День 6

Скука стала Андрею верной спутницей. До "операции" оставалось целых три дня, а занять себя чем-нибудь интересным, хотя бы чтобы просто убить время, он не мог. Егор Викторович строго запретил ему покидать закусочную, и приказал оставаться в комнате.

- Выходить только по нужде и острой необходимост. Еду тебе Никита будет носить, - заявил старик, когда Андрей проснулся этим утром, - Можешь так же спускаться во время службы, это не возбраняется.

Торчать здесь Андрею надоело до такой степени, что утром он провёл около десяти минут около зеркала, просто корча самому себе рожи. Заставить себя читать книги дольше, чем полчаса, у него тоже не вышло - внимание постоянно куда-то убегало. То к одной мысли, то к другой. Да и книги были не из самых увлекательных - в основном теория времён СССР. О художественной литературе приходилось только мечтать.

Боммм!..

Снова задрожали стекла в оконных рамах. Андрей вскочил с кровати и подбежал к окну, аккуратно прикотрыв занавеску. Поток уже лился по улице тягучей смолой. Однако, сколько Андрей не вглядывался, он не мог заметить, что люди держат друг друга за плечи. Казалось, они просто идут рядом. Да, в толпе очень тесно, но люди никто никого не удерживает. Да и пения не слышно.



- Значит это они так со мной? А с другими, кто здесь в первый раз?.. - Андрея вдруг осенило и он побежал на первый этаж, где Егор Викторович прибирался вместе с Никитой, наводя порядок в салуне.

- Егор Викторович! Я хочу спросить на счёт вчерашнего.

Старик неохотно что-то промямлил, явно не желая обсуждать эту тему.

- Егор Викторович! Вчера, когда я пошёл вместе с остальными...

- Что, ещё хочешь?! - прервал его Егор.

- Нет, нет. Когда я подошёл к ним, они меня как-то вот так внутрь переместили и руки на плечи положили, и друг другу тоже. Вцепились друг в друга так, что и выйти бы не получилось, если б даже я и захотел. А сейчас я смотрю, они идут спокойно. Не держат друг друга.

- Ну.

- Это они так только с новенькими делают?

- Так точно, Андрей Юрьевич, так точно. А тебе какая разница уже?

- Да я просто подумал, что раз такое делают для новеньких, значит они тут время от времени появляются, а значит, они тут есть где-то. Здесь же есть другие, кто прибыл не так давно?

- Куча таких есть, да, - утвердительно кивнул.

- Они сюда добровольно прибывают?

- Кто-то добровольно, кто-то блуждает, а кто-то как ты. Ни с того, ни с сего.

- Вот! Из вот этих, которые ни с того, ни с сего, расскажите, кто до меня был?

Егор Викторович, натирая стаканы полотенцем, исподлобья посмотрел на молодого человека, подумал немного, всё взвесил и решил рассказать.

- Если отсюда идти в сторону храма, может ты видел? Там есть дом, на входе караульные стоят. Видел?

- Да, видел!

- Там живёт Кирилл. Художник. И, мне кажется, он из этих. Ну, ты понял?

- Нет, не понял.

- Из тех, кто глину месит.

Андрей нахмурил брови, пытаясь понять метафору Егора Викторовича. Он представил человека, который месит глину в карьере, а потом, по вечерам, рисует картины. Видя его заблуждение, старик вздохнул и пояснил:

- По мужикам он, в общем. Теперь понял? Молодец. Никит! Налей-ка нам компотику. Так вот, он из леса с севера вышел. Говорит, что путешествовал, пейзажи искал, и вышел на деревню. Когда Симеон узнал, что он иконопись знает, Кирилл получил предложение, от которого не смог отказаться. И теперь вот он на полном обесечении у церкви, у него в распоряжении дом, переоборудованный под мастерскую, и там он днями и ночами обновляет фонд икон нашего храма.

Андрей вспомнил эти иконы - черные, безжизненные, как будто пустые. Почему же они пустые? Святых в них нет, да и демонов тоже. Просто пустота. Небытие.

