1962. Дельта Волги. Второй набег

Глава первая. ТРАНЗИТ.

17 июля, вторник.
Прошло три года после нашего открытия дельты Волги, и вот снова нас неодолимо влекло туда. На этот раз собирались ехать с Эдгаром и двумя Татьянами, но Эдгар отпал, не сумев согласовать отпуск. Оставались я и две Татьяны: одна – известный читателям Тань, уже переселившийся с Байкала в Ригу, другая – тоже выпускница МИИТа, девушка из Калуги, томящаяся там в отпуске. Таким образом, все хлопоты по сборам легли на нас с Танем, и мы метались между рижской квартирой и юрмалской дачей. Билеты до Москвы куплены на 19 июля, а 18-го – последний срок сдачи багажа.

На этот раз, помня проблемы с лодками в низовьях Волги, мы берём свою недавно купленную «Стрелку». Это лёгкая спортивная плоскодонка из авиафанеры длиной 3,5 и шириной 1,3 метра. К ней у меня имеется два подвесных десятисильных мотора «Москва», один старый, другой почти новый. Лодка рассчитана на глиссирующий режим и способна развивать скорость до 45 километров в час. Без груза глиссирует и с одним мотором, гружёная – только с двумя. И лодка, и моторы, и запчасти к ним – достаточно острый дефицит. А сам водно-моторный туризм – моё последнее увлечение, в немалой степени подогретое книжкой Владимира Гантмана «4000 километров на моторных лодках».

18 июля, среда.
Проведя ночь в изготовлении патронов и трошки поспав в городской квартире, утром мы с Таней поехали на дачу. Погода занималась роскошная, давно рижане такой не видели. Купили на вокзале «Справочник пассажира» и сели его рассматривать в попутную электричку.

Приехали в Лиелупе, и Тань пошёл в лодочный эллинг (это по-научному, а по-простому – сарай), я же остался на даче складывать вещи. Вещей было много, сборы затянулись. А потом родители затеяли со мной спор из-за второго мотора, который считали нужным оставить Эдгару, хотя он и не просил. Нашли уважительную причину, чтобы мне его не давать. Ничего нет хуже уважительных причин: любым безобразиям они придают ореол неизбежности. Мама до того расчувствовалась, что спрятала карбюратор и бензонасос, а мои ссылки на ненадёжность одного мотора в дальнем путешествии повисли в воздухе. К тому же непонятно, зачем Эдгару мотор без лодки, ведь она тоже уезжает.

Забрав всё остальное снаряжение, я смотался в эллинг. Пока мы с Таней там собирались,  выяснилось, что на одном моторе своевременно достукать до Риги не успеем: багаж надо было сдать до 17 часов. А ведь мы собирались доехать до Риги на моторке! Тогда Тань побежал на станцию, чтобы вызвать по телефону из города грузотакси, а я стал готовиться к погрузке. Потом Тань побежал опять же на станцию встречать грузовик, чтобы он не заблудился, а я поехал на гружёной нашим добром «Стрелке» на вёслах к удобному для погрузки берегу, поскольку подъезд к эллингу был разрыт по случаю прокладки водопровода.

Солнце шпарило, я грёб, а вокруг носился бешеный катер с ещё более бешеным лыжником и обдавал меня веерами брызг. Наконец, я прошмыгнул к условленному месту, но грузовиком там и не пахло. Время приближалось к критическому. Я загорал на бережку. Тань прибежал со станции – грузовика нет. Побежал к Гале Новиковой, чей телефон был дан таксисту для связи, – вдруг он махнул туда. И точно – оказалось, его сбила с толку хозяйка Галиного дома.

Было уже двадцать пять минут пятого, когда мы загрузились и помчались в Ригу с довольно слабой, впрочем, надеждой на успех. Летели здорово. Обгоняли легковых, обгоняли целые автоколонны на улицах с запрещённым обгоном. В один из таких моментов из переулка выскочил на мотоцикле гаист. Мы похолодели, но он только посмотрел и поехал своей дорогой.

Без двух минут пять мы влетели в грузовую контору. Приёмщики уже давно кончили работать, но после долгих уговоров лодку всё-таки приняли. Мешок с ногами моторов пришлось везти на вокзал и сдавать там, поскольку здесь не нашлось, чем его зашить. На вокзале мешок зашили, написали адрес и бросили на весы.

Теперь на обоих билетах у нас стоял штамп «багаж». Расправившись с железной дорогой, мы пошли на квартиру набивать патроны и складывать остальное снаряжение. А утром я поехал на дачу перехватить Эдгара до его отъезда на работу, чтобы договориться с ним насчёт второго мотора.

19 июля, четверг.
В половине восьмого встретился с братом. Дошли вместе от дачи до станции и урегулировали моторный вопрос. Я вернулся на дачу и собрал остатки снаряжения. В двенадцать был уже в Риге. Последний аврал, и к приходу машины всё было тип-топ. В 15 часов поехали на вокзал. Провожала Галя Новикова. Поезд двинулся, и очередная походная эпопея закрутилась. Впереди – неизвестность, которая некоторых пугает, а других, напротив, очень даже манит. Особенно если держишь вожжи в руках.

20 июля, пятница.
Утром прибыли на Рижский вокзал столицы. Встречала Галя Михеева, соратница по Алтаю. На тележке носильщика перевезли вещи до камеры хранения. Поругались по поводу порядков, установленных, как известно, для удобства трудящихся. Галя побежала на работу, оставив нам ключ от квартиры. Там никого не было, и мы отлично разместились, отдохнули и перекусили. Вскоре пришли Галины родители, начались разговоры, затем явилась и Галя, а мы поехали на почтамт позвонить в Калугу да купить чего-нибудь вкусненького на общий стол. Купили какого-то орденоносного вина и вафельный тортик, а потом битый час торчали на переговорном пункте. Татки дома не оказалось.

21 июля, суббота.
С утра поехали в Северный речной порт за билетами на теплоход. Там веяло воспоминаниями молодости и ароматом дальних странствий. Билеты были только на текущий сеанс, а предварительную продажу переместили к Белорусскому вокзалу. А там оказалось, что народ уже раскусил всю прелесть теплоходных прогулок, и приличные билеты были только на сентябрь. Пришлось брать неприличные. Взяли каюту третьего класса до Волгограда в трюме теплохода «И.С.Тургенев», идущего 25 июля в Ростов-на-Дону.

Поскольку нас, включая калужскую Татку, было трое, а каюта была четырёхместная, то четвёртый билет мы взяли детский, абы не переплачивать понапрасну. Мы рассчитывали прихватить щенка, которого пока не было, а стеснять четвёртого пассажира собакой, а нас самих – этим «четвёртым лишним» нам не хотелось. Тем более что билеты стоили недорого, а детский – ещё вдвое дешевле. Так что прогностическая собака фигурировала у нас в качестве ребёнка.

Перспектива приобретала конкретные очертания. 25-го в 18 часов мы отплываем. За оставшееся время надо перевезти лодку и багаж с Рижского вокзала на Речной, объединиться с Таткой и выполнить длинный список московских дел и закупок. Прежде всего, конечно, багаж. Поэтому мы намылились было ехать в Химки договариваться о его погрузке, но предварительно позвонили по телефону. А по телефону нам сказали, что сегодня уже все ушли, потому что суббота, а завтра должны быть с девяти, но могут и не быть, потому что воскресенье. Тогда мы зашли в балаганное кафе и перекусили. Потом искали следы Татки на  почтамте в окне «До востребования», но там ничего не было.

22 июля, воскресенье.
С утра поехали на Птичий рынок. Собственно, для нас это был Собачий рынок, потому что мы искали собаку, а никакую не птицу. Походив среди предлагавшихся кандидатур, выбрали симпатичного легавого щенка, который, точнее, которая стала радостно прыгать на меня, словно признав будущего хозяина. Щеняга называлась Майка и стоила пятнадцать рублей – втрое дороже нашей прошлой Инги, купленной здесь же. Правда, та была совсем крошкой, а эта уже скакала, как козочка, и трясла длинными ушами. Дав хозяину пятирублёвый задаток, мы договорились, что в среду заедем за ней к нему домой, хотя жил он за городом, на какой-то подмосковной станции по Курскому направлению.

Вечером снова сунулись на почтамт. На этот раз получили письмо от Татки, в котором она назначала нам свидание сегодня, здесь, в 18 часов. Однако было уже 19, и мы поехали в общежитие МИИТа, где она остановилась. Туда нас не пускали, но Тань всё-таки прорвался и вернулся с носом: в комнате Татки обнаружилось лишь её платье. Пришлось ограничиться запиской. Велели ей приезжать завтра к Гале Михеевой.

23 июля, понедельник.
На Рижском вокзале забрали лодку, погрузились в грузотакси, с ветерком прокатились до Речного вокзала и остались наедине с хищной багажной бюрократией. Бюрократия была зла, глупа, догматична и бюрократична. Но мы тоже не промах, не первый год замужем. Для начала нам сказали, что лодки не перевозят. Мы попросили показать, где это написано. Написано это нигде не было. После долгой перебранки нас послали, но не куда-нибудь далеко, а к капитану теплохода, который, впрочем, прибывал из текущего рейса только завтра. Кончилось тем, что мы оставили бесприютную «Стрелку» на грузовом дворе до завтрашнего вечера, когда «Тургенев» должен был стать под погрузку.

24 июля, вторник.
Бегали по магазинам, собирали и укладывали вещи. Наконец, воссоединились с Таткой и выдали ей инструкции по сборам.
Вечером поехали в Химки грузить «Стрелку». Приехали на Речной вокзал часам к семи и в ожидании «Тургенева» гуляли по молу, мёрзли на ветру, шлялись по вокзальным залам. Наконец, «Тургенев» пришвартовался, но только мы оживились, как он ушёл за топливом. Часа через полтора вернулся, но погрузки всё не было. Подловив капитана, мы договорились о перевозке лодки, а затем спустилась ночь, и нас любезно пригласили спать в каюту теплохода, чем мы и воспользовались без лишнего жеманства.

25 июля, среда.
День отплытия. В семь утра сходили перекусить в балаганчик, а в восемь началась погрузка. Помощник капитана, сменивший его с ночной вахты, довольно вредный тип, заявил, что свою лодку мы будем грузить сами. Лодка-то нетяжёлая, и до сходней мы её дотащили, а дальше всё же надеялись на помощь матросов. Сначала они капризничали, но когда увидели, как мы корячимся вдвоём, застыдились и помогли. Поставили её набок на палубе, прислонив к стене.

Вернувшись к Гале, мы передохнули, поели, и я отправился по всякие последние закупки и за Майкой, а обе Татьяны занялись упаковкой ручной клади. Договорились, что я приеду с собакой прямо на пристань к отплытию теплохода, то есть к 18.00.

В пятом часу обе Татьяны, укомплектовавшись, двинулись в Химки. По пути зашли в гастроном, купили мучную смесь и топлёный жир, поймали такси. Прибыв на Речной вокзал, стали поджидать меня, чтобы совместными усилиями перетащить багаж из камеры хранения на борт теплохода. Багаж получили, сложили возле камеры и сидят. И ходят. И смотрят на часы. Уже полшестого. Уже без четверти. Уже без десяти. Могу представить себе их состояние. А я тем временем…

Доехав на электричке до нужной станции, я не без труда отыскал адрес хозяина Майки, но дома его не было. И вообще не было никого. Сосед сказал, что он ушёл куда-то пешком и должен скоро вернуться. Я спросил про собаку. Собаку, говорит, он запер в сарайчике. Действительно, из сарайчика время от времени подавала голос Майка.

Я стал ждать. Прошёл час, полтора, прошло время последней из намеченных мной электричек, а хозяина не было. Я нервно ходил взад-вперёд, дёргал дверь сарайчика, но замок не поддавался. А то, думаю, оставлю червонец и заберу собаку. Но, видимо, фортуна сегодня стояла ко мне как-то боком. Не солоно хлебавши бросился я на платформу. Вообще электрички ходили часто, но очередная появилась только через двадцать минут, и я увидел, что шансы успеть на теплоход у меня скукожились до минимальных. Электричка шла хорошо, быстро, один за другим проглатывая перегоны между станциями, но время бежало быстрее, поскольку без остановок.

На Курском вокзале я опрометью выскочил на площадь – за такси длинный хвост пассажиров с прибывшего пассажирского поезда. Время – половина шестого. Подлетаю к диспетчеру, командующему посадкой. Хорошо, что билеты на теплоход были при мне, – он  засунул меня в первую же машину. Водитель, конечно, попался неторопливый, и я сидел, как на иголках. «Успеем», – отвечал он на мои понукания, но доехал только в 17.55.

 Девчонки были на грани отчаяния. Побросав багаж в тележку, мы покатили её к дальнему причалу, где стоял под парами «Тургенев». Видя, что не успеваем, я оставил тележку на девчонок и бросился на верхнюю палубу к капитану. У леера стоял помощник и в мегафон командовал отплытием. Подскочив к нему, я попросил не убирать сходни, подождать три минуты, но он не внял. Его упрямую чёрствость я мог объяснить только патологической вредностью характера.
 
Сходни убрали, и теплоход двинулся вдоль причала, медленно выворачивая нос на фарватер. Я перебежал к корме, которая пока скреблась о причал, девчонки подкатили тележку и стали передавать мне рюкзаки и мешки с моторами. Операция прошла успешно, но когда наступила очередь прыгать им, между кормой и причалом уже клубилась вода, вспученная винтами, и они побоялись. Мне ничего не оставалось, как выпрыгнуть к ним на причал. Вредный теплоход, не моргнув глазом, уплыл со всем нашим снаряжением.

После спешки, аврала и нервотрёпки наступают довольно приятные минуты расслабления и спокойной выработки новых решений. Мы пребывали в этом эйфорическом состоянии, когда подошли ещё двое опоздавших, а потом и ещё. Вместе решили, что надо ехать в Дмитров, где и перехватить беглый теплоход, пока он будет шлюзоваться в канале. Электричка туда идёт от Савёловского вокзала, это далеко, автобусы туда не ходят, метро ещё не построили, такси нет. К тому же в одну «Волгу» мы все не влезем, а две – слишком дорого, да и где их взять…

Смеркалось, когда приехал большой ЗИМ и забрал всех. В Дмитров прибыли уже ночью. На пристани дежурил симпатичный дед, который по рации сообщил на теплоход, что здесь ждут отставшие пассажиры. Дело в том, что остановка в Дмитрове не была предусмотрена. К этому времени подошёл тоже опоздавший, но добродушный и невозмутимый шеф-повар ресторана «Тургенева». Уж его-то не бросят, – решили мы, когда одна женщина стала агитировать ехать в Дубну. Тут с теплохода запросили информацию о глубине у Дмитровского причала, и наш дед соврал, что четыре метра, хотя на мерной планке было всего два семьдесят. «Иначе не причалит, – объяснил он, – а фактически ему и два семьдесят достаточно, он же не грузовой». 

В три часа ночи подошёл «Тургенев». Малым ходом, не останавливаясь, он прополз мимо причала почти вплотную, как в аптеке, и мы все попрыгали на палубу без всяких сходней. Хорошо, что ночью на вахте стоит капитан, ведь вредный помощник, чего доброго, и тут проигнорировал бы отставших. Так или иначе, всё устроилось, коварная фортуна была укрощена, наш багаж лежал, аккуратно сложенный у стенки, лодка стояла на месте, и мы забрались в свою каюту. Каюта, конечно, не Бог весть, третий класс, круглый иллюминатор, гул моторов, но всё-таки своя, отдельная, четырёхместная на троих! Вот только Майки с нами не было, а ведь мы так уже на неё настроились… Перед сном посудачили о том, как всё-таки много зависит в жизни от конкретных людей, и как сильно эти люди различаются.

26 июля, четверг.
Утром прибыли в Углич. Наспех перекусив, пробежались по музеям, зашли в церковь, что на крови царевича Димитрия, прогулялись по немощёным улицам, деревянным тротуарам и мосткам, вышли к базару. Ничего не купили, поплыли дальше. Днём проехали Верхнюю Волгу, Рыбинское море, скульптуру матушки Волги, шлюз. В 23 часа увидели Рыбинск в огнях и с красивым мостом. Танин папа, который тут живёт, к причалу не пришёл, и апельсины, предназначенные ему,  мы съели сами.

27 июля, пятница.
На рассвете был Ярославль, но мы не вставали. Часам к десяти подплыли к Костроме. Там дул сильный ветер, а дорога вела в гору. Городок симпатичный, уютный,  зелёный, трёх-четырёхэтажный, довольно чистый, и в магазинах всего полно, но мы ограничились болгарским коньяком «Плиска». Сегодня на меня напал насморк, то ли после всех московских передряг, то ли уже после продувной речной жизни, то ли после суммирования того и другого. Поэтому коньяк был весьма кстати.

28 – 31 июля.
Так плыли мы, наслаждаясь речной жизнью, до первого августа. Рейс наш был туристским, поэтому сопровождался экскурсиями и прочими развлечениями. В динамиках звучала бодрая музыка, прерываемая не менее бодрыми призывами и объявлениями,  в ресторанах всех трёх классов кормили за деньги кого ни попадя, и беспутёвочные пассажиры вроде нас могли накануне заказывать на свой вкус завтрак, обед и ужин на определённое время, что мы и делали.

Во всех ресторанах кормили одинаково, поскольку кухня и повара, точнее, камбуз и коки были общие. Облюбовав ресторан первого класса за наилучший обзор из окон, мы приходили к назначенному времени и сидели за своим столиком в ожидании еды. Ожидать приходилось довольно долго, и мы нахально ели стоявший на столе чёрный хлеб, намазывая его стоявшей тут же горчицей.

1 августа среда.
Ясным солнечным утром «Тургенев» выбросил нас в Волгограде. Пробегав несколько раз с пристани в здание речного вокзала и обратно, мы получили нашу лодку и мешки с ногами моторов (головы ехали с нами в каюте), а также баками, колесом для перевозки лодки и всякой жестью типа ведёрок, котелков, воронок и кружек. Жесть была изрядно помята, остальное выглядело целым.

