Козерожье

***

Сегодня ночью выпал снег,
до декабря – неделя.
Он первый, он белее тех,
что выпадут позднее.
 
На подоконниках лежит,
дымком струится с крыши.
И птицы в небе виражи
закладывают ниже.
 
До декабря – рукой подать,
гештальты не закрыты.
Растает снег, а в календарь
внесут поправок свиток.

***

Декабрь – начало лета!
Какая лепота!
Вы спросите: «Где это?
И что за широта?»

Та широта, что надо,
И в норме долгота.
Лягушачья рулада
Доносится с пруда.

Подбрасываю гроши,
И начинает медь
Мне биться о ладоши
И весело звенеть.

В кармане много меди.
- А где же серебро?
Иль вы раздали бедным
Фамильное добро?

- Мне лишнего не надо! –
Подбрасываю медь.
Декабрь – начало лета.
Ну как тут не запеть?

КАЙ И ГЕРДА

оттого что тают снежинки
замерзает моё сердце
не по нраву ему поминки
и не верит оно смерти.

пропадёт ли моя снежность
на отметке возле нуля?
пропоёт ли зима песнь ей
чтоб уснуть на дне февраля?

будто роза, ты колкая, злая
оставайся такой всегда
не хочу оттаивать, знаешь
этот мир — дворец изо льда.

P. S.
мне днесь королева снежная
обещала весь свет и коньки
если слово «вечность» я выложу
по замёрзшему руслу реки.

СНЕГ 21-ого ГОДА

А снег летал горизонтально,
на землю падать не спешил;
циклоны шли и шли фронтами,
копили на границах сил.

Снег зависал порой в стоп-кадрах,
мгновенья чудные ловя;
читали Дед Морозы мантры,
и было около нуля.

Балуясь, снег менял окраску –
аквамарин, индиго, беж...
В тот год носили люди маски
и не летали за рубеж.

***

Осколком льда звезда упала с неба.
А далее – зима, зима, зима.
Но прошлогодний снег, увы, последний.
А в этом, новом – голая земля.

Луна монеткой встала на поребрик
И катится неведомо куда.
Глядит в поля, кидает взоры в дебри,
Мохнатых елей осветив стада.

Друг к дружке ёлки жмутся по-соседски. –
Ни шуб, ни шапок. – Где же их наряд?
И тянутся с упрёком к звёздам ветки,
Да звёзды ничего не говорят.

Там наверху трубит горнист тревогу –
Без снега не бывать и Рождеству.
Но безразлично всё земному Богу:
Он пригвождён осколком льда к Кресту.

***

Когда упираешься в стену,
Окольных путей не ищи,
Земное проходит мгновенно,
Единство со временем — щит.
Рискни, ухватись за удачу,
Опробуй на прочность свой лоб.
Года — это опыт, а значит,
Успех — суть количество проб.

***

Радость, радость - выше елей.
Околдована земля.
Жизни новой понедельник.
Детство года. Снег, зима.
Еле-еле, шаг за шагом.
Свет звезды укажет путь.
Тихо шли к младенцу маги...
Вон, за дверью - слышишь стук?
Отворяй - дары несут.

***

Козерожья моя суть,
Пощади меня, дай вздохнуть.
Не хочу больше лбом об стену,
Обновленье дай, перемену,
Кратковременную передышку.
Понимаешь, это уж слишком.
Сколько раз наступать на грабли?
Пожалей меня, что ли, как бы,
Или лучше возьми полюби
За мои разбитые лбы,
За хожденье по минным полям,
За махание вслед кораблям,
За мои неоткрытые земли,
И за то, что я вечно не с теми.
 
Трудно Богом быть. Но не Богом
Невозможно быть Козерогу.

***

Пришла зима, сковала розы.
Бутонам в обрамленье льда
Не холодно. Беспечны грёзы
Цветов, заснувших навсегда.
Кружатся мотыльки-снежинки
Над мёртвым садом день-деньской,
И ткёт седые пелеринки
Мороз мозолистой рукой.
Псалмы тихонько свищет ветер:
"Господь, их души упокой".
И память о забытом лете
Лежит туманом над рекой.

***

Посреди зимы – полынья –
на реке промёрзшей насквозь –
в ней ныряет птица Авось,
преданность лебяжью храня.
 
Через лупу стылой воды
видится крылатая тень,
всё со дна не может взлететь,
оторваться прочь от беды.
 
Ночью грянул сильный мороз,
затянуло весь водоём;
улетели за окоём
тень лебяжья с верным Авось.

***

Один на один. Календарь и Зима
в своём вековом поединке.
"К барьеру!" – кричит сборник чисел и дат
суровой холодной блондинке.
Она не торопится, ей не досуг:
Хватает забот в Заполярье.
Пускай подождут Кострома, Петербург
её драгоценный подарок.
Пуховых ковров и зеркального льда,
нарядов роскошных деревьям,
и бодрость – душе, чтоб была молода,
румянец и блёстки – царевнам.
Тревожно капелью стучит Календарь:
"Как эти блондинки несносны!"
Дай волю ему, он бы зимы убрал,
подкинув три месяца вёснам.

СНЕГИРИ

Я люблю весёлых снегирей -
Круглых, красногрудых, из раскрасок
Вылетевших будто; не жалей
Охру и кармин для детских сказок.

Пусть на лист драконья льётся кровь
И струится золото рассвета -
Снегири похожи на любовь,
Обращают зиму красным летом.

Всё пройдёт, растает, отболит:
Непогоды, грусти, лихорадки;
Расцветут на ветках снегири,
Сон зимы нарушив пенно-сладкий.

СНЕГИРИ (версия)

Я люблю весёлых снегирей,
Вылетевших будто из раскрасок.
Не жалей, художник, не жалей
Охру и кармин для детских сказок.

Пусть на лист драконья льётся кровь
И струится золото рассвета -
Снегири похожи на любовь,
Обращают зиму красным летом.

Всё пройдёт, растает, отболит:
Непогоды, грусти, лихорадки;
Расцветут на ветках снегири,
Сделав ярким тусклый лист тетрадки.

ВИСОКОСНЫЙ ФЕВРАЛЬ

черепаха, а не месяц
в високосные года
сонно время-пекарь месит
дел февральских календарь

всё уныло, всё немило
поскучневшая зима
чередует плюс и минус
под конец сойдя с ума

лепестки фиалок в небе
обрамляют жёлтый глаз
спит цыплёнок, свесил гребень
не до нас ему сейчас

соберёт зима манатки
на день позже, чем всегда
фонари мигнут украдкой
провожая холода

нет весной на лампы спроса
пробудился солнца круг
режет жизни время-косарь
стрелки целятся на юг.

