Не королевское. Глава четвертая

НЕ КОРОЛЕВСКОЕ ЭТО ДЕЛО – ОТ ЛЮБИМЫХ ОТКАЗЫВАТЬСЯ.

Глава 4. ЗА ШАПКОЙ МОНОМАХА ПРИХОДИТЕ ВЧЕРА.

- Эй, люди добрые! Здесь царь не пробегал?!

Подъехавшие к сторожким путникам всадники смотрели на пеших угрюмо, ни намека на улыбку, но оружием не страшили, и самый любопытный из путников, мужичонка в рваной сермяге, решился на уточнение:

- Который царь-то?

- Один он у нас, таперича, Михаилом Романовым прозываетца. Подросль есче.

- А ежели поперек седла кто царя вез? Не встречали?..

Через неделю вся округа, от Ярославля до Ростова, а то и до Переславля-Залесского знала, что со Свято-Троицкого Ипатьевского монастыря, что под Костромой, к Москве везли внове избранного царя Михаила Романова, подростка не полных семнадцати лет. Везли на царствование. И потеряли. То ли сам сбежал, то ли выкрал кто.

(Знать чуткий отрок был, нутром чуял, что Ипатьевский монастырь – это правильная обитель для Романовых, не то что дом инженера Ипатьева в Екатеринбурге).

А ведь как торжественно все начиналось! В то время, как шведская королева Кристина Ваза с младшим королевичем Карлом Филиппом в своем саду в замке Тре Крунур на ранние тюльпаны любовались, в Ипатьевский Свято-Троицкий монастырь прибыло московское посольство во главе с боярином Федором Ивановичем Шереметевым, да крестовой подмогой в лице архиепископа рязанского Феодорита. Не по пустякам чай приехали: заочно выбранного в феврале 1613 года всеми землями русскими на Земском соборе великом Михаила Романова царем Московского государства, теперь воочию таковым объявили, да стали на престол кремлевский приглашать. Отрок-то в смятении чувств отмалчивался более, зато матушка его роль свою на известную голливудскую премию исполнила. Уж и слыхом не слыхивала она про Земской собор, и что там ее Мишеньку всем миром на царство избрали, и что совсем не желает она сыну единственному доли государевой тяжелой, и что молод он совсем и никак до правителя не дорос.

Смолоду некрасивая, а после голодной кремлевской отсидки в окружении поляков и вовсе подурневшая инокиня Марфа, которую вскоре станут прозывать великой старицей, а в миру ее знавали как Ксению Ивановну Романову, в девичестве Шестову, - еще и про мужа своего посольству напомнила, митрополита Филарета, который за единство земли русской теперь в польском плену гнил. А как без отцова благословения Мишеньку на царство отдавать? Не смеет она.

Трижды подступались посольские к инокине и трижды отступали пред ее отказами. Уж и взмокли все в тяжелых зимних одеждах. А потом боярин Федор Иванович Шереметев инокиню Марфу в сторону отвел и шепнул по-родственному, что все мол, хватит их в слезливых челобитниках держать, а то враз сговорятся они с архиепископом Феодоритом более уговорами не заниматься, да к Москве вернутся и объявят, что следует иного царя выбирать. И испугалась инокиня, а ну как и вправду сродственник развернется, и слова легендарные, что иные летописцы в ее уста вложили, там и затерялись вдруг.

- А я чего? - зашептала Марфа жарко. – Я и ничего. Принято так на Руси от престола отказываться.

- А Иван Никитич Романов от царства отказываться не станет, - сказал Шереметев. – Уж намекал он мне, что более племянника достоин…

- Ваньке на царстве не бывать! – взвизгнула инокиня, да так громко, что все посольские навострили уши.

- Не бывать, - согласился боярин Шереметев. – Только не потому, Ксения Ивановна, что какая-то инокиня Марфа так пожелала, и его на новом Земском соборе не изберут, а потому как князь Пожарский второй раз на вине хлебном с сон-травой не попадется и соборные распри не проспит. Да еще и дворян ему верных призовет. А уж когда Дмитрия Михайловича на царство венчают, никакой монастырь Романовых от наказанья за заговоры не скроет. До всего князь Пожарский дознается.

- Не пужай меня, Федор Иванович, - инокиня торопливо перекрестилась. – Вы же с Филаретом сговаривались?

- Сговаривались, что с боярами деньгами поможем отрока на царство направить, воровское казачество подкупить, чтобы за Мишку на Земском соборе глотки рвали. Да чтобы всякого осадили, кто вспоминать возьмется, что сын твой польскому королевичу Владиславу крест целовал, а потому стало быть его подданным является. Но чтобы я тут потел, тебя уговаривая царство Московское на Романовых переписать? Такого уговору не было.