Солнышко припекало всё веселее. Посовещавшись, мы решили выпустить меня в город на мелкую разведку и поесть, чтобы потом обе Тани отправились на глубокую разведку и тоже поесть, пока я буду собирать моторы и готовить «Стрелку» в поход.

Я поднялся по одной из лестниц в город и пошёл вдоль Волги в поисках столовой или кафе. Волгоград – городок небольшой, по крайней мере, в ширину, но имеющий все задатки приличного областного центра. Главная улица – проспект Мира – уже застроилась солидными современными домами с огромными витринами. Посредине – бульвар, усаженный деревьями и большими красными цветами столь густо, что другой стороны улицы и не видно. Оно, конечно, красиво, но для туриста создаёт известные неудобства.

В конце улицы я набрёл на столовую, где процветали самообслуживание, низкие цены, маленькие порции и большие очереди. Закусив, двинулся обратно, по пути выясняя возможности приобретения канистр и бензина. С канистрами дело обстояло туго, бензина поблизости тоже не было, если не считать грузовиков, время от времени подъезжающих к пристани.

Вернувшись на берег, я взялся за моторы, а девчата пошли в город. Время тоже не стояло на месте. Тани принесли продукты и весть о том, что на рынке есть десятилитровые канистры. Пошли мы с Таткой их выслеживать. Канистры оказались круглые (если смотреть сбоку)  и, в общем, неплохие, и мы взяли четыре штуки. Потом собрали всю тару и поехали на попутной машине на АЗС за бензином. Это было неблизко, и обратно нам пришлось тащить полные два двадцатилитровых бака и четыре канистры пешком, мелкими перебежками, а в конце – ползком, ибо наша машина уехала, а других не было.

И вот уже можно запеть песню: «Были сборы недолги, вниз по матушке-Волге мы ладью собирали в поход». Недолго-то недолго, но пока собрали, стемнело. Вечер стоял тёплый и очень приятный. Молодёжь толпами валила на дебаркадер: в 22 часа отправлялась танцевальная баржа – двухчасовая прогулка по Волге с духовым оркестром.

А молодёжь здесь совсем московского типа. Волгоградская публика вообще несравненно цивилизованнее горьковской, казанской и куйбышевской, вместе взятых. Но у неё свои проблемы, у нас – свои. Прихватив какой-то беспризорный брезентовый тент, мы оттолкнулись от цивилизованного берега и поплыли в тёмную неизвестность, которая почему-то влекла нас сильнее. Тент был большой, чистый и пришёлся весьма кстати, ибо нам нечего было стелить на дно лодки под канистры  и баки.

Ночная Волга неприветлива – не знаешь, с какой стороны ждать подвоха: то ли от судов, выныривающих из темноты, пронизанной цепочками огней, расстояние до которых непонятно, то ли от внезапных невидимых волн, с разных сторон посылаемых этими судами, то ли от стремительного течения, то и дело норовящего наткнуть нас на чей-нибудь жёсткий корпус. При глубокой осадке гружёной лодки все эти опасности были весьма чреваты. Стоит черпнуть бортом или кормой – и привет, никто не увидит и не услышит: темно, оркестр играет, буксиры тарахтят… Самое время идти ко дну.

За какой-то остов мы ухватились, и я попытался завести мотор. Он не подвёл, и мы зачухали к противоположному берегу, где ещё засветло высмотрели подходящий лесок. Волга в этом месте – река широкая даже днём, но мы благополучно добрались до берега, удачно сманеврировав, как утром оказалось, между вереницами мелей. Вытащили лодку на песчаный пляж, разгрузились, нашли подходящее местечко, поставили палатку. Костёр жечь не стали, поели помидоров с хлебом, уписали небольшую дыньку и пошли спать. Дынька была перезрелая и совсем не сладкая.

Глава вторая. АХТУБА.

2 августа, четверг.
Проснулись – хлещет ветер и идёт дождь. Вот тебе раз. Ехали, называется, «на юга». На небе – сплошной мрак. Сидим в палатке, по-очереди выглядываем наружу – бесперспективно. И всё же ветер потихоньку разгоняет хмарь, над нами показался серый просвет. К середине дня дождь постепенно прекращается. Весёлый костёр, хороший завтрак – и к нам возвращается бодрость. Решаем ехать, хотя кругом опять собираются мрачные тучи.

Быстро складываемся и загружаемся. Оба мотора заводятся хорошо, и мы скачем на юг по сердитым свинцовым волнам, катящимся нам навстречу. Лишь только сбавишь обороты – начинает заливать лодку. Волга широкая, растрёпанная и вся какая-то враждебная. А не поехать ли нам по Ахтубе? Ведь она рядом, и течёт параллельно Волге.

У встречной лодки наводим справки, как в неё попасть. Отвечают, что соединительные рукава есть далеко внизу и недалеко вверху. Вверх – это значит назад. Зато близко. Недолго думая, разворачиваемся. Ход у нас хороший, много времени это не займёт. Моторы уверенно ревут, разорванные волны, взлетая к небу, остаются позади. А вот и рукав. Резко сворачиваем вправо. Крутой берег перекрывает ветер – здесь совсем другая погода. Рукав узкий, волна почти не чувствуется.

Скоро выехали в Ахтубу. Мрачное небо ускорило наступление сумерек. Не дожидаясь темноты, выбрали симпатичный высокий бережок, завели лодку в закрытый болотистый заливчик и разбили лагерь. Как же чудно сидеть у костра на незнакомом берегу в самом начале путешествия! Дух захватывает от того, сколько еще будет неизвестного и интересного. Позади тоже, конечно, уже немало: Москва-столица, теплоход, Волга с городами, мостами и шлюзами… но самое главное, конечно же, впереди. Мы обрели свободу – теперь нас не везут, мы едем сами. Мы – хозяева положения. Куда хотим – заедем, где хотим – остановимся, что хотим, то и будем делать. Конечно, в пределах открывающихся возможностей, уголовного кодекса и молчаливых нравственных законов. Нас это вполне устраивает, и потому настроение у всех превосходное.

Всё-таки река – удивительное создание природы. Конечно, и горы великолепны, в горах красиво и впечатляюще. Но река – это сама жизнь. Недаром люди исстари селились по рекам. Плыть по реке, следуя за её прихотливыми изгибами и созерцая меняющиеся пейзажи берегов – что может быть приятнее и ближе человеческому духу! Опять же, не надо тащить на себе поклажу. Сгущается ночь, птички покрякивают, рыбки поплёскивают – красота!  Идём спать.

3 августа, пятница.
Сегодня с утра погода наладилась, и мы продолжили путь. Моторы, так славно зарекомендовавшие себя на старте, потихоньку начали барахлить. Надёжность этой продукции военной промышленности буквально заставляет опасаться за нашу оборонку в целом. То питание, то зажигание, то охлаждение, то вообще неизвестно что, – каждый мотор имеет свой особый характер, но обязательно скверный. Благодаря этому наше продвижение стало заметно отставать от намеченного графика.

Ахтуба поначалу нам понравилась: узкая, симпатичная, слабо заселённая, приветливая в любую погоду, она постепенно выявила и свои недостатки. Во-первых, извилистость, из-за которой значительно удлиняется дорога. Во-вторых, отсутствие судоходной обстановки, без которой запросто можно налететь на мель или заехать в тупик. В-третьих, наплавные мосты, преодоление которых отнимает кучу времени: надо разгрузить лодку, снять моторы, перетащить всё через мост, а там снова загрузиться. Так что мы, в чём-то облегчив себе путь, его же и осложнили. Действовало старое правило: природу не обманешь. Если бы моторы работали нормально, мы бы это пережили. Ведь их отказы на широкой и судоходной Волге были бы гораздо менее приятны, а порой и просто опасны.

4 августа, суббота.
Мы сидели на берегу за завтраком, когда прибрела какая-то собака. Не то что прибрела, а так, остановилась поодаль. Да и не собака, а чёрт знает что. Тощая, в репьях, неопределённой грязно-белой масти, она злобно скалилась и трусливо пятилась в ответ на любую попытку общения, и стоило нагнуться, как в панике отскакивала назад. Даже брошенные кости не могли заставить её приблизиться, и она опасливо брала лишь те, что отлетали подальше.

Постепенно мы всё-таки познакомились и назвали её Смелый, отчасти в издевку, а отчасти по имени очень похожей собаки, жившей у меня в школьные годы. К нашему удивлению, на это имя пёс реагировал, и мы решили взять его с собой вместо Майки: его бесхозность видна была за версту. Однако при загрузке в лодку он больно укусил Татку за руку. Мы обиделись на такое коварство и уехали без него.

Но Смелому, видно, понравилось производить на нас впечатление. На следующую стоянку, километрах в двенадцати ниже по течению, он поспел как раз к ужину. Целоваться мы не стали, но его внезапную преданность и поразительный пробег через острова и протоки вознаградили угощением, с удовлетворением замечая, как поджатый хвост норовит загнуться крючком, а на морде вместо оскала появляется слабое подобие улыбки. Больше он не кусался и добровольно поехал с нами в лодке. К этому времени мы шли на одном моторе – старый уже не работал.

5 августа, воскресенье – 6 августа, понедельник.
Вечером обосновались на хорошем месте и назавтра устроили днёвку. Накупались, постирались, половили рыбку и повозились с неработающим мотором. Добились от него пока только искры, но и это уже прогресс. Смелый позволил помыть себя щёткой с мылом и стал белым и красивым, но остался тощим и хронически голодным. С удовольствием уплетал даже арбузные корки, не говоря про рыбьи кости.

7 августа, вторник.
Погода люкс: с утра до вечера ни единого облачка при почти полном безветрии. Я съездил на вёслах за донкой, поставленной вчера вечером, и вытащил лягушонка, сидевшего там в качестве наживки на сома, который неосмотрительно прозевал аппетитный деликатес. Проезжий рыболов весьма кстати удружил мне дефицитных червячков.

Найдя удобное место, я продолжил ремонт старого мотора. Обнаруженная вчера искра не помогала – мотор был глух и нем. Если свечи искрят, а мотор не работает, значит, в цилиндры не поступает топливо. Подсосал побольше, вывернул свечи. Верхняя залилась, нижняя была сухой. Продул цилиндры. Брызгало только из верхнего. Оставалось проверить путь топлива от карбюратора к нижнему цилиндру. Тут пришёл Тань и позвал завтракать. Ели перепелиный суп из концентрата с тушёнкой и картошкой, вермишель, обжаренную на сковороде, и несладкий чай (сахар уже кончился).

После завтрака я продолжил борьбу с мотором. Снял карбюратор, крышку и клапана. Всё очень чистенько и в полном порядке. Может, виноват карбюратор или бензонасос? Для проверки заменил их такими же от другого мотора. Безрезультатно. Хоть бы чихнул. К этому времени собралась ватага солдат, если такое название пристало парням в одних трусах. Среди них были и автомеханики. Надо сказать, солдаты – основное население ахтубинской поймы.

Совместными усилиями снова провели диагностику мотора. Никаких неисправностей обнаружено не было, но он не работал. В два часа пополудни я плюнул на него, поставил всё на место и вернулся к лагерю. В три мы отчалили на одном моторе. Старый положили в лодку, чтобы он не перегружал корму. Но при таком раскладе лодка почему-то пошла медленнее. До ближайшего населённого пункта – Пологого Займища – мы ехали со средней скоростью всего около 12 километров в час. И это по течению, которое совсем неплохо подгоняло.

Новый мотор, оставшись в одиночестве, поначалу работал нормально, потом стал чихать и глохнуть на полном ходу. Я вскрыл карбюратор и увидел, что поплавок заклинило вывернувшимся винтом. Подкрутил винт, поехали дальше. Всё было прекрасно, если не считать разных пустяков, вроде того, что Татка, приготовившая себе на дорогу холодный чай, утопила его вместе с кружкой.

А Ахтуба всё извивалась и извивалась. Вокруг плескалась рыба, на отмелях сидели чайки, чибисы, кулики. Большие серые цапли следили за нами, вытянув длинные шеи. При нашем приближении они громоздко поднимались в воздух, лениво взмахивая громадными крыльями. Несколько раз видели уток. Лоза и ивовые заросли исчезли, по берегам расстилалась выжженная солнцем степь. Один берег пологий, другой обрывистый. После поворота – наоборот. Мы идём вдоль более длинного, крутого берега, а на поворотах пересекаем русло к противоположному, следуя за фарватером, чтобы не наехать на мель. Глядим по сторонам, высматривая хороший бережок для стоянки. Когда высмотрели, я подвёз девчонок до недалёкой деревни, а сам вернулся искать место для палатки и готовить донки.

Берег был песчаный с примесью глины, отлогий и широкий. Повыше, на сухом песке, росла осока и прыгали лягушата, позади теснились ивовые заросли. Причалив лодку, я занялся установкой палатки и забрасыванием донок. В десятом часу, когда уже стемнело, с дальнего берега закричали девчонки, и я съездил за ними. Потом они долго и упорно разжигали костёр из сена и нескольких палочек. Спать пошли поздно.

8 августа, среда.
Проснулись около восьми часов. В палатке жарко, всё тело разбитое. Надо вставать раньше. Я проверил донки – пусто, и стал регулировать мотор, смазав нос и плечи маслом для загара. Потом Тань протестовал против разжигания здесь костра, мотивируя это отсутствием материала. Предлагал ехать без завтрака. Это было, конечно, не дело, и я пошёл по берегу собирать палки. Палок было немного, но довольно. Разжёг костёр, поджарил запеканку из вермишели и яиц, добытых девчатами в деревне, вскипятил кофе, и половина дров ещё осталась. Тань иногда любит поднимать волну на ровном месте.

Солнце пекло, приходилось через каждые двадцать минут лезть в воду. Вода, как кипячёная, но от жары всё же спасает. Течение настолько сильное, что плыть против него почти бессмысленно.

Девчонки свернули лагерь, а я на этот раз загрузил лодку по-другому: в нос уложил предметы, которыми мы не пользовались – чемодан с городской одеждой, этюдник с картонками, ящик с патронами и колесо для перевозки лодки, которое мы взяли, конечно, зря. Старый мотор перевернул головой к корме. Однако ходу нам это не прибавило. Около часу дня отъехали, а сверху в это время появились три моторки с какими-то туристами. Они плыли следом за нами до деревни, а там была переправа. Низкий настил местами заливался водой, перил не было, и с помощью попутчиков мы перетащили лодку, не разгружая, только сняв моторы. Тань пока выпрашивал на берегу бензин у двух военных газиков.

Попутчики оказались из Москвы, подтвердив аксиому, что москвичи – самый подвижный народ, а спускались они тоже от Волгограда. Вышли пятого августа. Их флот состоял из байдарки с мотор-веслом и двух фанерных лодок, одна с мотором «Стрела», другая с каким-то немецким, в четыре с половиной лошадиных силы. Останавливаться на ночлег собирались в районе города Ахтубинска, он же деревня Владимировка.

Пока одолевали переправу, их лидер посмотрел наш мотор и тоже пришёл к выводу, что всё в порядке, а толку нет. Либо, говорит, лопнул цилиндр и пропускает воду из рубашки охлаждения, либо свищет какой-нибудь сальник в картере. В общем, нужна разборка.

Не успели они отъехать и двести метров, как загорелся немецкий мотор. Мы  подъехали – из него валил чёрный дым, резиновые шланги сгорели, а лидеру обожгло руку. Я дал им запасную резиновую трубку, и мы было поехали, но не успели отъехать тех же двухсот метров, как сами запахли жареным и задымили. Я выключил мотор – он весь шипел, лопалась краска. Потихоньку полил его водой. Когда он немного остыл, я завёл его и проверил охлаждение – вода из контрольного отверстия не идёт. Причалили там, куда нас за это время снесло.

Остаток дня я возился с мотором на солнцепёке. Вокруг – ни тенёчка. Работал по пояс в воде. Разобрал ногу и помпу, неполадок не нашёл, поставил другую крыльчатку в водяной насос и новые уплотнения на водозаборную трубку. То и дело подъезжали солдаты, купались и мыли машины. Татка сходила в деревню и принесла хлеба и какого-то вермишельника с фаршем. Тут же поужинали, а спать поехали на другой, высокий берег, где было безлюдно, и стояли стога сена.

9 августа, четверг.
До завтрака писал походный журнал. Тань стал ругаться, что я не чиню мотор. Пришлось напомнить о субординации и сказать, что для обсуждения командой моих действий  и распоряжений я оставляю время между ужином и отбоем. После завтрака собирал мотор с перерывами на купание. Собрав, завёл – вода из контрольного отверстия не идёт. Задул воду ртом через трубочку – вода пошла. В темпе сложили вещи и поехали. Мотор работал неважно, и вскоре один цилиндр заглох вовсе, а потом и вода из контрольного отверстия снова перестала течь.

Кое-как свернули в боковую протоку. Девчонки тщетно облазили заросшие густым кустарником берега в поисках бахчи. Я же, сидя по горло в воде, пытался вернуть к жизни последний мотор. Это не удавалось, и мы поехали на вёслах на другой, более удобный берег. Там я поставил голову нового мотора на ногу старого. При этом в ноге нового обнаружил, что водяная медная трубка выскочила из гнезда вместе с резиновой втулкой, которая её там и крепила. Снова пришлось недобрым словом помянуть изготовителей. А солнце уже клонилось к горизонту, пора было позаботиться о ночлеге. Двинулись дальше, ибо здесь подходящего места не было.

Охлаждение у гибридного мотора работало нормально, но один цилиндр всё равно барахлил. На пути часто попадались широкие мели, которые приходилось то объезжать, то преодолевать волоком. Наконец, добрались до какой-то канавки на левом берегу у свинарника. Девчонки пошли на разведку насчёт продуктов, а я поехал по петлявшей в ивовых зарослях канавке, оказавшейся весьма глубокой. Вокруг бултыхалась рыба, из-под носа лодки выпорхнула лысуха. Смелый бежал вдоль берега и поскуливал, что его оставили одного.

