Одинорикум

Я, бренное тело что мир презирает, вышел из дома в мудрую ночь. Перед выходом принял напёрсток на грудь, но мне всё мало и добавил ещё парочку сверху. Имей совесть, работка предстоит тяжёлая, начальник! На мне всё черное: джинсы, футболка, ботинки армейского образца, ими я особенно горжусь. Настало время утолить жажду прекрасного, дамы и господа!

Теперь ищем подходящие декорации - какой же бал без дворца? Пританцовывая выглядываю из-за крыш, смотрю под землю - нет ли там скрытых от взора карет? Бегу наперегонки со временем, клавишной дробью перестукиваю всеми шестью конечностями, чуть не путаюсь в них, косматых ходулях. Ищу, ищу, ищу.

Чу! Подпрыгиваю и из невесть чего воплощаюсь в приличного молодого мечтателя, одухотворённого сочинителя серебряного века, со своей стрижкой под нуль, запятая, пять, со своими густыми бровями и утомлённым, сумрачным ликом демона сидящего, гранёным, гранитным. А кругом всё тоска и дороги ведущие вспять, к унылому лику родной стороны. Паскуды. Подскоком выворачиваю на финишную прямую - место встречи, дамы, какое совпадение...

Многоэтажные дома, из окон шумит тепло и это волнует и ранит сердце. Ах, знали бы вы, ведь я в душе ребёнок, розовый ангел с пухлыми ножками, сентиментальная жертва рекламы и открыток, как же мне не поглумиться теперь, а?! Есть у меня, хи-хи, для вас, нормисов, подарок!

И грянул глас Его и брызнули стекла из очей Его! О, чей бы не был его балкон, теперь он уже не будет таким самодостаточно семейным, уютным гнездышком замкнутым на себе - не позволю. Откройся людям, затворник, взгляни на Мир!

Крики. Так и в Нероновском Риме кричали христиане, что не они, о, латиняне, поддали жарку! Ну что же, история имеет своим главным свойством кольцевание и всё возвращается, кроме выброшенного задом наперед ребёнка с девятого этажа, - стоит уточнить и учитывать.

Видел бы меня мой штудиенрат: отец бездарности, мать полоумия. Что бы он сказал? "Вы, молодой человек, совершаете бунт, но делаете это совершенно бездумно, варварски, безыдейно. Давайте немного отдохнём и вы расскажете мне, что вас так смущает в нашем гнилом обществе? Присядьте." Про гнилое, это, разумеется, моя вставочка.

Я шёл по городу, листики с дерев опали, я, мои дорогие, в печали. В мелкой воде барахтаюсь, мелочью промышляю. Мне это, в общем-то, всё равно, но великие завещали стремиться ввысь. Что я, из скромных сил своих и недр своих, делаю что называется на совесть. Но мало мне, воистину - нет покоя бездонному желудку.

За шуткой о желудке забрёл в моё любимое местечко - приют обездоленных и одиноких, - кафешечку. Заказал себе две порции кофе, состроил милую гримаску заговорщика и вручая официанточке, девочке лет моих, но не грёз моих, сообщил, что жду здесь кое-кого, поэтому можно ли мне, ну, скажем, в виде исключения и особого моего положения, под одну из чашечек положить записку, а для того дайте мне ручку, или хоть карандаш, на салфетке и напишу, обойдусь, ведь бедность не порок, понимаете?

Принесла эта милашка мне кофе и ручку. Видно, приятно ей стало, стерве развратной, что её посвятили в таинство. Представляет там небось, что она в этом дебильном кино: героиня что всем помогает, вся из себя распрекрасная, сладкая такая, сука. Ручка - первый сорт, гелевая, линии сочные, как спелый виноград. Пишу:

"Твоя любовь быть может гаже,

чем напомаженный ти-гёрл, в любовной тряске,

телес из перси и приапус,

будь он хоть Ангус покорённый,

он есть иль его нет?"

Подпись: враг рода человеческого, отец Иаков, Каино-Иудовского монастыря первосвященник.

