Баянт

Моей односельчанке, кроткой, одинокой,
бедной старушке, давно умершей,
но печальные глаза которой я не могу забыть,
посвящается
   
   Никто не знал ее точного возраста. По паспорту ей шел восемьдесят седьмой год, но Баянт всегда утверждала, что она старше. Старое и сморщенное лицо ее было покрыто желтой коркой; из-под нижней губы выглядывали несколько уцелевших зуба, а маленькие серые глаза были совсем живые и проницательные. Маленькая ростом и худая, как смерть, Баянт ходила с согнутой спиной, опираясь на простую деревянную палку. Жила она с племянником  в его доме.
   Когда-то у нее была своя семья - два сына и дочь. Один сын умер во время выселения в сорок четвертом году, а другой в Ташкенте в результате несчастного случая. Через четыре года после депортации муж был арестован НКВД по обвинению в абречестве и заключен в тюрьму в Караганде, где он и скончался от туберкулеза. В Казахстане она работала в колхозе. Трудилась много и самоотверженно. Безгранично любила свою единственную дочь и мечтала вырастить ее в достатке.
   Вернувшись на родину из ссылки, она вместе с ней восстановила их старый соломенный дом в родном селенье. С малых лет привыкшая к труду, Баянт никогда, пока позволяло здоровье, не сидела без дела. Работала в сельском колхозе дояркой, содержала домашнее хозяйство, занималась глиняной штукатуркой, вязала пуховые платки и косынки. Братьев и сестер у нее не было. Из близких родственников оставался лишь один двоюродный брат, который жил в соседнем селе. Дочь Айна выросла красавицей и стала, как и мать, очень добрым и отзывчивым человеком. Много женихов к ней сваталось, но она всем отказывала, так как не хотела выходить замуж, оставив мать одну. Никто не смог убедить ее в том, что Баянт останется под присмотром родных и соседей, а для нее лучше устроить свою личную жизнь. Так и осталась Айна около матери, без которой она даже никуда не выходила из дома. Зимой 1995 года, когда их село было охвачено огнем военных действий, Айна, шедшая вместе с матерью в длинной колонне спешно покидавших его жителей, наступила на мину и погибла. Всю дорогу до Серноводска Баянт плакала, поглядывая через заднее окно на кузов ЗИЛа, на котором лежала ее мертвая дочь.
   Два года она прожила у дальних родственников в Серноводске, так как возвращаться было некуда, – дом и все хозяйство, нажитое матерью и дочкой своим честным трудом в течение многих лет, были уничтожены и сравнены с землей. Горе, старость и одиночество сломили Баянт. Она окончательно поседела, исхудала и сгорбилась, но не упала духом. Она знала, что если опустит руки, то никогда их больше не поднимет, а заботиться и ухаживать за ней будет некому.
   По просьбе племянника, сына двоюродного брата, Баянт переехала жить к нему. Чтобы не чувствовать себя приживалкой в семье родственника, Баянт купила за вырученные от продажи земельного участка (на котором стоял ее дом) деньги корову, гусей, уток, кур и начала заново вести хозяйство, посвятив этому делу остаток своих сил. Оставшуюся же часть денег она отдала племяннику. Сначала к ней относились хорошо, проявляли заботу и внимание. Невестка не могла нарадоваться своей помощнице, которая, помимо ухода за домашней живностью и огородом, могла замести тесто для хлеба, приготовить обед в ее отсутствие и покачать ребенка в люльке. Благодаря стараниям Баянт в доме всегда был достаток в пище.
   Так проходили годы. Время брало свое, и над бедной Баянт тоже. Ей перевалило за восемьдесят лет. Здоровье, некогда крепкое, как сталь, начало подводить. Сначала упало зрение, затем начала постоянно трястись левая рука и все чаще болели ноги. Сильнее, чем прежде, согнулась спина. Она доила корову с перерывами, так как сильно уставала. В ведрах таскать воду для коровы и телят, которых зимой обычно не выводили на пастбище, она уже не могла. Племянник и его сыновья ей никогда не помогали, а невестка вряд ли знала дорогу в их сарай. Баянт приносила воду в литровой кружке и заливала ее в ведро. Чтобы наполнить одно ведро, ей приходилось десять раз ходить от водопроводного крана в сарай. А была еще домашняя птица, которой тоже нужны были и вода, и корм, и чистота.
   Однажды она сказала племяннику, что не в силах более ухаживать за коровой и двумя молодыми бычками. Их пришлось продать. Деньги за них она не взяла, попросив употребить их на ее похороны.