Вернулись девчонки, и вскоре мы нашли хорошее место для лагеря: ровный лужок, большие деревья, рядом картошка, вокруг горы почти как на Алтае. Мы с Таткой полезли на одну из них в поисках бахчи. Уже стемнело, светила луна. Наверху расстилалась выжженная степь. Дошли до дороги. Впереди виднелась чёрная полоса, как бы кустарник. Направились туда. Оказалось – небольшой земляной вал, ограждавший оросительную канаву. Дальше длинными рядами пошла капуста. Вокруг арыков росли подсолнухи, по краям вились тыквы. Промочив ноги в арычьих болотах, добрались до помидоров. На дороге стояли три ящика с собранными помидорами и два пустых. Мы угостились и сложили в пустой ящик кучку отборных помидорчиков. Туда же положили три головы подсолнухов и Таткины промокшие босоножки, имея в виду на обратном пути забрать. Сдвинули ящик с дороги и продолжили поиски бахчи.

Найти бахчу так и не удалось, хотя мы обошли почти всё поле, зато нас застукали охранники – дед и два солдата без погон, один с берданкой. Это потому, что мы обнаглели и стали светить фонариком. Но никаких трофеев при нас не было, как и других причин к задержанию. Солдаты и не настаивали, но дед был упрям. Пришлось нам возвращаться в лагерь, а они шли за нами. По дороге мы завернули за босоножками, а охранники спустились прямиком к лагерю и напугали там Таню со Смелым. Когда подошли и мы, их осталось двое, третий куда-то смылся. Скоро нас оставили в покое, но мы чувствовали, что этим дело не кончится.

10 августа, пятница.
Я встал в половине восьмого, залез в лодку, закинул две удочки – глубина чудовищная – и пишу журнал. Одна удочка клюнула, и я вытащил окуня. Девчонки пока раскачивались и готовили завтрак. Тут явилась целая делегация: толстый милиционер, вчерашний дед, лейтенант и отделение солдат. Они долго и упорно расспрашивали, кто мы такие, как сюда попали, куда собираемся. Больше всего их возмущало, что мы остановились именно здесь, на этой канавке, а не на реке, не в километре выше или ниже. Наше предположение о запретной зоне они отрицали напрочь. Но утверждали, что по приезде в район мы должны были придти в сельсовет и зарегистрироваться. Это что же – в каждом районе по дороге регистрироваться? А откуда нам знать границы районов? Где пограничные столбы, где хотя бы знаки по берегам реки? Что это вообще за выдумки? Но сила была на их стороне, а у Татки вдобавок не было паспорта, только служебное удостоверение. Типичная шпионка.

В конце концов, милиционер предложил мне поехать с ним в город для выяснения личности. Девчонки запротестовали: хорошенькое дело, а они что, останутся на съедение солдат? Я сказал, что мы либо поедем все вместе, когда соберём лагерь, либо не поедет никто. Тогда милиционер забрал наши паспорта, отказавшись предъявить свои документы, и уехал. Солдаты остались нас сторожить.

Часа два с половиной мы пребывали в неизвестности. За это время я ещё подловил рыбки – всего набралось около десятка. Поджарили, поели, свернули лагерь и сидим-ждём. Солдатам надоело, и лейтенант их увёл. Похоже, они гораздо трезвее органов. Но вместо них явилась новая делегация военных и штатских лиц, ведомая тем же милицейским чиновником. Поначалу они взяли любезный тон и снова расспрашивали нас о том же: откуда мы и зачем забрались именно сюда. Мы отвечали, что все берега для нас равны, если не огорожены и не обозначены запретными надписями. Они отрицали всякую запретность и возмущались, почему у нас нет отпускных удостоверений, и как можно ночевать, где вздумается, не доложив об этом в соответствующие органы. Бедные органы! Им пришлось бы забросить всю работу, если бы они взялись рассматривать вопросы о том, кто, где и с кем сегодня ночует, и на каком таком основании.

Вскоре маска любезности нашим гостям надоела, и они перешли на более привычный административный тон, стали грубить, повышать голос, надеясь спровоцировать нас на отпор и задержать за сопротивление властям. Я пригрозил жалобой на незаконность их действий, они отвечали грубостями. Никто не соглашался даже предъявить документы. Наконец, одного удалось расколоть: он оказался оперативным уполномоченным Управления госбезопасности Астраханской области Чернопятовым Виктором Ивановичем. Так и не вернув нам паспортов, они ушли, приказав нам завтра явиться во Владимировское районное отделение милиции.

В этот день до Владимировки мы так и не доехали, стали возле деревни Покровка. Татка сходила за продуктами и принесла помидоры, огурцы, три литра парного молока, арбуз и сахар. Ужин был шикарный и сытный. Вечером в той стороне, где мы вчера ночевали, раздавались глухие хлопки, а потом высоко в небо поднялся и исчез там огонь, – видимо, запустили ракету. К сожалению, обилие там капусты не навело нас на мысль, что мы заехали в Капустин Яр, то есть во владения ракетодрома, слухи о котором в своё время до нас доходили. Действительно, на Ахтубе нам попадалось много солдат, но они ведь не прятались! Мало ли где мы ездили мимо военных частей и бесплатно кормились у них беленьким, неэтилированным бензином. А тут вон как обернулось. КГБ на страже! И никаких тебе запретных  зон. Даже саму запретность скрывают,  до чего засекретились.

11 августа, суббота.
Протащив лодку вброд через мели на глубокую воду, зачухали на одном цилиндре во Владимировку. Надёжность наших лодочных моторов – 25%: в двух моторах из четырёх цилиндров один работает всегда. Дул встречный ветер, нагонял и без того большую воду. Мы крались вдоль затопленных кустов у берега, спасаясь от волн.

По Владимировке ветер гонял тучи пыли. Подъехав, мы съели вчерашний арбуз, он был розовый, но сладкий, как и большинство предыдущих. Затем мы с Таткой отправились в село по продукты и по наши паспорта. Прежде всего, зашли в райком партии пожаловаться на произвол милиции и КГБ. Там никого не оказалось – секретари разъехались по району проверять ход уборки урожая. А может, на охоту, которая сегодня как раз открывалась.

В том же здании находился райком комсомола, куда мы тоже зашли зафиксироваться (мало ли что!). Оказавшийся на месте секретарь сказал, что не властен над милицией и КГБ, но всё же позвонил и справился о наших паспортах. В КГБ ему ответили, что нас задержала милиция за нарушение паспортного режима, а они не при чём. Тогда секретарь позвонил в милицию, которая попросила нас зайти к начальнику паспортного стола тов. Утину.

В паспортном столе нас все, кому было не лень, расспрашивали, и мы не ленились рассказывать. Засветиться здесь пошире было в наших интересах. Теперь возьми нас голыми руками – куча свидетелей. Но самого Утина не было, и мы пошли по продукты. Купили хлеба, сахара, пряников, кофе. Остальное было закрыто на обед с 12 до 16 часов. Ну и здоровы обедать!

Репродуктор на рынке сообщил, что в космос на корабле-спутнике «Восток-3» запущен гражданин Советского Союза майор Николаев. Не отсюда ли его запустили, – подумали мы. – А тут какие-то шпионы шастают. И попались мы под горячую руку. А не засвети мы давеча в поле фонариком, нипочём бы не поймали. И выкузьмили бы мы там все секреты, а то и фугас какой заложили. Не говоря про ящик с помидорами и подсолнухами, который уж точно бы умыкнули. Так что плохо, товарищи, стоите на страже. Если бы не фонарик, да если бы не дед, всё бы вы профукали с вашим КГБ.

Тем временем мы нашли бензоколонку. Бензина там было вдоволь, белого, неэтилированного, хотя давали по талонам. В здешних местах вообще бензин в основном беленький. Видать, привилегированная зона. Но ни автола, ни нигрола, ни гипоидного масла не было. Узнав, что и грузовики здесь ездят на белом бензине, мы пошли восвояси: тогда не имеет смысла тащиться от реки в такую даль и ещё платить деньги вместо талонов, которых у нас не было.

По дороге я снова зашёл к Утину, а Татка побежала узнавать про самолёты: у неё кончался отпуск, пора было возвращаться на работу. С нашими моторами да приключениями она не доехала даже до Астрахани, – очень жаль. А у Утина сидел какой-то неглупый кагэбист и снова расспрашивал меня обо всём, отпираясь от признания этого района режимным. Зато Утин проговорился: после долгих пустопорожних разговоров он предложил нам немедленно убираться из этого района, а в других местах, дескать, никто нас не тронет и никакой регистрации не потребует. Я пообещал убраться поскорее, забрал наши документы и ушёл.

После обсуждения с экипажем на закрытом комсомольском собрании мы решили, что кагэбисты связались с Ригой и Калугой, уточнили наши личности, убедились в их непричастности к зарубежным спецслужбам, после чего разыграли комедию с нарушением паспортного режима.

На берегу мы некоторое время вымогали бензин у грузовиков, подъезжавших к помидорному парому. Наконец, при содействии местных жителей, принявших нашу сторону, один шофёр дал двадцать литров, и мы подались в Петропавловку, откуда Татке удобнее было уехать на свою Северо-Кавказскую железную дорогу. Но в Петропавловке оказалось, что на теплоход, идущий до Волгограда, билета не достать, к тому же он опаздывал на четыре часа. Тогда мы приткнулись к соседнему берегу и разбили лагерь. Посовещавшись, решили, что Татке лучше ехать поездом со станции Ахтуба, до которой отсюда надо было добираться частично автобусом, а частично пешком по шпалам. Уже стемнело, разгуливать одной по путям было неуютно, и я поехал её провожать, тем более что те шпалы были мне как будто уже знакомы. Тань остался в лагере под охраной Смелого. Вернулся я уже глубокой ночью.

12 августа, воскресенье.
Встали без четверти восемь. Жарко. Вот и опять мы остались вдвоём, не считая собаки. Позавтракали чаем с хлебом и джемом. Смелый очень смешно хватал из воды палки и носился с ними по берегу. Пару раз искупались, залили масло во вчерашний бензин и поехали в Петропавловку за новым бензином и продуктами.

Там Тань прогулялся в село и принёс банку мясного паштета, кофейный напиток «Днепр», мыло, зубную пасту, банку сгущёнки, две пачки рисового концентрата и вторую подряд банку сливового конфитюра. На эту банку я заругался: во-первых, говорю, это дорого, а во-вторых, мы приехали сюда не варенье есть, а свежие арбузы и дыни. Конечно, нужна и начинка  для блинов, но блины пока впереди, здесь хватает и хлеба.

Насчёт бензина Тань узнал, что местная нефтебаза частным лицам его не отпускает, потому что у неё сумасшедший перерасход – сто тонн. Но в гаражном комплексе смилостивились и попросили «прислать хозяина на переговоры». Мы подъехали поближе на лодке, однако, когда я пришёл туда с канистрами, вахтёрша сказала, что все шофера на профсоюзном собрании.

У нас было двадцать литров бензина, и мы решили ехать до Чёрного Яра, а там заправиться. Ниже по Ахтубе проехать было нельзя, поскольку там она совсем обмелела и заросла травой, и мы подались по соединительному рукаву в Волгу. Прощай, Ахтуба! Оставляем её даже с каким-то облегчением, – наконец, на свободу, надоели всякие мосты, солдаты, ракеты и запреты.

Глава третья. СНОВА ВОЛГА.

Соединительный рукав был широкий, мы даже не заметили, как оказались в Волге, причём плыли по ней против течения, то есть назад. Хорошо, что оно тут сильное, и я вовремя засомневался, хотя само по себе это было совершенно непонятно, потому что мы завернули в ту же сторону, куда ехали по Ахтубе, то есть вниз. Мимо шёл буксир, тянул плоты. На плотах сидели люди. Справившись у них, мы вовремя развернулись и вскоре подъехали чиниться к хорошему пляжу: нельзя же по Волге чухать на одном цилиндре, это курам на смех.

Перекусили дынькой, хлебом и кофеем, вдоволь накупались. Я разобрал магнето, подрегулировал зазоры прерывателей и почистил контакты. Поехали дальше. Сначала работал один цилиндр, на полном ходу подключился второй, и мы пошли довольно бойко. Потом я заметил, что у оси воздушной заслонки болтается винт и вот-вот упадёт в воду. Остановил мотор и завернул его. После этого завёлся только один цилиндр, второй отказался работать наотрез. Вот и завинчивай выпадающие винты.

Вечер настиг нас у Чёрного Яра. Дул сильный ветер, брызги безжалостно хлестали в лодку. Это вам не Ахтуба какая-нибудь. Берег большого острова, вдоль которого мы шли, был неприветлив и не располагал к причаливанию. Вдруг показалась маленькая канавка. Я направил лодку туда. Канавка поворачивала вглубь острова, и вскоре река скрылась из глаз. Цепляясь за кусты, мы протащили лодку подальше, насколько позволял густой плавник, забивший узкое русло. Вылезли на берег, огляделись. Вроде, ничего. В ивовых зарослях поставили палатку, но и тут на неё набросился ветер. Огонь костра, спрятанного за кустами, метался в разные стороны. Ужин был неуютен.

13 августа, понедельник.
Подъехали к Чёрному Яру. Это тоже районный центр, как и Владимировка. Я надел штаны, рубашку, кеды, поскольку плыли мы неглиже, и полез наверх, то бишь в посёлок. Сначала зашёл на дебаркадер узнать, на чём бы нам добраться с лодкой до Астрахани. Кассирша посоветовала оседлать грузопассажирский теплоход, отходящий отсюда в два часа ночи. Билет – рубль девяносто. На дебаркадере болтался парень в красной ковбойке. Мне показалось, что вчера мы видели его в Петропавловке. Это было странно, но не более того. В конце концов, поворот в Волгу тоже был странным.

Возле причала я купил у тётки две дыньки: одну лопнувшую, за двадцать копеек, другую целую, за тридцать. Потом прошёл на рынок, поглотал пыли. На рынке пусто. В госларьке купил кило яблок по двадцать восемь копеек. Одна бабка продавала две большие красивые дыни, но по полтора рубля. Такие, пожалуй, и в Москве есть. Зашёл на почту в поисках газет. Газеты были только древние, для коллекционеров. Вернулся к лодке. Одну дыньку мы распробовали, и я сбегал обратно к дебаркадеру, купил на рубль ещё три «колхозницы»: две большие и одну маленькую. Потом походил по берегу в тщетных поисках бензина.

Надо было определяться с дальнейшим движением. Ночной теплоход не очень вдохновлял, поскольку требовал полной перегрузки. Лучше было бы прицепиться к какому-нибудь попутному баркасу. Но баркасы стояли, покачивая носами, и плыть не собирались. Видя такое дело, мы поехали на другой берег чиниться. Ветер злобно швырял воду в лодку. Но нас не испугаешь: мы почти голые, и жара стоит отменная. На другом берегу было мелко. Заехали в какую-то песчаную бухточку рядом с паромом. Ветер гонял песок. Ему бы всё чего-нибудь гонять, без всякого заметного толку.

Я взялся за мотор. В системе зажигания могут барахлить: свеча; прерыватель; конденсатор; трансформатор; провода. Свечи я уже менял. Прерыватель чистил и регулировал. Конденсатор если бы пробился, то не работал бы совсем. Вот в трансформаторе и проводах вполне может быть нарушен контакт. Но для пайки нужен паяльник, которого нет, да и некуда включать.

На всякий случай я заменил конденсаторы, прерыватели и запустил мотор. Те же результаты: не работает верхний цилиндр, что видно при отсоединении провода от свечи. Снова разобрал магнето и стал снимать катушки. И тут заметил, что один из обмоточных проводков оторвался, причём у самой катушки, так что и не присоединишь. Зато была запасная катушка, которую я и поставил. Ура! Мотор заработал нормально. Теперь мы доедем и сами.

У подъезжающих к парому грузовиков мы выпросили тридцать литров бензина (задаром) и поехали. Шли километров восемнадцать в час, и лодка почти глиссировала. Когда спустился вечер, Тань предложил догнать плоты, которые прошли мимо нас, когда мы чинились, и прицепиться на ночь к ним. Но плоты не нагонялись, а в половине девятого, когда совсем стемнело, мотор заглох.

Некоторое время мы гребли, затем я попробовал завестись. Мотор заводился, но тут же глох. У карбюратора пересыхало горло, топлива не хватало. А сильное течение тащило нас вперёд. Мы помогали ему вёслами и разглядывали тёмный берег в поисках подходящего места для приткновения. Тань бранил на все лады отечественные подвесные моторы, а потом ему показалось, что приближающееся сзади судно вот-вот нас раздавит, и он стал кричать. Может, он и храбрый, этот Тань, но слишком впечатлительный.

Я велел не шуметь, а поэнергичнее отгребать от берега, ибо течение тащило лодку к обрыву, где мы могли пострадать от корабельной волны. Гребя изо всех сил, мы, наконец, вырвались из коварного потока и понеслись вдоль берега. Жирная луна глядела на нас, прыгая по верхушкам деревьев. Когда обрыв стал пологим, а у воды появилась песчаная отмель, остановились. Влезли наверх – вокруг на песке торчали раскидистые тополя. На подстилку под палатку пошли круглые и пружинистые кусты перекати-поля. Запылал костёр. Поужинали, съели маленькую дыньку – она была так себе – и завалились спать.

14 августа, вторник.
Утром я устранил неполадку в моторе: снова открутился винт внутри карбюратора и прижал поплавок. Вынули мы всё из лодки, устроили генеральную просушку, сами помылись и постирались. Прокатились для пробы на пустой лодке. Вот это ход! Но мотор опять заглох, и опять то же самое. Завернуть потуже злополучный винт мешал другой, закрашенный красным лаком, из-за чего я и не хотел его трогать. Пришлось его открутить, а потом закрутить оба как следует. Других причин отлынивания от работы мотор не нашёл, и мы поехали нормально. Надо бы эти винты снова прикрутить на лаке, да где его взять, этот лак.

