия. Тот, присев на тополиный пень, мычал песенку и курил. Ксения наблюдала. Там, в глубине участка, далеко за забором, стоит Плокин. Оглядывается постоянно. То на неё, то на высокую, старую берёзу, торчащую промеж двух соседских участков. Дмитрия ему не видать, забор мешает. "Так ему спокойнее будет, не будет обо мне думать" - сказал Дмитрий, когда садился. Ксения отпустила пару шуточек о природе мыслей Плокина о Диме, но Дима не оценил. Так, усмехнулся пару раз, и дальше курит.
Рядом с Плокиным стоят два мужика. Каждый по свою сторону забора. Машут друг на друга руками, ругаются - отголоски даже здесь слышны, но что говорят разобрать нельзя. Ветер поднялся.
- Что думаешь? - спросила капитан у Димы.
- Думаю, что здесь нужен особый навык, - ответил он.
- Какой?
- Уметь выступать в роли третейского судьи. Это когда ты... - но Ксения его прервала.
- Когда ты можешь выбрать нужное решение, не оказавшись ни на чьей стороне. Либо и тем, и этим. Либо ни тем, ни другим. В обоих случаях должно быть равновесное решение.
Дмитрий кивнул.
Ксения тоже кивнула, согласившись. Этому навыку их обоих когда-то давно научил отец, Егор Викторович, но Плокину такой навык взять было негде. Он стоял у берёзы, выслушивая беспорядочную ругань, сложив руки на кудрявую голову. Терешенко стояли чуть позади. Младший ел опавшее яблоко, а старший просто ждал, когда всё это закончится. Лидером отряда они выбрали Гришу. Ему и отдуваться.
- Отставить ругаться! - гаркнул Гриша, когда ему надоело слушать соседей.
- Так точно, - вяло отозвался тот, который был за забором.
Это был Антон Сафонов, один из тех мужиков, что работают в мастерской. Довольно спокойный, но когда дело касается его имущества, бурление его внутренних гневных масс остановить невозможно. Второй - Глеб Романов. Трудится там же, и дружит, вроде, с Антоном, но из-за каких-то их личных с ним споров, решил отстроить забор и огородиться от соседа.
- В общем, - начал Глеб, - мне нужно забор строить прямо по этой линии, - он указал на шнур, натянутый между палками, - А линия через это дерево засраное проходит!
- Это душа твоя засраная, а дерево отличное. Чем оно тебе мешает?! Ну построй ты вокруг со своей стороны, ну тут же уголок сантиметров в 20-30 будет всего. Или вообще поверх ствола поставь, обрежь доски-то! Она ж под наклоном стоит.
- Да хер тебе на воротник! - продолжает Глеб, - Оно на твоей стороне растёт, ты и убирай!
- Корни-то на твоей стороне, значит и растёт оно на твоей стороне, - парирует Антон.
И снова разгорается беспорядочный спор. Кудрявый закрывает глаза и чувствует, как в нём вскипает злость. Он старается подавить её, старается избавиться от гнева, но чем сильнее он давит, тем сильнее она кипит. Кипит где-то внизу, в животе, генерируя горячий пар, и поднимается, пузырясь и булькая, через кишки к самому горлу.
- Я сказал, отставить срач! - крикнул Плокин, не выдержав, и сразу повернулся в ту сторону, где стояла Ксения.
Ксения, в свою очередь, дождалась, пока Плокин отвернётся и посмотрела на Дмитрия, задав безмолвный вопрос.
- Рано, - коротко ответил он.
Ксения пожала плечами.
- Слушайте, Григорий Александрович. Я только со смены, мне бы отдохнуть, - сказал Антон, - И спорить тут не о чем. Ну захотел он забор строить, ну пусть строит. Или дерево выкорчевывает. Хер с ним! Люблю я под ним посидеть, подумать, но хер с ним! Либо пусть вокруг строит.
- Умный ты какой, Антоша, прям деваться некуда, - Глеб сплюнул, - Да наши с тобой отцы его посадили промеж участков. Они ж дружили. Батя мне рассказывал!
- Умер твой батя, - ответил Антон, засовывая тростинку в зубы, - Как и мой. И мой об этом дереве ничего не рассказывал, так что хер его знает. Теперь можно что угодно говорить.
- Он ещё и не верит, - Глеб отмахнулся, отвернулся и замолчал.
- К тому же, Глеб, если ты так этой памятью дорожишь, то на кой черт тебе забор-то?
Глеб ничего не ответил.
- Гриш, дело дурное, их не разнять, пока не поймём, из-за чего они посрались друг с другом. Не из-за забора точно. Вариантов, как видишь, масса, договориться вроде легко, а не могут. Значит, дело в другом, - сказал Анатолий Семёныч Плокину на ухо и похлопал того по плечу.
Плокин опустил голову, пытаясь понять, зачем он здесь и что ему делать. "Причина?" - подумал он, - "Лучше б ты мне назвал причину их не пристрелить на месте". Анатолий направился к выходу с участка, ближе к дому. Жирное, липкое варево от кадыка поднялось к голове, разлилось там, тонкой плёнкой обволакивая мозг, и успокоилось. Кудрявый закрыл глаза, вдохнул глубоко, открыл их и увидел, что лицо Антона вдруг стало румянее. И волосы. И небо. И всё-всё-всё! Всё стало чуточку алее, и вместе с тем пришло понимание. Всепоглощающее понимание, проникшее в разум как просветление. Григорий Плокин успокоился буквально за один миг:
- Так, Антон, свободен. Иди, отдыхай, - скомандывал кудрявый, - А ты, Глеб, пойдём. Расскажешь всё ещё раз.
- Есть отдыхать, - отозвался Антон и удалился вглубь своего участка.
Романов повёл солдат в дом. Там, в облаках пара, трудилась его жена Аня. Плокин поздоровался с ней, и поймал себя на мысли, что будь ей лет на двадцать поменьше, она б и Ксению Егоровну могла на посту первой красавицы на деревне обойти. Тело её было до сих пор по-своему манящим - нет, не стройным или рельефным, а будто по-животному манящим, где-то на уровне инстинктов. Широкие бедра, пышная грудь, от пота промокшие и прилипшие ко лбу каштановые пряди... И всё алое, налившееся кровью. Что-то в голове у Плокина щелкнуло. "Неужели..." - но он не успел закончить мысль. Его окликнул Глеб, зазывая к столу.
- Сейчас Анюта на стол нам накроет. Да, Анют? Отлично. Садитесь, не стесняйтесь, - он указал на стол, - Батя мой рассказывал мне, что они с соседом как раз берёзу и посадили. Вместо забора. Дружили очень, прям вот как мы с Антоном. Дружили. Потому и забора во внутренней части и не было, снаружи только.
- А сейчас зачем забор понадобился? - вмешался Анатолий Семеныч, - Живите дальше без забора.
Глеб посмотрел на жену, копошащуюся с едой. Плокин этот взгляд заметил.
- А сейчас понадобился, - холодно отозвался Глеб, не отрывая глаз от жены.
Больше ничего интересного Романов рассказать не захотел. Гостей накормил и пошёл на смену в мастерскую. Сутки, как-никак, поэтому Плокин возражать не стал.
- Докладывай, - обратилась Ксения к Плокину, когда тот наконец показался снаружи вместе с Терешенко.
Дмитрий остался сидеть на пеньке, но всё своё внимание направил на Григория.
- Я думаю, что суть их спора не в берёзе, это только симптом. Жена у Романова - настоящая красавица. А Антон холостой, и...
- Мужественный?
Плокин кивнул и добавил:
- В отличие от Глеба. И работают они в разные смены - Глеб и Антон. Я думаю, что вся ругань не из-за того, что Глебу берёза мешает, а из-за того, что он либо слышал что-то про Антона и жену свою, Анюту, либо сам себе надумал, либо поймал их.
- Тогда бы они не берёзу рубить собирались, а друг друга, - вмешался Терешенко, - Последнее - вряд ли. Тут скорее ревность и слухи.
Плокин пожал плечами. Ксения внимательно всмотрелась в глаза Плокина.
- Что? - спросил он, глядя в ответ.
Ксения с ответом помедлила. Плокин заметил, что и она стала чуточку румянее.
- Ты... - она снова замешкалась, - Как себя чувствуешь?
Плокин растерялся. Дмитрий, внимательный во всём, сразу начал изучать Плокина.
- Отлично. Гораздо лучше, я бы даже сказал. Мне это задание пошло на пользу. Наконец-то дали головой подумать. Я люблю выполнять такие поручения.
- Это здорово, что вы любите в детективов поиграть, - подал голос Дмитрий, - Но конфликт нужно решить. Думайте. Сегодня вторник... В понедельник должно быть решено. Отчёт не забудьте.
- Так точно, - все трое отдали честь, кроме Ксении, - Думаю, управимся за пару дней.
- Что такое? - спросил Дима, когда отряд скрылся за пригорком.
- Глаза. Капилляры у него полопались, глаза красные.
- Главное - не желтые, - Дмитрий пожал плечами, поднимаясь с пня.
Ксения молча кивнула в ответ. Дмитрий предложил ей свой локоть, сунув кисть руки в карман. Она приняла предложение и, не произнеся более ни слова, они отправились назад.