   Вскоре Баянт совсем занемогла. Казалось, силы совсем покинули ее дряхлое тело. Она целыми днями лежала на кровати в своей маленькой комнате. Сноха по утрам ставила ей на маленький стул кастрюлю с кашей и уходила на работу. Дети племянника часто забывали приносить бабушке хлеб и воду. Зашедшая как-то проведать Баянт соседка была удивлена тем условиям, в которых она находилась. Оказалось, что она почти целую неделю ела заплесневелую кашу и пила мутную воду из пластиковой бутылки, пахнувшую какой-то химией вперемешку с болотом. Постельное белье давно не меняли, как и одежду. Во всех углах, а также на потолке, над самой головой лежавшей, висела паутина. Больная выглядела как узница Освенцима. Она ужасно мучилась, но, как всегда, мужественно переносила свои невзгоды. Никакого упрека, жалобы или просто слов недовольства никто от нее не слышал. Она была благодарна даже за кусок хлеба и кружку с водой, и больше ничего для себя не просила.
   Баянт не боялась умереть. Она считала, что достаточно пожила на свете, повидала и горе, и счастье, а смерть станет для нее лишь избавлением от немощной старости. Боялась, очень боялась она только одного - что смерть может заставить себя ждать. Она знала, что одинокие и никому ненужные люди живут долго, и часто молила Аллаха избавить ее от такой участи. Больше, чем себя, она жалела племянника и сноху, для которых стала обузой.   
   После того, как соседка пристыдила Имрана и Зару за такое безжалостное отношение к их тетке, они стали немного лучше ухаживать за ней. По назначению врача ей давали пить лекарства и ставили капельницы для сосудов ног. Но особенно ей помогли теплая забота и внимание соседки, которая навещала ее каждый день и по нескольку часов оставалась с ней, около ее постели.  Кто знает, может в этом и нуждалась Баянт, в обычной человеческой теплоте, сострадании, милой улыбке и самом лучшем лекаре на свете – слове, сказанному от чистого сердца.
   Как бы там ни было, но мало-помалу она начала идти на поправку. Сначала она могла сидеть на кровати, не ощущая боль в спине, потом, при посторонней помощи могла вставать и сделать несколько маленьких, но уверенных шагов, а через месяц Баянт сама, с палкой в дрожащей руке, выходила из дома. Смерть, которую Баянт так сильно жаждала, пронеслась, словно предвещавшие обильный дождь черные тучи, которых разогнал восточный ветер.
   Время шло. У Баянт была очень скучная и однообразная жизнь. Все, что оставалось из ее хозяйства после продажи скотины, Зара сбыла во время ее болезни. Огород был в запустении. Урожай, который она с таким большим трудом вырастила, засох без воды и погиб. Даже кошка, еще котенком подаренная Баянт одним добрым путником, которого она пригласила в дом и накормила несколько лет назад, из-за чего-то умерла, оставив одного хилого котенка. Имран и Зара по-прежнему ходили на работу и возвращались только вечером. Два мальчика после школы уходили к сестре Зары, которая жила неподалеку, и также возвращались вечером. Баянт почти весь день проводила одна. В доме часто не бывало еды, а готовить, как раньше, она уже не могла. Когда соседка приносила ей что-нибудь поесть, она радовалась, как ребенок. Ей было очень одиноко. Она несколько раз в день выходила во двор и одна-одинешенька, с рыжим котенком на руках, просиживала на скамейке. Когда Баянт видела прохожего, будь то взрослый или ребенок, она мило ему улыбалась, как будто он был свой, родной человек, и  приговаривала: «Да благословит тебя Аллах».  Иногда она забывалась сном и тихо, по-старчески, похрапывала. Вечерний намаз она совершала здесь же, сидя на скамейке. 
   Баянт очень боялась оказаться прикованной к постели. Она уже знала, как это страшно и тяжело. Каждый день она молила Аллаха, чтобы Он послал ей смерть. Баянт ждала ее, как жена ждет мужа из дальнего странствия, как любящая мать ждет сына, как в засушливую погоду ждет влаги засыхающая земля.
   Однажды она невольно подслушала разговор Зары с мужем. Сноха тогда сказала ему: «Тех, кого Аллах любит, Он забирает молодыми, а такие, как твоя тетя, которые ни Ему, ни людям не нужны, живут долго».
   Эти слова были произнесены таким недовольным и презрительным тоном, что Баянт, которая шла в свою комнату, еще не дойдя до двери, не удержалась и заплакала. Она плакала долго, уткнувшись головой в подушку. Баянт давно знала, что невестка ее недолюбливает, что она была бы рада от нее избавиться, но старушка и не подозревала, что стала настолько ненавистной и ненужной для семьи племянника. С тех пор она старалась как можно реже попадать на глаза Заре. По ее просьбе старший сын Имрана приносил завтрак в ее комнату. На ужин она оставляла один ломтик хлеба. Это был весь ее дневной рацион. Иногда ей этого не хватало и сильно хотелось кушать. Она не шла тогда в кухню. Ей и так казалось, что она давно стала лишним ртом и объедает свою семью (хотя и отдавала всю свою пенсию снохе). Баянт замачивала в воде горсть пшеницы и, когда она набухала, съедала ее с куском хлеба.