Излишне говорить, что погода стояла чудесная, и «Стрелка» резво скользила по широкой волжской глади. После поворота открылся прямой десятикилометровый участок. Медленно обогнал нас «Шамкор» – большой танкер, который мы уже видели в Петропавловке. Проскочили Никольское. Выловили из воды здорового дохлого осетра, и я сфотографировал с ним Таню. Проехали Ветлянку и приблизились к Бурунному, где решили сделать остановку.

В Бурунном никаких бурунов не было, зато мы заправились продуктами. Тань купил два арбузика по одиннадцать копеек за килограмм, один из которых мы разъели и нашли вполне съедобным. Поэтому по дороге за бензином я купил ещё три. А пристань называлась вовсе не Бурунное, а Цаган-Аман, что в переводе с калмыцкого означает «счастливый берег». Может, кому и счастливый, но бензина я там не достал. Один бак у нас ещё оставался, и мы решили ехать до вечера, а завтра заправиться в Копановке. Главное в процессе эксплуатации отечественных лодочных моторов – ехать, пока везут.

Не доезжая Копановки, зашли влево в симпатичный ерик и устроились на ночлег. Местечко было хорошее, кругом резвились чайки и вороны, а в ерике плескалась рыба. Запалили костёр, поужинали, скушали вторую дыню, оказавшуюся переспевшей. Зато утром последняя дыня прошла на ура.

15 августа, среда.
Я встал в 5.30 и ловил рыбу, больно она здорово плескалась. На спиннинг никто не ловился, а на удочку ловились окуни, язи и одна чехонь грамм на двести. В сумме я наловил больше килограмма. Дарёные червячки выручали, а своих до сих пор не накопали, не так это просто в такой полупустыне.

Позавтракав, приехали в Копановку. Там у Тани расстроился живот, а я долго охотился за бензином. Гославка была закрыта на обед с 12 до 16, а местные шоферюги заламывали дюже крутые цены: один просил шесть рублей за шестьдесят литров, другой и вовсе по рублю за литр. Когда я отказался, они заявили, что дешевле бензина я не достану, даже если буду жить здесь месяц. Я плюнул и дождался открытия лавки. Бензин спокойно продавался по госцене, но заправка заняла много времени, поскольку до лодки было далеко. Зато на дворе машинно-тракторной станции, заставленном сломанными грузовиками и тракторами, мне позволили накачать из переносного нагнетателя целую бутылку нигрола. Он пошёл в редуктор мотора, где вместо смазки было полно воды.

Когда отплывали, снова заметили вчерашнего парня в красной ковбойке. На этот раз он плавал в лодке. Похоже, что КГБ на всякий случай послал за нами «хвоста». Это было весело, но, скорее всего, мы ошиблись, просто эти ковбойки завезли во все окрестные магазины, а парни были братья.

За два часа до нашего отплытия из Копановки мимо прошла большая вереница плотов на буксире, причём посреди плотов ехал боком колёсный пароходик «Голубь». За сорок минут мы их догнали и попросили у хвостового баркаса прицепить нас на ночь. Нам этого не посоветовали: огромный плот, перетянутый стальными тросами, мог повредить ночью нашу лодчонку. Тань пытался настаивать, но я его отговорил, и мы покатили своим ходом. Шёл седьмой час, мы могли ещё уехать чёрт знает куда, чем тащиться с плотами со скоростью течения.

Через тридцать шесть километров должен был быть районный центр Енотаевка – это два часа ходу. Мы проехали несколько деревень без пристаней и так и не поняли, которая из них Енотаевка, тем более что карта грешила нахальными расхождениями с местностью. Даже основные русла там были показаны неправильно. Вообще, похоже, что главная задача советской картографии – ввести в заблуждение неприятеля. Недаром ещё во время войны наши командиры предпочитали пользоваться немецкими картами, хотя имелись свои топографические. А нам и вовсе не были доступны ни те, ни другие. Зато не было войны. Как говорится, и на том спасибо.

Стало уже темнеть, а берега раздались в необозримую ширь. Мы приглядывали место для ночлега, но его не было. Задача осложнялась тем, что во избежание затопления лодки корабельными волнами нам нужен был ерик или хотя бы заливчик. Наконец, в потёмках разглядели справа что-то вроде притока. Приблизились – действительно, в Волгу впадала какая-то речка. Сильное течение подмывало невысокий склон, он обваливался вместе с деревьями, и деревья лежали в воде, уцепившись корнями за берег.

Речка вся заросла ивняком, и въехать туда было невозможно. Тогда мы выключили мотор и перетащили лодку волоком через лежащие деревья. На берегу на нас набросились комары, и Тань долго чертыхался по поводу этого стихийного бедствия, хотя главные комары, щёлкая зубами, ждали нас в Дельте. Я тоже не люблю паразитов, но молчу, потому что не уверен в том, что люди – не главные паразиты на теле Земли.

Поскольку грунт был твёрд, как камень, пришлось настрогать под палатку кучу веточек. Разобрав вещи, мы забились в палатку и съели арбуз. Ужин готовить не стали, так как в пути неплохо перекусили холодной жареной рыбой, капустой в томатном соусе и хлебом с джемом. К утру меня что-то начало подташнивать, и тоже расстроился живот. Пришлось сделать вывод о недоброкачественности топлёного жира, на котором мы жарили рыбу.

16 августа, четверг.
День, как всегда, разгорался отличный, мотор старательно работал, настроение улучшалось, животы выздоравливали. Мы двигались по кратчайшему пути, срезая все углы и оставляя белый бакен справа, а красный слева (кто не знает – полагается наоборот, если плывёшь, как мы, по течению. Но это дольше).

Около часу дня мотор чихнул и замолк, дохлебав из бака последние глотки бензина. Мы взялись за вёсла и вскоре высадились на бережок. Из прибрежных ракит вспорхнули дикие голуби, и я поспешил с ружьём по их души. А Смелый пристал к валявшемуся на мелком месте огромному дохлому осетру и хотел отгрызть ему голову, но Тань на него прикрикнул, и он послушно отошёл.

Голуби улетели, и я вернулся с носом. Вытащили канистру, залили в бак, размешали топливо и решили перекусить, не вылезая из лодки, которая по случаю мелководья болталась на приличном расстоянии от берега. Помидорчики с хлебом и сладкий чай из термоса составили наш лёгкий обедец. Смелый, резвившийся на берегу, заметил такое дело и решил присоединиться к трапезе. Приплыл, вскарабкался в лодку и влез, мокрый, прямо на мою сложенную одежду. Никаких манер! Я рассердился и бросил его обратно в реку. Обидевшись, Смелый уплыл на берег, и мы долго уламывали его ехать дальше, пока он не соблаговолил меня простить и не вернулся в лодку. Сам, впрочем, так и не извинился.

За время заправки нас обошли два судна: колёсник и немецкий теплоход. Срезав угол, мы пристроились им в кильватер, намереваясь сесть на одну из волн, бежавших за кормой, но не успели: мощные волны уже убежали вперёд, остались только хилые, неспособные тащить лодку.

Справа промелькнула пристань с очаровательным названием Сероглазовка. А возле неё стоял под парами колёсный теплоход «Ульянов-Ленин», собираясь отчалить. Этого уж мы не пропустили, поднатужились и сели ему на хвост. Волна захватила нас, и минут сорок мы шли за ним на повышенной скорости, как на верёвочке, пока не упустили волну, а следующие уже были слабоваты: они только подтягивали лодку на десяток метров, мотор набирал было обороты, но лодка соскальзывала, и волны убегали вперёд без нас.

Колёсник сразу стал удаляться, а мы – срезать изгибы фарватера. Руководствуясь лукавой картой, мы решили, не доходя пристани Замьяны, объехать большой остров с короткой, нефарватерной стороны. Когда туда въехали, Тань заявил, что мы едем в тупик, и стал требовать разворота. Я не соглашался. Поспорили на две пористых шоколадки и бутылку шампанского, и Тань проиграл. Бутылка шампанского была мною великодушно заменена дыней.

У Замьян мы пошли вдоль самого левого берега, оставив справа песчаный остров, чтобы догнать «Ульянова-Ленина», пока он тормозит у пристани. Но сели на мель. Перетаскивание лодки на глубину свело на нет наш гандикап. Теплоход отвалил от Замьян, и мы отстали. Думали, что он остановится у Барановки, но он просквозил мимо. Впрочем, наша лодка и сама шла всё быстрее, и это говорило о том, что и второй бензиновый бак пустеет. Окончательно опустеть он, конечно, решил посреди реки, и двадцать минут мы гребли до песчаных отмелей какого-то птичьего острова. Итак, двадцатилитровый бак горючего выгорает у нас за три с половиной часа хода. Довольно расточительно, если бензин покупать за деньги.

Подчалили мы к гряде мелей, вылезли из лодки, размешали оставшийся в канистре бензин с маслом, залили в бак и стали кликать убежавшего Смелого. А он поодаль стоял в воде, обнюхивая большую серую птицу, которая тщетно порывалась взлететь, и вопросительно поглядывал на нас: дичь это или не дичь? Мы решили её изловить, и я пошёл к ней по воде, а стая чаек и мартынов стала с криками кружиться надо мной. Особенно старался большой серый мартын.

Плавающая птица поплыла от меня на глубину, я поплыл за ней. Тань подтолкал ко мне лодку, мы влезли в неё, к нам присоединился Смелый, и все втроём мы настигли птицу. Тань поймал её сачком – это была серая мартышка, здоровенная, с хищным щёлкающим клювом, но, видимо, больная или подраненная. Другие птицы всё летали вокруг и шибко беспокоились. Тогда мы отпустили мартышку на волю и поехали дальше.

Впереди показалась большая деревня. Подчалили, и Таня побежала за хлебом. В магазинчике её уговорили купить целую большую буханку, заверив, что лучше их пекаря нет на всей Волге. Хлеб был, как обычно, тёмно-белый и действительно очень вкусный. Ещё она принесла полкило пряников и баночку килек в томате для супа.

Только мы отчалили, глядь, идёт ещё один колёсник, «Анри Барбюс». Мы скорее к нему на хвост. Но сесть на волну не удалось, нас протащило совсем немного. Тут и день стал угасать, надо было искать привал. Высмотрев на карте лесистый остров, поехали опять с его тыльной стороны. Перед нами открылся удивительный пейзаж: справа, на берегу, простиралась голая песчаная пустыня, а слева, за неширокой протокой, – зелёный, цветущий оазис. Каких-то сорок метров воды – и совсем иной мир. Остров оказался обжитым, целая деревня пряталась в лесу у проливчика, где мы хотели пристать. Проехали дальше, почти до выхода в основное русло. Солнце село, дальнейшие поиски затруднялись. Бережок был ничего, только весь в коровьих лепёшках. Но выбора не было, и мы остались.

Поскольку за день нас изрядно забрызгало, мы вытащили мокрые вещи, разложили и развесили их на просушку. Пока я укутывал на ночь моторы (была у меня такая слабость), Таня готовила из веток подстилку под палатку. Вдруг я услышал вскрик – кто-то ужалил её между пальцами правой руки. Впотьмах даже с фонариком поиски виновника ни к чему не привели. А не зная виновника, трудно принимать адекватные меры. Рука тем временем болела всё сильнее, уже от кисти до локтя, и даже отдавало в плече, пальцы слегка припухли и словно онемели.

Однако следов змеиного укуса не было, а в укусах скорпионов, каракуртов или тарантулов мы не разбирались. На всякий случай выдавили из очага всё, что удалось, и запили это дело спиртом с остатками костромской «Плиски», как это рекомендовалось в медицинских пособиях. Боль потихоньку унималась, мы разожгли костёр, сварили кофе, поужинали и, собрав вещи в кое-какой порядок, пошли спать. С пустынного берега подувал ветер, звёзды разгорались всё ярче.

17 августа, пятница.
Встали в шесть часов и принялись за дело. Я занялся рыбалкой, Тань – просушкой вещей и приготовлением завтрака. Клевало хорошо, я наловил краснопёрок, подлещиков и окуней. Тань стал их варить, а я никак не мог оторваться от ловли. Рыбки получились вкусные, хотя и малость разварились. Солнце палило, каждые десять минут мы лезли в воду. Съели дыньку и арбузик – всё равно жарко. К тому же они тёплые, хотя арбуз мы долго пытались «охлаждать» в речной воде. До Астрахани, третьего рубежа нашего путешествия, оставалось восемнадцать километров – это один час езды. Но жара расслабляла, и мы ещё изрядно прокопались.

Потом начался штурм последнего участка Большой Волги. Надо сказать, участок этот нам даром не дался. Волга здесь широкая, почти прямая, и сильный встречный ветер поднимал крутую волну. Лодка взлетала и ныряла, ветер подхватывал разбитые волны и швырял их в наши лица. Полиэтиленовая плёнка, которой мы укрывались, не спасала – ветер трепал её, и вся вода с неё лилась к нам в кокпит. Наверное, было бы лучше укрываться брезентом, он потяжелее, но, как всегда, он был подстелен в носу под баки и другие жёсткие вещи, которым была необходима подкладка, чтобы не искорёжить днище лодки, прыгающей на волнах.

Включённая помпа не успевала откачивать поступающую в лодку воду, и я одной рукой рулил, другой укрывался плёнкой, а третьей вычёрпывал воду миской. Бедный Смелый мок вместе с нами, хотя при его габаритах ему было проще сховаться среди вещей и тел.

Впрочем, благодаря жаре в этом купании не было не только трагедии, но даже и драмы, и вошли в астраханские воды мы в не менее бодром настроении, чем покинули волгоградские. За плечами – полтысячи километров ахтубинской и волжской воды со всеми берегами, судами и препятствиями!

Свернув в ерик, мы подчалили к мосткам лодочной стоянки. Смолк свист ветра и треск мотора, и тишина, разлившаяся под жарким солнцем, заложила уши. Оформив «Стрелку» на хранение, перегнали её в указанное место и выгрузили необходимое снаряжение. Искупавшись с мостков, переоделись в приличную одежду, нагрузились и двинулись в город. Смелый лодку сторожить отказался и поплёлся с нами.

На этот раз в Астрахани мы были не совсем бесприютны. Московские Маклаковы дали мне адрес астраханских, которые давно приглашали свою северную родню в гости. У них был деревенский дом на заволжской окраине города, в Трусово, куда мы тут же и направились.

Хозяйка тётя Сима встретила нас приветливо и произвела очень приятное впечатление. В ней удивительно сочетались почти сельская задушевная простота с почти столичной интеллигентностью. В молодости она отличалась незаурядной красотой и теперь обладала располагающей внешностью, свойственной духовно богатым пожилым женщинам с ровным, оптимистичным характером. Она интересно рассказывала про свой жизненный путь и с удовольствием слушала наши рассказы. У неё было три сына и дочь. Старший водил танкер на Волге, средний шоферил на грузовике, младший ещё учился. Замужняя дочь жила отдельно в городской квартире.

Ознакомившись с приветливым семейством и пообедав, мы отправились улаживать свои проблемы. Проблем было достаточно: ремонт лодочного мотора, оформление охотничьих документов, выбор дальнейшего маршрута, заправка бензином и продуктами… Дела эти растянулись на неделю, благо мы имели на этот раз гостеприимный и бесплатный кров.

В краеведческом музее нам посоветовали заехать в Астраханский заповедник, который разместился в глубине Дельты тремя отдельными участками. Его Управление находилось в городе, и мы отправились туда. Директор принял нас, как родных, выписал пропуск и рассказал, как добраться до главного, Домчикского участка заповедника. Всякий лишний документ делал нас менее уязвимыми для придирок надзирающих органов: Ахтуба, как три года назад Бузан, нас достаточно насторожила на этот счёт.

Экипировав «Стрелку» арбузами и дынями поверх основного снаряжения, а точнее, набив ими освободившийся от городских вещей и надоевшего колеса нос лодки, мы отчалили вниз, в сторону Домчикского участка.

Глава четвёртая. ЗАПОВЕДНИК.

25 августа, суббота.
Дело было к вечеру, путь предстоял неблизкий, и до заповедника мы в тот день не добрались, хотя оба мотора после починки работали, как часы, а «Стрелка» глиссировала на скорости не менее тридцати километров в час.

Остановились на ночлег на симпатичном берегу под громадной раскидистой ивой. Когда уже разбили лагерь, заметили над ним на толстом суку осиное гнездо невероятных размеров. Самих ос видно не было, и мы решили, что гнездо покинуто. Однако, когда уже в глубоких сумерках мы сидели у костра, прилетел громадный бомбовоз и, сделав над нами круг, с деловым видом спикировал в костёр.

Не успели мы испугаться этого чудовища, как они полетели один за другим. Очевидно, рой возвращался домой с цветущих лугов. Воздух наполнился зловещим гудением, и мы изготовились укрыться в палатке, но они вместо того, чтобы атаковать иноверцев или хотя бы лезть в своё гнездо, пикировали в костёр, как заправские камикадзе, и сгорали яркими вспышками. Другие, обожжённые в воздухе, падали на землю, но всё равно ползли в огонь.

Шокированные этим коллективным самоубийством, мы не двигались с места. Да и что мы могли сделать? Через минуту рой перестал существовать. В оцепенении доев свой ужин, мы пошли спать. Но на этом  наши приключения на первой стоянке в Дельте не закончились.

26 августа, воскресенье.
Утром нас разбудило стадо бычков, припёршихся невесть откуда. С тупым видом они наступали на лагерь, пожирая всё на своём пути и не обращая внимания на наши протесты. Не помогали даже палочные удары, и мы были близки к отчаянию: ведь всё потопчут и сожрут! Но тут неожиданно вмешался Смелый. Белым лающим вихрем он бесстрашно налетел на бычков, хватая их за ноги, быстро обратил всё стадо в паническое бегство и вернулся довольным победителем.