***

Воображение Андрея, лежащего теперь на кровати, рисовало ему разное: вот он идёт по лесу, растущему вокруг Соболево, отбиваясь от волков; вот на нём рваная одежда, под которой виднеется тело, украшенное будущими шрамами, ещё кровоточащими и придающими Андрею мужественный вид; вот он возвращается домой и сообщает матери, что нашел Сашку; вот хоронят его, и все с благодарностью хлопают Андрея по плечу и жмут ему руку, ведь он восстановил справедливость, он преодолел все нечеловеческие трудности, выпавшие на его долю. Он - герой. Самый настоящий герой эпоса. И вот он на Олимпе в тоге, среди других богов: одной рукой он держит искрящийся золотом меч, а другой рукой прижимает к себе Ксению. Она тоже в одной тоге, и Андрей знает, что больше ничего на ней нет.

От этих мыслей что-то внутри радостно задрожало, он потянулся всем телом, и, запрокинув голову, посмотрел ещё раз на её портрет, висящий над кроватью. Ему подумалось, что слишком уж он часто последнее время думает о капитанше. Но что в этом плохого? Она красива, даже очень. "Есть у меня шансы?" - спросил Андрей сам у себя. "У героя - есть. У неудачника - нет" - ответил сам себе, поднимаясь на ноги. Осталось только решить, кто он на самом деле. Мозг подсказывал простой путь - остаться неудачником. Это он уже умеет и для него это легче всего. Здравый смысл, брызжа слюнями, принялся доказывать мозгу обратное: чем больше сложностей, тем самому же мозгу и лучше. Но мозг, разводя руками, отвечал, что ему это просто не нужно. И только Андрею показалось, что он решился стать героем, как раздался такой громкий звон, что задрожали стекла. Он как раз стоял около окна, и ему пришлось сделать шаг назад из-за страха порезаться в том случае, если стекло не выдержит давления.

Боммм!..

Звон повторился, и Андрей заметил, что из закусочной торопливо выбегают люди. Выбегают и из зданий напротив. "Интересно, а герой должен бояться порезаться о стекло?" - задался он вопросом, возвращаясь к окну, чтобы лучше разглядеть поток людей.

Боммм!..

Люди, сливаясь в единый поток, тягучей массой двигались в одном направлении. Их было так много, что Андрею стало не по себе. Он не думал, что в деревне может жить столько людей. Среди потока были люди в простой одежде, в рабочих куртках, в чёрной военной форме. Были и старики, и дети. Женщины и мужчины. Захотелось посмотреть на этот поток с улицы. Он отошёл от окна и отправился вниз.

Боммм!..

Внизу, на первом этаже, по залу семенил Егор Викторович, занавешивая окна. Дверь уже была заперта.

- А можно мне наружу? - спросил Андрей робко, не по-геройски.

- Плохая идея, - коротко ответил Егор, закрывая последнее окно.

- Почему?

- А зачем?

Андрей пожал плечами.

- Там куча народу, и все вместе идут куда-то. Я посмотреть хотел.

Боммм!..

Егор Викторович ткнул указательным пальцем в потолок.

- Во! Слышишь? Это храмовый колокол. Они на службу идут. Вчера ж тоже была, и утром, и вечером. Ты разве не слышал? Проспал, наверное. А сегодня утром не было. Ты что, сильно верующий? На кой хрен тебе туда?

Андрей покачал головой.

- Нет. Ну как, я думаю, что вера у каждого своя. Я верю в Христа и то, что он умер за наши грехи, но в церковь не хожу. И церковь, и Библия, и молитвы, и псалмы - всё люди сделали. Написали. Значит, что к Богу они никакого отношения не имеют.

- Вот дурачьё! - засмеялся Егор, - Хотя, чего тут удивляться, восемнадцать лет. Чего ты видел на своём веку? Ну, кроме аварии этой. Ничего. Вера - это не про "думаю". Это про чувствую. Вот.

Не так он себе представлял этот разговор, когда с умным выражением лица заявлял о своих взглядах на веру. Андрей почувствовал, что Егор Викторович, в силу своего опыта, просто уложил его на лопатки. Всего одной фразой: "Это про чувствую". И он почувствовал. Только не веру, а симпатию, а если ещё точнее - тягу. Тягу мальчика к мужчине, как к вождю. Как к источнику знаний, основанных на опыте. Знаний, которыми с каждым мальчиком должен делиться отец.

Решив оставить скользкую тему, Андрей перешёл на другую:

- А почему Вы закрылись? Не пойдёте?

Егор исподлобья посмотрел на Андрея.

- Мне там не рады. Тебе, будь уверен, тоже.

Андрей аккуратно отодвинул занавеску. За время разговора поток почти покинул площадь. В окне виднелся только его хвост. В нём брели в основном старики, не способные быстро передвигать ногами.

- Как мне попасть в Богучар отсюда? - неожиданно для Егора спросил Андрей, глядя в окно через едва приоткрытую занавеску.

- На пятый день, не считая сегодняшнего, придёт лесник, с ним и обсудишь. Тут только пешком, через лес. Я уже с ним договорился. Он вас выведет.