- Как к нему попасть?

- А тебе зачем?

- Да просто.

- Просто?

- Ну да. Просто.

- Ты мне скажи, ты совсем идиот, или прикидываешься?

Андрей начал краснеть.

- Я ж тебе говорю, - продолжил Егор, - у него на пороге караульные стоят. Мимо караульных ты не пройдёшь. Вот.

- И что, они там сутками, что ли?

- Ну, не сутками. Меняются, конечно, они ж не железные. Но смена происходит во время службы, а во время службы выходить нельзя.

- Почему, кстати?

- Потому что закон такой, - начал на ходу выдумывать Егор, - во время службы ходят патрули. Поймают - будет много вопросов. Пока все на службе, легко ограбить чужой дом, например. А если ты даже и не вор, то почему не на службе? И тому подобное. Они, в общем, до чего угодно докопаться могут, - Егор махнул рукой, глядя на Андрея, чтобы понять, убедил он его или нет.

Андрей замолчал.

- А если я Вашу форму надену? - неожиданно спросил он.

Егор захохотал.

- Ну, смекалка конечно похвальная, но тут есть проблемы. Я из спец отряда был, как наш вечерний гость, Дмитрий. Каждого из нас в лицо знают. Это раз. Два - моя форма на тебе повиснет, как на вешалке. Три - даже если тебе удастся добраться до Кирилла, не встретив ни единого патруля, то у соседки там собака есть, она лает при малейшем поводе, а иногда и без него. На лай придёт ближайший патруль, и всё, - старик пожал плечами.

- Я хочу попробовать.

Егор Викторович устало протёр лицо ладонью, задержав руку на подбородке. Он серьёзно глянул на Андрея, пытаясь разглядеть в нём ответ на какой-то свой вопрос.

- Что? Я хочу попробовать.

- Тебе после вчерашнего не страшно?

- Страшно, ещё как страшно. Но я хочу поговорить с этим художником.

- Зачем?

- Я... я не знаю. Я просто чувствую, что должен.

- И ради этого вот интуитивного чувства ты хочешь всем рискнуть? - удивился Егор, - Не взирая на риск? Вот так вот пойдёшь туда, наружу, откуда ты вчера еле вернулся?

Андрей кивнул. Егор Викторович с размаху хлопнул его по плечу, от чего Андрей едва не упал.

- Ладно! Давай! Пусть поступок и идиотский, но есть в нём что-то такое, что я бы мог назвать мужественным. А мужество я ценю в людях сильней всего. Кстати, послезавтра будет праздник религиозный, и патрули могут задержаться на пересменке, так как в праздники присутствие на службе обязательно для всех. Тогда и попробуем. Добро?

- Добро, - растянув рот до ушей, ответил Андрей, - Добро!

***

Весь путь от дома до центра деревни он проделал, испытывая настоящие муки. Каждая мошка, пролетающая мимо, каждый комар, каждая муха, каждый шорох мышей в траве, всякий человек, проходящий мимо - всё нарушало оглушительную тишину его разума, лишь обладая которой он мог разобрать слова. Слова, слова, слова - их так много, но они такие не разборчивые. Даже в тишине их сложно понять, не разберёшь и половины. Язык ломаный, несовершенный, чужой. Сильнее всего его внутреннюю тишину нарушал разговор, который он подслушал вчера. Этот разговор, эти голоса. Любимый голос - тот, за которым он последовал бы даже в Ад, хоть и сомневался, что его нынешнее существование, так быстро изменившееся, чем-то отличается от бытия в Аду. И голос этого мальчишки.

- Ублюдок, - говорил он сам себе, вспоминая увиденное, - Он смотрел на неё, и я видел в его глазах желание. Оно так громко звучало в его голове, неужели она не услышала? Неужели она не услышала? Ублюдок, - повторял он по кругу.