- Ненароком я…

- Сейчас направлю к тебе архиепископа Феодорита, - сказал Шереметев, уже более и не слушая инокиню. – И ты согласие дашь и отрока на царство по-родительски благословишь. А ежели сама желания к Москве ехать не имеешь, то можешь и здесь оставаться.

Куда там, в монастыре Ипатьевском оставаться. Инокиня Марфа так взялась царский проезд устраивать, что и про всякую скоромность забыла. Из Ярославля в Великий Пост стала переписку с Москвой вести, интересуясь запасами государевых житниц. Да настолько крепко заинтересовалась, что и торопливому боярину Шереметеву внимать не стала и пригрозила всем с места не стронуться, покуда ее требования по кремлевскому проживанию с лихвой не будут выполнены. А тут и распутица весенняя подоспела, и на три недели все людское скопище в Ярославле застряло.

Большой поезд у государя получился, потому как неспокойно в Московском царстве было, всякие банды из вороватых казаков в окрестностях промышляли и грабежом привычно занимались. Были среди них и волжские казаки, и донские, и запорожцы. Грех было «мутью Московской» не воспользоваться и не пограбить. А еще немалое число воровского отребья из местных крестьян образовалось, которые в 1605 году примкнули к царю Дмитрию, крест ему целовали и на московский престол усадили. А потом как-то и забыли, что они крестьяне: разбоем куда легче жилось.

(Уточняю: ни волжские, ни донские казаки крестов царям Московским в то время никак целовать не могли, потому как не по понятиям братства вольного казачьего это было, а запорожцы и вовсе гражданами Речи Посполитой являлись).

 Вот от этих вороватых казаков теперь и охраняли царский обоз служилые люди. Возможно, удивились бы крепко казаки и стрельцы, скажи им кто, что царь Дмитрий, которого разоблачили и переименовали в Лжедмитрия I, в прошлом в миру Юшка-Гришка Отрепьев, и инокиня Марфа, в прошлом в миру Ксения Ивановна Шестова, были двоюродными братом и сестрой. Ну, а новый царь Михаил Романов приходился прежнему убитому царю Лжедмитрию I двоюродным племянником.

Только во второй половине апреля Романовы из Ярославля и тронулись. По затопленным после зимы дорогам подводы двигались медленно: земля еще не прогрелась в должной мере, не пускала в себя стаявший снег, и все подводные рытвины грозились деревянным колесам крупными неприятностями. Автосервисы напрочь отсутствовали: лихие люди Смутного времени разогнали всех колесников и кузнецов, и что-либо починить в дороге не представлялось возможным. Разве что «запаску поменять». Когда у царской подводы развалилось колесо, никто особо и не всполошился; вознице вскоре прикатили «запаску», и он взялся за подпорку оси; а Романовы решили ноги размять, да по случаю и в придорожные кусты наведаться. Из кустов одна инокиня Марфа и возвернулась. А сынок ее пропал.

Дело было вечером, уже и смеркаться стало, поэтому поначалу решили, что царь подводы перепутал. Потом в темноте по кустам люди служилые долго друг друга ловили и с радостными криками к кострам тащили. Утром стало понятно, что если и были какие следы царские, то их в темноте поисковики напрочь затоптали. Инокиня Марфа бегала вдоль обоза, орала с надрывом, размахивала сучковатой палкой и грозилась всех перевешать. Поначалу и прислужные девки бегали за царской матерью и громко голосили, но получив увесистые оплеухи от старицы как-то быстро угомонились и попрятались за подводами.

За три дня конные московские дворяне проскакали всю округу, не пропустили ни одной избы, расспросили всех живущих и бредущих, но царь как сквозь землю провалился. На четвертый день боярин Федор Иванович Шереметев приказал возницам двигаться к Ростову, а стрельцам велел захватить с собой всю прислугу.  На дороге осталась одинокая инокиня Марфа.

- С места не сойду! – упрямо твердила она на все уговоры Шереметева. – Пусть и замерзну!

- Да не ты, Ксения Ивановна, первой замерзнешь, а Мишка твой. Неужто не жаль?!

Называл инокиню Марфу Шереметев мирским именем, когда наедине оставались, потому как насильно пострижена была и по делам видно было, что в душе не смирилась с монашеством.

- Откуда знаешь? – инокиня впилась взглядом в глаза сродственника. – Али не сказал мне давеча чего, Федор Иванович?

- Здесь он, Ксения Ивановна, рядом схоронился. Для тепла у возницы тулуп спер. Сама ведь знаешь, не желает сын твой царствовать. Вспомни наше сидение прошлогоднее в Московском кремле, под охраной гарнизона польского, когда в голод мы с вами и траву ели, и на кошек и собак петли ловчие плели. А литовские люди мясо умерших в чанах солили. Да еще и дрались за куски лакомые.