- Вас?

Егор осёкся. Он как раз натирал стакан полотенцем, и вдруг замер.

- Да, вас, - ответил он, понимая, что отпираться уже поздно, - Узнаешь в субботу.

Не решившись пытать хозяина заведения, Андрей только кивнул.

- А что, дорог здесь нет? Почему пешком, а не на машине?

- Дорога есть, но всего одна. Да и дорогой её назвать тяжело. Глинистая, в ямах вся. Туда только на ниве или уазике. Уазики у дружины все, они не дадут. Нива в посёлке одна - в мастерской чинят уже месяц.

- Понятно. Значит, на пятый день. И чо, мне всё время в комнате сидеть? Скучновато там.

- Так ты выходи, если хочешь. Только не во время службы.

***

- Ба, какие люди!

Черноволосая девушка с карими глазами и белой как мел кожей вспрыснула руками. На ней была белая блузка с растегнутой верхней пуговицей. На носу - очки в черной оправе. Слишком большие для её аккуратного лица, но в то же время придающие ему некий шарм.

- Привет-привет, солнце. Как твои дела? - поинтересовалась Ксения, встав в дверях архива.

"Солнце" наклонила голову влево и прищурилась, прощупывая капитана взглядом.

- Если просто посмотреть - тысяча. Если взглядом будешь раздевать - две. Дальше посмотрим.

Брюнетка залилась глухим смехом.

- Заходите, Ксения Егоровна! - сказала она, успокоившись, - Чем могу помочь? - она встала и обняла подругу, которую не видела довольно давно.

Ксения взяла в стороне стул и поставила к столу, за которым сидела брюнетка.

- Да вот, посмотреть надо кой-чего, Софья Алексеевна.

- Архив к Вашим услугам, - она махнула рукой за спину.

Там, за её спиной, начинался архив. Десять рядов высоких открытых полок, прогибающихся под весом бумаг, уходили далеко в темноту, утопая в её мраке. Ксения посмотрела в глубину хранилища и усмехнулась.

- Нужна конкретная информация о конкретном человеке.

- Ого, попахивает историей, - Соня сняла очки и закусила дужку, - Расскажешь? А то я тут чахну, скука смертная. И одиночество.

- Так уж и одиночество? - с иронией уточнила Ксения.

- Ну так, - пожала плечами Соня, - заходят иногда... - она подмигнула Ксении.

- Н-да, - протянула Ксения, игриво улыбаясь.

- Когда-то и ты ко мне захаживала, помнишь?

Соня нарочно вспомнила их игры из прошлого. Игры, которыми они убивали скуку, когда вместе держали вахту в архиве. Она хотела вогнать Ксению в краску, но у неё не вышло.

- Помню, помню. Может, повторим?

- Может быть, - и тут уже покраснела Соня, - Давай, рассказывай.

И Ксения начала свой рассказ с того самого утра, когда она и её отряд обнаружили автомобиль, повисший на старой сосне. Рассказала про то, как "туриста" притащили к отцу во время утренней службы. Как его выхаживали, как он очнулся, как рассказывал о себе.

- И как он?

- Да так себе. Похож на мальчика из-под юбки. И внешне, и внутренне. По нему сразу видно. Если б увидела, сразу б всё поняла.

- Ясно, - с долей разочарования ответила Соня, - Ну так, а от меня тебе что нужно?

- Андрей сказал, что у него в Галиёвской пещере семь лет назад брат пропал.

Соня вопросительно выгнула брови, глядя на Ксению почти исподлобья. Ксения в ответ лишь кивнула.

- Архив по прибывшим на тот год на втором стеллаже слева от тебя. В самом конце. Давай, удиви меня.

Ксения поднялась со стула, обошла Софью и скрылась в темноте стеллажей. Чем дальше она уходила, тем тяжелее становился воздух - спёртый, сухой и пыльный. Среди этих полок давно воцарилась гробовая тишина. Ксения поймала себя на мысли, что если бы ей пришлось здесь дежурить, как это часто случается делать Соне, она не смогла бы сидеть спиной к полкам, утопленным в темноту.

Нужная папка нашлась среди небольшой кучки дел, спрятанных под коробкой с отчетами лаборатории. Ксения открыла папку, убедившись, что нашла нужную, открыла страницу с выпиской семейных связей и прочла на печатном штампе: "Неизвестно". Она нахмурилась, но папку решила взять с собой. "Покажу папе, вместе подумаем" - решила она, выныривая из мрака.

- Нашла? - не отрываясь от бумаг, спросила Соня.

- Дело - да. То, что искала внутри - нет, - она быстрыми шагами пронеслась мимо Сони, по пути чмокнув ту в уголок губ, попрощалась с ней и вышла.

Софья ещё долго смотрела на дверь, пытаясь понять, какие догадки мучают её бывшую любовницу.

***

Капитан вошла, с разгона толкнув двери. Створки распахнулись слишком сильно и стукнулись - одна об стену, другая об стул, стоящий рядом с выходом. На стуле сидел какой-то работяга, теперь вытирающий с лица пиво - разлил его, подскочив от неожиданности.

Так же быстро, как вошла, она подошла к стойке. Егор, заранее предвидя, что сейчас будет, подозвал Никиту и шмыгнул в подвал, поближе к печи, в которой сейчас горело пламя. Он видел папку в руках у дочери, и уже примерно прикинул, чьё это дело и что сейчас будет говорить Ксения. Однако, вместо охов и ахов, она всучила папку ему. Егор Викторович открыл её, долистал до страницы "семейные связи", увидел штамп и улыбнулся.

- Чего смешного? Улыбается он. Говори давай! Он?!

Егор строго посмотрел на дочь.

- Говори! - потребовала она снова.

Отец перелистнул дело в самое начало, чтобы взглянуть на фото.

- Как же он изменился... - тихо сказал Егор.

- Что?

- Изменился, говорю. Сильно. Не могу точно сказать, - прочистив горло, повторил отец.

- Давай сюда, - она протянула руку, чтобы забрать дело, - Сейчас мы и узнаем.

Егор Викторович протянул папку дочери. Ксения потянулась за ней, но в последний миг промахнулась - отец быстро рванул руку в сторону и бросил папку в огонь. Пока Ксения ошарашенно хлопала глазами, держа затылок руками, Егор сложил руки на груди и нахмурился.

- Ты чего, пап? - она смотрела то на огонь, пожирающий папку, то на отца.

- Ничего. А что?

- Ты зачем папку сжёг?! - срываясь на визг, вскрикнула Ксения.

- Какую папку?

Она развела руками и опустила их так, что они хлопнула о бёдра.

- Действительно! Никакую! Ту, которую я тебе только что дала. Дело! Алло!

- Так. Во-первых, выбирай тон, когда говоришь с отцом. Я ещё в состоянии тебе всыпать ремня.

Ксения закатила глаза.

- Во-вторых, - продолжил Егор назидательным тоном, - Не нужно это ему сейчас. В субботу его выведет лесник. И тебя тоже, - он ткнул в неё пальцем, - Ты свой выбор сделала. Помнишь?

- Я помню, что выбрала третий вариант!

