Шарон Эндо. 1. Последний день во дворце

– Ай!
Ножницы слегка задели серьгу на ухе. Не больно, но крайне неприятно. Старый цирюльник недовольно цокнул языком.
– Я бы попросил вас сидеть смирно, – проскрипел он, – нужно закрыть эти уродливые пряди.
Шарон незаметно скорчил рожицу. Больше всего на свете он хотел выхватить у него ножницы и обрезать волосы по плечи. Или даже выше… Что за дурацкая тяга у инуя к длинным волосам?
Цирюльник бурчал, что никогда не видел таких волос, мало того, что цвет стали менять, так еще и растут черт пойми как. Закончив наконец, он начал втирать в голову Шарону какие-то ужасно пахучие масла. Шарон непроизвольно начал крутиться на своем стуле, из-за чего цирюльнику снова пришлось на него цыкнуть. Далее последовала не менее мучительная процедура укладывания волос в прическу, через которую и так приходилось проходить каждый раз после принятия ванны.
Когда цирюльник ушел, Шарон первым делом стянул повязку, закрывающую его глаза, а затем подошел к зеркалу и критически оглядел себя.
Если бы цирюльник увидел его сейчас, он бы упал в обморок, и белые пряди снизу, которые прикрывали темные волосы сверху, перестали бы его так беспокоить. Большие глаза, лишь слегка раскосые, с открытым взглядом, несвойственным инуя ни при каком раскладе, были причиной повязки. Никто кроме нескольких людей во всем государстве не должен был видеть Шарона без нее. Черты лица и так вызывали вопросы. Уродство – так объясняли его внешность, хотя сам Шарон уже давно знал правду.
Никакого уродства или “грязи” в своем происхождении он не видел. Что плохого может быть в том, что твои родители принадлежат к разным расам? Говорят, что даже у грулий и людей бывают дети, правда по внешности ребенка не понять, что он лишь наполовину человек. Хотя еще так мало времени прошло, кто знает, какими вырастут эти дети…
“Вот бы у инуя и других народов было также”, – с горечью подумал парень, – "и в любом случае дети рождались бы, как инуя…"
Впрочем, если бы не дурацкие предрассудки, он бы не жаловался. Шарон считал, что выглядит весьма неплохо. Хотя в этом он признавался только сам себе. Да и кого ему в этом убеждать? Его невесту?
Шарон ощутил укол вины. У девушки, которую ему определили в будущие жены два года назад, судьба была еще незавиднее. Ей не разрешалось выходить из покоев, по сути, она была как заключенная. И все из-за него. Никто не должен до поры знать, что она его невеста. Ей даже не позволяли писать своей семье. Что странно, ей тоже никто не писал. Как же это объяснили ее родителям?
Но вину Шарон ощущал не только из-за всего этого. Ему было неловко общаться с ней, проводить с ней время. Поэтому он сам в течение дня редко заходил в их покои, а иногда, когда удавалось удрать из дворца в лес, и ночью не приходил. Наверное, ей было очень одиноко… Кроме того, она ждала от него ночью не только его присутствия или каких-то разговоров. А Шарон быстро понял, что не может заниматься любовью, когда любви никакой нет.
Вот и сегодня он думал о том, что убежит к своему ручному волку. Никто из окружающих его людей никогда не заменит ему Кибу. Его единственный друг, единственное существо, которое его любит, и которое любит он. Конечно, Шарон не ожидал, что крохотный слепой волчонок вымахает в гигантского зверя, с которым по размерам ни один тигр не сравнится. Хотя, если тигр тоже будет мутантом, как Киба…
Шарон читал про животных-мутантов, но информации по ним было очень и очень  мало. Никто не знает, как они появляются, почему их так мало. Самое главное внешнее отличие всегда заключалось в размерах. Один путешественник предполагал, что мутанты рождаются от обычных зверей, но с отклонениями, из-за чего они и вырастают такими большими. Мутация, по словам этого неизвестного, возникала при развитии плода. Были также теории, что это отдельный вид, но было непонятно, почему тогда они были такие разные - носороги, волки, большие кошки… Как носорог и волк могут быть одного вида?
Шарон со вздохом снова завязал свою повязку. Она была магической - сквозь нее он отлично видел, да и сильного дискомфорта почти невесомая ткань не причиняла. И все он предпочел бы, чтобы она ему была не нужна.
Он вышел из комнаты, и чуть не столкнулся с инуя в доспехах.
– Господин, – мужчина низко поклонился, – не могли бы вы пройти в третий малый тронный зал? Принц Хидеки Сонодзаки зовет вас.
