Mea maxima culpa

MEA MAXIMA CULPA*

Орден набрал такую силу, что мог себе позволить откликаться на все подмётные письма. Хватало и шпионов, и следователей, и судей. Ну разве что с палачами был катастрофический недобор. Оно и понятно. Профессия редкая, требует глубоких знаний анатомии и механики. А вдобавок,  нужно обладать уравновешенным характером, недюжиной силой и богатой фантазией.
То, что это был нелепый донос полный лжи и подтасовок, Хосе понял сразу. Понял с первого вопроса следователя-инквизитора, дона Паскуале. Хосе с грустью оглядел милую его сердцу, знакомую до каждой щербинки и несмытого пятнышка крови обстановку. Сколько дней и ночей он провел в  этом сводчатом подвале, не покладая рук помогая дону Паскуале, следователю Святой Церкви, выявлять ведьм, богохульников, еретиков, смутьянов, тайных бунтовщиков да разрушителей благонравия в королевстве.

Он знал, что найдет ответы на все вопросы дона Паскуале. Знал, что заранее согласится  с любыми обвинениями. Лишь бы не пытки. Нет, не то, чтобы он их боялся. Просто хорошего палача по нынешним временам днем с огнем не найти. Какой-нибудь новичок переломает неуклюже все кости тебе, да выдернет жилы не в том месте. Трудно найти профессионала. А он, Хосе, лучший на всю Святую Церковь заплечных дел мастер, сам теперь сидит в испанских сапогах, привязанный к огромному дубовому стулу с накинутой на шею гарротой. .

После первого вопроса об имени подозреваемого и  чем он добывает себе хлеб насущный старательно отскрипело перо секретаря. Полуслепого монаха, дона Яго. Он записал. "Хосе. Палач Святой инквизиции" А тем временем дон Паскуале, откашлявшись, глядя себе под нос, прогнусавил:
- Хосе, тут такое дело... Знаешь ведь сам, как сейчас трудно с палачами. Мы вчера взяли одного на работу вместо тебя. Но этот стервец надрался, как свинья и теперь валяется на площади перед воротами в монастырь. У меня к тебе просьба. Возьми молоток и сам ударь себе по пальцам. Да посильнее. А я задам вопрос. Таков порядок! Ты же отлично его знаешь, и знаешь как у нас за ним следят! - тут дон Паскуале едва заметно, глазами, указал на секретаря. Тот дремал в ожидании продолжения допроса.
- Как скажете, святой отец! - И Хосе, что бы не быть заподозренным в снисходительности, выбрал молоток по-тяжелее и со всего маха ударил себя по пальцам. Нестерпимая боль в одно мгновенье охватила всё тело. Глаза ослепли. Заломило даже зубы.
- Ну, сознаешься сам или мы продолжим? - голос дона Паскуаля звучал уверенно. Он не оставлял сомнений, что дальше будет ещё больнее. Хосе, не зная содержания доноса, решил признаться во всем, что он слышал от грешников за долгие годы работы в подвале. Уж очень ему не хотелось продолжать допрос. Поэтому лучший палач признался в колдовстве, богохульстве, святотатстве, оскорблении Святой Церкви, служении  дьяволу,  злоумышлении против Папы и Короля, в недокладывании хвороста в костры, на которых он сжигал ведьм. Этого ему показалось мало и он продолжил признаваться, перечисляя все новые и новые грехи и преступления. Изредка Хосе останавливался из жалости к неуспевающему записывать за ним, секретарю. Через час с четвертью скучавший и слушавший признания вполуха,  дон Паскуале начал засыпать:
- Всё. Хватит. Достаточно, Хосе! - следователь произнёс эту фразу устало, но решительно. С такой же точно интонацией, с какой он произносил её и раньше. И неделю, и год, и пять лет назад. Так дон Паскуале почти ежедневно останавливал  частенько увлекавшегося своей работой Хосе. Обычно - перед самым обедом и сиестой.
Вот и в этот раз палач послушно затих.
- Уберите его!
- Эй, стража! - эхом отозвался дон Яго, открывая тяжелую дверь. В  подвале сразу же стало тесно. Три  огромных  угрюмых стражника заполнили всё остававшееся пространство. Двое из них подхватили Хосе подмышки и поволокли прочь. Третий забрал у секретаря исписанные листы бумаги для передачи судье.