В глазах у Ксении вдруг стало мокро. Опять нахлынуло. Опять вскрылась старая рана. Снова история про виноградаря и гроздь. В очередной раз легенда про безысходность и иллюзию выбора.

- Нет никакого третьего варианта, - тихо возразил отец.

- Дед сказал, что их вообще нет, - она снова развела руки в стороны и, моргнув, отпустила слёзы бежать по щекам; от жары и эмоций лицо её покраснело, - Говорит, что бы я не выбрала, итог всегда будет один и тот же.

Она пожала плечами, скривив лицо.

- Надеюсь, что он ошибается.

После этих слов Егор подался вперёд, открыв дочери свои объятия, но Ксения шагнула назад, отстраняясь, и стукнулась спиной в стену. Егор остановился.

- В субботу, Ксюш. Хорошо?

- И что?! Хочешь, чтобы он меня тоже в подвале держал, как ты деда?!

- Нет, - покачал он головой, - не придётся.

Ксения нахмурилась, не понимая, о чем речь.

- Как это не придётся? Я состав каждый день на ночном бдении принимаю. Я же умру!

Егор медленно покачал головой.

- Я... - он замялся, зная, что дочери сказанное не понравится, - я тебе время от времени в еду и питьё второй состав добавлял.

Ксении не нашлось, что ответить. Она просто выскочила наружу, пряча лицо в ладонях. Посетители закусочной проводили её удивлёнными взглядами, но очень скоро вернулись к своим делам. Те, кто курил снаружи, видели, как она направилась в сторону Храма.

***

Даже молоко отдаёт красным. Становится вязким в его глазах. Вязким и красным. Плокин пробует молоко на вкус - обычное молоко, но и это его раздражает. Он не понимает, почему раздражает, ведь он хотел именно молоко, но в момент, когда оно попало на язык, он почувствовал раздражение и даже злость. "Красной и вязкой должна быть кровь, а не молоко", - подумал он.

- Надо было зарезать этих мразей, как свиней. И Щербининых, и шлюху эту, и Глеба, и Антона. Всех! - он залил в рот молоко и начал гонять его по щекам.

Взглянул в окно. Там - алые сумерки в алых оконных рамах. А кирпичная крыша соседского дома и вовсе темно-бурая. Глядя на неё, Плокин вспомнил Сергея, порванного на две части. Вспомнил, как нежна была его кожа, когда он впивался в неё зубами, отгоняя ворон. Вспомнил, как была мягка его мертвая плоть, пусть немного и окоченевшая. Но зубы твёрже!

"Стой. Этого же не было, это просто мысли. Только мысли, и больше ничего. Надо потерпеть, переждать!" - опомнился он. Плокин с сомнением глянул на остатки молока в стакане и, решив не допивать, поставил его назад, в холодильник. Алая лампочка погасла сразу, как закрылась алая дверь.

- А может, так и надо? А может, в этом и есть природа Господа? - Плокин встал перед зеркалом и уставился сам на себя, - Из глубины к тебе воззвав - располагай моим нечистым телом, Ахнаир! - воскликнул он, раскинув руки.

...Но ничего не произошло. Он и не был уверен, что именно должно было произойти, ведь эту фразу он произносил неисчислимое количество раз за свою жизнь с тех пор, как оказался здесь в детстве.

- Те, кто взывает к Господу не словами, а сердцем, сердцем! Те услышат Его. Те увидят Его! - зазвучал в голове певучий голос отца Симеона, - И тогда для них наступит решающая битва. Битва духа! Владыка очистит золото ваших душ от примесей греха и внешнего мира в этой битве, и если дух ваш будет способен отказаться от грехов этого мира, тогда он примет Сущность в себя, и станет её проводником!..

Плокин широко улыбнулся, оскалив алые зубы, между которыми скопилось что-то чёрное. Он подошёл ближе и начал приглядываться, но из-за красной пелены не мог разобраться, что же такое налипло на его зубы. Его глаза привыкли видеть окружающий мир в разных цветах, а не в красном спектре. Тогда он решил просто прополоскать рот водой. Клапан умывальника бодро зазвенел, когда Плокин подтолкнул его рукой вверх. Вода полилась ему в руки, он выпил её и начал полоскать рот. Когда дело было сделано, он вернулся к зеркалу и снова оскалился. Чернота исчезла.

Он провёл мокрыми руками по кудрявой голове, проверил патроны в пистолете, проверил, на месте ли глушитель, поправил шнурки, попрыгал на месте - ничего не звенит - и вышел из дома в том же самом направлении, в котором утром отправился на задание.

***

- Знаешь ли ты, как оно проявляется поначалу, дочь моя? - хрипел старик, глядя в бокал с вином.

- Нет, - коротко ответила Ксения.

После того, как отец сообщил ей о том, что он тайком подмешивал ей состав в еду и питьё, у неё началась истерика. Она знала, что единственный, кто может её успокоить - дед. Его спокойный голос, мирный такт и бесконечная мудрость всегда убаюкивали в ней всё эмоциональное, оставляя лишь холодный разум. И вот она здесь, у него в приёмной, снова сидит у камина и пьёт вино, которое когда-то было таким же как она виноградом без надежды на право выбора.

- Бывает так, что начинается всё ни с того, ни с сего. Даже среди тех, кто занят самой спокойной деятельностью на благо Ахнаира. Доярка, которая встаёт рано утром и идёт доить коров. Смотритель архива, перебирающий шелестящую бумагу. Плотник, покрывающий свежим лаком старую мебель. Эти люди, казалось бы, не видят ничего, что могло бы подтолкнуть их, однако, это случается и с ними.

- Оно проходит?

- Нет. Этот процесс не обратить вспять. Многие пытались и до меня, но никаких результатов это не принесло, - Виктор выдержал паузу, выжидая, когда стихнет эхо стонов, долетевших до его памяти из минувших лет, - Поэтому единственный метод, к которому мы можем прибегнуть - это выявить недуг на ранних стадиях.

- Но как? На моём опыте ещё такого не случалось, Магистр. Научи меня, - Ксения подалась Виктору навстречу, опираясь на боковину кресла.

- Для этого есть Наблюдатели, дочь моя. В каждом отряде. И в твоём он тоже есть. Твой названый брат, Дмитрий. Зачем тебе это? Если он не сможет выявить это, то никто не сможет. Бывает, упускают признаки и они, но в редких случаях.

- И всё же, Магистр, я прошу тебя, расскажи мне!..

- Что ж, хорошо.

***

- Так, ну, вроде бы всё, управилась. Только светильник включить, чтоб видно было, - сказала Анна сама себе, оставляя в доме признаки своего присутствия для всех любопытных глаз.

Звуки её голоса, её шаги, движения и возня текли в закрытые кудрями уши через открытое окно. Вот щелкает светильник, и свет его лампы разливается по тёмному дому алым светом. Этого Плокин не видит, но отчётливо представляет, глядя на темно-красное, пасмурное небо, сидя под окном дома Романовых. Он выжидал, слушая Анну, и представлял, как колыхаются самые мясистые части её тела, пока она второпях бегает по дому, обеспечивая себе алиби.

- Так, ну всё. Готово. Так, переодеться.