Мы стояли, разинув рты. Как, это наш забитый, трусливый Смелый, который едва научился тихонько рычать на посторонних? Вот это да! О такой собаке мы и мечтать не смели. Мы уже хотели устроить ему торжественный приём, но он, подбежав на наш зов, только фыркнул: подумаешь, мне это раз плюнуть! – и убежал обратно, демонстрируя свой звучный лай замешкавшимся среди деревьев бычкам. Пусть знают, кто теперь здесь хозяин!

Но долго хозяйничать мы тут не собирались. А мимо то и дело проезжали прогулочные катера, оглашая окрестности музыкой и песнями. Похоже, в воскресенье тут практиковались массовые культпоходы в заповедник. Всё бы ничего, но каждый катер не упускал возможности захлестнуть нашу стоящую у берега лодочку здоровенной волной. Вначале мы терпеливо отчёрпывали воду, потом махнули рукой и мудро решили откачать всё сразу перед отъездом.

А пока я не удержался от рыбалки. Облавливая окна между кувшинками под высоким бережком, за час выудил четыре жирные краснопёрки, подлещика и кучу разной мелочи, всего больше трёх килограммов. Мы нажарили три сковородки, а из мелочишки сварили уху. Итак, нами съедено уже около десяти кило своей рыбы!

Пока мы ели, прогулочные катера друг за другом проследовали обратно, не забыв добавить воды в нашу лодку. Когда просквозил последний, я отчерпал воду, заполнившую всю корму, и около шести часов вечера мы отплыли, закусив двумя дыньками и остатками арбуза.

Проехали совсем немного и увидели щит с надписью: «Астраханский государственный заповедник. Домчикский участок. Astrakhan State Reserve». Помня наставления директора, уверенно полетели вдоль левого берега заповедной речки. Проскочили мимо какой-то избушки, видимо, поста, но там никого не было, и мы продолжали путь.

Речка извивается, вправо отходят очаровательные ерики. Раскидистые ивы склоняются ветвями почти до середины протоки. «Стрелка» то скользит по зеркальной глади, то рассекает золотую рябь стрежня. Оглянешься назад – и замрёшь в восхищении: гребень волны далеко за кормой преследует нас султаном сверкающих брызг, а с обеих сторон, рельефно освещённые низким солнцем, проносятся сказочные заповедные берега. А глянешь вниз головой – просто дух захватывает от нереальной красоты и объёмности летящего пейзажа.

Вот показался небольшой посёлок. Так и есть, это искомый кордон №3. Причаливаем. Знакомимся, показываем пропуск. Дежурный Василий Андреевич предлагает сейчас же, пока не стемнело, поехать посмотреть цветущий лотос. Мы согласны, и он забирается в лодку. Несколько поворотов по симпатичному ерику, и мы подплываем к зарослям лотоса. Целое поле огромных круглых листьев, и посреди них на высоких ножках – громадные нежно-розовые цветы. Сейчас уже вечер, и многие розетки закрылись, но видны и раскрытые, и мы пытаемся их фотографировать. Не сюда ли летал рой могучих шершней? Эти цветы как раз им под стать.

На обратном пути на мостках видим двух полуголых молодых людей, взмахивающих удилищами. Подъезжаем. У них уже два сома и два приличных окуня, не считая разной мелочи. Оказалось, это художники, заехавшие сюда в гости. Завтра надо будет познакомиться поближе. А пока возвращаемся на участок. Наш провожатый работает тут четвёртый год. Здесь их пятнадцать специалистов, пять из которых – кандидаты наук. Проводят биологические исследования, издают труды. Говорит, всё бы ничего, да кино замучило. Оказывается, он ещё и киномеханик, приходится через день крутить фильмы. А Домчикский участок стал теперь, как проходной двор, ибо сюда открыли доступ всяким экскурсиям.

Василий Андреевич посоветовал нам сегодня никуда не ездить, а заночевать на их кордоне, поскольку через час уже стемнеет. На зелёном берегу возле поленницы дров мы поставили палатку и разожгли костёр, воспользовавшись казёнными дровами. Подогрели рыбку, сварили кофе. К девяти часам нас пригласили в кино и, застегнув палатку, мы пошли в клуб с некоторым беспокойством за оставленные без присмотра моторы, ружья и фотоаппараты. В небольшом деревянном домике очень чисто, оконные занавесочки тщательно выглажены, на стенах портреты, на полу скамейки. Билеты по двадцать копеек. Василий Андреевич кивнул нам из будки и включил свой проектор. Фильм был совсем неплохой, аргентинский, «За длинной стеной».

Смелого в клуб не пустили, и он некоторое время сиротливо лаял за дверью, смущая немногочисленную публику, а потом затих. Мы впервые оставляли его в посёлке одного и опасались, что он убежит. На наш взгляд, собачьего интересу тут было куда больше, чем в нашей крохотной тарахтящей лодчонке. Но когда мы в глухой темноте вернулись к палатке, он мирно спал, свернувшись белым калачиком у самого входа и охраняя наш домик. Умилившись, мы обласкали его и угостили сахаром. А просторное чёрное небо было полно звёзд, они по-очереди срывались и падали, расчерчивая небо серебристыми хвостами.

27 августа, понедельник.
Встали в шесть часов. Плотный туман облегал всё вокруг. Пока завтракали, подошёл невысокий загорелый мужчина, оказавшийся дежурным научным сотрудником, и пригласил нас осмотреть музей и вольеры. Мы, разумеется, согласились, и он ушёл, пообещав зайти через полчасика, когда мы позавтракаем, да и он тоже. Да, сервис тут на грани фантастики: вас обслуживают по собственной инициативе, без просьб и заявок, мало того, что бесплатно, так ещё и с видимым удовольствием.

Доев рыбку и выпив кофе, мы сложили вещи, и тут подоспел наш новый гид. Он назвался  Юрием  Алексеевичем и устроил нам поистине исчерпывающую экскурсию. Начал с истории, поведав, что Астраханский заповедник был основан в 1918 году. От общественности Астраханской губернии к Ленину явился Николай Николаевич Подъяпольский и рассказал, как долгие годы беспардонно уничтожаются ценные виды фауны этого края. Тысячами вывозятся шкурки и перья бакланов, чомг, выдр, горностаев, горы фазанов. Целые колонии больших белых цапель истребляются ради нескольких красивых полупрозрачных перьев, украшающих этих птиц в брачный период. А рыба! Сколько осетров, белуг, севрюг, стерляди бесконтрольно вылавливается в период нереста! Мировая война и последующие беспорядки довели разгул браконьерства до катастрофических масштабов. Спасти положение могла только организация заповедника со строгим режимом охраны, и Ленин незамедлительно подписал декрет.

Под заповедник выделили три небольших участка: центральный Трёхизбенский, восточный Обжоровский и юго-западный Домчикский. Территория этих участков постепенно увеличивалась за счёт Каспийского моря, отступающего под натиском волжских наносов. Если в 1930 году общая площадь заповедника составляла около 23 тысяч гектаров, то теперь она выросла до 73 тысяч. Пропорционально выросла и вся Дельта.

Первым директором и ведущим учёным заповедника стал Владимир Алексеевич Хлебников, возглавивший всю организационную и научную работу. На территории кордона и сейчас стоят два гранитных надгробия похороненных здесь же Подъяпольского и Хлебникова.

Юрий Алексеевич привёл нас в музей – маленький, чистенький, с любовью   оформленный домик, уставленный чучелами зверей и птиц, – и продолжил рассказ. Флора и фауна дельты Волги по числу видов уступает средней полосе России, но превосходит её изобилием и внутривидовым многообразием. Есть и виды, живущие только здесь. Семенами лотоса, этой «каспийской розы», заповедник обеспечивает всю Западную Европу.

Живёт здесь каравайка – чёрная птица из породы ибисов, священных египетских птиц. Возрождены колонии белых лебедей. Охотно гнездятся в заповеднике пеликаны. Большие белые цапли вновь распространились по всей Дельте, приумножая её красоту. Ещё из цапель здесь живут малые белые, большие серые, жёлтые египетские и кваквы.

На участке обитает много кабанов, в своё время тоже почти истреблённых. Кабан – самое крупное и сильное животное плавней, весьма опасное для неумелого и неосторожного охотника. Много и енотовидных собак, среди которых в последнее время распространилась эпидемия бешенства, что для людей тоже небезопасно.

Ядовитых змей в Дельте нет, зато полно ужей – обыкновенных чёрных и водяных узорчатых, встречается также полоз. Есть и райские птицы – ярко-голубые щурки и сизоворонки. Охотникам здесь раздолье благодаря изобилию дичи – гусей, уток, лысух, особенно осенью, в период перелёта. О рыбе и говорить не приходится, тут просто её царство. Осетровые славятся на весь мир. Среди них – самая крупная рыба здешних вод белуга, сам осётр и знаменитый деликатес царского стола – стерлядь.

Сомы встречаются до трёх метров длиной. Сам Юрий Алексеевич прошлым летом вытащил сома в метр семьдесят пять сантиметров. Сомы очень прожорливы, они почти не плавают, сидят в своём омуте и пожирают всё, что плывёт мимо, поэтому быстро набирают вес. На течении преобладают жерех и судак, в травах – щука, линь, краснопёрка, плотва, повсеместно – окунь и подлещик, и ещё десятки видов рыб.

В растительном мире царствуют ива и тростник. Тростник достигает аж тринадцати метров в высоту. Примечательны водяные папоротники, покрывающие поверхность спокойных заливов, – сальвиния и марсилия, этакие пушистые водяные ковры, на которые, помнится, любил выпрыгивать из лодки наш наивный щеняга Дон.

Юрий Алексеевич так интересно рассказывал, с таким увлечением и знанием дела, с такой любовью к своему необыкновенному краю, что ещё больше распалил нас, и без того влюблённых в Дельту. По ходу рассказа мы осмотрели просторные вольеры с  живыми птицами и один с симпатичным ручным пеликаном Пилькой.

На обратном пути Юрий Алексеевич упомянул и про негативные стороны их житья-бытья. Главное – бедность заповедника и скупость государства, несоизмеримые с богатством этих мест и значением проводимой работы. Нет средств на строительство вольеров, на приобретение необходимого оборудования, на улучшение условий труда и быта сотрудников. Зарплата – 37-40 рублей, на уровне студенческой стипендии, всё держится на энтузиазме. Обидно такое слышать, ведь заповедник – это научный центр  уникальной природной зоны. Видимо, высокие чиновники считают, что тут и без того слишком благодатный край с обилием бесплатного подножного корма.

Написали мы в книгу посетителей свой благодарственный отзыв и пошли к художникам. Они радушно приняли нас в свою компанию, а компания-то и состояла из них двоих. Один, Василий – из Горьковского худфонда, другой, Александр – из Ивановского. Не только мы способны путешествовать вдвоём. Они даже без собаки проехали всю Волгу и ещё собираются в Дагестан на горные пейзажи. Здесь, по их словам, они совсем разленились, ловят рыбу, купаются и мало работают. Очень симпатичные ребята, мы у них долго просидели.

Расценив мою внешность как достаточно живописную, художники подбили меня на портретирование. И предложили организовать совместный обед, благо рыбы у них был избыток, а у нас зато была Таня, которая могла её приготовить без лишних усилий с их стороны. Она и взялась жарить сомов и варить уху из рыбьих голов. А художники раскинули мольберты и принялись писать акварелью мой портрет. Работали часа полтора. Таня выразилась так: у Саши вышел мужественный, красивый мужчина, а у Василия – более поэтичный парень, с внутренним светом. Возможно, их работы попадут на выставку.

Обед получился на славу. Художники похваливали, Таня радовалась. А от кофе они просто пришли в восторг: давно, говорят, такого не пивали. Простились мы очень сердечно, обменявшись адресами. Потом загрузились в лодку и взяли курс на кордон Мартышку. Тамошний егерь посоветовал нам следовать за красивой бударкой, мы пристроились сзади и вскоре вышли к прокосу – выкошенной водной дорожке среди сплошных зарослей камыша. Моторы, обвиваясь травой, мужественно тащили «Стрелку», слишком широкую и плоскую для езды по зарослям. Вернее, тащил в основном новый, а старый преимущественно обвивался. То отставая, то нагоняя идущую впереди бударку, мы еле пробились на широкую воду.

Наши проводники причалили к рыбацкому паруснику и пригласили нас отобедать. Сколько же можно обедать! Мы вежливо отказались и спросили дорогу на село Гандурино – наш ориентир в поиске своего Острова. Нам объяснили, что поблизости есть еричек, ведущий в Гандуринский банк, а коль мы его не найдём, нужно выйти в море и вдоль кромки камышей идти до вешек, указывающих вход в банк, а там подняться до села.

Еричек мы, конечно, проглядели, вышли в море и доплыли до вешек. На стоявшей рыбоприёмке  удостоверились в правильности маршрута. Между тем старый мотор стал барахлить, не понравились ему водоросли, да и вообще старость – не радость. Из-под его головы сочилась топливная смесь – наверное, прохудилась прокладка.

Уже вечерело, когда мы вошли в Гандуринский банк. Банк почти прямой, без развилок и ответвлений, ставить лагерь неуютно – проезжающие суда будут заливать лодку волнами и мешать спать. Наконец, увидели ерик, уходящий вправо. Свернув, высадились на очень диком острове. Площадка небольшая, за ней – болотце. Выбирать не приходилось, темнело на глазах, и мы занялись лагерем. Звенящими тучами набросились на нас комары. Быстро забравшись в палатку, мы перебили несколько десятков кровососов, успевших залететь внутрь, и попытались уснуть. Но воздух был сырой и тёплый, как в парилке, а комары пролезали сквозь щели и продолжали кусаться. Пришлось накрыть лица тюлем. Кое-как переночевав, наутро покинули негостеприимный берег.

В Гандурино пополнили свои запасы, а потом целую неделю скитались в бесприютных разъездах. Хороший остров не попадался, даже перестали вести судовой журнал. Плавали по протокам, ловили рыбу, ночевали на разных берегах, но нигде нам не нравилось настолько, чтобы организовать постоянный лагерь. Преобладали непролазные чащи и плавучие, колыхающиеся в воде острова.

Перемещаясь на северо-восток, освоили Никитинский банк и его «столицу» – посёлок Кировский, сравнительно крупный для Дельты населённый пункт. Спустившись почти к морю, наткнулись на пост бакенщика, где переночевали в поставленной на берегу палатке, осмотрели окрестности с вышки и двинулись дальше в сторону Белужьего банка.

3 сентября, понедельник.
Сегодня тоже долго не могли найти пристанища. Грозила перспектива неудобного ночлега в лодке, когда вдруг судьба послала нам большой остров с просторной лужайкой на возвышенном берегу и громадной ивой над тихой укромной бухточкой. Мы высадились и тут же назвали его островом Спасения.

Глава пятая. ОСТРОВ СПАСЕНИЯ.

4 сентября, вторник.
День прошёл в оборудовании лагеря, ремонте моторов и ловле рыбы. Ловил я прямо в нашей бухте, где порой раздавались всплески, достойные сома. Однако ловились только небольшие подлещики, количество которых скоро вызвало Танины протесты. В приготовлении и употреблении эта рыба действительно малоинтересная – много мелких костей, да и тощая к тому ж. Но сома, видимо, эти подлещики устраивали, а надетых на крючок он почему-то игнорировал. Что с него возьмёшь – глупая рыба.

К вечеру налетели комарики, и мы, отужинав, забрались в палатку. Смелый, как всегда, оставался снаружи, ходил вокруг и звучно отфыркивался от комаров, которые не давали ему спать, норовя вцепиться в незащищённый шерстью нос. Где-то недалеко верещала енотовидная собака.

5 сентября, среда.
Подъём в 7.00. Ясно, тихо и холодно, всего 13 градусов. Занялись костром. Дрова горят плохо, хоть и сухие. На завтрак нажарили блинов и подогрели вчерашних подлещиков. Комары покусывают, хоть и не очень рьяно. Смешали фальшивый кофе с натуральным, добавили сгущённого молока – вышло отличное какао. Блины, правда, плохо слезали со сковородки, но в пищевод пролезали хорошо.

Я соорудил что-то вроде лука, но тетива из старой верёвки всё время лопалась. В одиннадцать часов стали готовить лодку для прогулки. Вынули ненужные вещи, сняли старый мотор, спрятали в высокой траве. Около часу отплыли. Незагруженная лодка даже на одном моторе несётся непривычно быстро. Поехали вверх. Километрах в полутора обнаружили дикую триангуляционную вышку. Влезли, огляделись, сфотографировались. На воде тепло, в безветренных местах даже жарко, а на вышке – бррр, хоть и ближе к палящему солнцу.

Вышка невысокая, метров пятнадцать. Вокруг, насколько хватает глаз, – зелёные просторы и одна наша протока, других за тростником не видно. Далеко впереди – какая-то деревня, наверное, на Белужьем банке. Как-нибудь съездим. А пока поехали вниз. Разумеется, на вёслах. Во-первых, пользы ради, а во-вторых, экономии для. Присмотрели по дороге пейзажи для рисования, сделали несколько неудачных выстрелов по цаплям, потом один удачный. Похлебали арбуз. Из островов ничего намного лучшего, чем наш, не приметили. Но здесь, по крайней мере, есть неплохой выбор. Вернулись в пять часов. К шести ветер совсем успокоился, небо очистилось, лёгкие живописные облачка разбрелись по домам.

Максимальная температура сегодня была 20 градусов. Надеемся, потеплеет. Состояние здоровья у всех хорошее. Смелый после бессонной комариной ночи проявляет тенденцию кемарить. На ходу в лодке любит постоять вперёдсмотрящим на носовой палубе, несмотря на её гладкую и довольно скользкую поверхность, или свернётся между нами на лавке калачиком, непременно на сложенной одежде: обожает мягкие подстилки. Теперь это уже совсем другая собака. Красивая, держится с достоинством, глаза блестят, язык висит, шерсть пышная, погустела и даже порозовела в глубине, – прелесть, а не собака. И от запуганности прежней следа не осталось. Не знаю, как без нас, а с нами она вообще ничего не боится.

