New life

«КТО ТЕБЯ ВЫДУМАЛ, ЗВЕЗДНАЯ СТРАНА?»

    Дом, в котором я снимала квартиру, чтобы не проводить в пути до места учебы по два часа каждодневно, посколку grandmothr’s flat располагалась на окраине Парижа, находился в уютном месте, окруженном вечнозелеными кустарниками. До центра отсюда было рукой подать, и я, радуясь возможности выспаться как следует, а не вскакивать с кровати ни свет ни заря, дабы успеть на семичасовой трансфер до Елисейских полей, чтобы затем, сев на трамвай, к девяти часам добраться к главному корпусу своего института. Шагах в тридцати от нашего района раскинулись живописные холмы, любоваться которыми я выходила на бакончик, попивая каппучино или свежевыжатый апельсиновый сок.
    То знаменательное утро не предвещало резкиз перемен: вынырнув из неги сна за миниту до хрипов будильника, я сладко потянулась, разминая слегка затекшие мышцы спины и с интересом рассматривая дрожащие блики на потолке, угадывая в расплывчатых очертаниях силуэты лесных зверей, косматых чудищ или танцующих в воздухе сильфид и эльфов. Конец сентября выдался на редкость теплым в этом году: дождей е предвиделось, а безупречно-голубоераскинулось над нами подобно гигантскому озеру, и даже ветер не спешил сбрасывать со стремительно желтеющих деревьев их роскошные убранства.
    Бабуля часто вспоминала о том, как во времена ее детства во Францию забыла прийти зима, и люди в январе разгуливали по улицам так, будто на дворе стояла весна. Лично я ничего против непогоды не имела, не представляя, как можно жить в теплых странах, наблюдая один и тот же вид из окна, когда как смена времен года дарит созерцающему столько эмоций: еще вчера ты, сожась спать, слышал звуки дождя, шлепающего по асфальту как большой великан, а ночью ударил мороз, заклубился густой туман и, выпадая из сна на следущий день, ты едва ли можешь различить в покрытом белым маревом пространстве скамейку, на которой сидят говорливые старушки из сто первой квартиры, которые, провожая осуждающими взглядами пробегающих мимо девчонок в кожаных курткахс выбритыми висками и шлемом под мышкой, бормотали себе под нос что-то о том, что раньше женщины выглядели более утонченно и не пытались уподобляться мужчинам, рахъезжая на байках, щеголяя татуироваками, пирсронгом, дредами и прочим «безобразием». Мне никогда не хотелось переехать в южную Сибанию или Иудалию, где круглый год царит зной, я не тосковала по солнечному свету в пасмурные дни, поэтому редко поддерживала разговоры своих однокурсников о том, что пора включать теплые полы и ждать астрономических счетов за отопление и горячую воду.
    Итак, вымыв только челку, я уложила ее привычным способом, измельчила погружным блендером кубики льда и с огромной кружкой фраппе уселась на табурет, пристально изучая открывающееся взору space на предмет изменений. Кажется, клен в палисаднике мадам Сувье поредел, а на вымощенной серой плиткой тротуаре стоял молодой мужчина приалекательной наружности. Первая мысль, пронзивная меня, быласледующей: как можно быть настолько красивым? Со второго этажа я прекрасно различила правильные черты лица, родинку на скуле, каскад жестких, густых волос, упругими кольцами ниспадающий на плечи. Одет он был весьма странно, в некое подобие кафтана, кожаные штаны и накидку с капюшоном. Если мне не изменяет память, приблизительно такие наряды были популярны в Гомерике и Эвропе в средние века, когда инквизиторы объявив охоту на ведьм, истребили большинство красивых женщин, обвиняя их в служении Сатане. Топили даже ни в чем не повинных кошек, если им не посчастливилось родиться в черной шубкое, и я помню, какую истерику я устроила в раннем детстве, когда Жоржетта прочитала мне сказку о том, как злой король, которым управлял хитрый епископ, скормил своим псам лебедей, которые паслись на лугу близ кладбища, и таким образом были уличены Церковью в попытке воскресить мертвых. Мне было до безумия обидно за то, что красивые, гордые птицы стали жертвами козней злодея, и я разорвала грусную книгу сказок и выбросила ее на помоку, но полученная травма давала о себе знать, и я шарахалась от священников в рясах всякий раз, когда сталкивалась с ними на плозади близ Собора Парижской Богоматери.