До Плокина донеслись два глухих стука пяток о деревянный пол, и он представил, как Анна снимает с себя бельё, поочерёдно вынимая из него одну ножку за другой. Потом было тихо - наверное, смотрит на себя в зеркало, пытаясь поймать в нём последние годы своей красоты, уже начинающей увядать понемногу. Затем скрипнула входная дверь. Тот же звук, что слышал Плокин, когда Глеб заводил их в дом. Он подполз к углу и стал наблюдать за женщиной. Та, прячась в густых красных сумерках, торопилась пройти от маленьких ворот, ведущих в огород, к двухэтажной бане на краю участка, затем скрылась за ней и в следующий раз её тело мелькнуло уже за ней, когда она проходила через пустой пролёт между баней и сараем в направлении соседского участка, на краю которого, как раз недалеко от сарая, огороженная кустами, стояла уже соседская одноэтажная банька. Как Анна обходила её, чтобы зайти в дверь, Плокин не заметил. "Может, через окно?" - подумалось Григорию.

Через минуту Плокин оказался внутри покинутого Анной дома. Он разулся у порога, не заходя в обуви домой, прошёл в дальний угол от входа и, зайдя за ширму, открыл небольшой ящичек в тумбочке. Там, среди кучи ниток, иголок, пуговиц и прочего хлама, хранился ключик от другого ящика. Плокин знал, где лежит этот ящик, и знал, что он найдёт внутри него старый-добрый Макаров и обойму с патронами. Он знал это по одной простой причине: ему доводилось проверять порядок хранения этого пистолета много раз. Гриша обмотал тряпкой пистолет и сунул его себе в карман. На этом его визит в дом закончился - он вышел и отправился по тому же маршруту, что и Анна.

- Ты знаешь, что мы называем это Благословением. Симеону часто приходится это подолгу разжёвывать прихожанам, особенно новоприбывшим. Особенно таким, как твой Андрей. Я постараюсь описать это без теологической воды. Все мы здесь, в Соболево, принимаем состав. Малыми дозами, понемногу, но принимаем. У каждого человека есть свой предел допустимого. Одному понадобится вся жизнь, чтобы услышать Его, а другому может хватить одного раза. Знаешь, в чём между ними разница? Конечно знаешь, ты же видела её... - Виктор принялся покачивать бокалом, разгоняя вино постенкам, - Первый постепенно постигнет суть всего, а второй утопится. Тот, кто разом впускает Его в себя, не может выдержать того, что происходит. Есть и те из первых, кто не выносит на себе Его внимания, даже если Он приходит постепенно.

Небо уже стало черным, как артериальная кровь под луной. Изнутри бани, за которой он спрятался, до него донеслось несколько фраз, пара сдавленных визгов и смех. Смех ему казался нездоровым. Каким-то неестественным. Наверное, стены искажали звук, но смех проникал ему в самую голову и колол его так, что хотелось источник смеха утопить. Оба источника - смеялись двое - мужчина и женщина. Антон и Анна.

Плокин уже скинул с себя всю одежду, чтобы ненароком не испачкать её. Ведь он не готовил свой дом, как готовила его Анна. Абсолютно нагой, но с пистолетом Глеба и накрученным на его ствол глушителем, он вошёл в баню, осторожно приоткрыв дверь, ведущую в теплый, но тёмный предбанник. Там он нашёл самый тёмный угол, привалил себя тряпьём, что скидывает здесь в кучу Антон, и стал ждать.

- И что же происходит, когда начинаешь слышать? - слегка подрагивающим голосом спросила Ксения, добиваясь продолжения от старика, который задумался о чём-то своём и остановился.

- Твоё подсознание начинает испытывать сильное отвлечение внимания. Умом человек этого не понимает. Это практически невозможно понять одним только умом. Подсознание переходит в состояние, похожее на то, которое испытывает младенец, которого убаюкивает мать, прижимая к груди. Ему тепло, спокойно и хорошо. Но стоит младенца от этого процесса отвлечь, или положить в кроватку раньше времени, как он начинает гневаться - кричит, плачет, машет руками и краснеет. Так же и с теми, кто слышит Его, но ещё не осознаёт этого. Внешний мир их отвлекает и злит. Злит абсолютно всё, даже самая, казалось бы, мелочь. То, что раньше приносило счастье, начинает отвлекать от колыбели, и вместо счастья приходит гнев.

- Выходит, если оставить их в покое, они просто позволят Ему себя убаюкать?.. Что тогда? Они будут спать?

- О, если бы всё было так просто, дочь моя...

Зашумели веники. Казалось, Антон ходит вениками по Анне изо всех сил, пока та довольно постанывает от обжигающей боли. Плокин, закрыв глаза, представил: она вся в красном - красные капли на её красной коже, багровая от веников спина, багровые мышцы поигрывают под алой кожей. Улыбка появилась на его лице. Вот он стоит над ней, а она лежит там же, на банной полке, и под ней расстелен чёрный брезент. Он прислоняет губами к её ноге, к бедру, и скоро уже не целует кожу, а силится её прокусить, и он сам уже не человек, а ворон - на плечах и спине его чёрные перья, в свете тусклой лампы переливающиеся красными отблесками. Он двигается так же быстро и молниеносно, как движется ворон. И вгрызается своими зубами в её плоть, а она постанывает от удовольствия так же, как сейчас, иногда хихикая, а иногда приглушенно взвизгивая.

- У тебя с собой? - произнесла Анна, рассеивая мечты Плокина.

- Да, сейчас, в штанах остались. Я быстро.

Мягкий топот пяток Антона о деревянный пол бани, и вот уже скрипит дверь, ведущая из предбанника в саму баню. Антон поднял штаны со скамьи, начал шарить в карманах. Плокин, сидя под бельём, беззвучно снял пистолет с предохранителя.

- Лежи! Ты куда? - спросил в приоткрытую дверь Антон.

- Это чтобы тебе удобнее было войти, повернусь к тебе поближе. Сделай это так, чтобы было неожиданно, хорошо? А я закрою глаза.

- Хорошо, - радостно захрюкал Антон, прикрывая дверь, - Закрою пока, а то поддувает. Задницу простудишь.

- ...Человек в такой ситуации стремится вернуться к покою. Что же он делает? Правильно, он устраняет то, что его раздражает и лишает покоя. Я много раз наблюдал это, дочь моя, надеясь выявить последовательность в этом явлении. В этом Благословении... Ничего не вышло. Псы грызли друг друга, а когда оставались в одиночестве, среди нетронутой тишины, их начинало раздражать их собственное дыхание!.. Даже стук сердца и бегущей по венам крови мешал им расслышать Его голос у себя внутри. И тогда они грызли сами себя, чтобы выпустить кровь, чтобы очистить себя от всего лишнего, отсечь неровности их существования. Тогда они умирали. Знаешь, мозг живёт некоторое время после смерти, если смерть не связана с его повреждением. Возможно, в это время они обретали то, что так усердно старались найти. Когда сердце останавливалось, когда тело переставало шуметь, там, в это короткое мгновение, они наконец могли расслышать его.