Инокиня передернула плечами.

- Вижу, боишься ты, Ксения Ивановна, в Кремль-то возвращаться, голода боишься, потому и требовать стала наполнения житниц государевых. Вот и Мишка боится. Потому и сбежал.

- А ежели выкрали?

- Если бы выкрал кто, ждать не стали, выкуп потребовали. Опасно с пленным в пути находиться, когда люди всякие рядом. Нет, сам сбежал. А поскольку слаб на ножки, то где-то рядом схоронился и ждет, когда мы уйдем, чтобы в Кострому вертаться. Не забывай, он голодный и без огня сидит. Станешь здесь ждать, уморишь сына…

Через день-другой на одну из расставленных боярином Шереметевым засад и набрел голодный и полузамерзший Михаил Романов.

А во второй день мая 1613 года царский поезд торжественно въехал в Москву. Михаил Федорович венчался на царство 11 июля 1613 года. При этом дядюшке его Ивану Никитичу Романову, который все последние годы мечтал о престоле, доверили на коронации держать шапку Мономаха; одному из руководителей Первого ополчения и Земского правительства – боярину и князю Дмитрию Тимофеевичу Трубецкому – дали подержать скипетр; а главе Второго народного ополчения – князю Дмитрию Михайловичу Пожарскому – Державу Большого наряда.

Были правда некоторые сомнения у Романовых, вернет ли Пожарский царю Державу? А ну как припомнит былые обиды? Но нет, обошлось, миром коронация завершилась, и вернул князь Пожарский символ государевой власти молодому царю в целости и сохранности. Царь на радостях за это великое дело Дмитрия Михайловича Пожарского в бояре произвел.

А вот боярину Шереметеву Федору Ивановичу регалии Московского царства подержать не доверили, зато подтвердили право на земельный участок внутри Кремля, который прежде Борису Годунову принадлежал. Ну очень большой участочек! Поначалу он хотел на нем торговый центр построить, да потом как-то к гостиничным номерам склонился. И даже про Кузьму Минина не забыли: пожаловал его Михаил Романов в думные дворяне…

За день до коронации Михаила Федоровича Романова в шведский Выборг на пяти кораблях прибыл Карл Филипп Ваза. Двенадцатилетний королевич уверенно направлялся в Москву, на собственную коронацию. Подданные шведской короны встречали будущего царя Московского государства салютами из крепостных пушек и беспорядочной пальбой из пищалей и ружей. Стрелкового оружия и вправду было не счесть: для почетного эскорта королевича в Москву собралась целая армия. И девчонок пригожих хватало. Вот только глашатаев и поводырей посольских из Новгорода не наблюдалось. Опоздали явиться к приезду самого «богом дарованнаго государя, пресветлейшего и высокорожденнаго Королевича и Великаго Князя Карлуса Филипповича Карлусовича». Аж на месяц с лишком опоздали, негодники!

Новгородцев и обвинили во всех нелепицах этой истории. Как, дескать, допустили до трона царского какого-то там Романова, когда уже сам Карлус Филиппович согласие дал. А ведь как упрашивали?! Тот же Якоб Делагарди, состоявший с Пожарским в откровенной переписке, упорно просил в своем послании в Швецию, отправленном еще в августе 1612 года, королевича Карла Филиппа поторопиться и приехать на русскую границу до наступления зимы. «И князь Дмитрий Пожарский, равно как некоторые другие знатные бояре, написал мне особенно и доверительно, что знатнейшие бояре, которые теперь находятся по всей стране, все друг с другом соединились и согласились, что они не пожелают никакого другого Государя…»

Ну, что тут сказать? Где тут правда, где вымысел? Взрослые люди, они и думают по-взрослому. А у Карла Филиппа начался новый учебный год, и учителя Стокгольмской королевской школы все как один были категорически против того, чтобы его высочество ученик Карл Филипп Ваза пропускал занятия. Потому ни в какую Москву по осени 1612 года он не поехал. А в феврале 1613 года неожиданно для всей Европы русские люди выбрали себе непонятного безграмотного царя-отрока Михаила Романова. «Выбрали и выбрали, - в Тре Крунур только плечами пожимали. – Любимая забава на Московии в последние годы царей менять. Одним больше, одним меньше, кто их считать будет?».

Попробуем посчитать. Думается мне, что даже круглая отличница королева-мать Кристина без шпаргалки не сумела бы назвать всех правителей Московского государства последних лет. Да и мы подсказкой из «Вики» воспользуемся. В XVII век с Годуновыми и шагнем.