Каждый шаг его вяз в речном иле, замедляя ход. Дойти до соседней улицы, чтобы повернуть к закусочной, оказалось так тяжело, что он совершенно выбился из сил. Шаги сами по себе тоже заставляли его испытывать страдание - хлюпанье сапогов в иле было слишком громким. Всё было слишком громким. Он порой поднимал лицо к небу, стараясь найти ответ и тишину хотя бы там, но одного взгляда на солнце хватало, чтобы его начало выворачивать наизнанку. Оно стало так противно ему, что вскоре он больше не смог заставить себя посмотреть на небо. Оно больше не было алым. Оно стало красно-бурым, как будто подсвернувшаяся кровь, кровь из кишок, не иначе, была размазана по нему, как по холсту. И там были эти сгустки, которые не удалось раздавить художнику - сгустки посреди ровного холста. Тошнотворные сгустки, будто невыношенный эмбрион, вывалившийся из тела матери, отказавшегося его носить. Такие же сгустки.

Правая нога его в очередной раз поднялась, и опустилась на твёрдую поверхность. Григорий вдруг опомнился и наваждение понемногу начало отпускать его страдающий разум.

- Гришка! Ты чего, оглох? - послышалось через улицу.

Плокин обернулся и увидел там, на той стороне улицы, старшего Терешенко. Они поприветствовали друг друга взмахом рук и Плокин зашёл в салун. Шум с новой силой атаковал его. Кажется, дело близилось к полудню, когда Плокин выходил из дома, но сейчас он не мог точно вспомнить. В закусочной собралось так много людей, что в глазах всё запрыгало, реагируя на каждый звук, доносящийся до его ушей. Кто-то хлопнул в ладоши, расхохотавшись чьей-то шутке, и Плокин едва не упал на колени от боли, врезавшейся в его мозг. С трудом осмотревшись, он обнаружил свободный столик, прямо у лестницы на второй этаж. Буквально в паре шагов. Он прошел через столы, и никто не обратил на него внимания. В это время сюда многие приходили, чтобы сытно пообедать и после этого продолжить работу.

- Заказывайте! - прогремело в полуметре от уха, - Что будете?

Плокин зажмурился, что было сил, и ответил, едва сдерживая гнев:

- Первое, второе... Полный обед, пожалуйста. Никита?

- Да, а Вы кто? Я вас не зна... Григорий Александрович? Вы чего, заболели? - парень шагнул назад, - Я вас еле узнал.

- Я? - удивился Гриша, - Нет, я в порядке. Перебрал вчера, вот и всё, - и он растянул свой рот в такой измученной улыбке, что Никита, кажется, поверил ему, - Компотику двойную порцию, ага?

Никита кивнул, записал и убежал. Плокин оглянулся в поисках зеркала. Его взгляд остановился на единственной отражающей поверхности, на телевизоре. Но разглядеть своё лицо в нём Плокин не смог. Слишком далеко, да и экран тёмный. И скачет всё кругом, трясётся и подпрыгивает. Каждый раз!.. Каждый раз, когда они что-то говорят, чавкают, ржут, хрустят едой, трут друг об друга зубами, пережевывая пищу - каждый раз от всех этих звуков весь мир вокруг Плокина трясётся и теряет равновесие. Плокин закрыл уши ладонями, поставил локти на стол и опустил лицо.

- Так немного лучше, - подумал он, - совсем чуть-чуть. И эти здесь. Эти тоже здесь. Надо было похоронить их ещё там, в Перми. Их мерзкий запах. Их мерзкий, пропитый голос. Их грязь, невыносимая и вонючая грязь... Может, пулю в висок? Как тогда, у Романовых. Щелк - и тишина... Сердце останавливается мгновенно, но кровь ещё шуршит в артериях, стремительно замедляя свой бег. Прекрасное преображение от громкого звука к тишине. Прекрасное.

Что-то шумно встало на стол. Никита принёс еду.

- А где Егор Викторович, Никита?