    Учитывая, что не за горами Ночь всех Святых, когда люди чевствуют вырвавшихся из загробного мира призраков, можно было предположить, что парень готовится к карнавалу, разнашивая праздничный костюм, однако в мою голову внезапно закрались мысли о параллельных реальностях, и я неприлично долго рассматривала красавца, пока он, словно почувствовав my sight, не задрал свою голову. Когда наши взгляды встретились, его напряженное, сосредоточенное лицо озарила такая улыбка, что я чуть не вывалилась из лоджии, изумленная столь бурной реакцией незнакосца на меня. Если до этого он казался потерянным и одиноким, то теперь излучал такое счастье, будто отыскал наконец давно потерянное сокровище. Скептик внутри меня пытался подвергнуть сомнению тот факт, что this happy smile предназначается именно Айседоре Деламар, и я даже покрутила головой, даюы убедиться, что из соседних окон никто не выглядывает, и следовательно, этот пламенный взор, полный нежности, адресован мне, стоящей в неглиже на открытой террасе.
    В отличие от сверстников, я никогда не мечтала влюбиться; мне не было дела до свиданий и томных вздохов под луной. Я считала, что, скорее всего, являюсь либо асексуалкой, либо так называемым «поздним цветком», который распускается ближе к тридцати годам, но при виде этого юноши, с такой надеждой взирающего на меня, мной завладело совершенно иррациональное желание спуститься вниз, схватить его в охапку, уволочь к себе и запереть в несгораемом шкафу, чтобы он принадлежал мне одной, и никто более не смел даже исподтишка смотреть на него. Не отдавая себе отчета в дальнейших поступках я, развернувшись на пятках, кинулась в прихожую, набросила на плечи пальто и, оставив входную дверь открытой, метнулась к лестничному пролету, рискуя поскользнуться и сосчитать ступеньки собственным носом. Выбежав из подъезда я, облегченно вздохнув, осознала, что молодой человек - не глюк, способный раствориться в воздухе, а он бросился мне навстречу и обнял так, как обнимают давно потерянного человека, которого уже не чаешь встретить вновь.
    Судорожно вцепившись в плечи of this beautiful fellow, я, всматриваясь в his perfect face, убедилась, что ранее мы не встречались, хотя сердце мое стучало так, чловно хотело выскользнуть наружу и запрыгнуть прямо в кго грудную клетку, сливаясь воедино с his heart. С моей стороны бвло глупо пытаться найти объяснения своему порыву, пытаться как-то анализировать произошедшее, потому что если отбросит все условности, выходило, что он нужен мне, а я - ему, и нет оснований  разыгрывать драму на несколько глав, как если бы мы являлись персонажами романа, в котором автор, вместо того, чтобы даровать героям свое благословение, то сводит, то разлучает их, расписывая во всех подробностях горести неизбежных разлук и ликования мимолетных воссоединений, чередующихся на страницах по большей части для того,  чтобы растянуть хронометраж, мучая себя, читателей и действующих лиц, оьреченных пройти через множество испытаний прежде чем добраться что  - нее факт, что он устроит всех - финала.
    Наши реакции говорили все за нас, и напыщенные, глупые слова были совершенно не важны сейчас, когда я чувствовала себя наполненной, цельной, живой и не могла представить la vie without this boy, вокруг которого образовалась новая вселенная, где все сосредоточенно на взаимном притяжении двух планетарных туманностей, которые влекутся друг к другу с неимоверной скоростью и силой, чтобы слиться в один объект - массивную, яркую, пышущую жаром звезду, яркости которой хватит на несколько тысячелетий.