Анна хихикнула. Когда дверь закрылась и хозяин бани продолжил искать в брюках презервативы, что-то ужалило его в затылок так сильно, что он не успел понять, что. Голова в одно мгновенье стала как чугунный, бесконечно тяжелый и инородный шар. Глаза, казалось, сейчас вылетят наружу - так их выдавило. Всё это он понял в последний миг своей жизни, которая оборвалась от бесшумного выстрела в затылок. Плокин поймал гильзу грязными трусами, подобранными в куче белья, и ловко подхватил упёршегося лбом в стену Антона. Он посадил его за стол, аккуратно уложив головой на руки так, будто тот просто устал и присел вздремнуть.

- Ну где ты там? - изнемогающе звала Анна.

- Но ведь ты слышишь Его, и слышит Симеон.

- Верно. Мы - те, что есть проводники его Сущности. Через нас он общается с этим миром, диктует нам свою Волю. И мы смиренно служим.

- И какова же его воля?

Виктор засмеялся.

- Прошу, дочь моя, прости меня, я выразился словами, понятными тебе. Но воля - свойство человеческое, и к Ахнаиру оно неприменимо. То, что я назвал Его Волей, нельзя описать ни на одном языке нашего мира. Я даже не смогу это описать какими-нибудь абстрактными конструкциями. Но ведь мы не об этом сейчас говорим, верно? Давай вернёмся к тому, на чём закончили. В самом начлае, как я уже сказал, человек отвлекается и испытывает раздражение. Становится гневливым, порой даже готовым к убийству ради собственного покоя. Он ещё не осознаёт, что может сам себе помешать так же, как сейчас ему мешают окружающие.

Плокин открыл дверь. Анна стояла к нему спиной, нагнувшись вперёд. Она опёрлась локтями на банную полку и выпячила ягодицы, слегка расставив ноги в стороны. Рот его начал наполняться слюной и он сглотнул, чувствуя, как наливается кровью его член. Алая кожа её ягодиц, покрытая багровыми полосами, ещё не сошедшими после ударов веника, была покрыта блестящими капельками алого пота. Казалось, она дрожит от нетерпения. Некоторые капли не выдерживали этой дрожи и, не удержавшись, катились вниз по аппетитным, в меру мясистым бёдрам, затем по упругим икрам и на пол. Плокин сделал так, как она хотела - вошёл неожиданно и яростно. Он резко, будто со злостью вгонял в неё свой член, и потом медленно вынимал. Сначала с паузой, разжигая страсть, а потом быстрее и быстрее, сильнее и жестче. Анна извивалась в его руках, закрыв глаза. Не в силах сдержать стонов, но и не желая быть услышанной кем-нибудь из соседей, не к месту начавших страдать бессоницей, она закусила запястье правой руки. Когда Григорий увидел, как она впивается зубами в свою кожу, то сразу почувствовал, что он уже близок к завершению. Тогда он вынул свой член и залил её спину красным.

- Те, кого мы смогли разоблачить, говорили нам, что всё стало одного цвета. Чаще всего - бледно-жёлтого. Порой, такой бывает луна. Иногда - алого или красного. Кому-то из благословенных чудилось, что всё кругом становится будто в старых фильмах, а цвета вовсе исчезали из их глаз. Только монохроматический спектр - чёрный и белый, и всё, что между ними. И они не могли остановиться, они старались причинить вред окружающим, даже когда вели спокойный разговор. Что-то, подобно червю, точило их разум. Тогда-то я и понял, что это такое по природе своей.

- Мхм, - вырвалось нечто нечленораздельное из её рта.

Плокин зачерпнул воду ковшом и смыл своё семя с её спины. Она выпрямилась, потянулась и, растянув улыбку удовольствия на лице, повернулась к Плокину, до сих пор считая, что перед ней должен стоять Антон. Она открыла глаза и мигом заскочила на верхнюю полку, прикрывая грудь и пах руками. Ей хотелось закричать, но она была заложницей ситуации - кричать было нельзя. Перед ней, вместо Антона, стоял Плокин. В одной руке у него был пистолет, а другой он приказывал Анне молчать, прислонив указательный палец к губам. От губ её взгляд скользнул к его глазам. Они были налиты кровью так, что, казалось, весь белок их растворился в багровом цвете. Тогда она посмотрела на его член, чтобы убедиться, что это был точно он - тот ещё не опал до конца, но до сих пор подрагивал.

- Были и те, кто находил в себе силы справиться, учился игнорировать раздражители и концентрировался на голосе. Они заживо умирали от голода, сидя и лёжа, отказываясь от всего, что принадлежит к этому миру.

- Выходит, что нет пути назад?

- Нет. Из этого состояния нет выхода. Я, - он положил руку грудь, - я знаю. Я пытался однажды, по глупости своей, но вовремя отвернулся от этой идеи. Я не был первым здесь, кто услышал Его. Был ещё Пророк. Он тоже смирил в себе тягу к насилию, но сошёл с ума. Отец наверняка рассказывал тебе об этом.

Ксения только молча кивнула в ответ.

- Поэтому и существуют Наблюдатели. Их задача - выявить на ранней стадии тех, кто обрёл Благословение, и передать в руки Владыки. Только Он может решать, какой конец ждёт их. Только Он.

Они вышли вместе. Краем глаза увидев Антона, задремавшего на столе, Анна жалобно пискнула его имя, но Антон не ответил. Тогда она внимательнее присмотрелась и увидела кровавое пятно на его волосах там, где вошла пуля. Слёзы полились ручьём, но она до сих пор, следуя какой-то привычке, старалась не издавать громких звуков. Хотя, казалось бы - вот убийца и насильник, тычет ей пистолетом промеж лопаток. Закричи один раз, и он будет пойман - патрули ходят и ночью. Она не решилась. За этот крик она могла получить свою дозу снотворного прямо туда, между лопаток, сразу в позвоночник или сердце. Получить и уснуть. С этими мыслями в голове, пытаясь вытереть из глаз бесконечные слёзы, мешающие смотреть, она зашла в дом.

Убийца шёл сзади, и Анна не видела его лица. Не видела, что он делает. Но если бы ей хватило смелости обернуться и взглянуть ему в глаза, она увидела бы, что они закрыты. Её насильник не шёл, он как будто плыл рывками, наощупь, прислушиваясь к чему-то. Он то и дело вёл головой то в одну сторону, то в другую. То хмурился, то улыбался, а иной раз его лицо принимало абсолютно безразличное выражение. Он в очередной раз видел один и тот же лес, ту самую поляну, где на брезенте лежал собранный воедино водитель семёрки; там же, на поляне, капитан страстно прильнула к нему своей грудью и вот уже забирается рукой в штаны, целует его и ласкает языком ухо. Если бы Анна знала это, она бы могла тихонько уйти в сторону и убежать. Плокин бы наверняка даже не заметил этого. Или взять полено, лопату или что ещё, ударить по голове! и всё бы закончилось. Вместо этого она просто дрожала, подходя к двери, дрожала всем телом и не могла остановиться - так страшно было ей.

Когда дверь открылась, Григорий опомнился. Он открыл глаза. Всё кругом шумело и жужжало. Шеркали друг об друга Анютины бёдра, громко ступали её пятки по деревянному полу, а её всхлипывания, её булькающий нос ужасно действовали ему на нервы. Он приложил глушитель к губам и прошипел:

- Тссс! Тихо-тихо, не мешай, тишина, - начал шептать он.

