От страха и пьяный, бывает, трезвеет

Каждый рожден под своею звездой,
Все предначертано свыше судьбой!


В колхозе «Советская Адыгея», работал я тогда главным ветеринарным врачом. За мной была закреплена параконка (линейка) с ездовым. В течение дня, мы успевали объезжать по пять аулов с животноводческими фермами. На Кубани по весне и осенью, из-за ненастья, дороги от грязи становились непролазными. Мой ездовой Марат, с которым мы практически сразу подружились, очень переживал за исхудавших лошадей. Я как-то еммучить твоих коней!».
Он обрадовался моему предложению, и уже на следующий день утром заявил: «Едем сейчас на ферму в Шабанохабль, к нашему другу Ибрагиму. Я ему все рассказал, и он заявил, что тебя очень уважает и даст тебе одну из своих лучших лошадей! Это не конь, а зверь! По праздникам на скачках он занимает всегда призы. Вернее, сказать, что это кобылка!»
Я возмутился: «Нет, Марат, я на кобыле ездить не буду!»
-Зря ты так говоришь, даже не зная! Она – любимая верховая лошадь Ибрагима, а уж он, поверь мне, в лошадях разбирается! – Марат хлопнул меня по плечу и улыбаясь добавил - Ты не представляешь, как тебе повезло! Ни один конь у нас и ее копыта не стоит! У Ибрагима с ней получилась смешная история:
Росла кобылка в табуне, незаметно, а вот выросла просто красавицей! Увидев ее, Ибрагим сразу решил взять ее к себе в параконку (линейку), но когда стали мужики ее приучать, ничего у них не получилось – она оказалась злая, кусачая, и с очень строптивым характером. Ее впрягли в телегу со спокойным, сильным мерином. Но она тут же, точно взбесилась, озверев и стала лягаться, бить копытами по оглобле и несчастному мерину, брыкаясь, запуталась в сбруе, встав на дыбы, упала на землю, придавив хомутом  себе шею. Захрипев, она стала задыхаться. Мужики едва успели ее освободить, а то бы точно задохнулась. Шибко расстроенный Ибрагим, приказал отпустить ее снова в табун. Не прошло и недели, как он проезжая мимо табуна, увидел своего пастуха Махмудика (он немного с прибабахом), как он ехал верхом на этой ведьме, как ни в чем не бывало. Шапка у него на ухо сползла, сам улыбается и от удовольствия аж язык высунул. Безобидный парень с лошадьми управлялся легко, опытный старый табунщик говори: «Они меня так не слушают как его. Он целый день возле них ходит, что-то им рассказывает, руками машет, а они спокойно пасутся, вроде как бы его слушают,  только хвостами машут!»
В тот день, Ибрагим, похвалил его, сказав: «Ты, - Махмудик, настоящий джигит!», выписал ему премию и забрал кобылу себе.
Мы подъехали на ферму, когда Ибрагим отправлял молоко в Краснодар на молокозавод. «Идите к конюшне, я сейчас!» - крикнул он нам. Конюх, увидев нас, вывел кобылку во двор. Она была темно-гнедой масти, со звездочкой во лбу, с гладкой и блестящей шерстью, легкая и стройная, увидев нас, она настороженно, со злым взглядом скосилась в нашу сторону. Выглядела диковатой. Подошел Ибрагим. Поздоровавшись, похлопал кобылку по шее. Та сердито фыркнула, мотнув головой. Он засмеялся и его угольно-черные глаза потеплели.
«Назвал я ее «Адыгейка, - гордая дикарка. Ласки не терпит и хочу тебя сразу предупредить, Гаррик, когда будешь подтягивать подпругу у седла, - поглядывай, она может и укусить, но зато, когда сядешь в седло, она превратится в послушную овечку, уздечку не дергай, - к поводу очень чувствительна! Поверь мне, я много лошадей за жизнь видел, но лучшего коня под седлом не встречал!»
К «Адыгеечке» я приноровился быстро. Правда, первые дни, она пыталась меня куснуть, но постепенно, мы с ней друг к другу привыкли, хотя ласковой, она так и не стала.