ЗИМНИЕ ПОРОШКИ

когда расправить крылья надо
скорее выходи на лёд
мгновение что будешь падать
полёт

***

забьют на башне ровно в полночь
кукушку до смерти в часах
под утро лишь прибудет помощь
но ах

***

куда куда вы удалились
весны моей златые дни
на улице семнадцать минус
в тени

***

когда предложат сельдь под шубой
я попрошу её раздеть
а вдруг канкан плясать умеет
та снедь

***

мне настроение испортил
сосед не слазящий с диет
я в пасть ему засунул тортик
в ответ

***

и среди птиц есть патриоты
зимой насыпь им корма друг
за то что подло не свалили
на юг

***

когда я был автопилотом
мне в лобовую шли такси
но отказало перед взлётом
шасси


***

До весны ещё надо дожить,
Чтобы снова пуститься по кругу:
Ледяные дробить витражи,
Пересвистывать весело вьюгу;
 
В доке выстроить парусный флот
Из тетрадок в линейку и в клетку.
По ручью капитан поведёт
Корабли прямо в жаркое лето;
 
Чтоб нырять в облака на реке,
Плыть по лунной дорожке к рассвету,
На горячем валяться песке,
Под собой ощущая планету;
 
После в парке листву ворошить,
Заговаривать шорохом осень,
И судьбы истончённую нить
Паутинкой оставить у сосен.
 
До весны ещё надо дожить,
Дотерпеть, долюбить, домолиться,
Чтоб потом у последней межи
Новых жизней начать вереницу.

***

Это Воскресение –
до чего же странно –
было в день осенний.
Ты пришла. «Осанна, -
прошептали губы.  -
Оживай, мой славный.
Оживай, мой глупый».
 
Всё ему простила Богу-пустомеле
И лечила раны на холодном теле.
Исцеляла шрамы, утишала боли,
Проливала слёзы над горючей долей.
 
Из земного плена
взял да улетел я.
Над нетленным телом
аллилуйю пела,
аллилуйю пела
дочь, сестра, подруга.
Погляди на небо,
если будет туго.

ЧАПАЕВ И ПУСТОТА

Каждый опыт ведёт на конец света. Того, что белый.
За концом – пустота и комдив Василий Чапаев.
Он имеет для собственных нужд Адама и Еву,
Или Петьку да Аньку, а вдобавок ещё попугая.
Попугай сидит на бамбуке, похожем на змея.
Попугай не любит Чапая, считает евреем.
Говорит: Чапай – кулацкая морда, стерва.
И чего вы, мол, терпите гада, Адамка и Ева?

У Чапаева есть делянка, растёт там не клевер.
Потому что комдив был в детстве, похоже, юннатом.
Он всё знает про гены, на раз расщепляет атом,
Но учёных речей не ведёт, изъясняется матом.
Тот намного страшнее и шаха, и скучного пата.
Это даже не слово, а конец игры, хэппи-энда.
Только Петьке с Анькой про это бы знать не надо.
Их ведь дело простое – блюсти пустоту момента.

РОДИСЬ Я В КИТАЕ

Родись я в Китае
в конце позапрошлого века
под знаком упрямого Козерога,
получи я в наследство фамилию Мао,
взял бы я судьбы страны в свои сильные руки,
стал бы владыкой Срединного царства и всей Поднебесной,
стал бы кумиром народа, надеждой и верой
паствы покорной лишь богу да мне,
Сыну Неба.
Дата рождения, имя –
как путь, направляющий к цели,
нет вариантов и нет перекрёстков в движении этом,
с первым дыханием жизни
я б знал начертанье
звёзд и планет,
веруя в Разум и в сердце впуская Надежду
вслед за Любовью отеческой
к волкам и овцам.
Черпал бы я в каллиграфии смыслы и силу,
в символах видел подсказки к тяжёлым решеньям,
женщине только одной был бы предан навеки,
другом бы звал лишь того, кто приходит без зова...
 
смерть бы я принял как отдых, дарованный свыше,
в дальней дороге к звезде Козерога – Альджеди.

КРЫМ

Крым – это крем от загара,
кромка земли у самого синего моря.
На горизонте – корабль.
Август. Бухта Омега.
Порт Севастополь.

Утром вода чиста, как в ручье.
Стайки мальков проплывают почти у ног.
Пойманный краб. Цепкий зажим клешней.
Я раб краба. Пощады! Пощады!
 
Тельняшка. Облупленный нос.
Волос, взъерошенных ветром, пшеничная спелость.
А на ладони – Ассоль.
Лети, принеси мне хлеба.
Чёрного, с солью.

НОЯБРЬ

Ноябрь –
озябшее время былых потерь
и скука маршрутов,
но я б –
ни шагу за дверь, ни шагу за дверь
уснуть до салютов
до звона бокалов
до боя курантов
до музыки лютней
до скрипок, до всхлипов
к началу начала
к истоку и к утру.
 
Ноябрь
мелькает белёсой кометой
в безмолвии звуков,
но ямб
но хорей, но трёхдольные метры
кричат о разлуке
о щедрости лета
о радости света
о песне неспетой
о ряби каналов
о том, что в финале
всё кончится балом,
 
но полночь –
и Золушка туфлю уже потеряла
вернуться б в Ноябрь.

ТВИН ПИСК

Твин Пикс и писк совы, и лоно Лоры.
мышь сдохла, под мостом шумит камыш.
с цепи сорвавшись, загремело слово
"убийца-жертва-лох", созрела мысль.
смотри и слушай, думай и молчи,
когда язык свечи лизнёт небрежно
цветок нездешний – голубую розу,
и запоют за печкою сверчки,
и плошки глаз совы наполнят слёзы.
иди на свет, там вход в подземный мир,
тень Эвридики тянется к Орфею –
миг бесконечен, счёт потерян миль –
он, оглянувшись, скажет: "сожалею".

УГЛЫ И КВАДРАТ

Углы беглы. Глыба квадрата
ищет углы на ощупь. Туда и обратно
ходит, натыкаясь на глади.
Почему углы прячутся? Чего ради?
Что за игра? Может, в углах
поселилась мгла, нарожала угли
и поёт-воркует: гули-гули.
А бывают жестокие игры: углы-тигры.
Сидят в засаде, раззявив пасти,
Смотрят, как квадрат мимо шастает,
ищет себе погибель, углам – счастье.
В углах, если они вволю набегались,
всходят и тянутся вверх побеги.
Они упираются в крышу, теряют браваду
и уступают место квадрату.
Приходит порядок, углы рапортуют:
стоим в карауле, не впускаем в порталы
искривлённых пространств.
Это не мы квадрат потеряли,
он – нас.