По приезде на остров я кинул удочку. Опять подлещик. Выпустил. В десять часов вечера съели оставшиеся от завтрака блины и жёлтопёрую египетскую цаплю, которая оказалась феноменально вкусной. В 22.30 отбой. Температура 9 градусов. За весь день не видели ни одного человека. Вечером снова верещала бесприютная енотовидная собака. Голос у неё был бы жутковатым, если бы не был таким жалобным. Наверное, бешеная.

6 сентября, четверг.
Подъём в 7.00. Тань готовил завтрак, я ловил подлещиков. Всего выудил 2,2 килограмма, наибольший весил 400 граммов. С утра 12 градусов, затем быстрое потепление до 17, далее медленное до 20. До завтрака дело дошло лишь в двенадцатом часу. Ели лещей и блины в процессе приготовления.

Потом я метал в дерево охотничий нож. Если он в дерево не вонзался, а ударялся ручкой, то отлетал в высокую траву, и приходилось его искать. Тогда я сделал из него гарпун, привязав на длинную леску и закрепив конец на поясе. Теперь дело пошло лучше, но однажды нож просвистел мимо дерева, леска натянулась, спружинила, нож вернулся и ударил меня остриём в глаз. Почти. К счастью, только рассёк бровь. Но крови было изрядно, и Тань перепугался. Пришлось оказывать первую помощь. Хорошо, что не последнюю. А нечего шалить с оружием, хотя бы и с холодным.

По этой причине мы отплыли живописать лишь около четырёх. Вниз – на вёслах. На полпути с деревьев снялись две цапли. Бросив вёсла, я схватил ружьё, грянул дуплет, и они рухнули в воду. Смелый, которого я вчера хвалил за храбрость, тоже рухнул с лавки и вмиг забился в нос лодки. Цапли были египетские, как и вчерашняя, и весили по 800 граммов. Ужин уже обеспечен. А вчерашние красивые пейзажи испортил ветер, разогнавший отражение берегов. Но всё же один нашли.

Рисовать в лодке очень удобно, если не мешает солнце. Когда ветер стих, стало ещё красивее. Этюд я сделал за час, и в половине седьмого мы подъехали поближе к месту яростных всплесков. Спиннинг налажен не был, а на удочку никто не брал. Пока стояли на якоре, я свернул живописное хозяйство. Тань рисовал акварелью, но у него что-то не заладилось.

На обратном пути тушили горящее сено, плывшее по течению. Кто-то тарахтел мотором в стороне нашего лагеря – то поедет, то остановится, – и мы поспешили к дому. Включили мотор и залетели в какую-то незнакомую протоку, а по ней – в траву. Скорее назад. И то не сразу сориентировались. Заблудились в двух шагах от дома – вот каковы местные лабиринты!

Пока доехали, стало быстро темнеть. По случаю тёплого вечера на нас напустились комары. Кушали они нас понемножку до самой ночи. А мы кушали цапельный бульон с хлебом-маслом и чай с остатками блинов. Недоваренных цапель оставили на завтрак. В палатку забрались в половине одиннадцатого. Здоровье хорошее, если не считать моего перевязанного лба и намазанных нафталаном от ожогов пальцев. Смелого жрут комары, он трясёт ушами и мечется.

7 сентября, пятница.
Встали в семь. Тань всё скрипит перед подъёмом, не хочет вставать. Костёр по утрам горит плохо. Пришлось воспользоваться услугами сухого горючего. Завтрак поспел довольно быстро, поскольку надо было лишь разогреть двух цапель и чай. Закусили всё это дынькой. С утра тепло, но ветер поднялся раньше обычного и потихоньку  разогнал кусавшихся комаров.

После завтрака я приводил в порядок спиннинги, а Тань таскал к костру сухие палки. Отъехали в 13.15. Смелый с нами не поехал, как мы его ни звали. Вы, говорит, стреляете, я уж лучше лагерь покараулю. Тогда мы поехали без него и на берегу Цаплиной рощи подбили цаплю на 600 граммов. В широких протоках ветрено, поэтому рисовать отправились в узкий Красивый Ход, ведущий в Пёструю протоку. Это мы так постепенно озвучиваем местность, иначе трудно ориентироваться, планировать и согласовывать маршрут.

В Красивом Ходу было тихо, но всё же ветер двигал нас посредством паруса, за который принял мой импровизированный солнечный зонт. Место попалось трудное, рисовал долго, вышло неважно. Перетемнил небо, раздробил тональность. Обобщать, обобщать и обобщать! Полезно на каждую тему делать по два этюда – один не спеша, другой быстро.

Вернулись в восьмом часу. Смелый очень радовался встрече – наверное, боялся, что мы уехали насовсем. На ужин готовили цаплю, вермишель и кисель. Цапля так и не сварилась, а вермишели вышло мало, потому не наелись. В одиннадцатом часу полезли в палатку. Я писал журнал, Тань охотился на комаров. Ещё один день позади. Сегодня все здоровы. Чрезвычайные происшествия: Смелый съел Танину зубную щётку. С этим коварным замыслом он, видимо, и остался на острове. Отняли в весьма обглоданном состоянии. Ещё ЧП – открытая банка сгущёнки стояла вверх дном. Тань прослезился.

Температура с утра и вечером 17 градусов, днём 22. На солнцепёке жара. На небе лёгкая перистая муть. Из людей утром проплыли на вёслах два разбойника, вечером – ещё один на моторе. Сом под деревом всё плещется, собаковидный енот второй вечер молчит. Похоже, умер от бешенства без медицинской помощи.

8 сентября, суббота.
Поднялись в 7.30. Со стороны моря слышна пальба: выходной день, понаехали охотники. Мимо нас время от времени проходят моторки. После зарядки и умывания лезу в лодку ловить лещей. В смысле, подлещиков. Сегодня клюёт неважно. Часа за полтора поймал девять лещишек и чехонь, общим весом 1300 граммов. Жарили рыбу, потом блины. Сковорода одна, поэтому долго. Тепло, 20 градусов, безветренно и безоблачно. Комары.

В 14.45 отъехали. Запахло гарью, и точно: из контрольного отверстия не идёт вода. Прочистил его тонкой проволокой. Вода пошла, и мы взяли курс вверх, к деревне, которую видели с вышки. Пока все вооружённые мужики на взморье, грабанём населённый пункт. Шутка.

Через пятнадцать минут полного газа вылетели в какой-то банк, текущий, как ни странно, влево, а не вправо, хотя море до сих пор было справа. Неужели сделали круг и вернулись к Никитинскому? Стали попадаться рыбаки, и мы спросили. Нет, это Белужий. Непонятно, но что делать. Помнится, при выходе из Ахтубы в Волгу тоже был подобный фортель. Такая уж тут специфика. Без пол-литра не разберёшься.

За тридцать пять минут долетели до деревни. Это оказался посёлок Бакланий. По случаю субботы лавка закрыта с двух часов, но хлеба, которым мы собирались поживиться, нынче вообще не было. С носом поехали обратно. Хотели  было по другой дороге, но нам сказали, что Белужья с Никитинским банком ниже не соединяется, только через море, и мы полетели прежним путём.

На выходе с Рыбацкой протоки на прибрежных тростниках висели мерёжи, или морды, как их иногда называют. Это сетчатые ловушки на кольцах из лозы. Их было много, и мы одну позаимствовали: нечего разбойничать, эта снасть не для массовой ловли.

Потом стали на якорь неподалеку от Дикой вышки и писали пейзаж. Солнце опускалось за тростник, ветерок стихал, пейзаж становился всё красивее, и мы торопились ухватить вечерние краски. Лишь в половине восьмого снялись с якоря и на остатках бензина домчались до дома. Смелый встретил нас воплями радости. Не менее ретиво набросились на нас комары. На ужин сварили вермишель с сахаром, подогрели блины и съели всё это с кофе и яблочным повидлом. В 22 залезли в палатку.

Сегодня обошлось без охотничьих трофеев. Правда, пару раз я выстрелил по цаплям, но расстояние было великовато, и дробь до них не долетела. А в Рыбацкой протоке паслись кашкалдаки, но при нашем приближении они бросились наутёк и забились в тростник. Мотор здорово всех распугивает. В плане здоровья я был уже в порядке, а Тань с утра жаловался на голову. То ли от угара, то ли от перемены атмосферного давления.

Чрезвычайные происшествия сегодня развернулись ночью. Мы уже спали, когда Смелый начал лаять. Лаял он сердито, а порой и остервенело. Слегка подождав, мы стали выглядывать из палатки. Темно. Смелый лаял на противоположный берег. В тусклом свете луны там виднелось что-то тёмное, но это могли быть ветки, свисавшие с нашей же ивы. Разглядывание в бинокль не помогло. Я уже приготовил ружьё и собирался окликнуть тот берег, но Смелый перестал лаять и занялся борьбой с комарами и муравьями, которые наседали на него со всех сторон.

Во избежание угона нашей лодки Тань сходил и привязал к ней леску, а конец притащил в палатку. Только мы сомкнули веки, как Смелый опять залился лаем, теперь уже в другую сторону. Мы вылезли из палатки. Он облаивал тростниковые заросли, потом с видимой опаской отступил к нам. Теперь и мы услышали, как в чаще кто-то продирался. Тяжёлые шаги сначала приближались, ломая тростник, потом стали удаляться. Под сапогами захлюпала вода. Не тот ли это парень в красной ковбойке нас выслеживает?

Смелый злобно лаял, вздыбив шерсть на загривке, взрывая землю когтями и поминутно кидаясь вперёд. Лезть в чащу мы не собирались, а в одиночестве он тоже не решался. Это вам не бычки какие-то, а неведомый враг, скорее всего, вооружённый. И его запах, видимо, не предвещал ничего хорошего. Я приготовил патроны с картечью. «Повсюду стали слышны речи: пора добраться до картечи!» – писал о подобной ситуации классик тов. Лермонтов.

Посидели, покараулили немного, да и заснули. Смелый всё прислушивался, то рычал, а то заливался лаем.

Глава шестая. ОСТРОВ НАХОДКА.

9 сентября, воскресенье.
Проспали до половины десятого. После неуютной ночи нам уже не хотелось оставаться на этом острове. Позавтракали вермишелью и блинами. Блины – затея долгая, поэтому отплыли рисовать только в середине дня. Тепло. Комаров днём нет. Выгреблись на Широкую протоку к острову Челнок и включили мотор.

Прежде всего заехали в тупик Левого Зуба Первого Трезубца («трезубцами» мы называли три параллельных протоки, сливающихся в общее русло, а «зубами» – каждую из них). Поставили там «морду» и направились во Второй Трезубец рисовать, но в его Левом Зубе обнаружили вдруг прехорошенький маленький остров, высокий и сухой, с потайным подъездом с тыльной стороны. Тут уж никто не подберётся по берегу.

Высадились. Зелёными стенами зарослей островок был разделён на некое подобие комнат. Кроны могучих ив имитировали потолок этой природной квартиры. В тыловой бухточке – вечный штиль: высокие берега и буйная растительность надёжно закрывали её и от глаз, и от ветра.

Это был не остров, а просто находка. Естественно, что так мы его и окрестили, и оставили лишь для того, чтобы перевезти сюда лагерь. Рисование было отменено. Перебирались и устраивались до вечера, расчищая «комнаты» от валежника и лишних зарослей, устанавливая палатку в «спальне», заготавливая дрова.

А вечером на нас напали комары. С заходом солнца они, как по сигналу, слетели с разлапистых ив и приняли непрошеное участие в празднике новоселья. Желтоватые, как в средней полосе, они кусали незаметнее, чем обычные здесь серые, но оставляли более ощутимые чешущиеся шишки. В темпе поужинав остатками блинов и кофе, мы заперлись в палатке, когда ещё не было и десяти часов.

10 сентября, понедельник.
Подъём в семь. Тут же я устроил рыбную разведку в заводи, где уютно дремала «Стрелка». Выудил маленького подлещика и насадил его в качестве живца. Последовала поклёвка, и на леске затрепыхался красавец окунь в полкило весом. Этот троглодит целиком проглотил дефицитного живца, и пришлось вспороть ему живот. Подлещик был невредим и отправился на охоту за очередным хищником. Снова поклёвка, и я вывел к лодке новую добычу. Над водой появилась зубастая пасть судака. Схватившись за поводок, я быстрым движением закинул его в лодку. На этот раз живец был мёртв. А судак весил килограмм и сто граммов.

Зажарили хищников, съели, выпили чаю с сиропом и блинами и поехали вынимать морду (кавычки снимаю, надеюсь, читатель разберётся, что за морда имеется в виду). Запустили мотор, забыв, как всегда, проверить, течёт ли вода из контрольного отверстия. Запахло палёным, я спохватился и выключил мотор. Прочистил отверстие, задул воду через трубочку – тщетно. Вернулись к дому, и я свернул мотору голову. Звучит страшновато, но на самом деле просто отвернул винты и разъединил мотор по разъёму, то есть снял двигатель с дейдвудной трубы. Не найдя причин беспорядка, провернул знакомую операцию: присобачил ногу (дейдвудную трубу) старого мотора к голове (двигателю) нового. Охлаждение заработало нормально.

Тань тем временем перемыл посуду и решил пятнадцать минут поспать. Не прошло и часа, как он вылез из палатки, и мы сделали новую попытку доехать до морды. На этот раз мотор ревел, как медведь, а лодка еле двигалась. Я проверил компрессию и кольца – всё нормально. Решил осмотреть редуктор. Отъехали на мелкое место, я вылез, поднял мотор, снял винт. В редукторе снова вместо смазки – вода. Однако это не повод для подобного поведения. Зато двух винтов на корпусе редуктора нет. Один выпал, другой срезался. Выпавший я заменил, а срезанный так там и остался.

Собрав мотор, запустил – вроде нормально. Искупавшись, поехали к морде. Недаром туда не ехалось: нас ожидал полный крах. Ни единой рыбки. То ли неправильно поставили снасть, то ли нас опередили. Забрав морду, поехали домой. Солнце уже снижается, день прошёл непродуктивно. Нажарили блинов, поели их с яблочным пюре и кофе, да и пошли спать, пока не заели комары.

Сегодня все здоровы. Смелый днём остаётся на острове и отсыпается после бессонных комариных ночей. Встречает нас потягушками и очень радуется, уморительно морщит нос, кувыркается, а то начинает бешено носиться по берегу из конца в конец острова, ломая кусты и вырывая дёрн на разворотах. Людей на этой протоке заметно больше, ездят всякие на всяких лодках. Скорее всего, наш Зуб – основной и выпадает из Белужьего банка. Проверим.

11 сентября, вторник.
Было ещё темно, когда мои капитанские часы показали десять часов, а сами при этом тикали, как угорелые. Будильник, поправленный вчера по этим часам, показывал шесть тридцать. Тань продолжил спать, а я, воспользовавшись ранней побудкой, решил порыбачить. Тут опять пошли треклятые подлещики. Но на безрыбье и подлещик рыба. Натаскал целый ворох, самый крупный весил 350 граммов. Полтора килограмма из них Тань принялся потрошить, а две самых мелких рыбки отправились на тройниках (это тройные крючки-якорьки) ловить хищников, но никого не поймали, потому что хищники их тут же съели, оставив нам голые тройники.

Днём, не отходя от дома, я писал этюд с видом на залив, а Тань пёк блины и чертыхался: больно уж много времени и дров требовала эта затея. Ничего не поделаешь – мы сидели без хлеба. Таким образом, на завтрак были рыба и блины, запиваемые чаем с вишнёвым сиропом. Я ел мало, ибо опять захандрил желудок. Этюд шёл туго, и я совсем загрустил. Купание несколько меня приободрило, и к вечеру мы съездили поставить морду. В Травяной протоке наш мотор распугал стаю кашкалдаков. Там стояли и висели чужие морды. Отыскав мелкое место, поставили свою. Потом долго караулили кашкалдаков и всё же двух подстрелили, но одного из них так и не нашли.

Когда стало смеркаться, вернулись на остров. С заходом солнца на нас, как положено, накинулись комары, и мы, быстро отужинав, спрятались в палатку. Вместе с нами обычно туда успевает влететь сорок комаров, которых потом впотьмах мы по счёту уничтожаем. Как прихлопнули сорокового – можно спать спокойно.

Ночью Смелый опять поднял лай и нарушил наш сон. В чём там было дело, неизвестно. Продолжают опекать настырные агенты КГБ? Проверяют, не переговариваемся ли мы по радио с агентом на южном берегу Каспия, в Иране? А может, выслеживают лихие люди? Чтобы забрать всё ценное, а самих зажарить и съесть?

Как бы то ни было, в конце концов это надоедает. Я вылез и вгляделся в заросли на другом берегу заливчика, куда ожесточённо лаял Смелый. Потом громко крикнул: «Есть кто там? Отзовись или буду стрелять!». Ответа не последовало, и я бабахнул дуплетом в тёмный кустарник. Никакой реакции. Ну и выучка у этих агентов! Лежат, обливаясь кровью, и молчат, как партизаны, – подумал я и вернулся в палатку. Смелый однако лаять перестал и успокоился. Знать, наповал. Других происшествий не было, если не считать того, что убежавшие вперёд часы к вечеру починились сами.

12 сентября, среда.
Утром мы сделали из малявочника подъёмник и съездили в Травяную протоку по малька. Наловили кучу краснопёрочек. Заодно проверили свою морду. Извлекли оттуда двух судаков по 850 граммов каждый и подлещика граммов на 200. Кашкалдаки нынче не попались. Вернулись домой, где я занялся приведением в порядок донок и жерлиц.

Совместными усилиями сделали садок для мальков. Почитали, забравшись в палатку, затем я чистил ружьё. Вечером проверили заброшенные с берега снасти и вытащили на жерлицу судака – кило двести. Перед этим он нагло съел трёх наших краснопёрок с донок, о чём свидетельствовал его желудок.

Сегодняшний ужин и завтрак следующего дня у нас были судаковые с примесью вчерашнего кашкалдака, который потянул на 750 граммов. Пища отменная, но я ел осторожно, ибо, несмотря на потуги фталазола, синтомицина и бекарбона, мой живот не вполне ещё наладился.