Борис Федорович Годунов величался боярином, а его сестра была замужем за царем Федором I Ивановичем из рода Рюриковичей, сыном Ивана Грозного. Поскольку царь Федор Иванович был очень даже не в себе и прозывался Феодором Блаженным, от его имени и правил Годунов (1587-1598). После смерти Федора I Ивановича в 1598 году оказалось вдруг, что прямые потомки Рюрика по старшей мужской линии случайно закончились, и посовещавшись сам с собой Борис Федорович Годунов решил стать русским царем. А еще он был женат на дочери Малюты Скуратова. Помните, чем прославился этот живодер у Грозного? Любил людские души на небо отправлять в страшных мучениях; пытался и зятю своему эту любовь к злодейству привить, да как-то не задалось, мягковат душой Борис Годунов оказался. (Вопреки распространенной Романовской версии). А потому в 1601 году, устав от неуемного желания Федора Никитича Романова творить заговоры, целью которых было «ссадить» Годунова, царь Борис ответил совсем не по-царски. Тот же Иван Грозный без раздумий отправил бы семейство Романовых на плаху, да и делу конец. Глядишь, и Смутного времени в Московском царстве не случилось бы.

Да только не стал Борис Федорович грех на душу брать и отправил Романовых старших к церковному цирюльнику. Так Федор Никитич Романов преобразился в инока Филарета, а супружница его Ксения Ивановна Романова стала инокиней Марфой. Иным родичам-заговорщикам царь и вовсе турпутевки оформил по дальним сибирским городам. Считалось в православии, что в постриг монашеский, когда острым ножом сбривают все волосы, души людские очищаются… Возможно, с кем-то и случалось очищение. А вот Федора Никитича Романова озарило вдруг, как от Годуновых избавиться…

А за десять лет до пострига Романовых ушел из жизни восьмилетний царевич Дмитрий, младший брат Федора I Ивановича. Последний из царствующей ветви Рюриковичей, что от Ивана Калиты тянулась (внука Александра Невского). Дмитрий-то падучей болезнью страдал, вот при игре в ножички сам себе шею и поранил. Смертельно. И хотя иного никто не доказал, но с легкой руки Романовых пошла гулять история про «заказ». Заказчиком, знамо дело, злодей Бориска Годунов выступал.

Долго Борис Федорович Годунов оправдывался за несовершенное злодеяние. А тут судьба ему новые испытания преподнесла: на три года в русские земли пришла засуха; три голодных года обозлили людей, все искали причину свалившихся на Московское государство несчастий; боярам особо и напрягаться не пришлось, чтобы «выдать» народу главного виновника. «Не люб им Бориска стал». Подкосили неурядицы Бориса Годунова, и в 1604 году он серьезно заболел.

И тут вдруг откуда ни возьмись объявился «лекарь» - царевич Дмитрий, живой и здоровый, поддерживаемый польской короной и полный энтузиазма занять Московский престол. Воскрес! Собственно, объявился он раньше, аккурат после пострижения Федора Никитича Романова в монахи, но до поры до времени пороги в Речи Посполитой безуспешно обивал и всем на лоб свой показывал, где Филарет краской несмываемой написал «Царь». Это уже потом, для потомков, чтобы на экзаменах в школе правильно отвечать, его Лжедмитрием I обзовут. Но мы-то с вами знаем, что это был братец двоюродный Ксении Ивановны Романовой, из обрусевшего польского рода дворян Неледзевских.

(Такую вот придумку Романовы в русские земли занесли. Как чуму. Открестились потом, конечно, от организации Смутного Времени.  Да еще на всякий случай архивы, порочащие их честь и достоинство, сожгли. Хотя, я искренне не понимаю, как в случае успешности «проекта» с воскресшим царевичем Дмитрием, создатель его Филарет намеревался физически от сродственника избавиться и себя одновременно в мирскую жизнь возвернуть, да еще и шапку Мономаха на обритую голову напялить? Не иначе, шоу Кремлевское намечалось, где господь на землю сойдет и монаха Филарета в прежнего Федора Никитича обернет, и стульчик царский придержит, когда на него Романов усаживаться станет). 

В 1605 году Борис Годунов умер, и трон на неполных два месяца занял его сын шестнадцатилетний Федор II Борисович Годунов. Федю даже короновать не стали. Бояре, возглавившие его царское войско, под звон колоколов храбро выступили из Москвы и быстренько переметнулись на сторону противника, Лжедмитрия I. Глаза свои бесстыжие кулачками протерли, глянули на Отрепьева и все как один в нем повзрослевшего царевича признали. А Юшка-Гришка Отрепьев жалостью не отличался и о «правилах хорошего тона» при Московском дворе имел вполне ясное представление. Явившемуся к нему на поклон посольству сразу заявил, что войдет в покорную Москву только тогда, когда из нее сошлют отрока Годунова.