– Меня зовет принц Хидеки? – удивился Шарон.
Принц Хидеки Сонодзаки, двоюродный племянник Императора, приходился ему отцом. Они практически не общались, и лет с десяти Шарон бросил попытки сблизиться с ним. Если его отец внезапно хотел о чем-то с ним поговорить, он всегда ставил в известность своих людей, а те говорили об этом Шарону.
– Верно, – снова поклонился воин.
– Я вас не знаю, – нахмурился Шарон, – вы точно от принца Хидеки? Он попросил вас лично?
– Нет, – невозмутимо ответил воин, – меня попросил господин Даичи Ито. У него самого было очень важное дело.
– А вас, простите, как зовут?..
– Ицуки Коидзуми.
Шарон еще раз оглядел мужчину – имя тоже было ему незнакомо. Это было несколько странно. На доспехах Коидзуми был отличительный знак имперской семьи, это означало, что он служит при дворе. Этому Шарон поверить мог, в конце концов, он не знал всех поголовно. Но принц Хидеки доверял только своим людям в вопросах со своим сыном. Ведь как объяснишь, если вдруг это выяснится, что от его законной супруги, скоропостижно (и неизвестно от чего) скончавшейся двенадцать лет назад, родился сын, которому в этом году уже стукнуло семнадцать лет, и о существовании которого никто не знал? Император может потребовать взглянуть на “уродца”, и если он прикажет снять повязку… Будет уже совсем невозможно убедить всех, что его мать была принцессой из императорской семьи.
А уж в сказку о любви, вспыхнувшей между двоюродным племянником Императора и невесть откуда взявшейся пленной имперки, которую принц освободил и тайно вывел за границу Инуя, не верил и сам Шарон. Ему очень хотелось узнать, кем на самом деле была его мать и что с ней стало, но на эти вопросы ему не давали другого ответа.
– Если вы не верите мне, я передам господину Ито, – снова подал голос Коидзуми, видя, что Шарон не торопится куда-то идти, – но как я понял, принц уже ждет вас.
– Не надо ничего передавать, – решился Шарон, – я пойду.
Он обошел воина и медленно побрел в сторону тронного зала, который использовал двоюродный брат Императора и его сыновья. Привычно прислушиваясь и при любых звуках на всякий случай прячась, он тихо подкрался к повороту, за которым у дверей всегда дежурила стража. Но в этот раз никого не было.
Совсем ничего не понимая, Шарон подошел к высоким дверям. Немного поколебавшись, он прислонился ухом к щели между ними.
– Этого не может быть! – услышал он голос своего отца, – Что ты вообще несешь?! Повтори!
– Мой принц… Алхимия это магия, она не ошибается в подобных вопросах… Мне очень жаль, но Шарон… Этот молодой человек вам даже не родственник.
Шарон вздрогнул. Ему показалось, что он ослышался. Вслед за гневным воплем Хидеки раздался звук бьющегося фарфора. Затем последовало зловещее молчание, и Шарон напрягся, готовый пулей рвануться прочь, но сначала ему нужно было понять, что происходит.
– За решетку его, – процедил Хидеки под сдавленный вскрик несчастного алхимика, – придумайте обвинение. С ним я разберусь потом. А этого… ублюдка…
Хидеки злобно выругался.
– Найдите и притащите в мои покои. Мой план и все его версии катятся к чертям. Использовать мальчишку становится весьма проблематично. На что теперь он вообще годен! Кажется, ему не суждено вырасти принцем.
Шарон отпрянул от двери, тяжело дыша. Он не Сонодзаки?.. Хидеки не его родной отец?.. Подождите, что значит использовать?! Отдельно где-то внутри как громом ударило слово “ублюдок”.
Он сумел отдышаться и немного прийти в себя где-то в дальних пустынных коридорах дворца. Он не помнил, как добежал сюда, в голове был бардак, перед глазами туман. Воспоминания раннего детства снова всплывали в сознании, красными потоками заливая то, во что он пытался верить.
В тот день он играл с деревянными куклами, которые вырезал для него старый рыбак. Он помнил фамилию – Эндо, но звал его просто “дедушка”. Внезапно резко отъехала в сторону дверь их скромного домика на сваях у реки. Шарон испугался и зачем-то спрятался в комнатке, где старик Эндо хранил сети для ловли рыбы и разные инструменты, но дверь закрыть не успел. Он видел, как в дом вбежали люди в доспехах, как они допрашивали старика, как один из них молниеносным движением достал катану из ножен. Рыбак упал, а кровь медленно потекла по деревянному полу, частично просачиваясь сквозь щели в досках.
