Письма дедушке - Письмо 11-е

Письмо одиннадцатое

«Салют, деда!!! Привет тебе из российской столицы.

Голова моя прошла, не кружится совсем. Тошнит токо немного. Всё остальное вроде хорошо… И рука отошла. Не деревянная теперь. А как у тебя? Не болит голова? Животом не маешься? Ты поберегись там. Не утруждайся сильно. Не упирайся. В пекло не лезь. Не ходи на далёкие расстояния. И сырую воду не пей, пожалуйста. Богом прошу тебя. Умоляю. Заклинаю. А то получится, как у меня тогда. Помнишь? Кое-как штаны отстирали. А потом на печке их сушили. А сперва на заборе. Я не забыл.

Да, дедуля! Вот что я хочу у тебя спросить. Всё хочу, да забываю. Памяти совсем не стало. Делась куда-то. Улетучилась. А редиска растёт ещё у тебя? Ну, та, которую мы с тобой садили на грядке и поливали водой с кизяками?.. Отменная редиска. Помнишь, как я её хрумкал? И ты радовался за меня. Здесь не такая редиска. Ваще не такая. Вкус не тот. И аромата нету. Совсем. У нас в Жуковке бабки её продают. Вдоль дороги они стоят. По 15 баксов за пучок просят. Но не та это редиска… Не та… Не нашенская… Нашенская-то особенная… Сладкая. Вкусная. Скусная… – как ты говорил. И ядрёная… Плохо здесь без той нашей славной редисочки. Тоскливо. Скучаю я. И по редиске. И по тебе.

Я, дедуля, однажды по Петровке проезжал, и мне старушенция одна интересная повстречалась на тротуаре у столба фонарного.
Это улица такая есть в Москве. Петровкой она называется. Точно так, как та наша деревня пензенская, через которую мы проезжали с тобой, когда на рыбалку ехали. Ты сам говорил, что в ней Петровы живут, твои хорошие знакомые, поэтому она и есть Петровка.

Мне почему-то показалось, что они, твои друзья, сюда переехали из той деревни и обосновали тут эту свою столичную Петровку.
Как ты только появишься в Москве, то и повидаешься с ними, и спросишь, прав я или неправ. Но про это потом поговорим, сейчас дальше расскажу.

Так вот, бабуля эта стояла и редиской торговала.
Чудная такая бабка: в платке цветастом и сарафане длинном. И с кошёлкой ещё лубяной.

Заметил я это дело, значит, остановился, вышел, двёрку прикрыл на авто и к ней потопал. Всё ближе и ближе. И так домашним теплом от неё повеяло. От бабки той. Ну, и от редиски тоже. Стою я, смотрю на бабку и ничё не могу понять…

Спрашиваю: «Бабуля! Дорогая! Милая! Добрая! Откедова редиска-то будет».

А она мне: «Из Пензы, вьюноша… Из Пензы редиска эта будет…»

Я чуть не ошалел – так вот от чего таким теплом повеяло. Да ещё домашним… пензенским…

Обрадовался я. Беру пучок, даю ей 15 баксов (привык уже к таким ценам в Жуковке нашей).

А она чуть в обморок не упала: «Ты чё, – грит, – Христос с тобой. Совсем с катушек слетел? Али с берёзы свалился? На што мине таки богатства за мелочь таку пузатую красно-белую? Ты чё… грит, – вьюноша… сдурел?»

Потом бабуля глянула на мою машину (я тогда ещё на Феррари ездил) и молвила, перекрестясь трижды: «Ну тогдысь, понятно…»

А когда она узнала, что мы земляки с ней, то протянула ещё один пучок с радостью – презент пензяку от пензячки, мол.

А что ей было понятно, я так и не узнал. И она больше ничего не сказала.

Я от отрады тут же слопал один пучок (она мытая оказалась – бабуля так сказала), а ботву ей обратно отдал. Говорю: «На вот, милая моя землячка, гусям или поросятам скормишь…»

Ты же сам всегда меня учил ничего не выбрасывать… Я всё помню, деда.

Она так и сказала мне, что это, мол, особый презент настоящему молодому пензяку от старенькой и доброй пензячки.

Я ей не стал перечить и даже не обмолвился, что я-то не пензяк вовсе, а пензюк.
Мы же пензюки с тобой.

Слопал я машинально второй пучок редиски и ботву тоже ей в кошёлку положил.

Так что, деда, я всё делаю правильно и достойно, как ты мне раньше говорил, как учил ты меня.
Я всё помню. И как мы жили. И как ты меня воспитывал, учил уму-разуму.

На этом заканчиваю. Завтра продолжу. Рука уже писать устала. Чё ей надо, руке этой, не пойму. Опять одеревенела. Не опять, а снова. Но ничё… отойдёт…

Ну всё. Привет тебе от всех наших. От маманьки и папаньки.
 
И от Аннушки, домоуправительницы нашей. Хорошая она тётушка. Ласковая.

И от гувернантки Генриэтты. Гипс ещё не сняли с руки. Ой, с ноги. Она же ногу сломала. Но ничё. Сама виновата. Не будет больше по лестницам лазать да шторы вешать. Не её это дело. Её дело меня воспитывать и со мной всегда быть.

Продолжаю приветы передавать от всех наших работников.

И от дворника Ибрагима оглы, и от кучера Антона, и от конюха Егора. Ой! Не то написал. По дурости своей ерунду сморозил. Я же тебе говорил, что всё к этому идёт. Ну… дурею я помаленьку от жизни такой. Вовремя заметил, что неправильно написал. Антон-то у нас и кучер, и конюх. Два в одном. Или один в двух. Извини. Ошибся.

И от привратника Егора. Егор привратником у нас служит.

И от его сменщика Сан Саныча.

И от офицера охраны гвардии майора Прянишникова Ван Ваныча.

И от нашего нового водителя Арсения Листратовича.

И от новой помощницы по хозяйству Изольды Габриэловны.

Вообще-то она Капустина Зося Гавриловна из деревни Калачиково. Но всем говорит, что она Изольда Габриэловна фон Брауншвейская из какой-то Баварии.

Они все кланяются тебе.

На этом заканчиваю. Люблю, целую и обнимаю.

До свидания, мой любимый дедушка.»


Продолжение: http://proza.ru/2022/11/05/337

Предыдущее: http://proza.ru/2022/11/02/353

Начало: http://proza.ru/2022/10/05/382