- На кухне, сейчас он вряд ли выйдет. Запара, - мальчишка ткнул пальцем в рюмку с коньяком, - Это Вам комплимент от шеф-повара. Чтоб полегче стало.

Плокин был ещё в состоянии оценить шутку, и поэтому улыбнулся. Никита ушёл. Кудрявый залез правой рукой в запазуху и тихо щелкнул кнопкой кобуры. Ему казалось, что звук этот услышала вся закусочная - таким громким он был. Григорий обернулся, но ни одного подозрительного взгляда своим пляшущим зрением не поймал. Тогда он отвернулся от толпы и снова полез в запазуху, чтобы снять пистолет с предохранителя. Щелчок. И снова никто ничего не заметил.

- Ну что, щенок, - подумал Плокин, - не будешь ты больше говорить с моей Ксюшенькой. Я тебе пулю в висок, и на брезент тебя. На брезент. А ты, наверное, думал, что трахнешь её, да? Думал, после операции она тебе даст, да? Герой, да? Нет. Неееет, говно ты сопливое. Я тебе пулю в висок, и на брезент тебя, на брезент!.. - закрутилось у него в голове.

Плокин дождался, пока Никита забудет про него и исчезнет в застенках заведения, аккуратно встал из-за стола и поспешил подняться на второй этаж по лестнице. Там он стал оглядываться. Коридор трясся и плясал в его глазах, выворачиваясь наизнанку и извиваясь, как уж на походной сковороде. Сквозь стены начали сочиться и проступать эти сгустки красно-бурой органики. Они сползали вниз по стенам и потоком тянулись к двери, за которой туда-сюда ходила тень Андрея.

Кудрявый в третий раз сунул руку в запазуху и взялся за рукоять. Скачущая дверная ручка послушно легла в его левую руку, и аккуратно, по миллиметру в вечность, начала поворачиваться под действием его силы. Плокин опустил глаза, наблюдая за передвигающейся тенью, боясь её спугнуть. Вот-вот должен случиться щелчок, и тогда...

- О, Плокин. Ксению Егоровну ищешь? Её там нет. Она в исполкоме.

Тень под дверью замерла. Замер и Плокин. Он этот голос узнал бы в любом состоянии. Оглуши его, и всё равно узнает. Кудрявый повернулся через левую руку, незаметно убирая правую из запазухи.

- Дмитрий Егорович? Добрый день.

- Добрый.

- Да, хотел узнать у капитана, на какой срок меня отстранили и можно ли его сократить.

- А ты как, нормально?

Плокин только кивнул в ответ. Здесь, в коридоре, было достаточно темно. Все двери оказались закрытыми, а окон в стенах не было. Дмитрий не заметил болезненный вид Плокина.

- Ну и хорошо. Давай, приходи в себя. А у меня тут дела, - он развернулся и пошёл к одной из дверей.