Бояре, те что в Москве оставались, даже не полюбопытствовали, как далеко отсылать требуется? Привычно Федю Годунова вместе с матушкой его удавили и на всеобщее обозрение выставили, чтобы в будущем случайно не воскрес.

Какие бы сказки про Отрепьева ни сказывали, он несомненно талантливым человеком был. Сумел сквозь насмешки недоверчивые пробиться и людей вокруг себя сплотить. Как царь Дмитрий Иванович из рода Рюриковичей он коронован был, и крест ему во всех землях люди русские целовали. А правил Юшка-Гришка Московским государством аж одиннадцать месяцев. За это время успел инока Филарета в ростовского митрополита обернуть, а племянника восьмилетнего Мишу Романова в стольники произвести. Любвеобилен, пишут свечки державшие, Юшка-Гришка был. Кроме официальной супруги Марины Мнишек в наложницах держал дочь-красавицу Бориса Годунова – Ксению, да и иными москвичками прельщался. На этом и погорел. Возжелал он с молоденькой княжной Катенькой Буйносовой-Ростовской в своей спальне в шахматы сыграть, и невдомек ему было, что и другой гроссмейстер на княжну глаз положил. Звали того шахматиста Василий, и был он боярином из рода Шуйских.

Вдовец пятидесятилетний влюбился в Катеньку как юноша пылкий. Кровь кипела в нем. Иные в таком состоянии в обход домофонов на десятый этаж по балконам с цветами для любимых карабкаются, иные стихи сочиняют про чудные мгновения под березами, а Василий Шуйский решил любимой все царство Московское подарить. Влюбленный даже чуткого митрополита Филарета превзошел по части организации заговора. Да и другие бояре помогли, к женам и дочкам которых Юшка-Гришка внимание проявлял. В 1606 году царя Дмитрия Ивановича, оставшегося в истории под первым номером – Лжедмитрия I – растерзала разъяренная толпа. Не, бояре не терзали, они лишь рядом с расправой стояли и указывали, в какой последовательности ручки-ножки отрывать. А новым царем стал Великий князь всеа Русии и последний на Московском престоле из рода Рюриковичей – Василий IV Иванович Шуйский.

(Рюриковичи-то в наличии и дальше имелись, только вот на царство их Романовы не допустили).

Молоденькая княжна Катенька Буйносова-Ростовская вышла за Шуйского замуж, получила в замужестве имя Марии Петровны (ишь, не глянулось церковным владыкам имя Екатерина, не царским признали) и родила Василию Ивановичу двух дочек. А больше не успела. Потому как через четыре года те же бояре, помогавшие Шуйскому на трон взгромоздиться, теперь его с трона стащили и к цирюльнику в монастырь отправили. Сказывают, Василий Иванович скрежетал зубами и никакие обеты божьи не давал. И Катеньку Шуйскую тоже в монастырь свезли, волосы обрили и схимницей Еленой нарекли.

А в государстве Московском новый царь объявился. Впрочем, тут «Вики» подсказывает, что Лжедмитрия II царем в Истории государства Российского называть не принято, поскольку он Московский кремль не захватил, и коронован не был, но сам он считал иначе. Вот как зачитывался его нескромный титул:

«Мы, Дмитрий Иванович, Император всеа Русии, повелитель и самодержец Московской державы, Царь всего Великаго княжества Московского, Государь Богодорованный, Богоизбранный, Богохранимый, Богом помазанный и вознесенный над всеми другими государями, подобно другому Израилю руководимый и осеняемый Силою Божией, Христианский Император от солнечного восхода и запада, и многих земель Государь и Повелитель». Как звучит-то благостно! Жаль, что более места свободного на титульном листе не нашлось.

Так вот этот «Повелитель» три года царю Шуйскому кровь портил: то с ним воевал, поддерживаемый поляками; то с Шуйским объединялся в боях против Сигизмунда III, который всерьез решил «Муть Московскую» к польской короне присоединить. Поскольку «Повелитель» паспорта никому не показывал, истинное имя его нам не ведомо, поэтому пусть и дальше Лжедмитрием II прозывается. В противном случае затеряется среди непризнанных «родственников».

Воевал Лжедмитрий II успешно, но более всего в интригах преуспел: с боярами Московскими через подставных лиц сговаривался Василия IV Ивановича Шуйского с престола сместить, а на его место якобы польского королевича Владислава Жигимонтовича усадить. И уж тогда всем землям русским будет счастье! А идейным вдохновителем у Лжедмитрия II был… Филарет, который по случаю стал именоваться патриархом Тушинским. Поскольку в Тушино ставка Лжедмитрия II была. И ведь не отказывался Филарет, хотя в Москве в то время законно избранный патриарх Гермоген имелся в наличии.