Незаметно наступила весна, и настало время перековать лошадь на летние подковы. Кузнец Хусейн, по инвалидности ушел на пенсию (у него стала сохнуть рука в локте, - такое у кузнецов с возрастом случается). Я обратился к Ибрагиму, чтобы его пастухи подковали Адыгейку, но он мне сказал: «Кузнечный станок разворотил бык, а отремонтировать руки у меня не доходят, а без него, твою ведьму они ковать не будут!» - улыбнувшись, он добавил, -  «Проблема эта, друг мой, решаемая! На другом берегу Кубани, напротив Эдипсукая, расположена казачья станица, у них отличные кузнецы, и они не то, что твою кобылку, они Шайтана подковать смогут! На Кубани, сейчас лед уже тонкий, поэтому, вставай пораньше и выезжай с утра, пока мороз лед держит. Кузница, если что, на бугре стоит, ее издалека видно. Завтра хоть и выходной, но кузнецы до обеда работать должны. Чинят плуги и бороны, да на телегах обручи перетягивают. На обратном пути, через Кубань не вздумай идти. Езжай по тропинке вдоль берега, в обход, там мост будет на нашу сторону. Крюк небольшой, километров восемнадцать. Заодно прокатишься, кубанскими просторами полюбуешься».
Рано утром, благополучно переехав Кубань, я прибыл в станицу. Кузницу нашел быстро. Она , как и говорил Ибрагим, находилась на высоком бугре. Чуть пониже, на полянке покуривали три кузнеца. Лица у них - красные, вспотевшие, было видно, что они только вышли из жаркой кузни. Один из них был лет за пятьдесят, высокий, второй – чернявый, с густыми усами как у гусара, на вид ему не более сорока, а третий, - молодой, с бойкими голубыми глазами,  небольшого роста, жилистый и сухощавый.
 Я подъехал к ним и поздоровался: «Здорово, мужики!»
- И тебе не хворать!
-Лошадку мне бы перековать на летние надо!
- Это по нашей части
- Мне куда? К станку подъехать!? Она у меня с норовом!
- Не надо, здесь уже сухо, на месте и обуем!
Двое пошли в кузню, принесли инструмент. Я же снял седло, и молодой, взяв лошадь коротко за узду, быстро перехватил за губу и ухо, ловко завернул шею на бок, сделав в это время лошади подсечку ее передней ноги в области колена. Все произошло в считанные секунды. Когда «Адыгейка» падала, я видел как он, оказавшись под ней, успел вывернуться у самой земли, оказавшись сверху. Два других кузнеца держали уже наготове повал для лошадей (широкий ремень с кольцом). В команде казачьей кузницы было все давно четко отработано. Быстро спутав ей ноги, они начали ковать. Сняв старые зимние подковы, зачистили копыта и подковали на новые.  Приятно было смотреть как мастерски и быстро кузнецы сделали свое дело. Кобылку распутали и она, вскочив, недовольно тряхнула гривой.
«Эх, хороша лошадка! – сказал пожилой кузнец
- Спасибо большое, мужики! Сколько с меня за работу?
-Вон, видишь магазин напротив? Неси сюда на поляну литр водки и на закуску что-нибудь. Мы пообедаем заодно!
Принес я им из магазина водки с закуской, сказав, что хлеба еще не привезли. Пожилой кузнец обратился к молодому: «Василь, смотай до дома, принеси хлеба!»
- Я мигом, - сказал он и быстро зашагал в сторону дома.
Он уходил, и я,  глядя, ему вслед сказал: «Какой парень рисковый, ловкий! Когда лошадь падала на него, у меня аж дух перехватило, думал, не успеет вывернуться! А ведь в другой раз и задавить может!»
Пожилой казак улыбнулся в усы: «Не задавит, его отец тоже такой же дурак был, это порода! У Василя жена в роддоме, переживает очень»
Василь вскоре вернулся с хлебом и банкой соленых огурцов. Я уже оседлав лошадь  собирался уезжать, но они меня пригласили выпить по чарочке.
Через некоторое время, к нам подошла компания, состоящая из трех мужчин и одной женщины. Они громко смеялись, что-то обсуждали.
- Кумовья твои, Василь! Похоже, Нюрка родила! – сказал чернявый кузнец
Еще не дойдя, миловидная бабенка звонким голосом объявила: «Василий, поздравляем, у тебя казачок родился!»
Все стали обнимать и поздравлять Василя, а кума его заявила: «Быстренько собирайтесь, кузницу закрывайте, и к нам пожалуйте в хату! Будем хлопца обмывать, стол уже накрыли!»
Я поздравил Василя и собирался сесть верхом на лошадь. Но, не тут-то было. Молодуха, взяв меня за рукав, сказала: «Ты наш гость сегодня, хлопчик, и Василя не обижай! Чарочку опрокинешь и езжай к своим черкесам!»