Плокин дождался, пока Дмитрий скроется за ней и спустился вниз. Путь назад был слишком мучительным, чтобы проделывать его снова, поэтому Плокин доел свой обед и двинулся в другую сторону - к пустырю за перекрёстком, сразу за площадью. За тем пустырём стоял один из немногих заброшенных в деревне домов. Когда-то этот дом принадлежал одному из лучших солдат Ордена. До своего предательства, солдат был настолько верен идеалам, которым служил, что окружающие потихоньку начали считать его героем, посланным свыше никем иным, как самим владыкой. Выбившегося из сил Плокина туда тянула какая-то невидимая сила. Да, он знал об этом доме, но пошёл в него не потому, что это был единственный для него вариант, а потому что внутренний голос подсказал ему. Внутренний голос сказал, что там, в этом тихом месте, он найдёт то, что ему нужно.
Пролезая сквозь дыру в заборе, Григорий зацепился и упал. Пытаясь подняться, он дважды валился на землю, не в силах оторваться от неё. Тогда он пополз, перебирая руками и отталкиваясь ногами. Так он добрался до крыльца, где обнаружил, что дверь в дом открыта. Схватившись за поручень, он всё же поднялся и побрёл внутрь, едва перебирая ногами, а руками держась за стены. Обостренный слух его начал ловить странные звуки: они были похожи на процесс отбивания мяса во время готовки. Этот звук и ассоциации, которые начали всплывать в сознании, придали ему сил. Ноги снова стали послушными, и он смог продолжить путь вглубь дома незамеченным. Когда он прошёл в дальнюю комнату, миновав предбанник и кухню, перед ним открылась завораживающая дух картина. Он увидел своего товарища из отряда, Анатолия Терешенко, опустившегося на корточки над человеческим телом. Кудрявому не удалось разглядеть, чьё это было тело, потому что оттуда, где он стоял, виднелись только ноги. Пытаясь понять, что происходит, он догадался, что ноги эти женские - не было волос. Терешенко, не заметив Плокина, продолжал отбивать мясо, усердно стуча по телу кувалдой. От каждого удара тело вздрагивало и покачивалось. Плокина это немного возбудило, и теперь он почувствовал себя просто прекрасно. Лужа крови расползлась довольно далеко, на пару метров от тела, и любопытство так крепко впилось в кудрявого своими когтями, что он решил подойти ближе, чтобы увидеть, что же именно Терешенко намеревается сделать. Зачем он так усердно стучит? Что он пытается понять, какой секрет хочет раскрыть? Неужели так он лучше слышит? - проносились мысли у него в голове. Продвигаясь по комнате, Плокин так же поймал себя на мысли, что его не раздражает шум, который издаёт его друг, Толик. Даже напротив - он ему нравится.
Когда он был уже готов заглянуть за плечо своего сослуживца, одна из досок под его сапогом скрипнула. Терешенко, кажется, не услышал этот скрип, но на него отозвался ещё один голос. Плокин обернулся и увидел в другом углу, в который он до этого не заглядывал, младшего Терешенко, забившегося в угол и улыбающегося. Странно, но на его шее откуда-то взялся собачий ошейник и цепь, прибитая другим концом к полу. Младший, имя которого Плокин сейчас не мог вспомнить, вёл себя подобно животному, как собака. Вытаскивал язык, облизывался и весь чесался. Чесался до крови - всё его тело было в грязи и царапинах. И глаза такие странные, такие... Жёлтые.
Стук прекратился.
Плокин повернулся назад и увидел, что Анатолий заметил его. Он встал, поднял молоток и был уже готов нападать, но что-то его остановило. То же самое почувствовал Плокин. Что-то всех их троих объединяло в одно. Что-то слишком близкое, слишком общее, чтобы игнорировать это.
- Голос? - подумал Плокин, - Нет, не голос. Тишина. Тишина.
Анатолий Терешенко поднял свободную руку и приложил к губам указательный палец. Плокин одобрительно кивнул.

***

Солнце уже село. День прошёл в унылом ожидании следующего. Тени деревьев проползли по деревне, поглощая собой крыши домов. Закат сперва розовел, потом покраснел, но в итоге сделался жёлто-коричневым, как почти сошедший синяк. Андрей поглядывал то на это небо, то на неторопливых птиц, кружащих над сумрачной деревней, то на свою кровать. Близилось время, когда ему нужно будет лечь в неё, закрыть глаза и увидеть сны. Последний сон был слишком ярок и жесток, чтобы он с радостью воспринял возможность увидеть ещё один. Однако, уговаривал он себя, два дня подряд это ещё не показатель. И действительно, такое случается со многими. Сны в несколько серий не такой уж редкий феномен. Но если бы он мог, он бы не стал ложиться.

- Даже если и не лягу, то засну стоя. От скуки, - сказал он себе шёпотом, отворачиваясь от окна.

Со стены на него игриво и ласково смотрела дочь Егора Викторовича. Пусть это и была лишь картина, но выполнена она была почти что фотореалистично, и было ясно, что написали её несколько лет назад. Ксения и сейчас оставалась молодой девушкой, притягивающей взгляды, но на картине она была совсем ещё юна, и в тот момент, как показалось Андрею, она была на пике своей красоты.