 Бояре-изменники в июле 1610 года совершили дворцовый переворот, Шуйского насильно постригли в монахи, а в Московском кремле затеяли генеральную уборку. Ну, чтобы все чистенько было, когда королевич Владислав на коронацию прибудет. А пока ждали приезда Владислава, создали Правительство временное (народ его «Симибоярщиной» окрестил). Интересные личности в него вошли: Федор Мстиславский и Иван Воротынский, Василий Голицын и Иван Романов, Федор Шереметев, Андрей Трубецкой и Борис Лыков. По привычке народу русскому крест целовать на верность велели. Ну а чего? Народ целовал. Вот ежели бы бояре те портки сняли да задами своими пухлыми к народу повернулись, тогда как знать…

И вот тут вдруг открылось! Вовсе и не хотел, оказывается, Лжедмитрий II воцарения на Московском престоле Владислава Жигимонтовича. Для себя любимого креслице присмотрел. Но не успел малость. Привел к Москве войска Сигизмунда III его коронный гетман Станислав Жолкевский и перекрыл Тушинцам все подходы. И по-тихому столицу занял. А на бояр гетман взглянул в недоумении, мол, чего ждете? Когда надумают его высочество лично в Кремль наведаться, тогда и станете его лицезреть, а сейчас возрадоваться надо.  И бояре из корпоративной группы «Семибоярщина» разом возрадовались и быстренько на Земском Соборе избрали на престол московский нового царя. Им стал шестнадцатилетний польский королевич Владислав IV Жигимонтович Ваза. И опять все дружно принялись кресты лобызать.

Все! Вы можете удивляться, но настоящие патриоты Русии Федор Никитич Романов (Филарет) и сын его Михаил аж с двух сторон крест целовали! А потом еще две недели зубной пастой не пользовались. Спустя годы король Речи Посполитой Владислав IV при встречах справляться у русских послов, как здоровье «нашего подданного Михаила Романова».

Коронация Владислава Жигимонтовича случилась в августе 1610 года. А в декабре был убит Лжедмитрий II. У католического русского царя, сказывают, было стопроцентное алиби, Владислава не только в Москве, его во всей Русии тогда не было.

В марте 1611 года Лжедмитрий II воскрес. Ну, а чему тут удивляться, не он первый… Со временем, правда, выяснилось, что на Лжедмитрия II он мало похож, поэтому его стали прозывать Лжедмитрием III. Этот сплотил вокруг себя русский север, был бит шведами не раз и «ответки» давал достойные. В декабре непокорные шведам псковичи признали Лжедмитрия III русским царем. Его и на Москве признали, и крест ему целовали, и быть бы Лжедмитрию III настоящим царем, да не выдержал испытания «медными трубами», зарвался и зажрался, и в схватках любовных с замужними жонками нажил себе кучу врагов. Тогда народ попроще был и порешительней, быстро суд свой вершил над правителями недостойными. Выгнали Лжедмитрия III из Пскова. А вскоре казаки его поймали и в Москву повезли на суд, да по дороге случайно удавили.

Были и другие Лжедмитрии, десяток-другой наберется. А поскольку все люди русские на сказках выросли, то никто и не удивился, что у Федора I Ивановича из славного рода Рюриковичей, по всему царству разом вдруг сыновья объявились. Вот вам и Блаженный! А я и по сей день остаюсь в недоумении, почему сам Иван Грозный не воскрес тогда и не прилетел в голубом вертолете, чтобы внучат обнять…

Напрасно мы над «Семибоярщиной» и Романовыми смеялись, они такое удумали! Стали требовать у коронного гетмана Жолкевского, чтобы тот к ним царя Владислава доставил, а по пути в веру православную перекрестил. Жолкевский поначалу глаза на них выпучил и хотел их послать. Ну, куда подальше. А потом передумал и послал зачинщиков под Смоленск к Сигизмунду III. Во главе посольства гетман отправил самых говорливых – боярина Василия Голицына и митрополита Филарета. Сказывают, и Мишу Романова хотел Жолкевский послать, да вроде как в посольские по возрасту отрок не прошел. А так в посольстве том было более тысячи человек. На полном серьезе планировали Владислава в православие трижды окунуть с головой и, если не захлебнется, то и в Москву привезти.

Чуток и времени прошло, как Владислава на царство заочно короновали, и народ русский очнулся. Да и поляки надменные всем своим поведением срамным на Москве показали, что людей православных в будущем ждет, если католической Русия станет. И поднялся народ!