ЗОЛОТОЕ КОЛЬЦО

чёрт по центру церкви мелом круг выводит
и молитву шепчет – «Вашу мать», навроде.
лики святотатцев, сцены Илиады
украшают стены здания-громады.
 
это ли Исакий? это ли Везувий?
иноков, монахинь полное безумье.
на горе высокой храм стоит Афины,
охраняют совы мудрости руины.
 
для того соборы, чтоб собороваться.
певчие на хорах – всех мастей и наций.
панночка убита, гроб её летает
по земной орбите, отливая сталью.
 
Сатана отслужит телу панихиду,
и с ковчега сушу первым вран увидит.
Воланд на столицу Мастера накаркал,
на прудах на Чистых смолкли патриархи.
 
пролила Анюта солнечное масло,
и о ту минуту – звёздочка погасла.

ТРИ И ТРИ

Три и три – будет дырка, будет сквозная рана.
Не залечить, – скажут врачи. – Кришна Рама
бедолаге в помощь. И на что напоролся?
Не ходил бы пешком, ездил бы на роллс-ройсах,
было бы всё супер мажорно и форсово.

Через отверстие в его теле-визоре
можно наблюдать тауэры и виндзоры,
новые звёздные и планетные версии,
чувствовать себя богом, фролом и кесарем,
даже слушать птичьи апрельские тезисы.

Надо на раненом парне поставить крест,
захоронить его у перепутья: Москва nach Брест,
чтобы каждый прохожий, узнав о дилемме,
мчался в парижи, мадриды и вены –
где три и три – не дырка, а трение.

НА ОКОЛИЦЕ ЛАБИРИНТА

На околице лабиринта у его запасного входа-выхода с мыслями наголо выбритыми, чтоб не бояться ни бреда, ни брода, отдохну для начала, на колу повесив мочало. И будет оно заместо клубка-колобка Ариадны. Сбежавшее тили-тесто. Ни шёлковой нити, ни поисков смысла – уже не надо.
Царевна стала супругою Диониса, получила в награду бессмертие письмецом в заветном конверте. И что ей теперь Тесей? И что Тесею она, сестра Минотавра? Разве есть у них сегодня и завтра? Радуйся, Дево, аве.
«Чьи вы?» - надрывается в небе чибис. Я отвечаю: «Ничей» - и составляю список нужных вещей. Но в итоге беру ненужные, надеваю рюкзак, делаю первый шаг. Самый трудный. Смелее, ну же!
Рядом со мною крутятся-вертятся спутники, партнёры, прохожие. Предадут и те, и другие, и третьи – и ты их предашь, наверное, тоже. При случае, чтобы они не мучали или чтоб виною помучаться, назвать себя в гневе Иудой...
Но вы ещё вместе покуда. Идёте к одной общей цели. Понимая по ходу: на самом-то деле, цель – предлог, всего лишь верхушка ели. А главное – набитые шишки, ваши тернии-трения, сверхновые вспышки, затмения и озарения. В общем, всё, что сначала кажется лишним, порожним – ценно, искомо. Оно вырастает из кома до вселенских размеров, становится словом, слогом и, конечно, фонемой. И пока не шагнул, ты – Никто, ты - Нэмо. Перед тобою – двойная лемма: быть камнем лежачим или же пионером, первопроходцем, основателем новой веры.
Первый шаг на пути в лабиринт, навстречу дракону. Твой выпад, твой финт - в борьбе с незнакомым. Обмани врага, убей, обрети своё имя и вернись на околицу лабиринта другим – мудрым и сильным. Вернись во имя…

ИКАР

Не орёл – орлёнок. О как он во сне летал! Как парил и витал, как легко выходил в астрал. Проносились над ним облаками седыми века. В свисте времени слышалось: «Милый, ну что? ну как?». Отвечал он: «Порядок, у цели теперь почти. Мне осталось в полёте найти свой собственный стиль. И тогда я смогу пробиваться сквозь облака,
и лавировать ловко между высоких скал. Нет, не скал, уж лучше меж звёзд и планет…»
И тихонько время смеялось ему в ответ.
Не орёл – орлёнок. Мечтал себе и мечтал. Видел сны, что как будто бы он Икар. Долетал до солнца и камнем бросался вниз, и в пожаре зарниц становился владыкой птиц…
Ничего, что орлёнок, что пока из гнезда ни на шаг. Не разбился бы только в ребячьих волшебных снах.

ДЕНЬ ОТКРЫТЫХ ДВЕРЕЙ

Это случилось в музее Дарвина. В день «открытых дверей».
Я вообще люблю Дарвиновский. За особую ауру. За то, что он хранит дух своего прародителя – Британского музея. И всё же, если бы не повод и не внутренний ребёнок, охочий до подарков и приключений, вряд ли меня занесло туда в очередной раз.
В тот день в музее работала выставка бабочек. За стеклянной витриной в искусственном тропическом рае порхали редкостные экземпляры отряда чешуекрылых...
И вдруг время застыло. Как и я.
Может, мне грезились мезозойская эра, тропа из рассказа Брэдбери и первые раскаты грома.
Может, представлялось, как эти хрупкие беззащитные создания перелетают через океан. Гордые и свободные.
Чары прервал энтомолог, отвечающий за выставку. Он протянул мне крупную бабочку.
То ли мёртвую, то ли спящую.
Обычно яркая пыльца исчезает с крылышек красавиц вместе с дыханием жизни. Будто эти пёстрые цвета, этот роскошный наряд - и есть сама их душа.
Но подаренная мне бабочка осталась прекрасной и за чертой бытия.
Иногда даже смерть пасует перед силой и величием красоты.

***

От сугробов – только хрящик,
от морозов – дырка, ноль.
Распластался в небе ящер,
красно-жёлтый, как огонь.
То ли краденое солнце,
то ли тульский самовар.
Зазвенели колокольцы,
зашумел большой базар,
не людской, сугубо птичий:
«Цви – фить-фить – чирик – кар-кар…»
Каждый птах стремится лично
добрым слухам потакать.
Вон, глядите, в небе точка –
Это ласточка! Да точно ль?
В клюве птицы луч блеснул.
Принесла-таки весну.