- Кожа как молоко, губы и щеки как кровь, волосы как пшеница, а глаза - два зелёных алмаза.

Он не ожидал от себя таких слов, и даже немного смутился своей искренности и отвёл глаза от картины, будто бы это живая Ксения смотрела на него, и он боялся, что она посмеётся над его женственной чувственностью. Отвёл и тут же снова посмотрел ей в глаза, повторив сказанное ещё раз и ещё. И делал это до тех пор, пока слова не показались ему чем-то простым, как правило или факт. По-крайней мере, красота Ксении являлась неоспоримым фактом.

Андрей обошёл комнату, прислушиваясь к звукам на первом этаже. Там уже всё стихло. Старика он за весь день видел только один раз. Зашёл спросить как дела, поставил на стол банку компота и дал приказ выпить всю. Сегодня же. Андрей наклонил банку, которая сейчас, под сумерки, уже опустела. Задание он выполнил. И всё же ему не давало покоя чувство, что всё, произошедшее с ним здесь как-то взаимосвязано. Именно поэтому он хотел увидеть Кирилла. Попросить рассказать его свою историю и сравнить её со своей. Докапаться до сути. Свести воедино странные сны, произошедшее в церкви, утопленников и всё то, что от него умалчивают (а он начал понимать, что так оно и есть) и что мог знать Кирилл.

Беспокоило и другое. Беспокоила вероятность ошибиться в том, что здесь, в Соболево, что-то не чисто. Ведь в целом, если поразмыслить, ничего с ним такого не произошло. Такого, что можно было бы назвать странным. Странные сны бывают у всех, думал Андрей, а то, что было в церкви...

- Нет, - подумал Андрей и помотал головой, - это самообман. Я помню эти иконы, и помню, что впал в бессознательное состояние, когда меня причастили в церкви. Точно помню! И Егор Викторович рассказал. Не мог же он меня обмануть!.. Или мог?..

Андрей прикусил губу, не понимая, какой ответ верный.

- А что, если его нет?

Андрей обернулся, но никого не увидел. Он точно слышал этот вопрос. Точно слышал, но... Казалось, что он прозвучал не снаружи, а внутри. Андрей успокоился. Наверное, стало слишком тихо, и он начал громче слышать свои собственные мысли. Тянуло зевать и хотелось отдохнуть, но Андрей сопротивлялся этому как только мог. Бледно-жёлтый свет уже сполз с кровати и теперь, стоящая в темноте, она не казалась такой уютной и тёплой, как раньше. Но, не смотря на это, он разделся и лёг в неё.

Сон не заставил себя ждать. Изученный размышлениями ум сдался в первые полминуты: глаза Андрея перестали открываться, сопротивляясь сну и не желая вновь оказаться в чужой власти во время сна. И всё же разум оступился, сорвался, и полетел в темноту так стремительно, что Андрей даже не успел дёрнуть конечностями.

***

Нога поднялась и опустилась, упираясь ступнёй в лишенный конечностей остов. Остов затрещал, сжался и выскользнул из под ноги - полетел вниз по улице, под гору, раскручиваясь и стучась на ходу о другие останки мёртвых тел. Андрей глянул ему в след, глотая слёзы, и закричал, заметив, что улица поднимается в воздухе и принимает вертикальное положение. Он стал карабкаться быстрее, быстрее, быстрее, обдирая кожу о торчащие кости и зубы, когда случайно хватался за чей-то открытый рот, как за выступ. Тела эти как будто прилипли к камням мостовой, и он надеялся, что так всё и останется. Улицу тряхнуло и тела покатились в сторону. Андрей едва не сорвался, едва успев перехватиться - чья-то лодыжка так кстати пришлась под руку. Он пополз вверх, пытаясь достичь конца. Он молился и кричал, ревел и давился чужой кровью, а его руки и ноги то и дело соскальзывали с частей людских тел - изуродованных и изрубленных - и он едва не оказывался там, куда смотреть было страшно.