    - Иридия, - прошептал он, зарываясь носом в волосы на моей макушке. - Я нашел тебя. Ты ведь помнишь меня, не так ли? Ты не могла забыть, не могла…
    Он говорил на совершенно неведомом мне языке, похожим на старобриттанский и хелльманский, берущие начало от группы романских language, и я, на удивление, могла не просто понять его, но и заговорить на знакомом мне лишь приблизительно наречии, причем сделать это так уверенно, будто эти знания находились in my brain, запертые до поры до времени в самом дальнем ящике покрывшегося пылью комода. Имя, которым он назвал меня, отозвалось во мне тупой болью в висках, и она, видимо, послужила своеобразным рычагом, открывающим шкатулку с канувшими в бездонную пропасть воспоминаниями, и хотя я по-прежнему не помнила ничего конкретного, попав под влияние расплывчатых образов, твердая уверенность в том, что он меня ни с кем не спутал, и я - та самая Иридия, воспылала во мне с яростью гулкого огня, получившего доступ к горбчему и заполнившему собой все, до чего только мог дотянуться.
    Сжав ладонями обеих рук его щеки, я заставила молодого человека склонить голову и приникоа к его высокому лбу губами - так мать целует свое драгоценное дитя, сестра - брата, но в этом невинном жесте было столько интимного, что я подавила желание укрыть нас его длинным плащом, чтобы ни одна живая душа не смела наблюдать за нами. Его кожа, слегка прохладная, матовая на ощуть, моментально разогрелась от моего касания, а запылавшие от румянца скулы порозовели как наливное яблоко.
    - Пойдем со мной, - произнесла я, беря его за руку. - Ты расскажешь мне все, что случилось с нами, и даже если my memiries не вернутся, я поверю всему, потому что здесь и сейчас имеет значение лишь настоящее, в котором we are together, и будущее, которое мы, несомненно, разделим, а призраки of the past, давящие на тебя, мы отпустим в свободное плавание.
    Я предполагала, что история, рассказаннаяБертом за завтраком в моей уютной квартирке, будет похожа на сказку, и меня не смущало то, что когда-то I was a goddess in strange world, где у людей вместо сердец сверкают драгоценные камни. Меня не волновало, что адекватный человек, окажись он на моем месте, вызвал бы санитаров, дабы они спровалили мелющего ерунду парня в лечебницу, где каждвый второй мнит себя Наполеоном или Цезарем, и дело даже не в остутствии здравого смысла, который сказал мне «goodbye», отправившись в кругосветное путешествие. Я просто не могла поступить иначе; смотря в глаза моего «изумрудного рыцаря», в груди которого сверкал зеленый кристалл, мне казались вполне логичными и обоснованными события from another world, так что изначально задуманная Автором версия, в которой я веду себя как рационально мыслящая мегера, считающая сумасшедшим юношу, уверяющего ее, что они знали друг друга, полетела в Тартарары. Я не намерена исполнять роль Снежной королевы, холодной и надменной стервы, испытывабщей на прочность нервы Берта, ради которого была готова расстаться с жизнью в любых обстоятельствах. Не спорю, творец, задумавший это произведение, хотел показать читателю силу любви героя, таким образом уравновесив все, через что пришлось проойти мне, будучи Иридией, однако подвергать мучениям Берта в угоду наблюдателям я не желаю и считаю, что вправе изменить изначальный замысел данного произведения хотя бы потому, что это наша судьба, и решать ее не той, что создала меня и моего возлюбленного.
    Я - преданная и любящая Иридия, даже without memories about our past lives, располагаю влиянием в достаточной мере, чтобы изъявить волю завершить сию новеллу несколько иначе. Вместо того, чтобы демонстрировать публике отчаяние Берта, не сумевшего дорбиться моего расположения с первого раза, я предлагаю оставшиеся несколько строк посвятить до приторности сладкому хеппи-энду, слегка расплывчатому, чтобы читатель сам мог додумать интересующие его детали. Каким именно образом протекала адаптация Берта в новом мире, в каком именно платье я выходила за него замуж и родителями скольких детей мы стали - все это оставляется на ваше усмотрение. Доставьте, будьте так любезны, нам удовольствие, не отчитываться перед вами в своих дальнейших планах. То, чем можно поделиться, было показано, а все остальное зависит лишь от того, насколько бурным будет полет вашей фантазии, о, обитатели вселенной, которой никогда не дано пересечься с той, в которой обитаю я и мой обаятельный, улыбчиво-лукавый, похожий на хитрого волчонка Бертилак де Хаутдезерт.