ЧЁРТОВА ВЕСНА

В городе сыро, серо.
Почки весны в чаду.
Чуешь, запахло серой?
Знай, это я иду!

Страсти холодным жаром
Душу мою морозь.
Крикнул тебе: "Тамара!"
Эхо отозвалось.

Где же ты? Где же, где же?
Как так? Ты не со мной?
Злая до чёрта нежность
В сердце вошла весной.

Крылья сложу в котомку,
Нимбом зажгу камин.
Это, наверно, ломка,
Или, быть может, сплин!

ЛОРЕЛЯЙ

Сорок первый. Май. Жарынь.
Расплела ты ленты.
Мы уже не школяры –
Абитуриенты.
 
Пьём портвейн и смотрим вдаль
На лесок за речкой.
– Знаешь сказ о Лореляй?
Слушай же, сердечко.
 
На скале сидит она,
Чешет гребнем косы,
И струит волос волна
Золотом белёсым.
 
Воды Рейна усмирив,
Песню напевает,
Колдовской её мотив
Птиц подхватит стая,
 
Закружится в облаках
Диким чёрным вихрем,
В челноке заснёт рыбак,
Налетит на рифы.
 
Очарованный, на дно
Ляжет, как в могилу.
Это было так давно.
– Это завтра, милый.

***

Мой прадед песню не допел,
Роман не дописал.
Он в танке заживо сгорел,
И даже не узнал,
Что дома дочка родилась
В тот самый день и час,
Когда в машину угодил
Вдруг вражеский фугас.

Росла дочурка без отца,
Внук с дедом не играл.
Но нет печального конца.
Я изменил финал.
Ты слышишь ли? Живу за двух.
(Дойдёт ли новость в рай?)
Я допишу и допою,
Мне сверху подпевай.

***

Нам есть, что праздновать. Виват Победа!
Осталась половина от державы.
Мы били немцев и бивали шведов,
Но, видно, государства штырь заржавел.

Мы были в старину могучей силой,
Но нас не лихолетье подкосило,
Причина бед давнишних, Фортинбрас,
Не кадры, не дороги – нефть да газ.

Нам есть, что праздновать. Потерян космос,
Промышленность, наука и балет.
В седых, растрёпанных от горя космах
Россия как-то враз сошла на нет.

Нам есть, что праздновать. Ура осколкам,
Обрывкам, отраженьям, отголоскам!
Новосибирск не нужен – строят Сколково.
Былая слава по церквам дымится воском.

Ну разве наши деды-бабки знали
Об оборотной стороне медалей,
Что ждут их в старости лишенья и нужда.
Да здравствует Победа (иль Беда?)!

***

Раз, два, три, четыре, пять.
Ленин. В шалаше. Разлив.
Вышел уток пострелять,
Про гуманность позабыв.
 
У него ружьё «берданка»,
Кепка, усики, парик.
Есть ещё товарищ – Надька,
Тоже вроде большевик.
 
У него Моральный кодекс,
Ума Турман и Пикник.
Хорошо ему, вот только
Нет в Разливе умных книг.
 
Оттого-то он к охоте
Приохотился. С ружьём
Бродит Ленин по болотам,
Озирает водоём.
 
Серой Шейке невезуха,
Первой жертве Октября,
Подстрелили крылья, суки!
Что тут скажешь, кроме кря?!

ФИЛЬМ ПРО ФИЛЬМ

Вот такая вот картина:
Возле лодки кенгуру.
Я веслом его откину:
Ну куда ж ты скачешь? тпру!

Кенгуру запрыгнет в катер
И помчится в ибиня,
А, добравшись, скажет: нате
Всё, что в сумке у меня.

А из сумки, как из ларца,
Появились два шута.
Кенгуру похож на зайца,
Ну а заяц на кота.

А Чапай плывёт по Белой,
Это где-то под Уфой,
И в него стреляет, стерва,
То ли немец, то ли свой.

Я ни разу не уфолог.
Дважды два, наверно, пять.
Не ходите, дети, в школу,
Чтоб зря время не терять.

Поступайте-ка в солдаты
И летите на Луну
Защищать от самиздата
Маму, папу и страну.

КРАСНОЕ – ЧЁРНОЕ

Красное – это чёрное, когда запекается.
Когда закипает кровь, и мозги заполняет ярость.
Ярило, Ярило, не жги меня так жестоко.
На площади врыты столбы. Сколько висит там? Сколько
песельников весёлых? Висельников отпетых? – Лето
Господне. Вот когда начинается школа, она ж университеты. –
А у избушки в лесу, на тыне, на остро отточенных кольях – головы, тулова, головы.
Воронам – пир: мясо с прекрасной кровью (из Парижа – с любовью).
Запекается кровь под солнцем, становится коркой.
– А где же тут наша порция? – прибежали презлые волки.
Серое к серому. За волками следом примчались крысы к обеду.
– Ну что? За победу!
Скушали бабку с дедом, внучку да жучку. Нет, внучка – та ещё сучка:
Залезла на сук и кричит во весь голос:
"Я – Суок, я сукова баттерфляй, ватер поло-
вина. Кстати, налейте вина! Из виноградной крови, чтоб напитать мне жабры.
Я ведь ещё и Царевна Лягушка как бы, плюс медведи и Маша, весна Боттичелли.
Покатай меня до утра на ветвях-на качелях.
Сук-косатка, когда уже приплывёшь?"
А на площади и у тына, как прежде, идёт делёж.
Политтехнология – это наука добычи пищи: хватай и хавай!
Ну, кто там шагает левой, когда тебе объясняют внятно: "Правой!"
Пустое пусто. В капусте немного калорий. Кочан не из теста.
– Кусто, есть для ваганта в бочке вакантное место?
Возьми пассажира, пока ещё жив он. Пригодится в дороге.
В этом подводном, поднёбном мире живут осьминоги.
Их щупальца – в мыле, и рты их – мыло, чтоб пускать пузыри.
Чтобы косатки, крысы, волки, чьи лица в пуху и в саже,
вышли в герои из фоновых персонажей.
И были сыты, обуты, одеты, рожали деток.
Чтоб катались в росе по траве на поляне Красной.
Ясно вам, нищеброды? Ясно?!
Кусто за всех отвечает: мол, не учи учёного –
практикую, умею, знаю: красное – чёрное.