Через несколько десятков тел, а может и через сотню, он достиг перекрёстка - широкая улица, по которой он взбирался и которая была завалена людьми, оставленными варварами из прошлого сна, пересеклась с узенькой улочкой. Андрей уставился на эту улочку и увидел там пустоту. Улица не сама поднимается в воздухе, - понял Андрей, - её поднимают! Андрей ускорил своё мучительное восхождение как только мог, ведь там, в конце улочки, он увидел исполинских размеров фалангу большого пальца. Кто-то вырвал кусок улицы и теперь поднимает её, - подумал Андрей, - но зачем? Стало так страшно, будто знаешь, что если остановишься хоть на секунду, то смерть, следующая по пятам, нагонит тебя и от одного прикосновения к ней или банального осознания её присутствия рядом наступит конец жизни.

Он схватился за что-то мягкое, не видя что это, но когда поднялся, обнаружил, что это - он сжал в руке женскую грудь. Такую белую и такую чистую, что она показалась ему лишней в этой мясобойне. Откуда она здесь? - мелькнуло у него в голове, и он начал шарить взглядом по этому телу, пусть ему и страшно было останавливаться. Не удовлетворить любопытство было ещё страшнее, и ему казалось, что так и нужно - нужно во что бы то ни стало узнать, кто эта чистая женщина, за тело которой он так вульгарно ухватился. Он поднял глаза, растолкал навалившиеся на женщину тела и увидел её лицо. Это оказалась вовсе не женщина, а девушка, совсем молодая девушка. Щёки её были, как и губы, цвета крови; волосы - как золотой колос пшеницы; а глаза - два зелёных алмаза. Андрей узнал в этом лице Ксению, и ужаснулся - глаза её были открыты, и лицо её было живым - оно молило Андрея о спасении, умоляло вытащить её, но Андрей не мог. Тогда он бросил всё и начал карабкаться дальше, оттолкнувшись от тела Ксении как и от всех остальных. Ксения открыла рот - это Андрей увидел боковым зрением - и завопила так, что Андрей едва не потерял сознание. Ещё раз, и ещё раз, и ещё - она кричала, пока не кончался воздух в лёгких, потом глубоко вдыхала, набирая воздух в грудь, и снова издавала оглушительный вопль. Тела, которые её окружали, начали шевелиться и пытаться встать. Даже отдельные части подавали признаки жизни, и стонали, стонали, стонали!.. Стонали, потому что не были в силах повторить вопль Ксении, в которой ещё теплилась жизнь.

- Убери это! - крича, взмолился Андрей, пытаясь перекричать стоны и вопли Ксении, - Убери! Я не хочу этого видеть! Зачем?! Зачем ты делаешь это?!

Он кричал это своему двойнику, надеясь, что и в этот раз он управляет тем, что происходит в этом сне. Ответа не было. Когда улица приняла почти вертикальное положение с небольшим наклоном, её снова тряхнуло и тела начали скатываться, глухо стукаясь друг об друга. Андрей дополз до фонарного столба, скользкими от крови руками цепляясь за него. Улицу снова тряхнуло, и тела, сорвавшись, полетели вниз. Андрей проследил за ними взглядом и с ужасом обнаружил, что все они летят не просто в пустоту, а в рот. Рот этот был беззуб и чёрен. Не было ни губ, ни подбородка, ни вообще лица как такового - только широко раскрытый рот неведомого создания с человеческими руками.

От увиденного Андрею сделалось так дурно, что он начал терять самообладание. Если до этого он карабкался изо всех сил, не смотря на то, что его окружала груда человеческих останков, среди которых были и женщины, и мужчины, и дети, и старики, то теперь всякая тяга к дальнейшей борьбе пропала. Разинутая пасть не оставила ему никакой надежды на спасение. Руки его слабели. Он держался до конца, пока скользкие пальцы не сорвались, и он не улетел туда же, куда и все остальные - в нутро чудовища. Он пересёк ту линию, где у человека должны были быть губы, и оказался в непроглядной темноте. Всё пропало из виду, даже собственные руки. Андрея окутало зловоние и липкий страх безостановочного полёта, в конце которого его неминуемо ждало столковение с чем-то. Если это дно чудовищного брюха, то там он упадёт на разрубленные тела и торчащие из них кости. Это будет конец!..