Я начал отнекиваться, сказав, что дома срочные дела…
Кум, краснощекий, крепыш, забрал у меня повод: «За лошадку не беспокойся, я ей сейчас сенца под навесом брошу!». Он ловко вскочил в седло и поскакал в сторону дома. Василий с кумой подхватили меня под руки с разных сторон. «Такой день! По нашему обычаю, пришлому, случайному человеку, - почетное место за столом!» - сказала кума, - это к счастью!» Она в упор разглядывала меня спросив: «Откуда ты хлопец такой ладный!?»
- Сосед ваш, из Эдепсукая! Ветврачом в колхозе работаю!
Она задумалась: «Хороший народ – адыгейцы, всегда дружили с нами, кунаками были, друг за друга жизней не жалели!»
Зашли в избу, а на столе: и жареное и пареное. Все сели за стол, шутили, громко разговаривали. Было видно, что тут все родня: сват, брат да кумовья и хрен их еще разберет… Меня на радостях, усердно потчивали от всей души, и я застрял там плотно. На столе стояли бутылки с самогонкой и графины с красным вином. Мне оно очень понравилось. Гости стали распевать слаженными, дружными голосами казацкие и народные песни. Пели и веселы, и грустные.
Однако же, помня, что рано утром на ферму, я поблагодарил за угощения и, пожелав всех благ, стал уходить.  Помню, сидя за столом, увлекаясь вином, я вдруг увидел как ко мне подошла кума и на ухо шепнула: «Ты, хлопчик, имей ввиду, что это вино несколько лет выдерживалось, оно сюрприз имеет - на седьмой версте догоняет!» - засмеявшись, добавила, - «ну ты парень, крепкий, и я думаю, что из седла своего не свалишься!»
Выехал я со станицы, можно сказать, в полном понимании и сознании. Но хмель догнал меня у того места реки, где я утром переправлялся. Посмотрел я мутным взглядом на Кубань: «Лед на месте и чего я буду переть двадцать верст через мост, когда здесь полчаса и я дома в Эдепсукае!»
Я направил Адыгейку через Кубань и она пошло по тонкому льду, громко фыркая. Под ее копытами лед прогибался и трещал с неприятным скрипом, едва трескался, как стекло, разбегаясь паутинами.
Добравшись до середины Кубани, я в ужасе увидел как огромный мощный поток реки, шириной около пятнадцати метров бежит поверх льда. Я понимал – где-то образовалась промоина… Но где она, и какой ширины и длины, определить было невозможно.
Хмель из головы пропал мгновенно. Задерживаться было ни на секунду нельзя и я пустил лошадь. Адыгейка, низко опустила голову, фыркала и осторожно передвигалась.
В тот злополучный день, со мной повторилось точь-в-точь прошлое, когда в Тянь-Шани, занесла меня нечистая на старый трухлявый мост над пропастью через приток Токтогула. Но, тогда я был трезвый, оказавшись  в аномальной зоне.
На противоположной стороне, я видел собравшихся людей, они смотрели в мою сторону. Ближе к берегу, лед оказался настолько тонким, что мы провалились, но к счастью, место было неглубоким и лошадь сильными прыжками, ломая передними копытами хрупкий лед, выбралась со мной на берег.
Там, среди толпы, впереди стоял высокий старик в папахе с палкой в руке. Он, прямо перед моим лицом, сердито ей махал, ругаясь по-адыгейски, но всмотревшись в меня, добавил по-русски: «Тебе, парень, что, жить надоело!?»
Если бы тот почтенный старец меня тогда этой палкой ударил, я бы это заслужил…

Однажды, через десяток лет, я рассказал про этот случай, своему приятелю по работе Владимиру К. Приятель, улыбнувшись сказал: «В молодости, я служил в армии, в Туркмении. Наша часть располагалась в Кара-Кумских песках. Со мной парень служил, местный туркмен. Однажды он пригласил меня в гости в свой аул. В тех песках водилось много ядовитых змей. То, что произошло со мной в гостях у Касыма, ты не поверишь, я в дым пьяный был, за секунды жуткого страха, мгновенно стал трезвым.
Об этом, уважаемый читатель, я расскажу в следующий раз!
Вспоминая прошлое, хочу сказать, уважаемый читатель, что по характеру я довольно спокойный и не тщеславный человек. Я никогда не искал приключений – они меня находили всегда сами!