КИНО

Похерен мир. В районах спальных
теперь не спят. Там не до сна.
/А где-то солнце, море, пальмы –
весна, цветы/ Весна, война.
У нас. Всех – с 23-им,
с прошедшим! Скоро Первомай.
Отметим, ух, как мы отметим!
«Махмуд, брателла, поджигай».
И солнце белое пустыни
лучами жарит, жжёт песок,
и нет защитников в помине,
вам тут не Запад, здесь – Восток.

Да будет рай для всех убитых,
живым в удел достался ад.
и нет проблем, всё шито-крыто,
блицкриг, армейский променад.
Волхвы с чудесными дарами –
Восьмое марта на носу –
вот мирра – вместо мира – мамам;
плети же, смерть, свою косу.
Полёт снарядов, свист картечи,
ЧАЭСа ядерный цветок,
пуховой шалью – прах на плечи,
и не зарёй горит восток.

НЕ-МАЯКОВСКИЙ

говорят, что звёзды – умерших души.
для чего зажигают их?
неужели и правда кому-то нужно
это кладбище, этот крик –
безголосый, страшный
средь ночи поздней,
немотой выносящий мозг?
для чего он?
кто зажигает звёзды
так упорно и так всерьёз?
 
соглядатаи бдят за живыми сверху,
днём доносы строчат богам.
пропадите вы пропадом с вашей смертью.
я бы звёзды
не зажигал.

***

Оплети меня обманами,
небылицами и сказками;
опьяни меня дурманами -
хоть до смерти, только ласково.
 
Я и сам навру с три короба,
унести потом попробуй-ка,
а любовь не делят поровну,
бьёт она кого-то обухом.
 
Кто слабее, того до смерти,
закалённых - покалечит лишь;
нет в победах этих доблести,
и гордиться ими нечего.
 
Только прыгают в бокальчиках
вралей двух, друзей-соперников
солнцем присланные зайчики      
на спасение Коперника.

ПРО КОЛОБКА

Хочешь сказку от дурака
колобка-ваньки-емели?
Слепили его – в ход пошла из сусеков мука –
испекли, да сразу не съели.
Положили к окну остудить, чтоб
не обжёг руки, губы и душу,
а ему – хлоп блажь какая-то в лоб,
он прыг-скок да из дома наружу.

Катится по тропке, скачет на горбунке,
на печке барином вдоль по Питерской едет,
иногда отдохнёт чуток на пеньке,
но долго нельзя – вишь, волки по следу
спешат за ним. Для того ли по свету бёг,
чтобы хищники энти им отобедали?
Он же ванька-емеля плюс колобок,
а не какой-нибудь грёбаный крендель.
Он продолжит со стаей игру в салки-прятки,
И, может, чьих потрохов отведает.
И вот, значит, катится так, что сверкают пятки,
и вдруг – встречает медведя.

В КРАЮ МЕДВЕДОК

Нам учитель задал в школе
(Мне, Арсению и Коле)
Рассказать о насекомых,
Незнакомых и знакомых.
Я выбрал прямокрылое
До крайности немилое.

Зовут жука медведка,
Его «конёк» – разведка.
Найдёт хороший огород –
И шашку наголо – вперёд!
Медведку как ни ублажай,
Под корень срежет урожай.
На то ведь и вредитель:
Личинка ли, родитель!
 
Второе имя – крот-сверчок
Дано за скрипку и смычок.
Пиликает он песни,
Которых нет чудесней!
Крот, потому что есть дворцы,
Подземные палаты,
А в них схоронены ларцы,
Наполненные златом.

Для фермера медведка – враг,
Он поступает с нею так:
Как только обнаружит,
Тотчас берёт оружье,
Хоть вилы, хоть лопату –
И горе супостату!

В рассказе должен быть финал,
И он, конечно, будет.
Про насекомых я узнал:
Они совсем, как люди.
Но этот класс сильнее нас:
Не ждёт волшбы и чуда,
Берёт от жизни всё, что даст,
И царствует покуда.

У ПРОРУБИ

А щука твердит: отпусти меня, отпусти!
Ну нет, – говорю ей в ответ. – Не могу, прости!
Уж очень люблю заливное из вас, из щук.
И речь человечья твоя – это ж просто трюк?
Она округляет глаза и шипит: дурак!
Неужто совсем не желаешь волшебных благ?
Чтоб вёдра шагали под горку на счёт «ать-два»,
Чтоб сани из леса сами везли дрова?
А вот ещё бонус – личная печь-самоход.
Лежишь и командуешь: влево, вправо, вперёд.
И возит она тебя за рубеж, по Руси.
На ней же, прикинь, весь мир можно исколесить.
А хочешь царевну в жёны? Почёт и уют?
И тут я от счастья: дай лобызну, говорю.
И чмокнул её в рыбьи губы, от всей души.
Плыви, говорю, золотая, на дно чеши!
Она отвечает: ну нет, не могу, прости!
Теперь, говорит, иль женись или в монастырь.
И я разбежался – и в прорубь вниз головой.
Не надо мне было болтать со щукою той.

ЗЛАЯ СКАЗКА

Не могу я никак привыкнуть…
До чего же неловко.
Превратилась карета в тыкву,
Дама сердца – в морковку.
 
Закурил принц в сторонке нервно,
Слуг послал за шампанским.
Обругал незнакомку стервой,
Упустившею шанс свой.
 
В башмачке, с ноги соскользнувшем,
Загасил он окурок.
«Ну и ладно, встречу получше,
Не такую вот дуру».

Непутёвая вышла сказка.
Знать, неопытный автор,
И к героям нынче неласков,
Но надежда на завтра.
 
Утром встанет с другой ноги он,
Снова тыква – карета.
И, влюбившись, принц за богиней
Побежит на край света.

ЛОСИНЫЙ ОСТРОВ

В девушек влюбляться банально просто.
Да пошла б любовь эта тупо к чёрту!
Розовые пони – Лосиный остров.
Мимо урны брошу от чувств обёртку
с надписью «кис-кис», сбоку бантик.
А потом на землю для муравьишек
выплюну ириску: «вкусняшка – нате» -
и отчищу зубы от вредной пищи.
 
Бабочки на фантиках, будто козы,
усиками-рожками тычут – жуть-то.
- Ладно не пугайте. Зачем так грозно?
Я же несерьёзно. Всё только шутка.
- Мальчик-раскрасавчик, ты нашим будешь.
Забодаем, сладенький, защекочем. –
В граде Китеж коконы строят кукиш.
В топях да болотах – кикимор кочки.
 