Но он упал на что-то мягкое. Тело его расслабилось, потеплело и он открыл глаза. Совсем чуть-чуть, едва-едва приоткрыл, потому что перед ним, а точнее над ним, на коленях стоял человек. Он взобрался на кровать и смотрел на Андрея бледно-жёлтыми глазами, странно светящимися в лунном свете. Страх охватил его с новой силой. Он не знал, что делать, но, к счастью или сожалению, незнание это продлилось всего миг после того, как он приоткрыл глаза. Человек рванул на встречу и обхватил шею Андрея пальцами, с чудовищной силой начав душить его. Андрей не мог ни вдохнуть, ни выдохнуть, ни даже прохрипеть что-нибудь. Да и хватило бы этого хрипа, чтобы разбудить кого-нибудь?.. Андрей сжал ладони в кулаки и начал бить человека, стараясь изо всех сил разбить ему лицо, сломать нос, выбить глаза или челюсть, да и просто пустить ему как можно крови перед смертью. Когда он понял, что это не действует, то попытался выбить руки своего убийцы, молотя по локтям, но ничего не вышло. Каждый удар давался ему всё тяжелее и тяжелее - сказывался дефицит воздуха - и вскоре он начал уже не бить человека, а просто шлёпать. После второго или третьего шлепка раздался крик. Кто-то в соседней комнате хриплым, старческим голосом крикнул, что-то упало и загрохотало. Будто упала тяжелая мебель, как шкаф или что-то вроде того, и из шкафа полетела посуда, разбиваясь об твёрдый пол. Грохот не утихал, хотя Андрей уже едва мог его уловить, но последние несколько ударов пришлись на его дверь. Андрей почувствовал прилив адреналина и начал драться с новой силой, пока дверь не вылетела и не упала на пол. В ту же секундру раздался сочный, глухой звук выстрела и человек, который душил Андрея, лишился головы. Осталась только часть нижней челюсти.

Андрей повернул голову, пытаясь сквозь плывущие перед глазами пятна разглядеть своего спасителя. Им оказался, как Андрей и предчувствовал, Егор Викторович. В этот раз он обрадовался старику как никогда раньше, но радость не продлилась долго: кто-то толкнул старика в спину, опрокинув его. Из темноты на спину Егора выскочил ещё один человек с жёлтыми глазами, и принялся молотить своими кровавыми руками его по голове и спине. Кажется, один из первых ударов оказался слишком сильным, потому что Егор Викторович обмяк и перестал сопротивляться. Когда старик упал, оружие выскочило у него из рук и закатилось Андрею под кровать. Он, всеми силами сопротивляясь неестественной слабости своего тела, попытался уронить себя с кровати по другую сторону от старика, голову которого так старательно пытался размолоть руками желтоглазый человек. У него получилось почти сразу, он упал и нащупал под кроватью изогнутую рукоять обреза двустволки. Ружьё оказалось неестественно тяжелым для своих размеров, но Андрей поднял его, выглянул из-под кровати и, ни секунды не мешкая, выстрелил второму убийце в грудь. Убийца отлетел в сторону, куда-то в коридорную темноту, а Егор Викторович дрогнул, реагируя на выстрел.

Всё затихло.

В воздухе запахло порохом.

Егор Викторович хотел подняться, но сил в его ногах не осталось, да и голова кружилась так, будто он только с карусели выскочил. Старик осмотрелся и увидел торчащую из-под кровати голову Андрея, тупо уставившуюся на него. Они улыбнулись друг другу. В этот миг они оба поняли, что наконец могут расслабиться.