О режиме пишу нерегулярно, потому что он у нас здесь постоянен: в 6.30-7.00 подъём, в 21.30-22.00 отбой. После подъёма – приготовление завтрака и завтрак, перед отбоем – приготовление ужина и ужин. Днём – разъезды. Перемещать лагерь мы больше не намерены: навряд ли отыщется остров получше. Единственный его недостаток – близость проезжей протоки, но с воды наш лагерь невидим. А то, что возить дрова приходится с соседних островов, – не такая проблема, чтобы заламывать руки.

Погода стоит солнечная, но не жаркая, особенно на нашем тенистом островке. Загораем в лодке на ходу. Сегодня надвинулись было облака, но дождик только капнул и усох. По случаю потери бритвенного аппарата я давно небрит. Заподозрил, что его съел Смелый, хотя он отрицает. Ладно, купим в Кировском, всё равно пора ехать за хлебом, бензином и автолом. Всё остальное в порядке. ЧП: пластмассовые тарелки, сушившиеся над костром, ночью упали и прогорели на углях. Кто-то шастает тут по ночам, не комары же их столкнули в костёр.

13 сентября, четверг.
По-моему, я не рассказывал, почему у нас с Танем такой длинный отпуск. Тогда расскажу. Тань как раз оставил работу на ВЭФе и оформлялся в другое место. Я тоже, по выражению известного поэта тов.Высоцкого В.С., «бросил свой завод, хоть, в общем, был не вправе», и теперь прохлаждался на распутье. Подумывал об Академии Художеств, а тут республиканский КГБ предложил мне учёбу в Москве в школе контрразведки. Ответ нужно дать до октября. Кстати, может, потому за нами и наблюдают? Неплохо заранее проверить на вшивость кандидата в чекисты. Однако всё это домыслы. Главное – до октября мы свободны. А там будет видно. Во всяком случае, за последнее время Комитет в моих глазах изрядно подмочил свою репутацию.
 
Сегодня встали с намерением быстро перекусить и дунуть в Кировский. Туман, прохладно, слегка задувает ветерок. Согрели рыбу и кофе, поели и поехали. Доплыли до Челнока – ветер усилился, туман тоже, горизонт совсем помрачнел. Вот-вот пойдёт дождь. Решили, что для экскурсий погода неподходящая, и вернулись обратно: тут не те места, где выбирать погоду не приходится. По дороге я выстрелил в большую белужью голову, выныривавшую из воды и глотавшую воздух. Рыба перевернулась и ушла под воду. Видать, утонула.

Приехали домой и занялись наведением порядка на острове. Ещё пуще замаскировали лагерь, потом я выкопал ступеньку к причалу и вбил обломок чужого весла с железным концом, чтобы чалить лодку. Пока разложили все вещи по «комнатам», туман рассеялся, вылезло солнце, и мы поехали в Кировский.

До бакенщика добрались на вёслах, подбадриваемые течением, а оттуда полетели на моторе вверх по Никитинскому банку. Через полчаса были в посёлке. Для начала отправились на поиски автола. В одном гараже нашли отработанный и купили на 70 копеек. Однако на ярком свету он оказался уж больно страшным: только бензин пачкать. Тань пока сходил в «универмаг», купил бритву, а вот зубными щётками, к его огорчению, там и не пахло. Видимо, чистить зубы тут считается глупым городским предрассудком. А в бензолавке – столпотворение. Понаехали со всего края с бочками. Пришлось мне набраться нахальства и влезть без очереди. Номер прошёл, и мы обензинились.

С продуктами в этот раз было неважно: ни масла, ни вкусных печений. Купили на рупь шесть арбузиков по семь копеек за килограмм. Тань сходил по спички и заскочил на какой-то катерок, где подгулявшая команда взамен автола предложила дизельное масло, которым пользуются все местные лодочники. Масло нам понравилось, и они налили нам полный бачок, из которого предварительно не без мук совести мы вылили чёрный автол на землю.

На другом берегу мы накопали в сене червяков, потом переждали довольно грозные тучи, которые так и не потекли, и в семь часов полетели домой. Пока доехали до бакенщика, стемнело. Яркая круглая луна господствовала на чистом небе и любезно освещала наш узкий и длинный путь по Соединительному ерику. А на нашем острове так хорошо, что успеваешь соскучиться даже за время недолгой отлучки. Запалили костёр, напились чаю с пряниками, доели жареного судака и залегли в палатку, ибо привезли целый ворох газет. Быстро и жадно всё просмотрели, предвкушая дальнейшее неторопливое чтение, и заснули лишь к 23 часам.

День сегодня был в целом жаркий и ветреный. Утром из-за тумана всего 16 градусов, а днём палило здорово. Смелый тоже ездил с нами в Кировский, и ему очень понравилось. Оставаться одному, видно, надоело, и он смирился с кошмаром внезапных выстрелов во время сладкого сна. Он обожает спать в лодке под мерный шум мотора: никаких тебе комаров, да ещё и плавно покачивает. Все мы здоровы. ЧП не было, трофеев тоже, если не считать червячков. Убедились, что прошёл четверг, самый удачный день недели, а не тринадцатое число как таковое.

14 сентября, пятница.
Подъём в 8.30 – проспали после вчерашней встряски. Да и Смелый продолжает будить по ночам своим лаем.

Жарко, безоблачно. Поехали к морде за рыбой. Вытащили всего трёх подлещиков. Похоже, в морду заглядывает другая морда. А почему нет? Там же фамилии не указаны. Завернули в Травяную протоку по мальков и набрели на чей-то полнёхонький ставок – заглублённый в воду ящик из проволочной сетки с откидной крышкой. Резонно рассудив, что рыбу в него собрали со всех окрестных морд, включая, видимо, и нашу, мы восполнили свой улов тремя щуками (1800, 900 и 800 г) и двумя окунями (550 и 500 г). Потом наловили мальков и вернулись домой.

Возле острова тщетно пытались отбуксировать приставшее к нему сено. В конце концов, бросили его на произвол течения и занялись завтраком, а может, и обедом. Зажарили трёх щук, окуня и большого подлещика, а из голов и второго окуня сварили отличную уху. Наелись до отвала, да ещё слопали арбуз из своих запасов.

В четыре часа поехали искать местечко помыться и постираться. Двадцать минут летели по Левому Зубу между двумя стенами тростника, словно по узкому каналу. На конце Левого Зуба был заливчик с маленьким пляжиком. Это то, что надо. Вымылись, выстирались отлично. Набросились было на нас какие-то мошки, да мы их отпугнули разложенным костерком.

В 19.00 двинулись в обратный путь по другой дороге – по Правому Зубу Третьего Трезубца, оказавшемуся очень красивым и лесистым, к тому же путь вышел много короче. За двенадцать минут долетели до дома и привезли с собой малую белую цаплю на 250 г и неодушевлённые трофеи: кучу всяких шестов из ивовой поросли и несколько штабелей тростника для подстилки под палатку.

Разогрели чай и рыбку, поужинали, в девять забрались в палатку и занялись чтением и писанием. Засыпаем чистые-чистые. Смелый нас сопровождал повсюду, вёл себя, как всегда, хорошо. Такое впечатление, что между нами уже сложилась полная гармония и взаимная любовь. Вот только сейчас опять начинает снаружи погавкивать. То ли воюет с комарами и одиночеством, то ли кто-то продолжает нас выслеживать. Но с таким сторожем мы уже никого не боимся.

15 сентября, суббота.
Подъём в 7.30. Температура 18 градусов. Разогрели рыбку, сварили натуральный кофе. К 9.30 уже отзавтракали и принялись чинить «Стрелку». Я вычистил её внутри и отчерпал воду, а потом мы сняли палатку, навалили тростник и положили на него лодку кверху дном.

На дне зияли три глубокие царапины. Многие шурупы, которыми стрингеры привинчены к шпангоуту, повылезли из своих норок и разбежались, поэтому норки бессовестно протекали. Некоторые старые сургучовые пробки пока держались. Наша аварийная замазка почти усохла, развели её даммарным лаком для живописи и начали ремонт. Царапины замазали, дырки засургучили, залепили сверху пластырем, закрасили. И для души решили подновить облезшую синюю краску на бортах. Тань ошкурил старое покрытие, а я не пожалел тюбикового церулеума –  это очень красивая голубая краска. «Стрелка» засияла, как новенькая.

К тому времени начали сгущаться обещанные газетой «Сельская жизнь» тучи, несущие к тому же похолодание. Мы поспешили поставить палатку на новую, толстую и хрустящую подстилку, навели в ней марафет, а также убрали под крышу водобоязливые вещи. Температура между тем упала с 21 до 16 градусов. К четырём часам хозяйственные дела закончили, и я взялся за доработку этюдов, а Тань готовил ужин из оставшейся рыбы, вермишели и чая с кофеем.

Начал накрапывать дождик, но костёр полыхал, и ужин был готов. Откушав, мы забрались в обновлённый интерьер палатки. Подстилка была просто великолепной. Подкрутив головы фонарикам, принялись читать газеты. Потом разгадывали какой-то чудной среднеазиатский кроссворд. Нахохотались на Смелого, который уморительно сопел и храпел, спрятавшись от дождика между деревом и палаткой. Проспал он на этот раз всю ночь, ни разу не гавкнув.

Сегодня все здоровы. ЧП не случилось. Люди ездят всякие, прошло моторок пять, ибо суббота. Температура к ночи упала до 14 градусов. Ночью шёл дождик.

16 сентября, воскресенье.
Подъём в 7.00. Дождика нет, небеса проясняются. Десять градусов. Не густо. В  море идёт воскресная пальба.

Позавтракали разогретой вермишелью, выпили кофе с пряниками и печеньем. После завтрака, усевшись на реечный диванчик, вынутый из лодки, читали доклад академика Семёнова «Наука и будущее». Доклад интересный и настолько популярно изложенный, что Смелый, устроившись между нами, старательно водил чёрным носом по газете, изо всех сил притворяясь грамотным.

В 10.30 поехали рисовать ко входу во Второй Трезубец. Я написал два неплохих этюда, а Таня – один, но уже получше, чем в прошлый раз, чему была очень рада. Потом Смелый запросился на бережок, а мы проголодались, и все вместе вернулись домой на перекус.

Быстренько перекусив чаем с вермишелью, поехали в приглянувшийся нам вчера Правый Зуб Третьего Трезубца. Заглянули в один из его ериков, там обнаружили белый домик и дымящийся очаг, но людей не приметили. Ерик выходил в раскат. Мы туда не захотели и вернулись в Правый Зуб. Бросили якорь у живописного местечка и сделали с него по этюду. Закончили работать только к семи часам, быстро сложили живописное хозяйство и полетели домой.

Северный ветер нагнал холоду, хотя день был солнечный. Вечером – всего десять градусов, зато комары попрятались. Сварили ужин – снова вермишелька и чаёк со всякими печеньями – и в 21 залезли в палатку, намереваясь утром поехать на охоту. Я здоров и весел. Тань весел, но опять болит живот. Смелый весел и здоров, но не прочь кушать побольше. Люди ездили себе, штук пять моторок и одна тоже моторка, но на вёслах. Вечером мы любовались сказочным видом нашего острова. Наметили написать следующие этюды: пару ночных или вечерних; портрет крупным планом; жанровый этюд;  нас троих;  два пейзажа. Размечтались!

Уснули быстро, но посреди ночи Смелый опять поднял истошный лай. Лаял долго и упорно, не давал спать. И на рассвете опять лаял. Может, это потребность в самовыражении? Но почему именно ночью? Или он так понимает охрану спящего лагеря? Мол, что за охрана без лая! Чистая халтура. Никакой кормёжки не оправдаешь.

17 сентября, понедельник.
Подъём в 7 часов. Сварили кофе, перекусили да поехали по Общей протоке на охоту в море. С утра 10 градусов, небо яркое с маленькими кучерявыми облачками. Ободрённые солнцем, мы было разделись позагорать, но встречный поток воздуха заставил Таня наполовину одеться, я же продолжал закаляться (на селе вместо «загорать» говорят «закаляться», а вместо «спать» – «отдыхать»).

Через двенадцать минут мы вылетели в Рытый банк и поразились открывшемуся миражу. Далеко в море уходил коридор банка, обрамлённый полосками камыша, и они будто висели в воздухе. Небо и море сливались и, казалось, впереди – зеркальная морская гладь. Но ветер довольно основательно клонил метёлки тростников, и гладь, надо полагать, была обманчива.

В еричке справа заметили кашкалдаков и свернули туда. Подкрались из-за камышей, щёлкнул негромкий мелкашкин выстрел – и один готов. Поехали подбирать добычу. Еричек выходил в небольшое разводье. Вытащили толстого белоносика, поздравили себя «с полем» (старинное охотничье поздравление с первой добычей). Тут я увидел метрах в десяти на поверхности воды здоровенную рыбу и, крикнув Тане «Смотри, белуга!», выстрелил ей из мелкашки под спинной плавник. Рыбина выскочила из воды (ох и здорова!) и плюхнулась обратно. Но вскоре опять вынырнула. Я выстрелил ей в голову, и она снова скрылась в воде.

Тогда я вылез из лодки (там было по колено) и побрёл к ней, полагая, что она убита. Но рыба вновь забултыхалась, и я велел Тане тащить винтовку. Тань тоже вылез и принёс мелкашку с патронами. Едва рыба высунула голову, как заработала пулю в лоб. Поплыли кровавые струи. В мутной воде рыбину видно не было. Я стал шарить палкой, плававшей тут же, нащупал тушу, подтолкнул вверх. Осётр! Ей-богу, осетрина! Но совсем ещё живая. Четвёртая пуля успокоила громадину.

Подталкивая палкой добычу к лодке, я вдруг заметил, что рыба и палка соединены верёвкой. Вот тебе раз! Это мы подстрелили чьего-то осетра. Очевидно, он попался в сеть, рыбаки решили его прихамить и привязали к палке, воткнув её в землю у берега. Неволя придала осетру сил, он тянул верёвку, пока не выдрал палку, и уплыл вместе с ней. Но она затрудняла его манёвры, и он застрял на мелководье, где нам и попался.

Мы трепетали от восторга. Подумать только – изловили осетра, да какого! Стали затаскивать его в лодку. Ростом он был почти с Таню, а весом с лодочный мотор –  около тридцати килограммов. Вдвоём натянули ему на голову мешок и засунули в нос лодки. Вот это добыча!

Охота потеряла смысл. Решили только выйти в море, посмотреть. Ветер всё крепчал. Из Осетрового ерика стали выталкиваться шестом, поскольку для мотора тут было мелко. Тань не спец по орудованию шестом, да ещё против ветра и течения, и у выхода нас стало крутить. Лодка-то лёгкая и вёрткая, как всякая короткая плоскодонка. Несколько раз развернулись, пока шест не сломался.

Тогда я запустил мотор, и мы вылетели в банк. Через несколько минут уже бороздили просторы Каспия. Хотели порисовать сверкающее море, но волны захлёстывали в корму. Сделали пару снимков и повернули было обратно, «но вдруг затор – заглох мотор», как пелось в частушке у Рудакова с Нечаевым. Заглох не заглох, а стал выплёвывать топливо из карбюратора. Я подвернул иглу – мотор пошёл вразнос. Разобрал и собрал карбюратор – мотор плюётся. Поправил трубку жиклёра – всё наладилось.

Решили заехать к бакенщику и проконсультироваться, как поступить с осетром и икрой, если таковая обнаружится. Его жена предложила свои услуги: сама, мол, всё сделаю. Но мы на всякий случай сказали, что осётр дома, в лагере. Тогда она выдала инструкции. Рыбу надо распластать, сделать продольные надрезы, посыпать крупной солью и завернуть в солёную влажную тряпку. А икру «пробить» через сетку, чтобы освободить от плёнки, перемешать в солёном кипятке и повесить в марле стекать. Через пару часов она готова к употреблению. Поживившись крупной солью, мы поблагодарили и отбыли восвояси.

Итак, понедельник превратился в осетрельник, ибо осётр съел весь наш день. За это мы его тоже съедим. Обмерили добычу рулеткой: длина – 148 сантиметров, объём «талии» – 59 сантиметров. Что касается икры, которая всё-таки была, то она потянула ровно на пять килограммов. Переднюю половину рыбы мы отрезали для варки и жарки, хвостовую засолили, икру обработали, из головы сварили отличный бульон. Накушались царской еды, а Смелый охотно поедал хрящи и кости.

Потом я взялся рисовать островные пейзажи. День был красивый, но вечерние краски в южных широтах так скоротечны, что два начатых этюда остались незаконченными. На ужин выпили кофе с хлебом и с парной икрой. Слой икры полагался толще ломтя хлеба, иначе сосед мог и усовестить: хлеб-то не поймаешь и не подстрелишь, за ним далеко ехать, и то без гарантии. А икра была восторг, хоть и непривычная: она не такая чёрная, как всем знакомая баночная, икринки почти прозрачные, а на вкус нежна до неправдоподобия. После неё баночная – так, закуска к водке, не более того.

Лишь только стемнело, Смелый опять начал гавкать на другой берег бухточки. Мы вслушались, но тишину нарушали только всплески рыб да вскрики цапель. Наконец, услышали, как кто-то бегает по тростникам, но для агента КГБ слишком лёгкий и прыткий. Скорее, какая-нибудь ондатра или енотовидная собачка. В свете «летучей мыши» противоположный берег казался стеной сказочной пещеры с белеющими сталактитами из стеблей лиан, свешивающихся до самой воды…

Комаров не было, спать не хотелось. Принесли ружьё, накрылись одеялом и стали читать журнал. В палатку пошли в 22.30. Ночью на нашей Находке только сказки слагать! Ничего столь романтичного в нашей бродяжьей практике ещё не бывало.

