Пара строчек не из Хафиза

 
роман
«Пара строчек не из Хафиза»

(предисловие)

Написал за жизнь много чего.
Могу сбиться со счета.
12 повестей. Больших.
Названия которых сразу и не упомню.
Сотни три, это точно, рассказов. А может больше.
Статьи — не считал.
Только в одном блоге газеты «Завтра» за последних лет пять опубликовал около 1000 штук.
Стихи писал. Много.(Наберу их на внушительный двухтомник — это уже точно!) Но не  лирику. А чаще подспорьем к моим же изобразительным  материалам. И тексты песен к музыке моего брата, известного на Алтае гармониста Юрия Бровкина.
...
Издал из написанного, как это водится, куда-как меньше.
Книга рассказов «Корова на Луне» 30 тысячного тиража в Алтайском книжном издательстве.
В которую вошли самые ранние мои рассказы. Относящиеся к жанру деревенской фантастики.
В издании которой принимали самое активное участие (и это может подтвердить работавший тогда в книжном издательстве редактором Владимир Дмитриевич Соколов) Евгений Гущин, Марк Юдалевич и Лев Квин.
Володя Башунов издал в журнале «Алтай» мою повесть «Гремел трамвай на повороте».
...
И написал роман.
«Пара строчек не из Хафиза».
...
О чем, вы спросите, он?
О Мегаполисе, этом переизбыточном скоплении людей и о том странном явлении в нем —  о звереющих в нем от одиночества людях.
Которому, что странно и удивительно, покорны люди любого возраста.
Тема это для литературы не новая.
Но роман интересен тем, что написан был во времена пафоса, романтики и прорыва всего и вся вперед.
И где это одновременно разом, и пафос устремленности и законы человеческого бытия в Мегаполисе вполне одно с другим уживалось.
Проблема, выраженная в целом ворохе философских вероучений еще со времен датского Сократа Кьеркегора.
Как теперь понимаю, ни в то время, ни несколько позже, актуальностью он, для тех, кто мог бы его издать, он не обладал.
А вот насчет актуальности его вне конъюнктуры момента — это еще как сказать?
...
Добавлю к сказанному, что «Хафиз» явился для меня как бы прологом  ко второму моему роману (большому — он мыслился мной, как минимум, в двух томах) «Сары-Сарайск», который я, написав большую кучу его заготовок и кусков («Поездка в Красноярск», рассказ «Песня о сдохшей собаке», повести «Караганск» и «Все возвращалось на круги своя»), так его дописать и не смог.

В сути своей это был прыжок из испепеляющей и всесжигающей пустоты одиночества в полымя еще более полного ужаса свойства. Где душа жаждущая мира, покоя, согласия любви и вновь обретает в еще больших масштабах какое-то подобие ада. Когда  одинокая душа из пламени пожирающего одиночества бросается в запредельно лютую купель  семейного омута, еще более страшного, и  еще более малопонятного. С какой-то уже прямо-таки запредельной достоевщиной.
Сюжет которого был почти по прописям «Идиота» Достоевского с той же странной и страшной прозой дней, где и героиня-то его ведь была один в один копией Настасьи Филипповны, только в декартовских координатах  несколько другого времени.  И со столь же страшной и странной финальной сценой в конце того, где прикладывать какую-то фантазию к его описанию как бы уже было и ни к чему.
И ужас которого, сам себе задаю, не кончается и сегодняшним днем.
Как у И. А. Гончарова, написавшего «Обыкновенную историю»,  а потом  долгие годы писавшего скомканно и натужно ее продолжением со всеми теми же коллизиями и века и житейскими, «Обрыв» и было нечто похожее у меня при  попытках как-то связать разрозненные раскаленные куски и бытия и мысли куски в мало-мальский сюжет.
Нечто похожее я потом обнаружил и в романе «Обрыв», который автор писал всю жизнь, кое-как его закончил, а потом написал к нему с десяток послесловий и предисловий, в который  пытался взволнованно втолковать читателю, что он хотел сказать. И почему он так его писал.
Впрочем, как теперь полагаю, это коллизия почти всех писателей, пытающихся объять  необъятное, то что имеет название — жизнь, и на что, как правило, у многих  не хватает завершить задуманное сил.
Да еще во времена огромных социальных тектонических сдвигов.

Писал роман — долго.
Начал — в 1978году.
Закончил — 25 ноября 1991 года.