Я пока не пойман, не заарканен
и твержу: «Влюбляться – банально, пошло!»
Розовые пони с глазами ланей.
«Ничего-то, лошадь, вы их не плоше».
Ускачу на сивке, на сером волке,
Ни одной царевне не дамся в лапы,
Потреплю лошадку по жёсткой холке:
«Выручай, товарищ, достали бабы».

ЧУК-И-ГЕК

У Чука есть братец Гек, а у Гека – Чук.
Чук старше на год, запаслив и деловит.
А Гек – любитель игры в индейцев и чукч,
Большой фантазёр, растяпа и даже пиит.
У Чука и Гека два папы, а мамы нет,
Точней говоря, один из пап за неё.
Но это для всех огромный такой секрет,
Кто выяснит вдруг, Чук с Геком скажут: «враньё».
 
Папули-один нет дома: уехал в Сибирь
С хозяйкой медной горы их отец на «ты»,
Синюшка готова ему подчас пособить
В работе и в жизни, и в поисках разной руды.
Полгода уже он в тайге. На носу Новый год.
Да вырваться папе в Москву сейчас не судьба.
Но не было б счастья, несчастие помогло:
Извечная Чука и Гека вражда-борьба.
 
Короче, на днях от папы пришло эсэмэс:
«Аврал. Не приеду. И вы ко мне ни ногой».
Но Чук в телефон по привычке мамин залез,
А Гек по привычке пытался отнять его.
В итоге все едут к папе в Сибирь, в тайгу.
И Гек по дороге песни соседям поёт
Про чудищ лесных – Кощея и Бабу-ягу,
И скоро случится уже Рождество-Новый год.
 
И будут подарки и радость, и столько причин
Для счастья – свобода, природа, снега.
В суровом мире суровых честных мужчин
Лишь в песнях и сказках встречается баба-яга.

ГВОЗДЬ И ПОДКОВА

Искали гвоздь - пропала подкова.
Пошли за подковой. Под ночи покровом
лишились коня; вот вам честное слово,
вчера исчезал он, сегодня по новой.
 
Хотелось бы знать нам, чьи это уловки?
Бесчинствует шайка разбойника Вовки?
Они ж украдут все дрова и корову,
и Карла, и Клару, кларнет и корону!
 
Не рано ли гневаться? или уж впору?
Ведём мы полки к Куликовскому полю,
ручьями течёт от усердия пот:
Отмстим за пропажи - потом хоть потоп!

МЕЧТА ИМПЕРАТОРА

Записано в анналах, и люди говорят
Жил император шалый лет сто тому назад.
Он миловал придворных, и ненавидел чернь,
Всегда носил корону немного набекрень.

Мечтал тот император (такие вот дела)
Явиться перед всеми в чём мама родила.
Хотел он потрясений, смущённых охов дам,
Сердечного волненья, ещё чего-то там.

И вот он обнажился, но всё пошло не так.
Никто и не заметил, что император наг.
«Испортили обедню, изгадили вечернь».
С тех пор там нет придворных, и торжествует чернь.

СТРАНА СОВЕТОВ

За совет Сове Лиса
кланялась до пояса:

- Будь в лесу, пернатая,
нашим губернатором.
- Не люблю, лиса, я свет,
говорит сова в ответ. -
Должность эту, умница,
предложи-ка курицам.

И отныне наверху
слышно лишь «кукареку».
Лес похож на птичий двор,
вкруг него стоит забор,
а зверушки все гуськом
ходят вслед за петухом.

БУЯНСКИЕ ХРОНИКИ

Часть 1. Смутное время
 
В море-океане
На острове Буяне
Находилось царство,
Царство-государство.
Остров был весьма велик,
Почитай что материк,
Но наслал господь напасть,
И осталась только часть.

На народную беду
Царь-отец пошёл ко дну.
Не сказать, что был потоп,
Сам собою царь утоп;
И над островом Буяном,
Позаросшим сплошь бурьяном,
Учинился беспредел:
Каждый делал, что хотел.

А когда всё растащили –
Те, кто много уволок –
Сели дружно в уголок,
Поглядели в потолок
И решили: сласть – не сласть,
Надо брать теперь и власть.
 
"Наведём порядок здесь,
Ведь пока порядок есть,
Всякий знает, сколько несть.
Да не тратя время зря,
Мишку выберем в царя.
Он, мохнатый, очень лют,
А такое любит люд.
И чем больше будет груб,
Тем сильней народу люб.
 
Населенью обещай:
Попадут с Буяна в рай.
Пусть затянут пояс туже,
Ведь бывало и похуже.
Мы же их, считай, спасли –
Остров суки б разнесли".

Раз сказали – быть тому.
Если против кто – в тюрьму.
 
***

Шатко валко, так не так,
Проживая на пятак,
Тянут лямку бедняки,
Позаплатаны портки,
Ждут, когда же, наконец,
Позаботится отец:
Даст жильё и пропитанье,
Чадам их – образованье.
 
Мишке ж грамоты не нать:
Нефть качай да деньги трать.
Разогнал учителей,
Чтоб не мучили детей.
Им науки ни к чему –
Подрастут – и на войну!

Землю кровью поливай,
Правде воли не давай!

Часть 2. Корабль

Было это в стародавние времена при царе мишке Гризли. Едва взошёл он на престол, как на Буяне случилось несчастье.
В один недобрый день к острову спешил корабль. Моряков на берегу встречали родные. Уже виднелась мачта в подзорную трубу. Вдруг судёнышко начало крениться и тонуть.
Заголосили бабы, заревели дети, побежали к самодержцу гонцы-скороходы. Он же в это время отдыхал и, услышав новость, только отмахнулся лапой и повернулся на другой бок.
Вороны и сороки возмущённо закаркали да затрещали: «Царь-то никуда не годен. Такая беда, а он спит-почивает!»
Разгневался мишка – велел подпалить самое высокое дерево на острове, откуда вещали сердитые птицы. Испугались пернатые, клювы закрыли и зарок дали: «Впредь ни гу-гу!»
Тогда царь послал пожарных, те огонь погасили, воронам и сорокам кулаком погрозили да уехали.
А в то время на сигнал «SOS» отозвались заморские флотилии. Но им сразу от ворот поворот дали: мол, не суйте свой нос в чужие дела! Надо будет – сами спасём!
А горемычный корабль вот-вот под воду уйдёт.
И вот когда уже на поверхности только флаг оставался, отправил владыка в море-океан спасателей. Но они, приплыв, лишь руками развели.
Дал мишка строгача: ногами затопал, зарычал во всю глотку. А когда успокоился, послал вдовам и сиротам в утешение по баночке мёда. Знай топтыжью доброту и заботу!