"Надо поменять вино. От этого красного из Ла Манчи, у меня последнее время изжога"- подумал судья и запил остатки сыра одним большим глотком. Это было старой семейной традицией. Уже не первое поколение, каждый полдень,  вся мужская половина  семьи, чем бы они ни занимались, где бы они ни служили королям и церкви, откладывали свои дела. Для того, чтобы выпить вина с сыром и вяленой свининой. Сегодняшний полдень не был исключением. Перекусив, с тяжестью в животе и желанием как можно быстрее покончить с сегодняшними делами, судья Рамирес продолжил рассмотрение дел.
Стражники втащили умело растерзанное палачом Хосе, тело ведьмы. Судья лениво перебрал страницы допроса. "Стоит признать, эти подлецы, дон Паскуаль и палач Хосе,  всё-таки знатоки своего дела".
- У тебя, мерзавка, есть что сказать в своё оправдание? - отрыгивая вином загрохотал судья. Ведьма, удерживаемая стражниками, что- то промычала в ответ. Даже если ей и было что сказать, она бы просто  не смогла этого сделать. На одном из допросов Хосе мастерски отрезал чертовке  её грешный язык, дабы прекратить поток святотатств и ругани.
- Ну раз так... Именем Святой Церкви приговариваю тебя к смертной казни через сожжение на площади. - сделав актёрскую паузу, судья из милости подарил ведьме ещё один день страданий:
- Завтра. В полдень.
Ведьма как - будто не услышала приговора и не оценила щедрости судьи.
Стражники подождали с минуту, ожидая, что она что-то да промычит в ответ. Но она продолжала молчать и они  уволокли её.
Судья достал последнюю на сегодня папку.

- Спрашивать о том, есть ли у тебя что сказать в оправдание столь ужасающему перечню твоих преступлений, я не буду. Ибо им оправдания нет, Хосе. Молодец, что чистосердечно. Спрошу только, раскаиваешься ли ты? - изжога измучала окончательно. Но формальности есть формальности. Тем более, что протокол ведет и записывает, ничего не пропуская, этот пройдоха, старый дон Яго.
- Раскаиваюсь всем сердцем и душой, Ваша Честь, святой отец, дон Рамирес! Раскаиваюсь, как никто в мире ещё не раскаивался! - Хосе умоляюще  протянул руки к судье Рамиресу. Левая распухшая, багровая, с начавшими отслаиваться ногтями на двух пальцах, показалась судье крайне неаппетитной. Как его изжога. Он брезгливо отпрянул и беспомощно завопил:
- Стража!
Стража моментально оттащила Хосе подальше от судейского стола.

Солнце нагревало зал суда даже через ставни. Становилось душно. Изжога и жара одолевали судью. Пора было прекращать эти адские мучения и выпить  содовой воды в прохладе внутреннего дворика у фонтана.
- Именем Святой Церкви приговариваю тебя к смертной казни через сожжение на площади. - слышно было как Хосе зарыдал и упал на каменный пол.
- Но учитывая раскаяние, - продолжал судья, - сожжение будет заменено на повешение!.
Затем он громко захлопнул папку и, перегнувшись через стол, добавил уже без судейского пафоса:
- Хосе, тут такое дело... Знаешь ведь сам, как сечас трудно с палачами. Мы позавчера взяли одного на работу вместо тебя. Но этот стервец надрался, как свинья, и второй день валяется на площади перед воротами в монастырь. У меня к тебе просьба. Не в службу, а в дружбу...
Перед тем как повесить себя, будь так добр… Сожги ведьму! А?

__
* Mea culpa (с лат.;—;«моя вина»), mea maxima culpa («моя величайшая вина») — формула покаяния и исповеди в религиозном обряде католиков с XI века.  (примечание переводчика)

________________
©Алан Пьер Мюллер.
Из сборника рассказов "Вне себя"
Перевод А. Никаноров