Анна постаралась успокоить себя, начала кивать головой, но от странной просьбы ей стало ещё страшнее и тяжелее успокоиться. Убийца кивком указал ей направление, и они пошли к кровати. Анна села, и почувствовала такое облегчение, будто шла пешком весь день и всю ночь. Она спрятала лицо в ладонях и зарыдала, в мыслях обвиняя себя. "Если бы я была верна, то ничего бы не было. Ничего бы точно не было! Убьют тебя, Анька, за самое обычное ****ство" - говорила она себе. Возникло непреодолимой силы желание - желание вернуть всё назад. Отказать Антону тогда, в самый первый раз, и изменить тем самым то, что происходит сейчас. Это самоубеждение отчасти сработало и ей удалось немного успокоиться. Тогда Плокин, всё ещё голый, стоящий перед ней в полный рост, сказал:

- Почему ты плачешь, Ксюшенька? Ведь ты только что обнимала и целовала меня!.. Посмотри, какая чудесная поляна, какой чистый лес вокруг, какая нетронутая тишина!.. - он говорил воодушевлённо и с такой любовью в голосе, что Анне сразу стало понятно, что кудрявый сошёл с ума, - Давай только отойдём от тела, я не хочу на него отвлекаться, - он уложил Анну на кровать и начал забираться сверху, - Я хочу чувствовать только твой запах. Твой запах и тишина. Тишина... - последнее он уже шептал ей на ухо.

Ей снова стало страшно, лицо её опять скривилось и покраснело, она изо всех сил старалась не рыдать. Мысль, что он видит в ней другую, одновременно пугала и вселяла надежду. Ведь если он видит в ней любимую, то, может быть, не станет и убивать - вот о чём думала Анна, пока Плокин продолжал то, что было начато в бане.

***

Разговор с Виктором давно подошёл к концу, и теперь, сидя в своей келье, Ксения пыталась переварить всё то, что произошло с ней за день. Начала она с самого сложного: с Благословения. Последнее время ей было гораздо тяжелее продолжать уверять себя в том, что все россказни про Ахнаира - обычная ложь, служащая фундаментом для секты, которую организовал её дед в этой деревушке. Она верила в это. Верила в то, что всё это ложь, просто игра. Оттого она так противилась манипуляциям и нравоучениям отца, который всегда старался оградить её от этого. Все эти ритуалы, проповеди, утопленники - она считала, что всё это просто результат использования состава. Ведь он мог быть обычным психостимулятором, галлюциногенным наркотиком, так эффектно мистифицирующим местный культ. Культ, который возглавляет его дед, и в котором она погрязла по самые уши.

- Если всё это правда, если всё, что говорил он мне сегодня - правда; если всё, что рассказал отец - тоже правда, то я - полная дура, - говорила она себе, сидя на кровати.

Ей захотелось вернуться к папе. Подойти к нему, обнять его и заснуть у него на плече. Заснуть и забыться, а открыть глаза уже совершенно в другом месте. Пусть она ещё не поняла до конца, что происходит, не смотря на то, что всю жизнь провела здесь, но того, что она понимает теперь, достаточно для того, чтобы принять сторону отца. Ксения обхватила колени руками и на одно из них положила подбородок. Всё в голове начало вставать на свои места. Она часто спрашивала отца, когда ругалась, почему он не уедет из Соболево, раз тут так опасно? Он говорил ей про опасность так много раз!.. Отец в ответ всегда молчал, пряча глаза, но теперь она знала причину. Он рассказал ей о том, как всё началось. Он не уезжал не из-за трусости или нежелания оставить салун. Отец не уезжал из-за неё. Он всё это время, бессильный на что-либо повлиять, оставался здесь, чтобы присмотреть за ней. Чтобы оградить её от тотального контроля со стороны деда. Он поил её вторым составом, чтобы она не хапнула эту лихорадку, это "Благословение", как дед его называет. Дед... А дед с самого начала знал, как использовать Ксению, и с самого начала подобрал для неё подходящее предназначение. Он сам решил определить её судьбу, превратить её в свою куклу на ниточках, в свою марионетку.

- Я просто девочка, заигравшаяся в солдатиков, - сказала она себе, - Наивная, маленькая девочка. Глупая и бестолковая. Третий вариант! Вот дура! Уже давным-давно всё посчитано. Дед думает, что вариант один. Отец думает, что их два. А мне показалось, что может быть и третий!.. Кажется, реальную действительность из нас троих трезво оценивает только дедушка, - Ксения усмехнулась, - Было что-то ещё...

Она зарылась в воспоминания, нырнула глубоко в память и выудила это что-то. Отец сказал ей о приготовлениях. Стало тревожно и жутко от осознания того, что может приготовить культ, если Ахнаир - это правда.

- Это же сколько людей может не стать? Деревня - ладно, здесь все свои, все под нами ходят и нас обслуживают, они, может быть, и не под ударом, но вот те, кто снаружи?.. Сколько там таких семей, как Щербинины, попавших в лапы Виктору через очарованных его обещаниями и химией попов? Их же там даже не десятки по всей стране, их сотни!.. Сотни попов... Это сколько приход примерно? На каждого. Человек сто? Сто на сто - уже десять тысяч, - Ксению вдруг осенило! и по коже побежали мурашки, - Снаружи их больше, чем здесь, в самом сердце!

В этот момент она поняла, что чума эта расползлась так далеко, что искоренить её можно только уничтожением нулевого пациента. Уничтожением Виктора.

Через секунду в дверь постучали, она накинула поверх белья церемониальную мантию и вышла из кельи в темноту катакомб.

***

Мозг у Андрея гудел от скуки. Солнце давно село, но сон не шёл. В шкафах комнаты он нашёл кучу книг, но все они были советской печати. Психология, логика, воспитание силы воли для дошкольников - ни одной книги про что-нибудь интересное. Когда он вертел в руках последнюю, про силу воли, ему такое и вовсе показалось диким. "Зачем дошкольнику сила воли? Да и зачем её вообще тренировать? Она либо есть, либо нет. Есть - ты крутой. Нету - ты неудачник. Как я, например." - последнее как-то само собой проскочило в мыслях. В тех же самых мыслях, которые описывали его как героя, прорывающегося через лес в окружении стаи волков. На мгновение ему показалось, что он живёт в клетке самообмана. Вот есть ребёнок из не такого уж и далёкого прошлого, в котором нет интернета и видеоигр, но есть развитие силы воли уже в том возрасте, когда ты ещё только в детский сад ходишь. А вот ребёнок, который в свои восемнадцать лет не может понять, зачем ему это нужно, ведь кругом причин не иметь силу воли гораздо больше, чем причин иметь её. Ещё через мгновение сам собой возник вывод: что-то коренным образом изменилось в людях с приходом этой зловещей технологии, и изменилось, кажется, в худшую сторону. Третий миг унёс всякие сомнения и Андрей, хмыкнув, поставил книгу на место. В этих вопросах хорошо разбирался его брат, живущий аскетичной жизнью, избегая новых технологий и осуждая младшего за то, что он тратит кучу времени за приставкой, хотя мог бы читать, тренироваться, ходить на борьбу или делать кучу других более интересных и полезных его мозгам вещей.