Про первое ополчение скажу только, что его предводитель Прокопий Ляпунов яростно воевал с поляками и грозился с предателями-боярами разобраться. Поляки при нем Москву сожгли и в Кремле каменном укрылись. (Да не был он белокаменным, потому как от сажи с пожарищ зачернел совсем). Вместе с поляками и трусливые бояре за стенами кремлевскими укрылись, в их числе и Мишенька Романов с матушкой своей. Прокопий Ляпунов был первым, кто написал письмо шведскому королю Карлу IX и пригласил на Московский престол одного из королевичей. Летом 1611 года был убит забунтовавшими казаками.

Второе ополчение вынудило поляков сдаться. Его предводитель, князь Дмитрий Михайлович Пожарский временами страдал великодушием и почему-то думал, что освобожденные бояре впредь волшебным образом изменятся и станут послушными. Бояре? Послушными? Послушно только Романовы в Кострому сбежали, когда им 27 октября 1612 года Кузьма Минин, который принимал капитуляцию польского гарнизона, про «людскую любовь» намекнул.

Бесспорно, князя Пожарский был талантливый воин, но по части плести интриги и близко к Филарету не стоял. Столько начинаний, а результат нулевой. Сказывают, что желал после Владислава стать царем Московским? Не стал. Желал непременно шведского королевича Карла Филиппа на трон усадить? Было дело. Уговаривал шведов и про славного Рюрика им напоминал. Однако опоздал «к столу» Карлус Филиппович Карлусович на полгода. А еще и Священную Римскую империю князь Дмитрий Михайлович Пожарский пытался втянуть в противовес Польше, приглашая брата императора Рудольфа II на примерку шапки Мономаха, да только братец эрцгерцог австрийский из династии Габсбургов, Максимилиан III Австрийский вторично отказался.

(В первый-то раз несговорчивого Максимилиана сам царь Борис Годунов в гости приглашал, на смотрины, а ежели понравится, то обещал за него свою дочь-красавицу Ксению замуж отдать. И приданое уже приготовил – Тверские земли, а в нагрузку к ним половину Речи Посполитой. Не срослось. И не то, чтобы Ксения Борисовна австрияке не понравилась, да только не рискнул он по требованию Годунова в православие креститься. А таки да, еще в начале XVII века порвали бы они Речь Посполитую «как Тузик грелку», и Адольфа Алоисовича и Иосифа Виссарионовича без работы оставили).

Вернемся, однако, в Выборг.

- Эй, свены зоркие! Не видать ли в море корабля с посольством Ноугородским?! – целый месяц окликали друг друга жители Выборга.

По задумке шведского короля Густава II Адольфа в Выборге его брата королевича Карла Филиппа, сопровождающих его комиссаров и охранные войска должно было встретить Новгородское посольство, и уже тогда все вместе они должны были ехать к Москве. Для первой встречи послов в самом большом зале Выборгского замка сто придворных занимались внутренним убранством, достойным встречи его высочества. Всю мебель от «Икеи», конечно же, безжалостно выкинули. Щербатый пол застелили толстым аглицким сукном. В красном углу установили привезенный королевичем резной трон красного дерева с балдахином на колесиках. На покрытие не пожалели шелковой парчи, расшитой узорами из золоченой нити, и страусовых перьев. С двух сторон от трона разместили большие скамьи для шведских комиссаров и ноугородских послов, крытые медвежьими шкурами. Да еще поставили конторки для секретарей с чернильницами, лебедиными перьями и вычурными литыми песочницами.

Шведский король Густав II Адольф настоятельно рекомендовал своему полномочному представителю Хенрику Горну, члену риксрода, когда его брат поедет к Москве, требовать от послов соблюдения этикета: встречающие в пути русские люди должны были падать перед Карлом Филиппом ниц, а в городах чтобы непременно преподносили на вышитых рушниках хлеб-соль. И в колокола звонили, и чтобы медведи с балалайками непременно. И на велосипедах. (Ой, дико извиняюсь, велосипедов еще не было).

Вот только в Выборге все задумки и закончились. Посольство новгородское непростительно запаздывало. Прождав почти месяц, даже выдержанный герцог Сёдерманландский сорвался, накричал на своих гоф-юнкеров и погрозил кулачками камер-юнкерам, а комиссаров мамочкой своей королевой Кристиной застращал. Все окружение королевича настолько ошарашено было его гневом, что враз депешу к Новгородцам написали и отправили. По-русски написали!

«Занеже мы ныне, свой поход в такой дальний и нужный путь до Выборга, по милости Божией, и произволением высокопомянутыя нашия велелюбительныя государыни матери, и государя брата, для всего Русийского государства пользы учинили, обретаем мы противно всего нашего чаяния, что ни ваши, ни всего Русийского государства послы наперед нас в Выборг никто не бывали, которым было нас встретити и принята, как своего государя царя и великого князя, и королевского величества нашего велелюбительного брата вельможного короля Густава Адольфа Карлусовича».