Часть 3. Единорог
 
Долго в море-океане
Шторма не было, лет -цать,
И на острове Буяне
Наконец-то тишь да гладь.
Стала жизнь идти на лад.
А народ и крохам рад.
 
Вдруг неведомо откуда
Появилось чудо-юдо,
Хоть никто его не звал
И доселе знать не знал.
Видно, вынюхал наживу
Да примчался в хвост и в гриву.
Не пускать бы на порог,
Да нельзя – Единорог!
 
Он покуда было сладко,
Приговаривал: "Ребятки,
Этот рог не просто рог –
Изобилия залог!"
А как вышло дело худо,
Помрачнело чудо-юдо,
Уж не пятит грудь горой –
Чует кризис мировой.
 
На Буяне стало скучно,
Нет уж боле лет тех тучных,
Сгибла нефте-благодать,
И просвета не видать.
 
Ходоки пошли ко власти
Рассказать им про напасти,
Что свалились на народ,
Про разруху, недород.
 
Выслушав, Единорог
Их речам подвёл итог:
"Вы иллюзии развейте.
Вы родились не в Кувейте,
Не в Арабских Эмиратах
Проживаете, ребята!
Вы идите-ка на печку
Да поставьте богу свечку.
Всё на свете не всерьёз.
Так что вы не тратьте слёз.
Были беды и напасти,
Значит, неизбежно счастье.

Всё проходит, всё пройдёт.
Ты уж потерпи, народ!"

Часть 4. Приказы

Однажды Единорог учредил на Буяне приказы. Разные, на все случаи жизни. Пожарный приказ отвечал за возгорания. К примеру, окажется где-то здание, из которого недоходных жильцов выселить надо, приедет бригада поджигателей – и вот уже к утру вместо владельцев квадратных метров стоят у родных обугленных стен  бездомные погорельцы.
Заздравный приказ тоже не сидел без дела: лишний люд со свету сживал. Напичкают врачеватели пациентов вредными пилюлями, изведут их прививками, а потом в лечебницах в истории болезни точку поставят. А чтобы всех в страхе держать, придумывали учёные умы зверские гриппы: барсучий, индюшачий, пингвиний. Во время объявляемых эпидемий вся упомянутая живность забивалась и подвергалась аутодафе.
Устрашённые граждане опрометью бежали в аптеки и сметали там весь товар подчистую.
В Просвещённом приказе над дубовыми дверьми парадного входа золотыми буквами сияло изречение: «Меньше знаешь – крепче спишь!» Ведомство усердно сеяло в народе темноту и невежество как высшее благо. В деревнях школы закрывались, а в городах делали резиновые образовательные учреждения, чтобы в них всех можно было разместить. А ещё этот достославный приказ плодил несметное количество институтов оккультных наук. Программа их внедрения в жизнь шла под девизом «печальных истин нам дороже нас возвышающий обман».
Самым таинственным и влиятельным ведомством был Приказ охраны и безопасности от всего и всех. Как только задумаются простолюдины, почему они живут так плохо, а не они чересчур хорошо – сразу начинается разгул стихий, террора да инопланетных вторжений.
В пункте «А» – наводнение, в «Б» – извержение, да и во всех остальных точках тоже горячо. Каждый день что-нибудь взрывается: в праздники – петарды, в будни – склады боеприпасов. Живут граждане как на пороховой бочке. До посторонних ли мыслей в таком месте? Да и, поди, попробуй подумать о чём. Тут же окажется: именно ты, прохвост этакий, ведёшь подрывную деятельность. И настолько тебя самого в этом убедят, что, всякий раз проходя мимо зеркала, не удержишься да плюнешь в свою наглую физиономию.
Самым популярным из ведомств был Приказ светопреставлений. Он людей от повседневных пустых забот и нужд отвлекал. Какую программу ТВ обыватель ни включит, везде ему про конец света доложат. Когда случится, как, из-за чего. Послушает человек, посмотрит и покажется ему, что всё у него не так уж и плохо. Живи да радуйся: недолго осталось.
И успокоится народ. Снова тишь да гладь, божья благодать. Раздастся кое-где одиночное тревожное блеянье, и тотчас заглохнет в общем сонном храпе, изредка прерываемом диким гоготом.

Эпилог

"Что тут делать? Быть – не быть?
Как Отчизне пособить?
Почему народ, как стадо,
Пастуха ему лишь надо?" -

Так твердил Буян народу,
Предлагая всем свободу,
Избавление от пут,
Выход из столетних смут. -
 
"Мы такие ж, как медведи.
Наши страшные соседи.
Также хищны, также жадны;
К тем, кто против, беспощадны.

Победи в себе Топтыгу
Да возьмись-ка за мотыгу;
Землю потом поливай,
Лени воли не давай –

И тогда медведи враз
Уничтожатся как класс!"

ЧЕБУРАХОВОЕ

Чебурек чебуреку – друг, товарищ и брат.
Чебурек с чебуреком – в разводе, прочерк, женат.
В чебуречной тесно. Все столики на двоих.
Чебуречков лепят для того, чтоб не говорить.
В чебуреках фарша – практически по нулям
(чебурек – ведь это отнюдь не кебаб-люля)
В нём всегда много жира, и тесто сырое чуть. –
Почему б не дожарить? – ну ладно, не в этом суть.
Чебуреки стремятся стать жертвой или жратвой.
Поклянись, чебурече, что съеденным быть готов.
Чебурек чебуреку по факту не друг, а враг.
Все из разного теста, - кто-то мудрый писах.

АЛЁ, ШЕКСПИР

Смешалось всё в доме Облонских,
И некому слова сказать.
Джульетта лохматей болонки,
Ромео – бездельник и тать.
Мечтой он в далёком Непале,
Идёт на гору Эверест…
Но лучше, где море и пальмы…
Иль может быть – северный лес?
Да сколько всего есть на свете!
Эх, кабы не брак с Капулетти.

Джульетта хлопочет по дому.
Спагетти сварганить ей, что ль?
Да ну его, этого Рому –
В Джульетте проснулась Ассоль.

С корзиной подснежников вышла
Она на роскошный причал:
«Смотрите, смотрите, смотрите,
Как парус волнующе ал!»