Годами Шарон не мог понять, что это было. Вспоминая старика, ничего плохого он не видел. За что же с ним так поступили? Когда Шарон подрос и начал осознавать, что то, что говорят люди далеко не всегда правда, он стал подвергать сомнению очень многое. Но никогда не предполагал, что он не тот, кем его воспитывали все это время. Что даже если сам Хидеки был шокирован информацией, только что сказанной ему алхимиком, все, что он хотел от того, кого считал сыном – это использовать его для чего-то. Что члены имперской семьи способны на подобные зверства.
Если они с такой легкостью убили ни в чем не повинного рыбака, что мешало им также убить его мать? Почему Хидеки вообще предположил, что у него может быть сын полукровка? И кто тогда его настоящий отец… А супруга Хидеки? Она ведь так неожиданно умерла… Шарон почувствовал, как от страшных догадок к горлу подступает тошнота. А что мешает им сейчас прикончить его самого? Раз, по словам Хидеки, он ни на что больше не годен.
Он не мог думать здесь. Стены дворца давили, они словно сужались, не давая вздохнуть. Нужно бежать! И никогда больше не возвращаться. Однако нужно будет успеть забежать к себе и забрать кое-что… Хорошо, что свои вещи он хранил не в покоях, где жила его невеста. И хорошо, что он всегда был запаслив.
Не иначе как чудом Шарон умудрился выйти из дворца. Это удавалось не каждую ночь, но видимо сейчас он бросил все свои силы для того, чтобы его не заметили. Наверное, он впервые бежал так быстро. Оказавшись в лесу он не останавливался, пока, задыхаясь, не упал в сырую после дождя траву. Он прижал к глазам ладони и зарыдал, чувствуя себя невыносимо одиноким и никому не нужным, чувствуя себя чужим для всех и вся, не зная больше, кто он вообще такой.
Шарон опомнился, когда рядом с ним зашуршали какие-то ветки, и из своего гнезда выпорхнула птица. Судя по всему, она чего-то испугалась. Он резко сел, и обернувшись, встретился взглядом с красными глазами гигантского черного волка, стоящего среди деревьев.
– Киба… – прошептал Шарон, вытирая слезы, – Киба, дружище…
Волк шевельнул длинными ушами и опустил голову, делая несколько шагов вперед. Шарон улыбнулся, протягивая к нему руки.
– Ну иди сюда…
Волк низко зарычал и кинулся к нему. Любого человека это перепугало бы до смерти, но Шарон только тихо засмеялся. Киба смешно дернул лапами в прыжке, уходя вбок, а затем уже нормально подошел и улегся рядом, ласково толкая огромной головой Шарона в плечо.
Шарон обхватил руками шею волка и уткнулся лицом в густую черную шерсть. Вот для кого он никогда не будет чужим… Никогда не будет безликим инструментом.
– Ты бы знал, – неразборчиво пробормотал он, – ты бы только знал…
Обнимая Кибу, Шарон постепенно приходил в себя. Какие у него варианты? Он не может оставаться в лесу. Разве что первое время... Но нельзя же жить здесь вечно.
Он не хотел смириться с мыслью, что он просто вот так все бросит, не попытавшись понять, что происходит, зачем он был нужен, кто его настоящие родители, что задумал принц Хидеки… Ему был необходим какой-то план. Что делать дальше?
Нужно будет связаться с Торо Ивамото… Или нет? Вдруг он тоже захочет его поймать? Шарон почувствовал, как голова начинает раскалываться. Ему в любом случае понадобится помощь. Нужно просто быть очень осторожным.
Он подумает об этом чуть позже. А сейчас просто отдохнет – рядом с Кибой ему ничего не угрожает. Ни одно животное в этом лесу не посмеет приблизиться к волку-мутанту, а если неподалеку будут люди, Киба даст знать.
Он закрыл глаза, устраиваясь поудобнее. Киба снова зарычал – его голосовые связки не были предназначены для звуков менее грубых, но Шарон различал оттенки интонаций. Волк будет охранять его сон, сколько потребуется.
На лес опускалась ночь. Киба зевнул и положил морду на лапы. Острый нюх различал запах добычи, которая могла стать его ужином, но сейчас было кое-что поважнее еды. Он чувствовал – и это было не обоняние, не инстинкты – что человек, который был ему так дорог, нуждается в нем. И ничего больше на данный момент не имело для него значения.