Пока он вспоминал об этом, лёжа на кровати, мозг уже выстраивал защитные механизмы, обороняющие комфортное существование в лабиринте заблуждений и слабостей. Главное - комфортное!.. Мысли очень скоро переключились на другое: мать сейчас стоит, смотрит в окно и не знает, где он и что с ним. Сердце защемило. Андрей повернулся на бок. Он помнит, как она мучалась, когда пропал Сашка. А теперь и он сам пропал. Но он-то вернётся! Сам вернётся и брата вернёт! Отпустило. Отпустило и стало лучше. От понимания своей цели, от осознания пусть временного, но предназначения, пришло спокойствие и уверенность в своих силах и будущем. Андрей представил, как после похорон его благодарят родственники. Как они плачут одновременно от горя и от счастья. От горя потому, что всё-таки Сашка умер, а от счастья потому, что его всё-таки нашли. И вот, когда гроб уже опустили и засыпали землёй, к нему подошёл кто-то знакомый. Кто-то, кого недавно он так испугался. Андрей понимает это, ведь глазами незнакомца видит своё собственное лицо, испуганное неожиданной встречей. Незнакомец обхватывает его по-дружески за плечи, и говорит, а Андрей слышит его голос одновременно и своими ушами, и его, он будто двоится. И видит себя его глазами, но осознаёт себя самого, будто сознание отделилось и бродит вокруг, разглядывая своего хозяина со стороны. Странное предчувствие скрутилось комком в солнечном сплетении, но это не страх, а скорее ощущение чего-то безгранично сильного и необъяснимо чужого, чего-то, что нельзя понять. Этим незнакомцем оказался тот самый его двойник, израненный и грязный, которого он видел во сне перед тем, как очнуться здесь, в этой самой комнате после аварии.

- Идём со мной, - сказал он, вытаскивая Андрея из толпы обступивших его родственников, и Андрей не смог противиться самому себе, - Ты слышишь мой голос?

Андрей кивнул, увидев свой же кивок глазами двойника.

- Тебе хочется тишины?

- Нет, - и снова голос раздвоился, услышанный сразу двумя парами ушей.

- Значит всё идёт так, как должно, - подытожил двойник.

- Я умираю? - испуганно спросил Андрей, но лица своего не увидел (собеседник смотрел в другую сторону), хоть ему и казалось, что оно скривилось от страха и воспоминаний о прошлой их встрече.

- Ты задаёшь вопрос, на который у меня так много ответов, что нам не хватит этого сна, чтобы разобраться, какой из них тебе подойдёт.

- Разве это сон? Ну конечно... Я лежал и заснул. Это всего лишь сон. Это пройдёт!

Двойник ничего не ответил. Плечами Андрей чувствовал его руки, а глазами видел то, что видит он. Он привёл его на край горы и оглянулся - кладбища за их спиной не оказалось. Оно растворилось где-то там, в другой фазе сна.

- Наша сегодняшняя встреча будет короткой, Андрей. Если я задержусь, твой разум лопнет, как та ваза, которую ты уронил, пытаясь понюхать подаренные матери цветы. Помнишь? Конечно ты помнишь.

Андрей изумился - откуда оно знает?.. А потом понял - ведь это его сон, вот откуда. Но если сон действительно его, то почему он видит его чужими глазами? И почему его двойник говорит так загадочно, как если бы он был каким-нибудь философом или высшим существом из фильмов - эльфом или инопланетянином, прожившим десятки тысяч лет?

- Об этом подумаешь утром, - прервал его размышления двойник, посмотрев Андрею прямо в глаза.

И только в этот миг ему показалось, что он видит всё своими глазами в этом странном сне. Или это только так кажется? Ведь двойник выглядит точно так же, до мельчайших деталей. Настолько мельчайших, что Андрей начал сомневаться в том, что это сон. Снам не свойственны детали.

- Сосредоточься, Андрей. Я должен показать тебе, - и он повернулся к распростёршемуся перед ними горизонту.

Здесь, на краю обрыва, не просто закончилась земля под ногами. Здесь закончилась сама материя! Андрей видел чужими глазами, как в шаге от него распростёрся бесконечный черный омут. Миллиарды огней, до ворожбы прекрасные облака космической пыли, несущиеся мимо планеты - всё это окружило его и его двойника. Тогда двойник указал куда-то вдаль, ровно перед ними, и сказал смотреть внимательно. Смотреть и стараться не думать, не осмыслять, а только чувствовать. Там, в далёких просторах мрачного небытия, неслись, переплетаясь, как змеи в брачной пляске две силы. Воспринять их как-нибудь иначе Андрей не мог. Он не мог сказать себе, что это облака или живые "сущности". Он чувствовал, как и было сказано, и чувствовал он именно две силы. Не было ни запаха, ни цвета, ни объёма, ни материи в этих двух явлениях. От одной из них он почувствовал непреодолимую тягу к борьбе и свершениям, к рождению и росту, к творению и созиданию. В голове начали роиться образы поглощающей всё кругом жизни: копошащиеся в траве жуки, рвущиеся к солнцу цветы, бегущий по зелёному лугу конь, кормящая своим молоком собственный выводок волчица, и многое, многое другое проносилось в его сознании. Он пытался остановить это, но ему не хватало сил, чтобы противиться. В тот момент, когда ему уже стало казаться, что голова его сейчас не выдержит и он сойдёт с ума, упадёт и в припадке задохнётся, подавившись своим собственным языком, пришла тишина. Сперва показалось, что сила, временно поработившая его разум, отступила. Тогда, чтобы развеять сомнения, его двойник жестом попросил Андрея сказать что-нибудь. Андрей открыл рот в попытке выполнить просьбу, но ничего не вышло. Будто воздуха не было в лёгких. Не было воздуха и в мышцах, которые приводят в движение лицо. Никакого движения вообще не было вокруг, а значит, не было и жизни. Андрей понял, что теперь он оказался под властью второго явления, и всё, что он пережил до этого в своём сознании, началось с новой силой, но теперь, вместо борьбы и жизни, он смотрел, как всё увядает и разлагается. Вот тот самый конь, вздувшийся на поляне под жарким солнцем, лежит мёртвый. Цветы сначала увядают и чахнут, а потом осыпаются и прижимаются к земле. Щенки, погибшие от голода, лежат в углу пещеры, и матери их нет рядом. А вот и она - со вспоротым рысьими когтями брюхом, лежит у дерева неподалёку. А вот и жук. Казалось, только он продолжает копошиться, но вдруг пробегает по траве ребёнок, и туфлёй своей вдавливает существо в землю. Его панцирь хрустит и внутренности разливаются наружу. И вот, наконец, в завершении всего, на части рвётся Сергей, везущий его в Богучар.

Андрей, поникши, стоит и смотрит.

- В этом единственная истина, существующая во вселенной. Запомни это. То место, где ты спишь, стремится к той силе, которая пришла к тебе последней. Мы ещё встретимся, Андрей, и если ты будешь готов, я покажу тебе больше.