Температура вечером 10 градусов, комары в такой холод не летают. Кашкалдак весил 900 граммов. Все мы здоровы и веселы. Смелый очень сытый, вечером всё порывался вздремнуть, а мы не давали. Хитрый больно: днём отоспится, а ночью бузит. Людей за день встретилось немного: два мужичка на катере с двумя куласами, дядька городского типа на казанке с охотничьими трофеями да бакенщик с женой, коих мы сами себе встретили.

18 сентября, вторник.
Подъём в семь. Ясно, солнечно, 10 градусов. Разогрели и поели осетрину во всех видах. В 8.30 поехали рисовать. В Правом Зубе Третьего Трезубца нашли живописный бережок с сухими ивами и расположились. Писали часа два с половиной. Этюды вышли хорошие. Тань радовался, что у него уже получаются стволы и ветки деревьев.

Ветер, как всегда, дул. Мы позагорали, спрятавшись за тростник. Потом поехали вниз. Нашли ещё один чудный остров с развесистой, могучей ивой. Я написал с него квадратный этюд. По дороге назад подстрелили какую-то невеликую пташку, то ли квакву, то ли выпь.

Смелый сегодня оставался дома по причине больного живота. Видимо, переел осетра, не рассчитал силы. Нас он встретил, кувыркаясь и визжа от восторга. Даже захлёбывался в собственных звуках, явно стараясь что-то выговорить по-человечески. Видимо, хотел рассказать, что тут без нас происходило.

Я взялся доделывать незаконченные островные этюды, Тань – ощипывать птиц. Поужинали жареной осетриной, икрой с хлебом, осетровым бульоном и кофеем с печеньем. Вечером снова тихо, звёздно, прохладно – 11 градусов. Комаров нет. Смелый всё лезет на ручки, не учитывая своих габаритов. Я его обниму, он уткнётся носом мне в ухо, а Тань на нас умиляется. Говорит, картинка просто идиллическая.

Днём мимо проехало несколько бударок, двое даже поздоровались и спросили, не одичаем ли мы здесь. Смелый за ужином напился крепкого чаю и вылечил желудок. Чай ему очень понравился, он даже попросил добавки. Отныне завариваем на троих. Все опять здоровы, ЧП не случилось, даже Смелый ночью не лаял. Подбитая пташка весила всего 150 граммов.

19 сентября, среда.
Подъём в 7.00. Ясный, солнечный, безоблачный день. 11 градусов. Дует ветер. Позавтракали, кто чем: Тань икрой с остатками хлеба, осетриной и бульоном, я – птичками да чаем с печеньем. Временно воздерживаюсь от рыбы, потому что теперь живот побаливает у меня. Похоже, пошли по третьему кругу. Скорее всего, рыба здесь не при чём, но докторов нет, диагноз поставить некому. Зато избежим врачебной ошибки.

Хлеб кончился. Решили ехать к белому домику, может там есть излишки. Доехали быстро. Оказалось, это государственная инспекция по борьбе с браконьерами, итого два мужика. Вроде, те самые, что вчера с нами здоровались. Они сказали, что хлеб только в деревне, это двадцать минут вверх по нашему Зубу. Очевидно, речь о том же посёлке Бакланьем, где мы уже были. Ну что ж, съездим ещё разок, может, повезёт.

Ветер усиливался, и волны на прямых участках ходили солидные. Промелькнула наша «банька», и мы впали в банк. А здесь вообще разгуливали здоровые валы. Мы скакали по ним и представляли, как трепещут шурупы в обшивке лодки, разрушая герметичность проклеенных отверстий.

Через пятнадцать минут были в посёлке. Хлеба опять не было, но продавщица заверила, что к часу-двум подвезут обязательно. В ожидании этого события я принялся писать портрет колоритного местного домика. В час хлеба не было, и я написал ещё один этюд – с берегом и лодками. Напротив виднелась единственная в Дельте дубовая роща – плод усердий некоего деда Шувалова, оставившего о себе столь долговечную добрую память. Дубы растут, несмотря на неподходящие природные условия и на то, что в весеннее половодье подолгу стоят по колено в воде.

В два часа хлеба всё ещё не было, и мы чуть было не поехали домой, но я углядел ещё один симпатичный домик – калмыцкую мазанку, которую и взялся рисовать. Вообще этот Бакланий – очень живописный посёлочек. Многие домики новёхонькие, как картинки, при каждом – небольшой, уютный и чистый дворик, всюду виден достаток. Главная беда здесь – отсутствие электричества. В наше-то время без него жить непросто.

Тут привезли хлеб, и Тань закупил его вкупе с помидорами и виноградом.
Около семи вечера поехали домой и в четверть восьмого ступили на свой остров. Разогрели осетровый бульон, уже превратившийся в холодец, заварили крепкого чайку, а свежий хлеб с икрой и печенье составили ему отличную компанию. В 22 часа пошли спать. Температура была 9 градусов, а ночью вдруг поднялась до 14. Смелый ездил с нами, бегал по Бакланьему, но далеко не отходил. У нас слегка побаливают животики, но мы веселы. Обошлось без ЧП и охотничьих трофеев.
               
Людей нынче видели много. Продавщица Галя – симпатичная девушка городского типа. Фельдшерица Зоя – астраханка, третий год работает по направлению, приглашала нас попить чаю. Дяденька – любитель живописи, последнее время увлёкся фотографией, да нет возможности печатать снимки из-за отсутствия электричества. Другой любитель приходил смотреть мои этюды, он строит новый дом и хорошо поёт – как Трошин. Ещё один – молодой красивый мужчина – рассказал о местных порядках, нравах, о рыбной ловле, о борьбе с браконьерами. Интересовался нами – откуда приехали, как тут живём, как рыбачим, охотимся. Наверное, сексот. Красивая молодая женщина – чёрные изогнутые брови, смуглая кожа с нежным румянцем, глаза-смородины, статная, высокая, дочка у неё чудная, звать Наташка…

Вот такой посёлочек Бакланий мы сегодня освоили.

20 сентября, четверг.
Подъём в 7.30. Температура 14 градусов. Солнце, небо, ветер.
Доели птиц, испили чаю со вкусностями. Поехали писать Танин портрет. Отъехали было без Смелого, но он взмолился почти человеческим голосом – пришлось взять. В поисках безветренного места исследовали Травяную протоку. Она кончается болотцем и чаканом.

Поехали обратно вверх. Смелый загляделся и выпал из лодки. Потом сушился на носу, ибо на одежду, сложенную на скамейке, мокрых не пускали. Нашли место у Муравьиного острова в Рисовальном ерике. Работали над портретом до 16 часов. Не закончили, но проголодались и поехали домой. Дома к 18 часам поужинали осетриной с чаем и вскоре полезли в палатку. Поставили за прозрачной стенкой «летучую мышь» и до одиннадцати играли в морской бой.

Температура днём была 20-23 градуса, вечером – 16. Трофеев и людей не было. Животы проходят. Смелый после того, как высох, проспал в лодке весь день. Ночью облаивал бешеную собаковидную енотину, которая стала изредка верещать на другом берегу. А может, это агенты КГБ переговариваются по рации шифром.

Чрезвычайное происшествие было за ужином: наша протока дважды подверглась мощному встряхиванию какой-то гигантской белугой. Всплески были, как от падения в воду подбитого самолёта, а волны – как от торпедного катера. Смелый, обычно не обращавший внимания на всякие рыбьи шалости, на этот раз кинулся на место преступления, заливаясь яростным лаем, но нарушитель благополучно скрылся. А может, это оперативник в сердцах утопил радиостанцию, вышедшую из строя из-за набившихся комаров и отсыревших аккумуляторов.

21 сентября, пятница.
Подъём в 7.00. Температура 14 градусов. День начался с ЧП: Смелый, не дожидаясь завтрака, покончил с зубными щётками, нанёс тяжёлые увечья пластмассовой расчёске, рваные раны зубной пасте «поморин», крему для рук и кисету, в котором всё это лежало. За что был бит остатками кисета, обруган и оставлен на острове в одиночестве. А мы, позавтракав осетриной, виноградом и чаем, поехали заканчивать портрет.

Писали с 10 до 16 часов, в ходе работы съели половину неспелого арбуза. Вернулись – дома встретил извивающийся и извиняющийся Смелый, который был прощён и обласкан, поскольку морщил нос, фыркал и катался по земле в приступах любви и радости.

Я ещё поработал над этюдом бухты, он всё не получался, а вечером славно поужинали осетровым бульоном, хлебом с икрой, помидорами, виноградом и сладким чаем с печеньем. В 20 часов залезли в палатку, играли в морской бой (вот заразились!)
Днём было 24 градуса, безоблачно, ветер умеренный. Вечером – плюс 13. Стаи гусей второй день гогочут, пролетая высоко в ясном небе. Видно, потянулись с севера, где уже осень. Людей почти не было. Я здоров, у Тани ещё поскрипывает живот.

22 сентября, суббота.
Встали в 7.30. На завтрак доели, наконец, осетровый суп с хлебом с икрой, запили чаем с печеньем и конфетами и поехали на охоту в близлежащие угодья. Позагорали в камышах, подбили малую белую цаплю и двух лысух весом соответственно 250 и 2х600 граммов. Потом просто катались, доигрывали партию в морской бой, закусывали хлебом с неизменной икрой, помидорами и арбузом, искали сюжет для акварели.

К вечеру подъехали к Челноку. Я слегка помылся и собрался было рисовать акварельный этюд, но за отсутствием планшета и кнопок дело приостановилось. Заскочили по цапель в Нашу протоку, а потом через узкий Неведомый Ход выбрались в свой Левый Зуб. В сумерках достигли дома. Чего-то вдруг набросились комары, про которых мы уже забыли, даже пришлось отменить намеченные блины. Отделались вермишелью и чаем. О непременных бутербродах с икрой я уже и не упоминаю.

Погода нынче была слегка ветреная, безоблачная, температура невысокая: с утра и к вечеру 17 градусов, днём 19. На солнышке, правда, жарко, только и мечтаешь, что о купании и холодном арбузе, но вода тоже холодает: наверху лишь 17 градусов. Видать, лето прошло.

На здоровье экипаж не жалуется. Смелый оставаться один не любит, просится в лодку, где устраивается на палубе, а то дрыхнет или лазает по вещам. Любит забираться на ручки, что далеко не всегда бывает кстати. Иногда навалим на него, спящего, всякие вещи, только нос торчит, да и с того верёвка свисает. Если при этом на нём ещё надеты солнечные очки, то совсем смешно. Но, боже, как безошибочно он чувствует нашу любовь и с каким удовольствием переносит наши шуточки!

В связи с очередной субботой мужички на моторках вереницей подались к морю бить птицу. Казанка с дядькой городского типа тоже не преминула прошмыгнуть мимо нас. В палатку мы залезли в 22, сыграли партию в морской бой и были таковы. Счёт на сегодня – 4:2 в мою пользу.

23 сентября, воскресенье.
С утра, как положено, в море началась пальба. Всю птицу, почитай, перебили. А мы зато проспали. Около девяти Смелый разбудил нас своим лаем по случаю подошедшей бударки. Это были инспектора рыбнадзора, в чей белый домик мы как-то заезжали. Они тут же уехали, решив, что мы спим, что было недалеко от истины.

На завтрак был кашкалдаковый суп и все обычные приправы. Тань при возвращении с того берега (там у нас туалет) никак не мог причалить, утопил остатки мыла и натряс золы в вермишель, что вышло на руку Смелому. Ветер сошёл с ума и обломил три ветки с нашей красивой ивы, а соседнюю вообще сломал пополам. Псих ненормальный.

Днём ездили дописывать портрет. Я ещё долго с ним провозился, но почти закончил. Портрет – это вам не пейзаж какой-нибудь, где можно своевольничать. Тут подавай сходство и выражение лица, а это не раз плюнуть. Нужен глаз снайпера и рука ювелира. Потом ещё думали написать акт в штанишках. Искали позы, сделали кадр и три наброска, но этим дело и кончилось.

В 18 часов отправились домой чистить ружья. Ветер слегка поунялся. Тут снова  подъехали инспектора, мы их приветливо встретили. Дядьки хорошие, один даже воевал в наших краях, в Латвии, брал с генералом Баграмяном Ригу и стоял со своей частью на реке Лиелупе. Они живут тут круглый год, работают в основном по ночам, ловят браконьеров, кормят комаров. Спасаются репудином, а диметилфталат ругают.

Мы пожаловались на всплески, потрясшие наши мирные воды, и они в один голос подтвердили наше предположение о белуге. Такая однажды тащила их лодку, словно загарпуненный кит, насилу отделались. Рассказали о ценности енотовидных собак: их сало прекрасно вылечивает скотину от лишая, шкурка стоит 80-90 рублей, а пух лучше козлиного. Внесли коррективы в наши представления о расположении и названии банков. По направлению с юго-запада на северо-восток следуют: Гандуринский; затем – Никитинский, Кулагинский, Рытый – это один рукав; и затем Белужий. Объяснили и наилучшую дорогу в город, что пригодится нам на обратном пути.

Поинтересовались инспектора и этюдами, разложенными для просушки по кустам. Смелый всё это время глухо рычал, слегка зажатый у меня между ног, а когда один из гостей протянул руку к этюду, он вырвался и вцепился зубами в его резиновый сапог. «Да, – говорят они, – сторож у вас хоть куда. Мы тут как-то без вас заехали, так он нас даже из лодки не выпустил». Ах вот о чём он пытался рассказать, когда оставался на острове! А мы, бестолковые, не поняли.

Ужинали мы тем же супом с теми же приправами. Смелый вдруг стал есть кости водоплавающих, от которых прежде воротил нос, и даже похлебал бульон. Видать, понял, наконец, что свинины он здесь не дождётся.
В палатку отчалили в 21.00.

24 сентября, понедельник.
Подъём в 7.15. Ветры бушуют ночью и днём. Совершенно безоблачно. Температура утром десять градусов, днём около двадцати. Позавтракали, нажарив блинов с заварным кремом и доев остатки птичек. Не забыли про бутерброды с икрой и кофе. Сразу же поехали рисоваться.

Утром прохладно, и в купальниках не посидишь. Я закончил портрет, а потом ещё вознамерился написать Таню со Смелым. Но Смелому не захотелось позировать, он стал ходить, есть всякую осоку, и его уволили из натурщиков. А стали писать Таню в шляпе. После подмалёвка съездили домой за кофточкой и с 12.40 до 16.40 продолжили работать. К 15.40 уже всё неплохо получилось, но при рассмотрении шедевра в бинокль обнаружилась куча недостатков, исправление которых повредило сходству. Доработку отложили на завтра.

Отвезли этюд домой, перекусили бутербродами и остатком блина с кофеем да поехали в Травяную протоку по рыбку. Подбили четырёх кашкалдаков, из коих два подранка убежали. Проверили одну морду, там билась куча окуней и две здоровых золотых рыбины. Мы вначале подумали, что это сазаны, и вытащили их вместе с двумя окунями. А сазаны оказались гигантскими линями, что в плане чистки ещё похуже окуня. Лини весили кило восемьсот и кило сто, а окуни –  восемьсот и пятьсот граммов.

До приготовления ужина дело дошло уже в кромешной тьме. Я пёк блины, а Тань мучился с рыбой. Поели только к полуночи. Кашкалдаки (800 и 700 г) остались даже непотрошёными. Блинов я наделал очень много, а мы насытились рыбой и почти их не ели, к тому же они поостыли. Бедняга Смелый еле дождался позднего ужина. Накормили его рыбой до отвала. Пошли спать аж в полпервого.

Людей видели мало. Зато гусей и уток летит к морю сумасшедшее количество. А вода похолодела уже до 15 градусов. Противный ветер поломал на нашем острове все деревья и заборы. И всё дует. А завтра у нас последний день.

25 сентября, вторник.
Подъём в 8 часов. Солнце, ветер, безоблачно. Разогрели и поели рыбу с блинами и сразу после завтрака поехали портретироваться. Наша живописная мастерская – отличное местечко: всё вокруг гнётся от порывов ветра, а тут – тишь да гладь.

Работа сегодня спорилась, а когда уже почти закончилась, случилось ЧП: сломался последний мастихин. Кое-как я пытался починить его ножницами и напильником, обрезая острые края, но всё равно он остался кургузым и жёстким.

В 16 часов заехали домой, положили портрет на просушку и поплыли загорать и читать. В лодке перекусили последними зёрнышками икры с хлебом, а также арбузом и кофе, почитали, ощипали кашкалдаков и уже совсем поздно вернулись домой. Сварили пташек, закусили рыбкой, запили кофеем. На ночь глядя приготовили из остатков спиртного глинтвейн, провозгласили тосты и спели наши хорошие песни. Всё, отгулялись, пора и честь знать. Тем более что кончился керосин в «летучей мышке» – проиграли его вечерами в морской бой.

Людей сегодня встречалось совсем мало, в основном, слышали голоса во время рисования. Все здоровы, только немножко взгрустнули. Очень, очень чудный остров, наша драгоценная Находка! Очень-очень любимая, несравненная Дельта! Когда-то мы к вам вернёмся?

26 сентября, среда.
Хотим сегодня отплыть в Астрахань. Если успеем собраться.

На этом записи в судовом журнале закончились. А фактически отплыли мы только на следующий день и часть пути проехали на буксире с попутным моторным баркасом. В прибрежных посёлках несколько раз пытались выпустить на волю Смелого, но он, резвясь с другими собаками, без труда засекал наш тайный отъезд и на ходу впрыгивал в лодку. Пришлось привезти его к тёте Симе в компанию к овчару Джеку, жившему в будке у них на дворе.

Когда погрузились в грузовик, отвозивший нас на вокзал, он упорно порывался ехать с нами, и мы обманули его, заверив, что скоро вернёмся. По рассказам тёти Симы, он долго и безутешно тосковал, а потом попал под случайную машину. Это так напоминало самоубийство, что на долгие годы в нас осталось чувство вины, смешанное с благодарностью за радость общения с собакой, показавшей, как грязное, трусливое и озлобленное чудище превращается под влиянием любви и заботы в преданное, искреннее, ласковое и весёлое чудо.