Глупо? Не глупее того враля, что поведал Сатане о своих доказательствах существования Его, а это, как минимум, хамство - напоминать блудному сыну, что знает и голод и тоску по уединению - ведь, если ты не знал, на улицах и тропах одиноким не бываешь, везде люди ходят - об Отце, о Доме, знаешь ты тоску по Дому, дорогой мой, любитель ты вязких острот? Нет, никогда ты не знаешь тоски по тому, чего для тебя Он не создавал.

Его, кстати, нет. Это метафора. Дань искусству. В наше тёмное время его и не делают, искусство, а не Отца, а раньше делали. И Отца делали, не то что мои современники. Раньше все были глупые и делали искусство и религию. Потом все разом поумнели и искусства не стало, а религия стухла. Закономерно, но грустно. Ведь тоже радоваться хочется, снежинкой стать хочется, понимаешь? Чтобы снег искрился, чтобы зимний лес звёздами пестрел, понимаешь? А осталась перхоть одна. Не ешьте с древа познания, потомки! А лучше лезьте на дерево, ведь кругом дикие звери.

Сначала хотел салфетку оставить, как и планировал, но задумался и сунул в карман. Не ешьте, это не вам.

Камо грядеши, девица? Она пролетела мимо меня, а за ней толпа оборванцев. Одноклассники, верно. Всё тоскливее и тоскливее. Снегодождь, опять снегодождь. Камо грядеши, Я? Домой. Опять домой.

Во мне взошла усталость и ритм мелодичный стал похоронным, загробным. Замелькали видения, блики на проходящих людях женского, мужского, ну и прочих полов. И потолков. И прочих полов, потолков, резвились. Всё шутки шучу, а ведь мне уже двадцать пять.

Своё мёртвое, в планах, тело, донёс до магазина. Прошёлся туда, сюда, остановился у ряда со сладостями, смотрел оборотной стороной глаза - та что пустая, когда глаз проворачивается вовнутрь, в себя - на людей, ценники, колбасу, сыр. Сыр. Очень хочу сыр и хлеба. Энергетик. Да, привести себя в тонус. Мысли мешаются, совсем скис, тесто, воздуху мне, воздуху! И сыру. С хлебом и энергетиком.

На кассе знакомые лица, то есть не на кассе, а на лице, на харе короче, ибо я так никогда не закончу, я ведь себя знаю. Одноклассница. Нитакуся. Она Шопенгауэром промышляла, а по кастовой принадлежности - эмо. Не те, что в две тысячи седьмом. Новые. Новая волна. Старого говна.

- Привет.

- Пакет не нужен.

- У нас сегодня собрание, помнишь? Так что ты кстати.

- Оплата по карте.

- Эй, всё нормально?

- Аномально. Я не приду. Очередь. - киваю.

Я выбился из сил. Ветер сшиб мальчонку на велосипеде, начал срывать шапки с домов, одежду с фигуристой девочки, какие у неё, право, лядвии. А я шёл навстречу стихии, шёл, сочиняя стихи Я. Всё казалось и кажется ныне глупым, ненастоящим каким-то, не то что театральным, а как если бы люди в театре, на сцене, начали обсуждать друг друга, давить прыщи, в носу ковырять, ну, сплетничать, вон тот вообще на даму с собачкой опорожнился, дугой со сцены, долой со сцены! - это зрители. И я такой зритель. Я этим местом недоволен, я всем общим местом недоволен и хочется мне чего-то другого, иногда я это другое ловлю, оно само приходит, или зовёшь его, ну, порошками конечно, алкоголем разумеется, всякой всячиной пичкаешь себя, лишь бы поверить что актёры на сцене не отказались играть, а играют, что это новая постановка, совершенно оригинальный сюжет. А всё не то.

Начали за здравие, кончили в овраге мы. Овраг. Лягу пожалуй.

Лежу я, смотрю вечную вереницу обещаний, ну этих, что далеко в небе. Трава мне кажется влажной, тела не чувствую, всё возносится и растворяется, я исчезаю, меня покидают последние связывающие меня с душой нити и я...Поднимаюсь. Пора домой. На сегодня всё. Может, в следующий раз повезёт.