Грэй – стройный, высокий, отважный,
И ласков задумчивый взор:
- Ассоль, ты испачкалась сажей.
Позволь же сотру, мон амор.
Ходил я не раз в кругосветку,
И в каждом приморском порту
Искал тебя, ждал каждой клеткой
Свою неземную мечту.
Дай руку, отныне навеки
Мы вместе, нас не разлучить…

Но тут появился Монтекки.
Оборвана замыслов нить.

СЛОН И ТРОЛЛИ

Набежали на нас злые тролли –
было пятеро их, или трое –
и такое вокруг устроили:
нападали, прыгали, спорили;
докучали слону отважному,
он решил, что прикончит каждого.
Слон по каменным джунглям топает,
все тропу уступают безропотно.
Тропарёво, Медведково, Лобня –
не упомнить маршрута подробно.
Тролли в страхе чихали, кашляли,
укрывались в домах, за башнями –
за Останкинской, даже Спасскою, –
нелегко их было вытаскивать.
На троллейбус залезли в панике,
стал рогатый тотчас "Титаником".
На пути его – слон белой глыбой,
пассажиры внутри – это рыбы,
а водитель в костюмчике красном
по салону плыл стильным брассом,
тролли – кролем, потом – по-собачьи.
"Всё, закончились ваши скачки".
Слон их хоботом хвать – и на бивни,
как баранки на рог изобилия.
Хлебо-булочны, мясо-молочны.
Тут и сказке конец. Доброй ночи.

РАЗГОВОР С КОТОМ

«Умолкни, зануда! — прошу я кота. —
До мартовских спевок — полгода.
Ну что, расскажи, в твоей жизни не так?
Кредиты? Карьера? Погода?
Не каплет, не дует, тепло и уют.
И корма в тарелке — полпуда.
Орёшь, будто шкуру с тебя здесь дерут.
Ведь люди решат: я — ублюдок,
Садист, извращенец, лишаю кота
Достоинства, жизни и чести.
Приедут менты протокол составлять…
Как морда кошачья не треснет?
Всё! Завтра кастрирую, сам виноват,
Не можешь держать себя в рамках…
Ты плачешь? Не стоят они того, брат.
Подумай о мартовских драках.
Израненный, грязный вернёшься домой.
Придётся поехать в больницу.
Не пой ты при мне, умоляю: не пой,
Что твёрдо намерен жениться.
Давай я тебе подарю хомяка,
Иль певчего кенаря в клетке.
Умолкни! Не то подпою тебе сам,
И свататься брошусь к соседке.

ТУК-ТУК-ТУК

Ой, как жить охота!
Прям невмоготу.
Ну когда же роды?
Мама, тук-тук-тук.
Выпусти на волю,
Дай дитю простор.
Требую! Доколе!
Это произвол!
Так и жизнь промчится.
Где же акушер?
Тесно мне в темнице.
Вспомни о душе.
Крест, наверно, носишь,
Посещаешь храм.
Буду щедр, как Ротшильд.
Аз тебе воздам.

Выпустили, классно!
Красота! Гип-гип!..
Но надели маску
И вживили чип.
Нет нигде свободы.
Мир ваш — каземат.
Отмените роды.
Я хочу назад.

КОМАНДИРОВКА В БУДУЩЕЕ

Академия наук. Год 3003.
Я из прошлого сюда брошен на рассвете.
А на вахте старичок (домовой иль леший?),
Напрямик ему я враз выложил всё спешно:

- Павел Ёлкин, репортёр «Коммерсанта-Дэйли».
Он в ответ мне: «Ой, ребят, как вы надоели.
Шастаете взад-вперёд, дома не сидится.
Не ловите журавля, коль в руках синица».

- Извини, подписчик наш очень знать желает…
- Да иди-иди-иди…Там вон принимают.
В кабинет стучусь: «Тук-тук. Кто-нибудь, ответьте?
Я из прошлого сюда к вам в 3003...»

- Ну-тка, ближе подойди! - раздаётся голос.
Павел Ёлкин? Что ж, хорош! Ты женат аль холост?
- Мне полцарства ни к чему. И принцесс не надо.
Вот набраться бы уму. Мне бы знаний клада.

Три знахарки предо мной в островерхих шляпах.
- Ну, Павлуша, вопрошай. Глупостей не ляпай.
(Делать нечего. А вдруг бабушки – светила?
Что ж, попробую, рискну. С нами крестна сила).

- Очень хочется узнать, есть ли высший разум?
Параллельные миры? Правда ль, всё из плазмы?
- Разогнался, тормози! Слышали не раз мы.
Объясним и просветим, сложим вместе пазлы.

Современникам скажи: мир идёт к упадку.
Скоро будет править бал «тёмная лошадка».
Верно: плоская Земля. Треугольник – острый.
Пусть в Бермуды ни ногой. Худо там норд-остам.

А Нибиру из ума выкиньте навеки,
По касательной пройдёт, обмелеют реки.
Зарядят дожди на год, Ной ковчег построит.
Пирамиды создал бог, как и нас с тобою.

В этом мире всё старо, движется по кругу.
Если выпадет «зеро», будет очень туго.
А сорвать удастся куш, щедрым будь и милым…
И, давай уже, иди, Павел, утомил вон...

ВОРОНА И ЩЕНОК

стих про ворону и щенка
трагичен и суров,
вещунье как-то бог послал
отборнейших сыров:
рокфор. дор блю и эпуас. -
по чину птице честь. -
на дуб ворона взгромоздясь,
уже собралась есть.

внизу меж тем щенок гулял,
задрав пушистый хвост -
типичный сукин сын, нахал,
как три копейки прост.
но это с виду, а в душе -
хитрец и аферист,
сломал семейное клише:
не пёс, а сущий лис.

почуяв сырный аромат,
щенок полез на дуб,
напрасно когти обломал,
но не добыл еду.
неужто рок ему сулит
смотреть на чей-то пир?
ну, нет!
- Бонжур, бон аппетит! - плутишка говорит. -

Ворона, пёрышки на вас,
что платье от Шанель,
а этот взор агатов-глаз
разбил бы сердце мне,
но портит даму лишний вес,
и прибавляет лет. -
решайте: есть или не есть? -
и вы затмите свет.

и впрямь - любовь или сыры,
павлин или рокфор?
кто птичью душу покорит,
чем завершится спор?
напрасны были триста лет,
достигла хитрость цель
ворона сбросила обед,
а искуситель съел.

морали в басне дофига:
она доступна псам:
не отдавай жратву врагам;
давись, а лопай сам.