Посольство Новгородское, возглавляемое  архимандритом Киприаном, прибыло в Выборг только в конце августа. Оправдывались, что морская часть пути не задалась, где-то на скалы их судно выкинуло. Может и вправду в шторм попали, а может и дурковали слегка. Кабы не угрозы Делагарди выпороть посольских, так и вовсе с места не стронулись. Ну, а куда ехать-то, если в Москве какого-то там Романова царем объявили? Каких приключений искать? Подходя морем к Выборгу, новгородцы мечтали, что не дождется их Великий князь Карлус Филиппович Карлусович, домой в Стекольню на остров Стадсхольмен вернется прежде.

(Стекольней в слюдяной Русии прозывали Стокгольм. Еще Иван Грозный над шведами насмехался).

Так нет же. Дождался. На первом приеме 28 августа 1613 года заставил в пояс себе поклониться и смотрел больно грозно. Архимандрит Киприан и вовсе на колени упал. Это только для хроник. Не знаю, право, насколько в действительности двенадцатилетнему отроку удалось дядек бородатых с хитроватыми глазами испугать, но криком своим он архимандрита точно в дрожь вогнал.

- Как вы посмели опоздать?! – крикнул королевич, вскочил с трона и ножкой топнул.

- Сам опоздун, - огрызнулся Василий Трусов и на Киприана глянул. А на архимандрита столбняк напал, и пришлось посольским Трусову и Первому Прокофьеву, пусть и не по чину, все начальные переговоры вести.

– Роздыху не дам! Немедля к Москве едем, пока каникулы не закончились!

- Какие еще каникулы? – опешил Первый Прокофьев.

- Вот это правильно, ваше высочество! – восхитился Василий Трусов. – Вот это по-нашенски, Карлус Филиппович! По пути только в Новгород заскочим на минутку, и к Москве двинемся.

- Зачем в Новгород? – не понял королевич и на комиссаров своих глянул, что на посольской скамье сидели. – «На минутку»?

- Как зачем? Вас в православие перекрестим, в настоящую греческую веру, на Великое княжение Новгородом призовем, и тогда уже на Московский престол вы свои претензии большим боярам предъявлять станете.

Весь последний год Карл Филипп усиленно изучал русский язык, но не все обороты речи Василия Трусова понимал. Толмач долго объяснял королевичу, что новгородцы на полном серьезе пытаются внушить ему божественное происхождение православия. Ему, воспитанному в лютеранской вере!

- А что, вправду православная вера самая близкая к Господу? – спросил королевский отрок Хенрика Горна.

- Сами судите, ваше высочество, - ответствовал Горн. – В последнее время всякий год они себе нового царя выбирают и крест ему целуют. Признаются значит, что царская власть его от бога. А потом либо травят правителя, либо на плаху тащат. В лучшем случае в монастырь ссылают пожизненно.

- А я тогда зачем к ним еду? – спросил побледневший Карл Филипп, похожий на ангелочка с голубыми глазами.
 
Все тактично промолчали.

- И не надо вам, ваше высочество Карлус Филиппович, сейчас к Москве ехать, - высказал общую Новгородскую идею Первый Прокофьев. – К себе приглашаем. Станете Великим князем Новугородского государства, а мы вашими подданными. На руках носить будем. А там, глядишь, время пройдет, и трон московский освободится.

- Или на царство Московское, или никак! – сказал Хенрик Горн твердо. – Так его величество король шведский Густав II Адольф вам передать велел.

Все дальнейшие встречи новгородцев с Карлом Филиппом или с его комиссарами напоминали выступления многих посольских представителей в ООН наших дней: говорили много и со вкусом, вот только никто никого не слушал. Осмелевший архимандрит Киприан даже теорию общей веры выдвинул. Общая вера, что случится вдруг чудо Господне, народ Московский затеет новую смуту и Михаил Романов сбежит из царей, - таяла с каждым днем. А там и вовсе угасла.

12 января 1614 года неудачливый королевич дал прощальный ужин новгородскому посольству. Помня еще первое посольство новгородцев в Стокгольме, которое отличалось завидным аппетитом, Карл Филипп приказал организовать шведский стол с холодными закусками. Новгородцы было приуныли, но Хенрик Горн, которому предстояло ехать с посольскими в Новгород, добавил к столу пару бочонков вина. И вечер удался. При расставании оба посольства клялись друг другу в вечной любви и дружбе и попеременно предлагали то Новгородские земли к Швеции присоединить, то Швецию сделать новгородской пятиной.

А когда Карл Филипп Ваза вернулся в Швецию, то первым уроком в королевской школе у него был Свейский язык. Писали сочинение. И тема была «Как я провел каникулы».