   Со временем она начала все чаще предаваться воспоминаниям, которые помогали ей хоть на миг забыть ее жалкое существование. Воображение уносило ее далеко в горы, в живописные места Аргунского ущелья, где она появилась на свет. Баянт была десятым ребенком в семье и единственным, который достиг зрелого возраста. Она хорошо помнила один жаркий летний день, когда мать взяла ее вместе с двумя старшими сестрами на кукурузное поле, где они до самого вечера пололи. Ей было тогда около пяти лет. Мать и сестры ходили между кукурузными рядами и выдергивали сорные растения, а она, жуя кусок хлеба и стараясь не отставать, следовала за ними. Мать дала ей кукурузный початок с длинными золотистыми волосами, с которым она играла, как с куклой. В полдень они присели на траву под тенистым деревом, и мать достала из узелка скромный обед – хлеб из кукурузной муки, молоко и несколько яиц. Баянт сидела на коленях у матери и, как яблоко, ела яйцо, сваренное вкрутую. Желток казался Баянт похожим на солнце. «Смотри, мама, у меня маленькое солнце», - говорила она, показывая матери съеденное наполовину яйцо. Сестры что-то рассказывали и смеялись. Мать мило улыбалась и гладила белокурые головки дорогих дочерей. Не зная чему, Баянт тоже смеялась от души. Просто было хорошо и весело. А после обеда, взявшись за руки, три сестры побежали по полю, которое казалось таким большим и таким бескрайним. А высокое августовское солнце все пылало и пылало…
   Иногда она вспоминала своих двух сыновей, умерших во младенчестве. Старший умер у нее на руках от воспаления легких в феврале 1944 года. Ему было всего лишь полтора года. Перед выселением он был простужен и кашлял. В холодном вагоне поезда простуда перешла в пневмонию. Его похоронили недалеко от железной дороги, когда поезд остановился на какой-то станции. Баянт потом долго жалела, что не узнала тогда, как называлось это место.
   Младший, когда ему шел третий год, утонул в колодце. Это произошло в Ташкенте, куда Баянт с мужем ездила продавать коров. Он играл во дворе с детьми одного узбека, у которого они остановились. Его дочь забыла закрыть крышку колодца и вернулась в дом. Через несколько минут дети позвали на помощь… Мальчика вытащили оттуда уже мертвым.
   Баянт никогда не могла вспоминать их без слез. Много раз она видела их ангельские личики во сне. Теперь, когда она стала дряхлой, никому ненужной старушкой, Баянт представляла себе, как могла бы сложиться ее жизнь, если бы хоть один из ее сыновей остался жив. Она жила бы тогда вместе с семьей сына и была окружена заботой и вниманием. У нее были бы внуки, а может быть, и правнуки. Для всех она была бы любимой бабушкой… О, как часто ей приходилось завидовать женщинам, имевшим детей и внуков. Как много для нее значило быть любимой матерью и бабушкой. Как сильно она нуждалась, словно маленький ребенок, в ласке и заботе, живя тринадцать лет в семье племянника.
   Баянт, как обычно, вышла из калитки и села на скамейку. Вечерело. На улице не было ни души. Дом, в котором она жила, находился в глухом переулке на окраине села. В воздухе стоял запах гари. Недавно на пустыре, который начинался сразу за переулком, начали сжигать бытовой мусор, что стало настоящим бедствием для жителей окраины. Люди почти каждый день вдыхали ядовитый дым, который проникал всюду. Никто не знал, откуда берется этот мусор, которому не видно конца. Был, однако, слух, что его привозят из Грозного, где начали сокращать места, предназначенные для его утилизации. Жалобы в местную администрацию никаких результатов не дали. Сельчанам пришлось невольно смириться с этой напастью. Если раньше Баянт просиживала по нескольку часов, то теперь она могла любоваться тихим вечером в их тихом, почти безлюдном переулке, не более получаса. Она сидела, тихо перебирая четки, и глядела своими слезящимися от дыма старческими глазами в землю. Старушка даже не заметила, как рядом с ней оказалась молодая цыганка в розовом платье. Она положила руку ей на колено и ласково улыбнулась. Баянт медленно засунула руку в карман и достала старую, засаленную и почерневшую от грязи десятирублевую купюру.
   - Больше у бабушки нету, ничего нету, - тихо произнесла она, протягивая своей дрожащей рукой сложенную бумажку.
   - Не надо денег, бабушка, - цыганка взяла их и положила обратно в карман ее телогрейки. – Я вижу в ваших глазах большое горе, которое вас долго мучает. Дайте мне руку, и я скажу вам, когда вы освободитесь от этого ярма, которое вам так тяжело нести.
   Цыганка взяла ее маленькую, костлявую, покрытую шрамами и черными пятнами руку и повернула ее ладонью вверх. Внимательно рассмотрев ее, разглаживая сморщенную кожу, она задумчиво посмотрела на Баянт.
   - Это произойдет очень скоро, бабушка. Потерпите еще совсем немного. Вы много страдали. Вы заслужили покой и прощение. Молитесь и ничего не бойтесь. Бог милостив и справедлив.
   Дочь степей исчезла так же внезапно, как и появилась. Из ее речи Баянт поняла лишь то, что скоро в ее жизни должно случиться что-то хорошее.
   «Что это может быть? - думала она, поправляя свой коричневый платок.
- Что хорошего может произойти в моей жизни? Ко мне не приедут ни сын, ни дочь. Даже соседка Зулай уже никогда не придет. Страшная болезнь унесла ее в могилу.  Разве что смерть? Может, она это и имела ввиду, а я не поняла? Дай Аллах, чтоб именно она, смерть, которую я давно жду, посетила меня, наконец».
   Через два дня вечером, посидев на скамейке около получаса и надышавшись отравленным дымом, Баянт, положив левую руку на согнутую спину, а правой опираясь на палку, вошла в калитку и направилась к дому. На асфальте, в нескольких метрах от лестницы, лежал огрызок яблока, брошенный кем-то из детей. Слеповатая Баянт наступила на него и поскользнулась… Когда она очнулась, то увидела себя лежащей на кровати в своей комнате. Она почувствовала, что голова ее горит, а боль распространяется по всему телу. Руки и ноги не слушались. Она не могла даже шевельнуть ими. Баянт схватил самый тяжелый паралич, которого в медицине называют квадриплегией. 
   Следующие десять дней, что она провела на кровати, отказываясь принимать пищу, часто впадая в бред и ощущая нестерпимую боль в спине от долгого лежания, были самыми мучительными в жизни Баянт. Она очень стойко перенесла это последнее испытание. Кроме воды, она ничего не просила – ни еды, ни лекарств, ни врачей. Даже приподнимать ее, поворачивать на бок, чтобы немного притупились боли в спине, она не просила, хотя всем, кто ее видел, становилось ясно, что она сильно страдает.
   При ней находилась Зара, которая чуть ли не каждому пришедшему в их дом жаловалась на свою горькую участь. Она считала, что совершает великий подвиг, помогая умирающей родственнице сделать глоток воды. Больше никакой возни у нее с ней не было, разве что изредка поправить подушку и завязать сбившийся на затылок платок.
   Имран только дважды зашел проведать свою тетю. А его сыновья, которых Баянт качала в люльке и любила так, словно они были ее собственные внуки, ни разу к ней не пришли, хотя она и просила Зару позвать их, чтобы в последний раз на них посмотреть.
   У Баянт было желание, чтобы ее похоронили в Серноводске, рядом с дочерью. Еще когда жила там во время войны, она огородила себе место возле ее могилы. Муж и младший сын Баянт были похоронены в Казахстане, место погребения старшего сына было неизвестно, а дочь нашла свое последнее пристанище в другом селе. Баянт говорила, что могилы ее самых близких людей разбросаны по разным местам, начиная от Караганды и кончая Серноводском, и очень об этом жалела. Она давно завещала племяннику отвезти ее тело после смерти в Серноводск и предать земле в выбранном ею месте. В эти последние дни своей угасающей жизни Баянт несколько раз повторила свой весет племяннику и его жене.
   На рассвете десятого дня по просьбе Баянт позвали соседа для чтения суры «Ясин». После этого она тихо заснула и не просыпалась до полудня. Имран и Зара начали готовиться к похоронам…
   Баянт умерла в полдень 13 июля 2010 года. Ее не похоронили в Серноводске, как она того хотела. Видимо, Имран посчитал весет своей последней умершей тети роскошью, который создаст ему лишние хлопоты. Даже чурт он заказал самый простой, из песочного камня, хотя денег, переданных ему Баянт, вполне хватило бы на все – и на похороны, и на машину для перевозки тела в Серноводск, и даже на мраморный камень, которого не каждый может себе позволить.
   На краю сельского кладбища, среди зарослей крапивы и репейника затерялась бедная могила Баянт. Никто к ней не ходит и не ухаживает, никому нет до нее дела. Пройдут годы и она сравняется с землей, а камень, на котором начертаны несколько слов, станет единственным свидетелем того, что под ним лежит человек, когда-то живший на этой земле. Но никто никогда не узнает, как много невзгод и страданий он перенес за свою долгую и несчастную жизнь, прежде чем лечь в эту темную, холодную и страшную могилу.